Особенные

Первая неделя учёбы началась паршиво. Это ещё мягко говоря. Я поссорился с друзьями из-за того, что опять опоздал. Три раза. Они демонстративно сели вместе и не разговаривали со мной. На переменах Никита крутился рядом со своей новой пассией, а Стас в уголке рисовал что-то в своём альбоме. Это немного бесило, но сдаваться и идти мириться я не собирался. Следующим потрясением для меня стало то, что я получил двойку за контрольную, которая должна была проверить уровень подготовки к ЕГЭ. Меня отчитала староста, Аллочка, а учитель вызвал к доске и устроил показательную экзекуцию – заставил меня решать все задания. Решал я их целый урок, путался, забывался, злился, весь испачкался в меле и с горем пополам закончил всё к перемене. Глаза моих одноклассников не светились дружелюбием в этот момент. Только с репетициями было нормально. Потому что их не было. Ева, придя в понедельник, заявила, что ей это на фиг больше не надо и чтобы мы делали, что хотим. Джульетта заголосила, как же так, но наша суровая режиссёр показала ей средний палец и ушла. Одинокий, в расстроенных чувствах я как-то столкнулся в туалете с Димой. Он курил на подоконнике. Я подождал, пока все выйдут, делая вид, что мою руки, и попытался объяснить всё парню, только успел сказать пару предложений, как меня пригвоздил к полу немигающий взгляд, полный неприязни и отвращения. Так смотрят на подошву ботинка, когда вляпываются в дерьмо. В таком ключе прошла неделя. Без друзей мне было скучно и одиноко. Хоть я и общался с одноклассниками, всё это было не то. Я завидовал их смеху в столовой, завидовал, когда видел их спины, уходящие в сторону остановки. Нашей остановки. С учёбой тоже что-то не получалось. Я попросил девчонок объяснить мне пару тем по алгебре, но даже этим выдающимся отличницам не удавалось вместить в меня хоть толику новой информации. На следующей неделе меня ждало ещё одно новое событие. Замечательное в своей новизне – меня вызвал к себе директор. - Иманов, к директору! – прокричал какой-то одиннадцатиклассник, заглядывая в кабинет. Все повернулись ко мне. С укором. А я поднялся, потерянный, и пошёл. Ну а что ещё было делать? По ходу, меня отчислят. Как же, «царь» не хочет быть со мной в одной школе. К счастью, моего отчисления разговор не касался. - Ты знаком с моей дочерью Евой Абрамовой, - начал мужчина, а я выдал: - Она ваша дочь?! - Да, - Виталий Анатольевич поморщился. – Приёмная. Она не любит говорить, что я её отец, чтобы никто не подумал, что я ей способствую. У неё даже фамилия прежняя осталась. Но неважно. Ты хорошо с ней знаком? Я напрягся. Знаком, она была режиссёром школьной постановки и всё. А что? - С ней что-то творится в последнее время. Она стала совсем другая. Грустная, тихая. Так любила свой спектакль, говорила, что ты изумительный Ромео, а тут вдруг позавчера говорит, не хочу всего этого. - Да? – не поверил я. – Что я изумительный Ромео? Но она всегда ругала меня. - Ей казалось, что ты так будешь лучше играть. - Мило. - Она такая, - улыбнулся директор. – В общем, я хочу, чтобы ты выяснил, что с ней. - И как я это сделаю? – расстроился я. Можно подумать, к этой колючке можно было взять просто так и подойти. - Как хочешь. Включи природное обаяние и смекалку. Тогда с украшениями же вы помогли. Никакие мои возражения не действовали. Директор твёрдо хотел узнать, что с его дочерью. Он дал мне две недели. Чудесно, что. У меня будто бы и так проблем не хватает. Совершенно грустный я направился домой. Автобус, подъезжая, обдал меня мокрым снегом. Места не досталось и пришлось стоять всю дорогу. К тому же, я задел какую-то бабку рюкзаком, так она три остановки упражнялась на мне в красноречии, вспоминая все бранные слова, услышанные ей за её длинную жизнь. Все вокруг стояли равнодушные, словно ничего и не происходило, а я