До большого взрыва

Изуку до конца не понимает статус их отношений. Знакомы около года, вроде как, проводят время вместе — месяца три. Бакуго даже въехал в квартиру Мидории. Хотя Изуку не отпускают сомнения, что этого бы никогда не случилось, не будь отношения светловолосого с семьей дерьмовыми. Нет, юношу не выгоняли и не ставили ультиматумы, просто в какой-то момент «доживать» свою молодость в комнате дома, где ничего не меняется, ни ужин, ни ремонт, ни разговоры, ни шутки — стало невыносимо. Ты тухнешь здесь, да и до центра добираться целую вечность. Ну, а так — альтруистичный Изуку, по уши в тебя влюбленный. Грех не воспользоваться, верно? Конечно же, это лишь оправдания перед самим собой. Бакуго, хоть и был сложным человеком, не привык манипулировать людьми. И это не просто слова: его честность не раз подставляла его и ссорила даже с друзьями. Пожалуй, только к Киришиме он был парадоксальным образом добр. Их отношения не сможет испортить даже сам Кацуки — дорогого стоит. И Бакуго верит, что он этого не заслуживает. На ужин Изуку готовит что-то незамысловатое. Точнее, берет еду на вынос, а потом подогревает так, что все равно выходит «тепло». Не в самый раз, а именно тепло. Но Кацуки слишком дерьмово, чтобы обращать внимание на то, что и как он ест. Так и сейчас, вернувшись в квартиру Мидории, он лишь благодарно кивает, сухо желает приятного аппетита и принимается не есть — пережевывать еду. Все на вкус, как когда у тебя насморк: ничего не чувствуешь, разве что соль на языке и тепло пищи. — Спасибо, Изуку, — говорит он и неспешно выходит из-за стола, чтобы тут же замереть от сковывающих пальцев вокруг запястья. — Я же говорил, сегодня я мою посуду. Мне просто нужно отойти в туалет. — Нет, я не об этом, — темноволосый отпускает руку и поднимается. — Кацуки, кто мы? — Мм? — Мы ведь встречаемся? — Ну да, — безэмоционально бросает светловолосый, и ни один мускул на его лице не дрогнет. Такой будничный тон, словно он отвечает на вопрос «сколько времени?», а не «мы встречаемся?» — Я уж подумал, что схожу с ума… Почти был уверен, что ты ответишь… — Встречаемся. Они ни разу не целовались. Странно? Для Изуку — нет. Первые отношения парня были с асексуальной девушкой, которой не нравились даже поцелуи. Зато она любила долгие объятия. От нее веяло теплом, ее было много, она была рядом всегда, даже когда по стечению обстоятельств они не могли созвониться или списаться. Юноша быстро смирился с тем, что, Кацуки, вероятно, такой же. Видимо, у него есть типаж. Хотя толком они этот вопрос не обсуждали. Обсуждали ли они хоть что-то? — Кацуки, — шепчет, будто боясь, что парень услышит его. — Поцелуй меня? — огромные зеленые глаза, россыпь темных веснушек, пухлые губы и забавные щечки: Изуку не выглядел на свои годы. На вид — лет семнадцать, никак не двадцать три. Изуку ужасно милый: даже сомнительное чувство стиля совершенно не портило его, наоборот — добавляло домашнего уюта и делало обычным, своим парнем, к которому хотелось тянуться. Он простой, очень добрый, отличный слушатель, друг и… Еще он по уши влюблен в Кацуки. С первого дня их встречи, когда Кири рискнул своей шкурой и вытянул Бакуго в кафе втроем. — Расстались, значит? Блин, сочувствую, чувак, — Кири понимающе кивает и похлопывает Изуку по плечу. — Ага, спасибо. Но мы разошлись мирно. — Другого от вас не ожидал. Хотя, заранее прости, если прозвучит стремно, но я думал, что вы из тех, у кого я погуляю на свадьбе, а потом еще и детишек понянчу. Эх, — Изуку вежливо улыбается и взглядом застывает на светловолосом друге Кири. Молчаливом, отстраненном и разглядывающем картину в кафе. «Любит искусство или просто умирает от скуки?» Бакуго не любил искусство. Не интересовался музыкой. Но каждый вечер ровно в восемь он уходил куда-то с лэптопом и возвращался уже за полночь. Не сразу, но Изуку догадался — Кацуки пишет. Не ясно, правда: стихи или прозу. Легкая обида колола его в сердце, потому что даже спустя год знакомства светловолосый так и не раскололся, что же там сокрыто. — Поцеловать? — переспрашивает не удивленный Кацуки. — Ага. Уже живут вместе, но ни разу не целовались. Встречаются три месяца, но толком это не проговаривали. — Хорошо, — Бакуго слегка наклоняется и целует юношу в губы: коротко и почти неэмоционально. От этого Изуку хочется плакать. — А… по-настоящему? Бакуго целует: также сдержано и холодно, но это лучше, чем ничего? Хотя он не трогает Изуку, не проявляет инициативу и, едва чувствует возможность, разрывает поцелуй. Нравится ли ему Изуку? Приятно ли было целовать Мидорию? Не соврал ли он про отношения лишь потому, что жить вместе — удобная опция? Почему он никогда не трогает Изуку? Почему он так холоден и каждый раз, когда юноша обнимает его, — словно застывает? — Ты мне нравишься, очень. И я уже раз сто это говорил, — вручает Мидория и нервно смеется, пряча руку за копной непослушных волос. — А я тебе? — Ну да, — отвечает Бакуго почти сразу же и переводит взгляд на футболку Изуку с очередным героем из аниме. Светловолосый персонаж, который спасает сотни людей, как будто это ему ничего не стоит, а после — исчезает, смешиваясь с ватой облаков. Мидория — очередной с синдромом спасителя. А хотелось бы верить, что это не так. Парень решает не испытывать удачу и улыбается: так ярко, что озаряет собой все пространство, но чем ярче свет Изуку, тем длиннее тень за спиной Кацуки.