До большого взрыва

Второе упражнение пугало хлеще первого. И, если с поглаживаниями себя Бакуго со скрипом справился, достигнув удовлетворительного уровня расслабления (повторял он это наедине с собой несколько дней подряд, хотя надолго его все еще не хватало — от силы десять минут), то второе упражнение било не в бровь, а в глаз. «Мастурбация?» — В чем смысл? — недоумевает Бакуго, сидя на диване рядом со своим парнем. Изуку смущенно почесывает затылок, смотря в выключенный экран телевизора, и Бакуго со взаимностью не смотрит на него. — Тихий секс — это хорошо, — пытается оправдаться Мидория. — И мне неважно, если ты тихий в постели. Секс вообще не о стонах. Просто… дело в расслаблении. Когда ты наедине с собой, тем более если дома никого и никто тебя не «застукает», — он пожимает пальцами, демонстрируя кавычки, которые Бакуго все равно не увидит, — можно и отпустить контроль. «Шутка на миллион». — Ты не должен стонать. Но ты должен расслабиться. Позволить себе отпустить дыхание. У меня были похожие проблемы. — Стонать — это не в моем стиле. — Пусть так! — Изуку все же наполовину разворачивается, становясь ближе к Кацуки, и берет его руки в свои: приятно отметить, что Бакуго не вздрагивает и не торопится одернуть их — просто принимает такое внезапное вторжение в свою зону комфорта. Прогресс. — Но я говорю о дыхании! И о том, как ты расслабляешься наедине с собой. Сначала это кажется чем-то бессмысленным. В духе упражнений психологов со счетом предметов, которые видишь перед собой, во время тревожной или панической атакой. Или же мудбордов. Или чего-то еще более тупого и менее научно обоснованного. Но можно ведь попробовать? Вдруг поможет? Изуку же помогло. Бакуго остается один в квартире. Он ложится на кровать, резко просовывая руку в шорты и обхватывая себя. Обычно все длится быстро. Механически. Но сейчас он вовремя останавливает себя, напоминая о цели мероприятия. Грузно выдыхает и прикрывает глаза. «Расслабиться, говоришь? Какой бред». Фантазировать о чем-то необязательно. Можно просто погрузиться в приятное чувство, которое переливается внутри. Главное — полностью отдаться процессу и убить контроль. Никто не ворвется. Никто не увидит. Никто не услышит и не осудит. Это личное время Кацуки, которое он заслужил. Которого заслуживают все. Он почти не наращивает темп, но позволяет себе провалиться сквозь толстый матрас, как вдруг слышит, что его дыхание становится тяжелее и громче. Он привык сдерживаться. Дышать как можно тише. Почти задыхаться в процессе. Делать все так быстро и резко, будто голодный сорванец за обедом после долгого дня занятий, сметает все, даже толком не прожевывая пищу. Как итог — уже через двадцать минут ты снова голоден, ведь ты даже не почувствовал вкуса еды. Бакуго краснеет и останавливается. Ему не нравится. Даже наедине с собой ему мерзко ощущать свою уязвимость. Даже с уверенностью в пятьсот процентов, что он один, один в квартире, с запертой дверью на замок и занавешенным окном, он… с какой-то стати ругает себя. За то, что его тело благодарит его за удовольствие. Реагирует. «Сложнее, чем кажется», — думает он и продолжает. Останавливаться на половине пути — это тупее, чем происходящее в данный момент, а потому светловолосый идет на сделку с собой. Хотя бы раз, но он доведет начатое до конца. А потом в красках расскажет Мидории, какое же это бредовое было «упражнение». Его дыхание вновь громкое и грузное, и с каждым новым шумным вдохом и еще более шумным выдохом Кацуки — ему стыдно признаваться в этом — возбуждается сильнее. Будто правильное дыхание помогает усилить переживания. Он кончает под что-то, что слишком сложно назвать стоном, но что уже нельзя назвать абсолютной тишиной зашуганного подростка, живущего с родителями. Ему все еще стыдно за себя, но вместе с тем в голове зарождается непонимание: какого черта этого вообще нужно стыдиться?