был готов провалиться сквозь землю. Выходя из автобуса, я наступил на покрытую коркой льда лужу и провалился в мутную и ледяную воду. Класс. Домой я шёл осторожно, чтобы точно никуда не вляпаться. Дверь открыл осторожно (мало ли, вдруг она на меня обрушится), стянул рюкзак и замер, услышав громкие голоса с кухни. - Таня, ты должна была рассказать ему всё ещё две недели назад! Я слился со стеной. Это был Валерий Иванович. И это он так по-свойски с мамой разговаривал? Так разговаривают только очень близкие люди. А это моя мама. Моя. - Валер, я пыталась… И с телефоном тогда не получилось. Я хотела объяснить, что это от нас, но он не понял. Мама полувздохнула-полувсхлипнула. - Таня, девочка моя, - послышался шорох. Кажется, они сели. – Тебе теперь нельзя волноваться. Эмильен взрослый мальчик. Он поймёт. - Нет, Валер, не поймёт. Я реально не понимал. Ничегошеньки. Каким образом получилось, что моя мама и этот тип так разговаривают? Так, будто знакомы сто лет? Так, будто их связывает нечто большее, чем просто знакомство? Я не мог поверить. Мной овладело странное чувство. Всё это не реально. Я бесшумно двинулся вперёд. Я не хотел, чтобы они меня увидели, но я должен был увидеть их. Увидеть и замереть, словно меня пронзила молния. Замереть от шока и ужаса, негодования и обиды. Мама сидела у него на коленях, он её обнимал и гладил её плоский живот. Самое мерзкое, самое противное, что в её глазах была любовь. Они искрились ей! Такие же карие, как и у меня. Такие родные, порой так похожие на мои. Интересно, у их ребёнка они будут такие же? Меня предали. Я ощущал это всем телом. Пульс подскочил, и перед глазами всё стало расплываться. Как она могла? Как?! Хотелось кричать, биться головой о стену и выть. Желательно одновременно для пущего эффекта. Не понимая, что делаю, крадусь в свою комнату, достаю деньги из заначки и тихонько, чтобы они не услышали, выхожу из дома. Ничего не вижу перед собой, кроме белого снега. В голове стучит: «Мама, мама, мама». Ну как же так? Почему ты поступила так со мной? Почему ты смотрела на него с такой любовью? Почему забеременела? Это даже не культурно! Сколько вы знакомы? С осени. Я сам вас познакомил. Этот тип сбил меня, ещё и заочно заявил, что мама дура и Эмильенами называют только французов. Я замер. Меня осенило. Это же идеально. В смысле, идеальное объяснение дорогим серёжкам, постоянным верчениям у зеркала и платьям. Мама сроду не носила платья. А теперь надевала их для него. Я уже ненавидел его всем своим сердцем. Тупо стоять посреди улицы было слишком даже для меня. Я снова побрёл куда-то вперёд, чувствуя себя брошенным и как никогда одиноким. Затем увидел автобусную остановку, сел и поехал. Никому я не нужен. Ни друзьям, ни маме, ни Диме. Если меня не станет, они и не заметят. Наверное, мама мечтает от меня избавиться. Или этот её любовник. Им хорошо и без меня. Я пытался вспомнить, сколько времени мы провели с мамой вдвоём за последнее время. Раньше мы хоть в кино ходили, за покупками... Теперь она делала это всё с ним. Она даже не ругала меня за школу. Хотя, она вообще меня редко ругала… А с этим новым ребёнком она вообще забудет обо мне. Я ненавидел это нерождённое существо. Конечная. Мне пришлось выйти. Было больно. Будто бы я в миг остался один на целом свете. Брошенный, использованный, забытый, растоптанный. Я не вернусь домой. Пусть им будет хорошо вдвоём. Втроём, точнее. Во рту появился тошнотворный горький привкус. Я глубже вдохнул морозного воздуха и протёр закоченевшие уши. Шапка осталась дома. Нет, так нельзя. В смысле, мне нужно расслабиться. Сделать что-то такое, что я ещё не делал. Да. Выбор был невелик. С парашютом зимой не прыгали, а спиртное продавали в каждом баре и кафе. Насупившись, чтобы придать себе возраста, я сажусь в углу первого же кафе и заказываю водки. С