До большого взрыва

— …Но сначала я сделаю то, что должен. Кацуки возвращается в квартиру, окрашенную ночным мраком. Они проговорили с Киришимой всю ночь, и тот чуть ли не с боем порывался проводить лучшего друга до самой двери. Но оба сошлись на том, что Кири довезет Кацуки до подъезда. За окном острый ветер, который ощущается легкостью свежих простыней. Деревья качаются в такт резким порывам, точно они — пленники быстрого танца. Асфальт серебрится под ликом луны, а редкие прохожие — кажутся не менее потерянными, чем обескураженный Эйджиро и рассудительно-отчаявшийся Кацуки. — Привет. — Как посидели? — спрашивает сонный Мидория. Он еще не успел уснуть, но дымка дремоты успела околдовать его уставший разум. — Хорошо. И я… задолжал тебе час искренности. — Что? — сбито смеется Мидория, но даже сквозь ширму мрака он видит Кацуки насквозь. Юноша рассказывает все. Извиняется за свое поведение. Изуку не прерывает его. Смотрит в глаза и даже, кажется, старается не дышать, чтобы не спугнуть. Отчего происходящее кажется ему неправильным? И почему Кацуки так просто обо всем говорит? Будто бы это его последняя исповедь. Будто бы ему уже все равно, а потому — так просто все отпускать? — Как-то так. — Как-то так? — колко повторяет за ним Изуку и включает настольную лампу, чтобы лучше видеть своего парня. — Ты столько молчал и вдруг решил вывалить все на меня залпом? — Прости. — Нет, дело не во мне. Просто… Почему? Иногда Мидория бесит своей проницательностью. — Потому что у меня не получается. — Но мы так сблизились — во всех смыслах! Мы стали ходить на свидания и больше разговаривать! — Да, но я чувствую, что этого недостаточно, — он вдруг улыбается и начинает нервно смеяться. Этот смех — холоднее ночи за окном. — Почему ты решаешь за меня? — Нет. Я решаю за себя. Думаю, было бы легче, если бы я тебя не любил. Если бы мне было все равно. Но, к сожалению… — К-каччан, по… — Почему я такой? — Нет, я не это имел в виду. — В последнее время, — он наконец-то устраивается рядом и, несмотря на то, что Бакуго не успел снять верхнюю одежду, Изуку заботливо укрывает его одеялом, — в последние дни я правда хотел, чтобы у нас все получилось. Я старался. Но мне снова стало хуже… Я… Изуку, я люблю тебя. Я хочу тебя. Но со мной ужасно сложно. — Думаешь, в одиночку будет лучше? — Нет, — тихо отвечает Кацуки и сглатывает. — Невозможность быть, как все, убивает. А я ведь тоже человек. Всего лишь, — ему тяжело это признавать, но пришло время, — человек. С обычными потребностями и желаниями. — Не всего лишь, — поправляет его тактично темноволосый и обнимает, — а самый дорогой мне человек. Они замолкают на время, смотря вперед. Изуку — отказываясь отпускать, Бакуго — не в силах сопротивляться. Он в несколько раз превысил суточную дозы искренности, и теперь, когда диалог идет не по запланированному сценарию, на душе становится тяжело. Многотонное облако падает с неба и давит тяжким грузом ему на ребра. Поразительно, а с земли они кажутся такими легкими… — Спасибо… Что поделился. Представляю, с каким трудом тебе это далось. Но ты не один такой. Не пойми меня неправильно, это не обесценивание. Это моя попытка быть с тобой откровенным…