Степь.

Солнце медленно восходило над горизонтом, окрашивая небо в ярко-рыжий и нежно-розовый цвета, словно пламя, которое сжигало небосвод в ближайшей округе. Воздух был на удивление лёгким и чистым, а идеальная тишина ласкала слух, иногда дополняя общую картину треском костра, разведённым на сухой степной земле, иногда подпитывающийся сосновыми ветвями, нарубленными в ближайшем лесочке. Около костерка, раздуваемого ветерочком, находились уже знакомые нам Джучи и КССР. Монгол сидел на коленях перед правнуком, вытянув вперёд правую руку, задрав рукав, иногда меняя положение кисти. А юный казах, добывший бинты во время всеобщей городской паники, сейчас делал не хитрую перевязку, переодически поливая проткнутую руку водой, дабы смыть грязь, достаточно ощутимо пережимая кровеносные сосуды, оставляя узел. — Вот так… Спасибо, что защитил меня от… А кто это был? — шёпотом проронил ребёнок, смотря на перебинтованную ногу прадеда, а так же нижнюю часть лица, попутно подмечая, что ордынец зачем-то полез в сумку казаха, отвечая ему: — Низаритско-Исмаилитское Царство. НИЦ, или просто Аламут. — коротко отвечает монгол, всё ещё роясь в сумке, пока мальчик уточняет: — Кто это? — Не хороший человек, который любит читать одну и ту же книгу и вдыхать особый дым. — проронил мужчина, доставая из сумки небольшой мешочек, извлекая оттуда сушёный кусок мяса, довольно мелко нарубленный, протягивая его правнуку. — Поешь, ты наверное голоден. С позавчерашнего утра не ел, так ведь? — спросил монгол, получая краткий кивок, при этом продолжая: — Сейчас поедем к русским. Там десять мешков пряностей продадим им и хорошо заработаем. Путь не близкий и сложный. Готов? — Да! — выкрикнул мальчик, разрывая сухое мясо на половинки и проглатывая, пока не съел половину всего, что дали. — А… Что это? — задался вопросом мальчонка. — Конское сердце. *** Долго ли, коротко ли, но ехали по степи двое всадников, под палящим солнцем, беспощадным ветром, слушая лишь топот копыт, да свой разговор, который сейчас только зарождался, как и вид на городок княжеств впереди, окружённый по бокам на многие вёрсты лесом. Однако младшего всадника что-то беспокоило. Не столько прибытие в новый город, сколько сам мир вокруг. Ведь вкусив конское сердце, мальчик не почувствовал ничего… Ни ощущения сытости, как впрочем и голода, не вкуса так такового, а лишь далёкие отголоски соли и мяса. Даже воздух не ощущался… Так, есть что-то и хорошо. — Прадедушка… А что это за мир такой? — решил поинтересоваться мальчик, держа уздцы лошадки, пока Золотая Орда тяжко вздохнул, ища в своей голове объяснение этому. — Это мир… Где нет ничего. Тебе не нужно всё то, что тебе было необходимым ранее. При жизни. Даже еда и вода. Пьём и едим мы от привычек, однако вкуса почти нет. Только пряности спасают. Здесь… Нет ни рая, ни ада, как тебе говорили раньше. Здесь та же жизнь, но спокойная и серая. — вздохнул ордынец, глядя на городок, думая, пустят ли его как обычно, или стрелами засыплют, получая новый вопрос: — А почему вы не можете уехать отсюда, а я могу? — молвил мальчик, отведя взгляд от предка, смотря на гриву серого коня, желая просто поспать. Удивительно однако, они ехали целые сутки, а Джучи спокоен и вполне бодр. — Мы мертвы. Тела наши истлели, и узы с ними не связывают. Ты же, пока жив. Можешь вернуться… Хотя… Если тут задержишся, умрёшь. Никто не знает когда. — пожал плечами монгол, подъезжая к стенам городка, громко крича, при этом крепко держа уздцы коня: — РЯЗАНЬ, ОТКРОЙ ВОРОТА!!! — в ответ на что высунулась непонятное княжество, с обугленным лицом, в небольшой меховой шапке, что отливала золотом. Белая рубаха была перевязана на бёдрах, от которых шли штаны, а позднее и сапоги. — Не открою я врат ордынцу! — дерзко ответил князь, сразу получив зерно сомнения в свою душу: — А за пряности? — хитро прищурился монгол, понимая, что рязанец засомневался в своём поспешном решении, уходя обратно на стену, в итоге открывая воротца города, чуть с опаской выглядывая из-за одной створки, выходя только завидев Каза. — А этот кто? — Это? — Орда остановил коня, дожидаясь правнука, параллельно отвечая: — Он сын Алашской Автономии. Мой правнук. — правда до Кази этот разговор не долетел, ибо глаз мальчика приковал вид этого таинственного, но в тоже время знакомого с детства, города. Узенькие улочки, которых здесь всего было три, петляли между низенькими деревянными домами, с искусно вырезанными оконными рамами, где красовались завитушки, узоры, как и под крышей, каменными церквушками или кузницами. В домики то и дело заходили и выходили княжества, перекрикиваясь друг с другом, однако, при виде юного казаха, страны останавливались, не осмеливаясь подойти. Всё это, кукольное, немного косое и кривое, земляные улицы, казалось КССР таким знакомым по русским сказкам, и