фруктами. Официант смотрит на меня, будто я только что попросил слона на гриле. - Вам есть восемнадцать лет? – следует ожидаемый вопрос. - Да, - я кладу пятьсот рублей на стол. Официант колеблется. Добавляю ещё столько же. Он украдкой убирает деньги к себе в фартук и кивает: - Знаете, я бы посоветовал вам начать с вина. - Хочу что-нибудь крепкое, - настаивал я. - Тогда возьмите мясное ассорти и овощи. Маринованные огурчики будут очень кстати. - Несите, - соблаговолил я. Он принёс всё почти сразу. Добавив к заказу большую кружку морса. Расставив две аккуратные тарелочки с закуской, графинчик с водкой и кружку, официант удалился. Встал у двери, типа просто так, но сам наблюдал за мной. Ну и смотри на здоровье. Я налил себе полную рюмку водки и опрокинул в себя. Боже… Я будто выпил огненной воды. Почему в фильмах они так запросто пьют эту гадость? Очень кстати пришлась кружка с морсом. Я осушил её за секунду, пытаясь унять разгорающийся внутри пожар. Я стал перебирать всё из закусок, надкусывая и отбрасывая. Минут через пять отпустило. Охренеть. Это я собрался напиться. Да уж. Пришлось подзывать официанта, повторять пол-литровую кружку морса. Он даже не улыбнулся. Молча принёс. Вторая стопка пошла легче. Намного. Я демонстративно закусил её огурцом, гадая, как и зачем люди пьют эту гадость. Истина открылась мне после пятой стопки. Стало так ха-ра-шо. Вот именно так и по слогам. Все проблемы отошли на второй план. Стало тепло и уютно. И люди стали вдруг такими милыми, очаровательными. Кажется, что они все преисполнены благодушия и стремления мне помочь. Официант и тот подошёл три раза и спросил, в порядке ли я. Да замечательно. Немного голова кружится, но это ерунда. Через некоторое время он подошёл ко мне снова с вопросом, могу ли я кому-нибудь позвонить. Да не надо! Пошли все на хрен. Свой телефон я поставил на бесшумный режим. Почему на бесшумный, а не выключил? Да чтобы потешить своё самолюбие, когда увижу штук сто пропущенных звонков от мамы. Пусть она помучается, поймёт, чего стоил её сын, с которым она так обошлась. Вдруг стало себя жалко. Ужасно жалко. Бедный я, несчастный. И никому-то я не нужен. Водка больше не шла. Но я чувствовал, что и так прекрасно. Почему все стремятся сделать мне только больней? Такова жизнь? И почему столько вопросов? Пока я задавался жизненно важными вопросами, стемнело. Я и не заметил, как кафе наполнилось людьми, музыка заиграла громче. Я поинтересовался временем, оказалось, что уже семь вечера. Семь?! Я просидел тут шесть часов? Круто. Это мысль меня обрадовала. Я уточнил, до которого времени они работают. До двенадцати? Отлично. А потом я поищу где-нибудь ночлег… Графинчик с водкой я прикончил. Два раза сбегал в туалет. Заказал ещё огурчиков. Очень уж они хороши. Такие кислые, что приходится морщиться секунд десять. Жизнь - говно. Вот такую простую истину я понял в свои семнадцать лет. Никому ты не нужен, Эмильен, никто тебя не понимает. На глазах появились слёзы. Обидно же. Такая несправедливость. Неожиданно передо мной появился тот, кого я меньше всего ожидал тут увидеть. Конечно же, Масленников. Он скинул пальто, сел напротив, окинул взглядом стол и сказал: - Что празднуешь? - Привет, - заулыбался я ему, как родному. – А… А как ты здесь оказался? - Шёл мимо. - Не-е-т, - моя улыбка стала шире. Я хоть и пьяный, но не тупой. – Врёшь. Как? Почему-то Дима не стал ходить вокруг да около: - Твой телефон. Я могу видеть, где ты, в любое время. Он быстро пощёлкал на своём айфоне и перед моими глазами возникла карта. Ага, вот улица по которой я шёл, вот кафе… И две точки. Дима и я. - Вау, - восхитился я. – Круто как… - Да, до чего прогресс дошел, - засмеялся он и поднял руку, подзывая официанта. – Нам ещё водки. И принесите какую-нибудь нормальную закуску. Есть жульен, к примеру? - Конечно, - даже