Степь.

Тишина… Утро только наступало, окрашивая небеса своей главной кистью — солнцем, в нежные и золотые цвета, иногда рассыпая по небосводу белый пух облаков. Воздух пусть и был прохладен, но уже не так свеж или чист, ибо поднявшаяся пыль от топота конских копыт благополучно забрала всю прелесть рассветного дыхания. Лёгкого ветерка увы не было… А вокруг слышалось лишь фырканье коней, да спокойное дыхание… Голова лежала на чём-то мягком, но одновременно колючем и твёрдом, а тело наполняла невыносимая жажда и жара. Как же хотелось пить… Во многом это желание побудило юного Кази открыть глаза. Лёгкая рубаха продавалась всеми ветрами, как и кожаные штаны… Взгляду его предстала интересная картина. Мальчик лежал на тёплом полу юрты, сделанной из переплетения молодых древесных стволов, обтянутой тёплым войлоком, сцепленным крепкими верёвками. Вокруг лежало немногочисленное имущество, в виде стрел, запасных луков, мешков с едой, вёдер воды, а по центру лежал обложенный камнями очаг, где горел огонь, на земле. Рядом с казахом сидела Казахское Ханство, заматывая белоснежные линии ткани в бинты и укладывая их в небольшой мешочек, даже не замечая КССР, пока тот не просипел, держась за забинтованной горло: — Вода… Благо КХ быстро среагировала и протянула внуку кожаную флягу, наполненную чем-то… Белым и с молочным привкусом. Впрочем, мальчик припал к горлышку сего предмета, став выпивать всё содержимое фляги, проглатывая это. — Что это? — проронил мальчонка, чувствуя, как жидкость утоляет его жажду, заодно прокатываясь по раненому горлу. — Кобылье молоко. — пояснила девушка, садясь поудобнее и рассматривая мальчишку. — Орда уехал на рассвете в степи, продать коней, так и не дождавшись твоего пробуждения. Что же ты дальше будешь делать? — спросила бабушка, от чего Кази малость подавился молоком. Как Орда мог уехать, не дождавшись Каза?.. Забыл? Вряд-ли… А что тогда? Не хотел подвергать опасности? Но Джучи тоже ранен! А как же… Банальное нежелание иметь неопытного спутника, от которого больше проблем чем пользы? — Я… Хотел поехать за Ордой. — коротко молвил мальчик, вернув сосуд с каплями молока обратно, смотря в глаза бабушки, подмечая недовольство в этих карих озёрах… Видимо план мальчика совсем не соответствовал пути КХ, который та желала выполнить в любом случае. — Но вполне могу и домой. А… Зачем Орда уехал? — тут же поправил себя казах, с трудом вставая на ноги, чуть пошатываясь, придерживаясь за плечи Ханства. — Как всё кружится… — тихо пожаловался ребёнок, пока девушка поднялась на ноги, крепко взяв внука за руки, выводя на улицу, вдыхая свежий, в сравнении с юртой, воздух, выпивая его, подобно холодной воде для пустынного странника. Взору КССР предстала интересная картина. Вокруг войлочного жилища стояло четыре подобных «домика», а вдалеке поднималась пыль от табуна лошадей, которых кто-то перегонял. Однако, совершенно в другой стороне, мальчик заметил уже знакомую фигуру. Крымское Ханство, если он не ошибся, сейчас стояла у белого коня, что-то делая с седлом на нём, тихо ругаясь и поглядывая на горизонт, словно ожидая там кого-то увидеть, кроме пыли. Но… Татарка живёт здесь не первый десяток лет, а Кази только четвёртый день, значит ожидать чего-то и можно. Только чего? Вот и мальчишку мучал этот вопрос, поэтому ребёнок повернулся к КХ, спокойно опустив её руки, со словами: — Спасибо, бабушка. Я могу сам стоять на ногах… Но… Прежде чем уехать, я могу попрощаться с другими ханствами и ордами? — Конечно можешь, но осторожно. Джучи только продаст коней, чтобы мы могли преобрести всё нужное. После набега Чагатайя многое сожгли… — тихо произнесла девушка, отпуская внука и уходя, а сам мальчонка быстренько подбежал к Крымскому Ханству, подёргав её за угол шерстяной стёганки, что скрывала под своими тканями всё женское тело, до колена, окрашенная степными ветрами в ржавый цвет. Девушка только обернулась, а мальчик почувствовал, как поднялся ветерок, а ноги его дрогнули под вопросительным взглядом. — А… А куда ты? — сглотнул казах, получив вполне конкретный ответ: — К отцу. Он запамятовал забрать коней для продажи, да и ускакал в пустыни Эх… Что же продавать пустыням ещё, кроме коней? — тяжко вздохнула девушка, смотря на горизонт и о чём-то думая, вскоре озвучивая причину своих переживаний: — Одной ехать мне не с руки… А братья или сёстры не собираются, и здесь работы много. Хотя… — татарка посмотрела на казаха, чуть хитро улыбнувшись. — А если бы ты со мной поехал… — Поеду! — без раздумий кивнул ребёнок, слушая дальнейшие указания: — Тогда иди в юрту и оденься, заодно возьми всё нужное. Жду тебя здесь.