в то же время чужим… — Кази? — позвал его голос Орды за спиной, — Ты чего застыл? Поехали. — Постойте! — крикнул им какое-то княжество, подбежав к всадникам. Это была девушка, со вполне светлыми длинными косами, почти до земли, что оазвольно болтались за плечами, едва касаясь белой рубахи из-под красного сарафана. Взгляд её синих очей был направлен на КССР, а руки вцепились в лошадиную уздечку. — Ты сын СССР… — проронила она, а испуганный мальчик кивнул, пока она продолжала: — Тебе нельзя здесь быть… Ты умрёшь… — говорила княжество, пока КССР в панике старался осознать, куда себя деть, да и стоит ли отталкивать эту женщину. — МК, не пугай ребёнка! — раздался крик Золотой Орды, подъехавшего сзади, дёрнув уздечку разворачивая коня Кази, отправляя животное за ворота города, вместе с наездником, чего мальчишка не ожидал. Что это сейчас было?.. Умрёт… И если он умрёт, то когда, через сколько? Неужели болезнь в реальном мире и есть смерть мальчика? А что за реакция в мире мёртвых на него?.. Да и вечное пожелание смерти, от того же Чагатая, Аламута… Предупреждения о скорой кончине… Предостережения… Впрочем, думает об этом Кази не долго, ибо взгляд его уловил на окраине леса странный силуэт, от чего мальчишка спрыгнул с коня, выхватив из-за спины лук, ставя стрелу, поглядывая, на это нечто. Увы, слишком расплывчато… Чуть прищурив глаза, опуская лук, с натянутой до треска тетивой, мальчонка присмотрелся к фигуре на окраине леса. Высокий молодой мужчина, в военной шинели, ушанке… С красным лицом… Он стоял на самой окраине леса, наблюдая за юным казахом, чуть согнувшись, положив руки на колени, упираясь в них и стараясь отдышаться. — Папа!!! — крикнул осчастливленный КССР, увидев знакомую фигуру, которую малыш так давно не видел. Поэтому, бросив лук и стрелы на землю, мальчишка помчался к отцу, сквозь высокий сухостой и ветер, сминая травы ногами, стремясь как можно быстрее прижаться к родному существу, уже даже до края до границы с лесом и полем, раскидывая руки, как вдруг… Стоит мальчику дотронуться до тёплой руки коммуниста, как грань меж миром живых и мёртвых трескается, осыпаясь сотней капелек воды, вздымаясь вверх голубой дымкой, которые накрывают юного Кази, павшего на колени… А отец исчезает, где в них, вместе с чувством… Радости. Она тоже улетучивается, растворяясь в непонимании и медленно накатывающих слезах, смешивающихся с водой на молодом лице. — Папа?.. — молвят уста детские, однако в ответ он слышит лишь голос в голове, что наносит точный и резкий удар острым словом в самую душу мальчика: — Ты умер. И больше видеть отца не сможешь. Но даже не слыша этой фразы, ребёнок понимает, что… Больше его вряд-ли возьмут тёплые руки отца из холодной постели, уже никогда его не прижмут к тёплой груди, и никто не прочтёт ему доброй сказки на ночь… Никто… И пока его братья с сёстрами будут с родным отцом, вечерами слушать папины истории, за кружкой тёплого чая с мёдом, после чего будут уложены спать сладостной колыбельной и защищены мягким поцелуем от ночных кошмаров… Пока Каз будет сидеть в жаркой юрте, слушая завывания волков и ветра, ища спасения в одеяле и кипящем кумысе, чтобы забыться бредовым сном, полном кошмаров и страха, пожирающие всё и вся на свете… И Орда скорее всего не поможет, не обнимет и не приласкает на ночь, просто пожелав покойного сна… Однако, если бы молодой казах приглядывался к судьбе и своему приключению лучше, возможно, он бы и не попал в подобную ситуацию, и не стоял бы сейчас на коленях, размазывая по лицу воду и слёзы, смотря на то место, где секунду назад был его отец, а теперь была лишь огромная лужа. В один момент, через час, может два, когда истерика вроде бы отпускает ребёнка, на его плечи ложатся руки Джучи, поднимая мальчика с колен, и спрашивая: — Что случилось? Ты бы столько не рыдал из-за отца. На что ребёнок только поднимается на ноги, смотря туда, где только недавно была граница миров. — ОНИ ВСЕ ПОТЕРЯННЫ!!! — кричал он вновь, от новой волны боли, понимая, что забравшись в опасную и полную приключений степь, он совсем забыл про семью. — Я МАЛОДКШИЮ ДАЮ НЕ РАВНЫЙ БОЙ!!! ТЕПЕРЬ ВСЁ РАЗВЕЕЛОСЬ В ДЫМКЕ ГОЛУБОЙ!!! — не мог остановить истерику казах, понимая, что в том мире, остались его братья и сёстры, которых… Стало даже не хватать… Вечного заумного ГДР, который всегда был готов помочь, словом и делом… РСФСР, вечный сорванец… Но за семью он был готов драться до крови, может даже травмы. А УССР с БССР? Дуэт двух сестрёнок, вечно улыбающихся и готовых утешить, успокоить… Кто же заменит их?.. Вечно рвущаяся вперёд, идущая против всех, Крымское Ханство?.. Занятой Орда? Или может быть Казахское Ханство?.. Или холодный Большая Орда?.. Нет… никто не мог… Понимая это, мальчишка закрыл глаза руками, тихо прошептав: — Я боль душевную смогу унять мольбой…