обиделся официант. – С курицей, с языком. - Несите оба. Ну, - обратился ко мне Дима, - расскажешь? - О чём? – я лениво жевал веточку укропа. - Что случилось? - С кем? - С тобой, дубина. - А. Да ничего, - я равнодушно махнул рукой, стараясь вложить в этот жест все свои чувства. С координацией были проблемы – я задел пустую стопку, и она, скатившись со стола, разбилась. – Ой. Дима проследил за её полётом, но никак не прокомментировал. Ждал, что я скажу дальше. А мне, честно говоря, хотелось сказать. Многое. Особенно то, что он последний мудак. И что так с теми, кто тебя любит, не поступают. Да, даже с теми, кто не любит. Зачем делать так больно в первый раз? Зачем растаптывать? К счастью, я смог прикусить губу, чтобы слова не вырвались из моего рта. Принесли ещё водки, два жульена в крошечных сотейниках. Дима налил себе и мне. - А как же несовершеннолетие? – не мог не спросить я, помня, как он злился из-за коньяка. - Главное, как ты себя чувствуешь. Мы чокнулись. Звонко так. Содержимое моей рюмки попало в его рюмку и наоборот. Этот момент рассмешил меня и я захихикал. Дима выпил. Не закусил. Улыбнулся. Мне пришлось тоже не закусывать, показывая, что я тоже типа крутой. - Как твои дела, Эмиль? - Паршиво, - вздохнул я. - Отчего же? - Никому я не нужен, - я ковырял в жульене. Есть не хотелось. - А как же твои друзья? - Друзья? – печально вздохнул я. – А что они? Где они, когда мне так плохо? – я обвёл зал руками. – Их нет! Понимаешь, нет? Есть ты, человек, которого я почти ненавижу. - Как можно почти ненавидеть, Эмиль? - Как? Да вот так. Я же тебя почти ненавижу. Так получилось, понимаешь? Просто ты такой… Ты сделал мне очень больно. Ой, - я зажал рот руками, боясь, что выболтаю всё. – Давай ещё выпьем? Он молча разлил водку по рюмкам. Мы снова чокнулись. Я снова хихикнул. Выпил. Перед глазами всё поплыло. Вау. Вот ощущения. Его голос доносился будто издалека. Пытливый такой голос: - Так почему ты никому не нужен? А мама? - Мама? – сглотнул я. В одно мгновение стало жутко больно. Будто сердце сжали невидимой рукой. И меня прорвало: - Я ей на хрен теперь не нужен! Ей никто не нужен! У неё есть её Валера! – его имя я постарался передразнить её тоном. – Валера, понимаешь? – я так хотел, чтобы он понял. Я даже наклонился к нему. – И у них скоро будет ребёнок. Ребёнок… Но у него не будет таких глаз, как у меня. У меня же красивые глаза? – Дима снисходительно кивнул. – Вот. А у него не будет. Потому что у Валерия Ивановича они серые. А может и будут... Карие глаза признак доминантного гена. Блин, я сам удивился – откуда мне это известно? Слово «доминантный» меня рассмешило, и я несколько минут похрюкивал. Дима спокойно и терпеливо ждал, когда я успокоюсь. Я пытался заставить себя молчать, но меня будто прорвало: - Они не говорили мне! Молчали! С моего дня рождения. Нет. Они раньше стали встречаться. Когда же? – я схватился за голову. – И зачем мне сотовый от него? Я выхватил из кармана айфон и положил его перед Димой: - Видишь? Мне таких три подарили. Даже он переспросил, думая, я не соображаю, что говорю: - Три? - Да. Один Михаэль. Ну, тот, помнишь? Второй мама с Валерой, - снова передразнил я, - а третий… Загадка. Не знаю кто. - Я, - просто сказал Дима. - Ты? – растерялся я. – Ты? Но… Мы же тогда… Мы… Я настолько опешил и стушевался, что не знал, как быть. Зачем он мне подарил такой дорогой телефон? Соображалка работала плохо. Наверное, в другое время я бы обрадовался, но не сейчас. В панике я схватил его сигареты для того чтобы занять себя хоть чем-нибудь: - Можно? Моя надежда, что он заберёт их у меня, растаяла. Он просто кивнул. Поднёс зажигалку к моему лицу, когда я засунул сигарету в рот. Вдохнув в себя мерзкий дым, я закашлялся. Фу. Какая мерзость. Дима с насмешкой наблюдал за мной, а я уничтожал сигарету в