***

Ночь окутала небосвод густыми чёрными облаками дыма, к удивлению Кази даровав жуткий холод, прошивающий тёплые кожаные сапоги, из которых поднимались меховые штаны, перетекающие в подобие заячьей шубы, мехом внутрь, кольчугой наружу, под которой скрывалась шёлковая рубаха. Голову прикрывало подобие ушанки, только серого цвета, преобретающую форму купола на макушке, откуда вился хвост конских волос, дабы защитить шею от одного-двух ударов саблей сзади. На сыромятном ремне покоился старый кинжал, отданный Крымским Ханством, а за спиной лук и колчан стрел. Но даже это снаряжение не могло защитить мальчишку от ночной мглы, не рассеиваемую даже звёздами, жуткого холода, что вырывал из уст сноп белого пара, сразу ледянеющего, да от тягучего, липкого, обволакивающего страха потерять десяток лошадей, постоянно подгоняемых хлыстом, поднимающие клубы пыли, разнося по бескрайней пустыне звуки ударов. Как же казах оказался с таким табуном лошадок в песчаной пустыне, вдалеке от степи? Крымское Ханство помогла ему сбежать из поселения, заодно угнав несколько коней, быстро объяснив как и куда ехать, после чего умчалась в степи, отправив двоюродного внука до некоего пустынного города, что сейчас величественно высился вдали. Каменная крепость, окружённая высокой стеной из резного кирпича, представляла собой не хитрое сооружение с парой десятков башен, где-то внутри и на стене. А над строением висел дымный смог… Словно что-то горело внутри, а дым вился над городом. — Если Орда поехал продавать шерсть и кожу, значит он там, где есть люди и торговля. Только вот как туда коней привести… — размышлял вслух мальчишка, крепко держа узцы своей серой лошади, заодно подгоняя хлыстом остальных, вскоре оказываясь у ворот города, поднимая голову вверх, с удивлением встречая там нескольких стражников, что-то кричащих со стены вниз, про какого-то низарита, после чего врата открылись и мальчишка без труда смог проехать, сразу подмечая для себя: вперёд тянулась длинная узкая улица, состоящая из каменных и глиняных домиков, соединённых меж собой только верёвками и деревянными балками, за которые вполне можно было хватиться и залезть. Мда, не пройдёт здесь десяток коней. — Помочь чем? — раздался неожиданный голос где-то справа, побудив мальчонку обернуться. Рядом стоял мужчина в высоких сапогах, тёплом тёмном балахоне, с капюшоном, который скрывал лицо незнакомца. Позади него оказалось два небольших загона, с водой и зерном в каждом. — Да… Я… Я могу оставить… Лошадей? — заикаясь спросил мальчишка, спрыгивая со своего коня, заодно видя лёгкий кивок незнакомого человека, что открыл один из загонов, помогая завести уставших животных, давая им отдых, тихо спрашивая: — На продажу? — Да. В степях расплодились… — так же бесшумно молвит мальчишка, добавляя: — Спасибо… — молниеносно удаляясь от человека, идя по прямой узкой улочке, оглядываясь на двухэтажные дома, стеклянные окна в некоторых из них, деревянные перекрытия, подпорки под некоторыми зданиями, или растянутые верёвки, заодно приглядываясь к людям здесь… Все шли быстро и тихо, не перекидываясь словами, а если что-то и говоря, то отрывисто, иногда покашливая, давясь лёгкими песчинками в воздухе и льющимся из всех щелей дымом от костров, горящих где-то вдалеке, почти в центре города, а так же в любом окошке. К своему удивлению, мальчишка быстро пошёл тонкой улочки нити, приведящая его на базар, что являлся скоплением пёстрых палаток, прилавков, кричащих торговцев, стремящихся заманить к себе… Однако Кази не поддавался, стараясь не слышать бессвязной болтовни на иных языках, выкриков, или чего-либо подобного, ища только Золотую Орду, который оказался почти в самом начале небольшой торговой улицы, скучающе смотря на остатки ножей, что не были проданы, лежащие на чёрном деревянном столе, наспех сооружённом из пары камней и досок. Перевязанная шея, медленно переходящая в своеобразную маску на нижнюю часть лица, говорила сама за себя — монгол уехал пораньше чтобы Каз не видел чего-то, что видеть ему неположено. — Джучи!!! — окликнул его мальчонка, от чего мужчина резко вздрогнул, переведя взгляд на источник звука, тут же меняясь в лице. Глаза его раскрылись шире обычного, сверкнув жёлтыми искрами, а веки дёрнулись, как при сильном нервозе. — КССР, подойди сюда и ответь мне, почему ты здесь? Кто тебя отпускал? — настороженно произнёс мужчина, сложив руки на груди, смотря на ребёнка. Видимо казах не должен был здесь находиться… — Я пригнал лошадей, меня попросила Крымское Ханство… — неуверенно сказал мальчишка, смотря в горящие жёлтые глаза, прожигающие его насквозь пламенем недовольства, которое едва ли держит монгол под контролем, выпуская с помощью долгого и раздражённого вздоха. — Ну, а кто же ещё… — прошипел мужчина, устало потерев переносицу, — Ладно… Куда же тебя теперь… Со мной на Русь поедешь. А коней сейчас продадим, подожди здесь. Кони у ворот в город? — Да… — ответил мальчик оставаясь стоять на базаре и наблюдать, как Золотая Орда быстро растворяется в пёстрой толпе, кричащей на разных языках… Но к своему удивлению, выросший в многонациональной семье, где постоянно слышалась немецкая, русская, украинская, белорусская, казахская и даже азербайджанская речь, КССР впервые почувствовал омерзение от этого разномолвного окружения, желая оказаться в бескрайней, тишайшей степи, говорящей на таком однообразном языке. Утопая в своих мыслях, гуле лавочников или таргашей, ребёнок не заметил, как сзади подошёл человек, резко схватив его за плечо, подставляя холодное лезвие тонкого кинжала к раненой, ещё забинтованной, шее паренька. — Здравствуй, КССР. — прошипел кто-то над ухом, проводя по коже казаха металлом, когда мальчонка потянулся за саблей на поясе. — К-кт-то вы?! — испуганно завизжал Кази, видя выходящего из толпы Джучи, быстрым шагом идущего к месту ожидания, даже переходя на бег при виде нападающего. — Можешь не бежать! — кричит ему незнакомец, собираясь зарезать мальчика. Однако у монгола были другие планы, поэтому через несколько мгновений и одного удара саблей по убийце, тело казаха летит на песок, а неизвестный отскакивает, благодаря чему удаётся разглядеть его… Страна не высокого роста стоял в паре метрах на согнутых ногах, облачённый в тот самый тёмный балахон, почти до колен, только со слетевшим капюшоном, кожаными поножами и сапогами. Глаза его горели почти чёрным цветом, а угольные волосы немного растрепались, не скрывая простого зелёного флага, что был почти чёрный от грязи, в то время как губы вытянулись в тонкую нить ухмылки, больше досадной. В руке его устроилось тонкое лезвие волнистого кинжала. — Улус Джучи? Зачем тебе жизнь этого мальчика? Он безболезненно умрёт и навсегда останется с тобой! Мне его душа даром не нужна!!! — кричал незнакомец, пока монгол, осторожно, держа саблю впереди, подходил. — Надо было тебя сжечь, а не голову срубить тогда, Аламут. — рыкнул Джучи, решив нанести удар первым, резким замахом стремясь отсечь руки убийцы, который весьма проворно отскочил в сторону, пока юный КССР безвольно смотрел за тем, как по стенам забегали стражники, крича: «Хашишин, ловите его!!!», прекрасно понимая, что мальчишка сделать мало что сможет, скинув со спины лук, ставя стрелу, закрывая глаза от страха, выпуская стрелу… Слышен крик… Только вот чей?