пепельнице. - Не кури, - попросил его я, зная, что он откажет. На что Дима лишь согласно кивнул. - Что, теперь курить не будешь? – не поверил я. - Ты же не хочешь. - Да перестань! – разозлился я. - Что перестать? - Быть таким! - Каким? - Ну таким! Нормальным. Классным. Понимающим. Типа интересующимся мной. Тебе же наплевать! Как и тогда. Тебе всегда было на меня наплевать. Как ты считаешь, я шлюха? Знаешь, самое смешное, что ты у меня вообще первый. По всем статьям! Даже целовался я с тобой впервые, не говоря уже о… - горло перехватило. Я понимал, что лучше мне молчать, но не мог остановиться, хотелось высказать ему всё: - Не говоря уже о сексе. Знаешь, что первый раз самый запоминающийся? Спасибо, блять, я на всю жизнь запомню, как ты отнёсся ко мне! Как растоптал всё, что я… Я опомнился, только когда почувствовал, что лицо пылает. К концу речи я уже ничего перед собой не видел, иначе бы заметил, что Дима поменялся в лице и будто окаменел. Нужно бежать. Зачем я всё это говорил? Зачем? Бежать. Я сделал только хуже. Я запутался в куртке, затем в деньгах, которые ворохом рассыпались по столу. Плюнув на это, я выбежал из кафе. Всё кружилось и летало. С каждым шагом ноги становились ватными. Не сделав и десяти шагов, я сел на лавочку, зачерпнул пригоршню снега и вытер им лицо. Меня тошнило. Желудок сводили спазмы. Зачем люди пьют? Пара часов удовольствия, а потом такие муки. - Малыш, - раздался его голос. Я крепко зажмурился. Не хочу его видеть. – Эмиль, маленький, - горячие пальцы вытирали капельки снега с моего лица, - ну куда ты убежал? Теперь я тебя никуда не отпущу. Странно было это слышать. Мне даже показалось, что это глюк. Я задохнулся, когда он прижал меня к себе. На меня опустилось что-то такое невозможно тёплое, приятное. Вся боль из сердца куда-то ушла. Я боялся пошевелиться, думая, что стоит сдвинуться на миллиметр и всё рухнет, как карточный домик. Конечно, этот момент испортила водка. Моё тело скрутило и меня стошнило. Еле успел обернуться. Как это было мерзко. Как это было стыдно. Но Дима лишь сочувствующе на меня смотрел: - Очень плохо? - Да, - признался я. - Если возьмём машину, то тебя разморит в ней и будет ещё хуже. - Я не поеду домой, - запротестовал я. - Никто и не говорит о твоём доме, - мягко ответил Масленников. – Я говорю о своём. Испуг отразился у меня на лице. Он, вздохнув, прибавил: - Я и пальцем тебя не трону. Обещаю. Подумай, Эмиль, нужно же тебе где-нибудь переночевать. - Я сниму номер… - неуверенно предположил я, чувствуя подступающую тошноту. - Уже поздно. И где ты снимешь номер? Ты знаешь хоть одну гостиницу в округе? - Позвоню в справочную, - всё-таки настаивал я. Хотя в таком состоянии я и номер бы правильно набрать не смог. - Маленький, ну чего ты боишься? – он улыбнулся так, как, наверное, волк улыбался Красной шапочке, перед тем как её съесть. - Тебя, - честно сказал я. - Я же обещал тебе, что ничего не будет. Я не вру. У меня не было выбора. А точнее – сил. Нет, ну я не мог ему сопротивляться. Домой меня сразу не повели. Дима заставил пройти три квартала. Ноги заплетались, но он поддерживал меня, и от этого становилось легче. Лишь только потом он поймал машину, и мы сели назад. Я сразу понял, что он был прав. Даже настежь открытое окно не спасало. Мне было плохо. От резких движений водителя, от душной жары из печки. Масленников сжимал мою руку, будто бы уговаривая потерпеть. В его квартире я сразу кинулся в туалет. Там меня долго и мучительно рвало. Затем я чистил зубы, размазывая слёзы и сопли. Жалко себя было ужасно. Дима стоял рядом и гладил меня по спине. Я не помню, как переоделся в пижаму, и переодевался ли сам. Помню, как лежал, а он перебирал мои волосы, дыша в макушку. Это было так приятно. Мир сузился до нас. Будто существовала темнота и луч света, в котором были мы с Димой.

***

Такого плохого утра у меня не было никогда. Я проснулся от того, что меня снова тошнило. Сказав себе, что я никогда больше в жизни не буду пить, я попытался встать, но ноги реально разъезжались. Несколько минут я пытался собрать себя в кучу. Когда получилось, я обнаружил, что тошнота прошла. Ну, тем лучше. Покачиваясь, я вышел в коридор и увидел Диму. Он улыбнулся: - Доброе утро. Как самочувствие? Я вихрем промчался до туалета. Надеюсь, это объяснит лучше слов. Минут через пять, когда я вытирал липкий пот со лба, Дима сказал из-за той стороны двери: - Эмиль, тебя ждёт ванна. - Ванна? – слабым голосом переспросил я. - Да. Давай, пока вода не остыла. Зачем мне сейчас ванна, я не понимал, но пошёл. Вода была с пеной. Мило. Быстро раздевшись, я погрузился в воду, мучаясь с головной болью. Дима постучал в дверь: - Можно? - Заходи, - всё равно из-за пены видно лишь мою голову. В его руках был стакан с соком. - О, - протянул я, - а аспирина у тебя нет? - Есть. Но это лучше. Свежевыжатый апельсиново-лимонный сок. - Зачем мне сок? – я сполз ниже под воду, закрывая глаза. – Дай таблетку. - Таблетки – это химия. Давай попробуем так. Не поможет, тогда дам. Понятно. Он не успокоится, пока я не сделаю, как он хочет. Я выпил сок в два счёта. К своему великому удивлению, я обнаружил, что мне прямо на глазах становится лучше. К тому же Дима стал мягко массировать мне виски, затем голову, потом плавно опустился на шею и плечи. Я единственное что не мурлыкал. Это было так классно. - Где ты научился делать массаж? - Ходил на курсы. Я много что умею, - подмигнул он мне. Не сомневаюсь. После массажа Дима оставил меня, чтобы я ещё понежился. Дёргая ногами, я опустился слишком низко, и вода попала мне в рот. Солёная. - Дим, а почему вода такая солёная? – прокричал я. - Потому что она с солью и эфирными маслами. Круто. А я-то думаю, чем пахнет. Всё у него по науке. Я вылез из ванны, вытерся и накинул халат хозяина, потому что ничего другого не было. Сам хозяин обнаружился на кухне. Он что-то искал на верхней полке шкафчика. На столе дымился чайничек, источая дивный аромат. Тут была и липа, и ромашка, и другие травы. Найдя банку мёда, он поставил её передо мной: - Мёд-то ты ешь? - Ем. - Тогда пей чай с мёдом. Я наполнил чашку и добавил несколько ложек мёда. Люблю послаще. Дима сел напротив меня. Я сделал глоток, второй. Вздохнул: - Не смотри так на меня. - Как? – лукаво улыбнулся он. - Так, будто ты меня хочешь съесть, - буркнул я. - Какие у тебя эротические фантазии, - поддел он. - Эротические? Да я в таком состоянии, что могу возбудить только больного на голову человека. - Да? Ну, тогда я больной на голову человек, потому что ты меня возбуждаешь и кажешься мне невероятно милым в моём халате. Краска залила мои щёки. Стало жарко. Ладно, если последнее можно списать на чай, а вот первое? И не стыдно над страдающими людьми издеваться? Но мне было невероятно приятно. Я спешно допил чай, обжигаясь кипятком, а Дима сидел такой невозмутимый. - И что? – не выдержал я, его взгляд меня терзал. – Что дальше? Типа если от похмелья избавил и приютил, то я тебе обязан? - Ты когда нервничаешь, несёшь всякую чушь, - спокойно заметил Дима. Ну прям Америку открыл. – Мы должны поговорить. - Поговорить? Надо же. И о чём? Я украдкой вытер пот со лба от чая. Фух, жарко. - Есть две темы. Выбирай: мы и твоя мама. - Мама-то здесь при чём? – при упоминании о ней я почувствовал глухую ярость. - Значит, будем разговаривать о твоей маме, - по-своему понял Дима и посмотрел мне прямо в глаза: - Вчера, когда ты уснул, я позвонил ей и сказал, что ты в порядке. Так же сообщил, что ты у меня в гостях, что ты расстроен и немного перебрал, и лучше будет дать тебе немного времени. - Что ты сделал?! – в ужасе прошептал я. Внутри всё было готово взорваться. На языке висели тысячи вопросов. Начиная от «как ты посмел» и кончая «а что она сказала»? Дима подождал, пока я не перестал беспомощно открывать и закрывать рот. Он разрушил всю мою месть. Я же сам, не ведая того, безумно хотел, чтобы она переволновалась, чтобы она поняла, как я дорог ей. - Мне еле удалось уговорить её не приезжать. Пришлось даже дать ей свой телефон и адрес на всякий случай. А так же обещание позвонить с утра. - И ты позвонил? – упавшим голосом спросил я. - Конечно. Эмиль, она в положении. Ей нельзя волноваться. А ты вытворяешь такое. - Какое? – у меня на глазах были слёзы. – Она же меня предала… - Малыш, я понимаю твои чувства, но поверь мне, никто тебя не предавал. Она любит тебя, как