***

Утро… Солнце только восходит над горизонтом, зажигая небеса ярким пламенем своих лучей, что даровали многим ранним пташкам надежду прожить новый день их тяжкой жизни, в борьбе за выживание… Надежду, что их не сожрут посреди ночи, не вытащат из гнезда, не сцапают острые кошачьи когти… Днём их согреет тёплый ветерок, вместо холодного, который дул сейчас, солнце покажет, где враги, угрозы, и прочее, что луна предательски скроет. Правда стоящего в белой ночной сорочке коммуниста, который тихо осматривал оконную раму детской, в частности… Железный наконечник, что был в небольшой дыре от попадания стрелы. Маленький продолговатый предмет, заострённый на конце, как стрелочка, в то же время расплющенный с другой, чтобы можно было спокойно вставить в расколотое древко стрелы… А рядом небольшое пёрышко, скорее всего из оперения. Небольшое, тоненькое, рыженькое, с чёрными полосками и основанием, принадлежащее соколу, ни кому иному. «Как однако знакомо…» — подумал коммунист, обернувшись на мирно сопящих детей, которые даже не предполагали, что этой ночью случилось… А вот СССР начинал догадываться, ибо наконечник стрелы и пёрышко не могли появиться в окошке просто так. Коммунист мог спихнуть всё на дурачество КССР, если бы не одно но. Большое, жирное, во всю страницу, но. Эти две вещи напомнили коммунисту о его давно погибшей любви, подарившей ему Каза. Только ей мог принадлежать этот наконечник, или её ближайшим родственникам… А пёрышко… Лишь напоминание о её доме. Союз в последний раз оглянулся на бледного, едва дышащего Кази, позволяя себе неосторожно подумать: «Неужели ты заберёшь его с собой… В степи… К мёртвым?»