и раньше. Ты точно так же её сын. Не нужно наказывать её за то, что она встретила достойного человека. Я вот не забыл твоего отца и того, что произошло тогда. Я отвернулся. Его слова были правильными. Взрослыми. А я так не хотел быть взрослым. - Я расскажу тебе кое-что. Это не в моих правилах, но я сделаю для тебя исключение. Я почти не помню свою мать. Она всегда была чем-то занята, в каких-то делах. Я заболел, лежал в больнице, долго-долго, а она даже не пришла. После её нашли мёртвой. И, знаешь, я бы многое отдал за то, чтобы просто спросить её – ну за что, мам? Где ты была? Просто увидеть. Хоть минуту. Поэтому, Эмиль, цени то, что у тебя сейчас есть. Цени и не забывай, что всё может поменяться. Меня удивили его слова. Даже не слова, а искренность. Наверное, ему сложно было рассказать мне это. Хоть история уже пережита, я могу представить, как ему было больно и тяжело. - Прости, - смутился я, чувствуя себя неразумным ребёнком. - Просто подумай об этом. Не принимай решения сгоряча. Твоя мама хорошая женщина, раз смогла воспитать так своего сына. Она достойна счастья. Она же счастлива с ним? - Я лишь в бессилии кивнул. – Тогда не мешай её счастью. Эмиль, у тебя будет брат или сестричка, разве это не чудесно? Я снова кивнул, теперь чувствуя себя полным идиотом. А где Дима вчера был? Можно было так и не напиваться. Конечно, его слова не поменяли моё мнение на диаметральное, но, безусловно, заставили задуматься. Братик или сестричка – это действительно чудесно. Мама достойна счастья. - Спасибо, - от души поблагодарил я. - Не за что, малыш, - он налил мне ещё чаю. Я со вздохом взял чашку. Чай, кстати, был отменный. Крайне приятный. – Продолжим? Я обречённо кивнул. У нас злободневная тема. Мы. То есть я и он. Что, интересно, я услышу? И хочется ли мне? Я трусил. - Итак, мы, - он сложил руки перед собой. – Наверное, для начала я должен всё объяснить. Или попытаться объяснить. Скажи, когда ты пришёл в тот клуб, ты и не слышал, что такое Тема? – я опустил голову, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Забавно, а я тебе поверил. Ещё удивлялся, как такое юное создание, да ещё и с таким опытом. Почему же ты тогда пришёл ко мне? Неужели так боялся отчисления? Говорить было трудно. Не хотелось. Но нужно было: - Боялся. И… Ты так интриговал. Сын директора, такой весь крутой… - Мне приятно это слышать, - ухмыльнулся он. – Но я всё равно как следует тебя выпорю за то, что ты совершаешь такие глупости. О чём ты только думал, Эмиль? А вдруг я оказался бы каким-нибудь психом? - А ты не псих? – невинно захлопал глазами я. – Не нужно меня, пожалуйста, лечить. Я осознаю, что делаю. Весь его облик говорил, что он обо мне думает, однако Дима продолжил: - То, что ты вчера говорил… Я и представить не мог. Не пойму почему, но ты казался мне таким искушённым. Тогда, в тот раз между нами… Виноват я. Я не смог сдержаться. Ты дрожал от страха, а я принял это за желание и возбуждение. Мне безумно захотелось тебя. Да ещё эта твоя упёртость… Так заводит. Но почему ты не произнёс стоп-слово? - Я его забыл. Мне показалось, что Дима сейчас кинется на меня или ударит. Но он сдержался. Тихо произнёс: - И о чём ты только думаешь? Было стыдно. Очень. - Ладно, проехали. Мне очень жаль, что твой первый раз получился таким. Я хочу это исправить. От шеи вниз побежали мурашки. - Я понимаю. Я дам тебе время. Я научу тебя получать удовольствие от того, что раньше тебя пугало. Боже. Пусть он приступит прямо сейчас. Мне стало нереально жарко от его слов. - Но, Эмиль, мало что поменялось в плане моей жизни. Я уезжаю летом. Далеко. И с этим ничего не поделаешь. Всё, что я могу тебе предложить – это время до июля. Много это или мало? Я уже попал в паутину. Я не мог отказаться. Моё молчаливое согласие было воспринято верно. - Может, скрепим сделку поцелуем? – поддразнил он, широко улыбаясь. Я был весь мокрый от выступившего после чая пота, и даже почистив зубы мне казалось, что их нужно почистить ещё раз пять. Смешно, да. - Иди в душ, глупый, я принесу одежду. В душе я не задержался. Рука Димы деликатно положила на стиральную машинку футболку и спортивные брюки. Я переоделся. Одежда была мне великовата. Сойдёт для домашнего пользования. Хозяин квартиры сидел на полу за ноутбуком, предоставив мне диван. Дима извинился, что ему нужно поработать. Пока он там щёлкал клавишами, я уснул. Всё-таки охрененно классно всё получилось. Хоть он и не сказал таких приятных сердцу слов, я всё равно понял, что не безразличен ему. Далеко не безразличен.

***

- Ты улыбался во сне, - сообщил Дима, когда я проснулся во второй раз, бодрый и свежий. Конечно, кто б не улыбался, если бы у него был такой классный парень. Вообще, я задумался, имею ли я право его так называть? Или ему больше нравится хозяин? Я снова заулыбался как дурак. Наверное, это было не далеко от истины. - Ты голоден? - Да, я бы сейчас жирафа съел. Два жирафа, - прибавил я для убедительности. - Какие странные вкусовые предпочтения… А овсянку ты не хочешь? – когда улыбка медленно, но верно сползла у меня с лица, он поспешил сказать: - Ладно, ладно. Что хочешь? Бутерброды будешь? Можем суши заказать. Я согласился на бутерброды. Пока он их делал, я умылся и почистил зубы. - Чай, кофе? Я уже боюсь тебе что-то предлагать, - улыбнулся он. - Чай. Тихо и по-семейному мы перекусили. Я вот не знал, что можно так есть бутерброды, словно ты на приёме у королевы. Круто. Дима полон талантов. Как же хочется знать о нём всё. Со временем, со временем. Неожиданно в дверь позвонили. Я поднял глаза на Диму, а он, гад, ответил: - Это тебя. - Ты… Мама? – осенило меня. - Мама, мама. И, наверное, Валерий Иванович. - Дима! – взвыл я и подскочил. Не хочу я с ними общаться. Мне и так хорошо. Очень. Неожиданно Дима притянул меня к себе и чмокнул в нос: - Малыш, будь хорошим мальчиком. Ты же знаешь, что я награжу тебя потом. Его руки поползли ниже, погладили меня чуть ниже поясницы. Собственнически так погладили. Этот жест он объяснил так: - Не могу больше сдерживаться. Маме пришлось открыть. Она действительно была не одна. С этим Валерием Ивановичем. Которого мне было велено называть просто Валерой. Что я, конечно, не делал, демонстративно обращался к нему по имени-отчеству. Мама честно мне всё рассказала. Что они стали встречаться с осени и давно пытались мне рассказать. Она сказала, что любит меня, как и прежде и никогда не перестанет любить. Валерий Иванович прибавил, что надеется стать мне хорошим отцом. Это было всё так приторно-мило, что я выждал момент и сбежал на кухню к Диме под предлогом попить водички. - Не оставляй меня с ними, - зашептал я. – Это зомби. Они съели маму и Валеру и теперь прикидываются ими! - У кого-то бурное воображение, - хмыкнул Дима из-за ноутбука. – Мне нравится. - Я серьёзно, - обиделся я. - Серьёзно? Криков я не слышал, так что возвращайся в лоно семьи. И я вернулся. Ну а что ещё было делать? Мама рассказывала мне, как здорово будет, когда у меня появится братик или сестричка. Что они решили жить отдельно, чтобы я мог спокойно окончить школу. В итоге она расплакалась, я принялся её обнимать, пряча свои слёзы, мужик же. Всё-таки моя мама самая лучшая в мире. А с этим Валерием я ещё поговорю. Дима с умилительной улыбкой наблюдал, как мы покидали его небольшую квартиру. Мама раз десять сказала ему спасибо, Валерий Иванович без конца жал руку, лишь я буркнул «пока» и получил незаметный шлёпок по пятой точке. Жизнь обещает стать очень весёлой.