Вереница

Раны, количество слов: 394 Он весь был усыпан осколками. Как блядский калейдоскоп или витраж. Пауль нервно рассмеялся, чувствуя, как сквозь смешки проступают сухие рыдания. Дрожащими руками он водил над телом, что положили на стол прямо перед его носом, опасаясь прикасаться, опасаясь тронуть хоть что-то пинцетом, не говоря уже о том, чтобы наложить повязки и обработать порезы. Конструктор. Перед ним был конструктор. Грудь и живот, руки, ноги — все сплошь было в осколках, красная кровь на белой коже, одна сплошная рана. Теперь нужно было собрать все детальки этого пазла. — Что смотришь? Теперь не такой симпатичный, да? У Пауль небольшие ладони с ловкими пальцами, поэтому дело доверили ему. Хотя лучше это был бы кто угодно, кто угодно, у кого есть иммунитет перед кривоватыми, обаятельными усмешками Шнайдера. У Пауля вот нет. Слезы сами катились по щекам, когда он смотрел на алые росчерки на белой коже. Голову тоже задело, и довольно сильно: оторванный лоскут кожи, сожженные, все в кровянистой слизи волосы и… И мертвый глаз. Пауль задрожал. Он не хотел, не хотел, не хотел! Прикасаться, брать на себя ответственность, доставать… из Шнайдера это. Огромный осколок, засевший у него в глазу. Или в кровавом месиве — сейчас разглядеть не получалось. — Ты ведь знаешь, что дело не в этом, — сдавленным голосом ответил Пауль. Взял в дрожащие пальцы пинцет, нацепил на нос очки с увеличительным стеклом. Шнайдер сейчас посекундно терял значительное количество крови, и нужно было торопиться. Он едва дышал: прерывисто и поверхностно, вторя Шнайдеру, лежащему перед ним, как памятник самому себе, лицо, выбитое в могильной плите. На красивых губах пузырилась кровавая пена. — Что случилось. Говорите со мной кто-нибудь. Все же, блять, было абсолютно нормально! Голос срывался, Пауль зло и быстро моргал, стараясь избавиться от слез, но они все набегали и набегали, и белая кожа с красной кровью сливались в одно, смешивались, и пинцет стучал о столешницу, звякали о пол осколки. Шнайдер, умница, не стонал, когда Пауль неаккуратно тащил из него очередной осколок. — Да. До момента, как мы сунулись в хранилище, — Тилль мрачно сплюнул. Он не отходил, наблюдал: за тем, как Шнайдер становится бледнее каждую секунду, как закатываются его глаза, а кровь все растекается и растекается под его телом. — Граната. И стекло. Это Шнайдеру еще повезло. Пауль подумал, что обязательно потом, когда все достанет и зашьет — он обязательно зацелует каждую рану. Если… когда Шнайдер выживет. И посмотрит на него таким знакомым, все понимающим взглядом. Одного единственного глаза. Предательства, количество слов: 474 — Знаете, что Тилль сказал мне недавно? Рихард с лицом максимально уставшего человека сел на диван. Тяжело сел, с громким вздохом. Шнайдер растерянно хлопнул глазами, разглядывая такого непривычного Рихарда: без лоска и блеска, без вздернутого к небу аккуратного носа, без надменной усмешки на горьких губах. Сейчас Рихард выглядел тем, кем, собственно, и являлся: мужчиной лет за пятьдесят — уставшим, с оплывшей фигурой, что уже не могла похвастаться былой упругостью, с глубокими морщинами у глаз. Шнайдер будто впервые увидел друга вот такого, без внутреннего сияния — и ужаснулся. — Что? — он подсел ближе, обеспокоенно всматриваясь в опущенные уголки губ Рихарда, стараясь поймать во взгляде серо-голубых глаз хоть что-то, какую-то искру, которая сделала бы из этого почти старика перед ним давно знакомого, привычного Рихарда. Не получалось. Шнайдеру нестерпимо захотелось прикоснуться, подбодрить как-то, но он опасался, что будет не ко времени и не к месту со своими нежностями. Бывают ли вообще нежности к месту и времени? Шнайдер не знал, и боялся, что нет. — Что я его предал. Нет, сказал он «вы», то есть мы, но я то знаю, что он имел ввиду меня, — Рихард тяжело вздохнул. Приложив во лбу ладонь, потер пальцами виски, затем лицо. Шнайдер растерянно ловил чужой опустевший взгляд. — Брось, Рих. Ты знаешь, что это не так. Никого ты, Тилля в том числе, не предавал. Это просто глупость — ну подумаешь, стал ты с нами тусить чаще, чем с Тиллем! Тут еще разобраться надо… Пауль, подойдя ближе, осекся под взглядом Шнайдера, замолчал. Пожав плечами, поставил на стол кофейник, доверху наполненный кофе — чашки тут уже стояли. — Будешь? — кивнул он Рихарду, но тот только мотнул головой. — Это, на самом деле, такая детская претензия, — осторожно вклинился в разговор Шнайдер. — Нам же не по пять лет, чтобы считать, кто сколько раз с кем погулять выходил. Он все же решил, что не станет прикасаться к Рихарду. Не сейчас по крайней мере, не при Пауле. Рихард любил физический контакт, ему нравились прикосновения, но признаться в этом даже самому себе он мог только под алкоголем. — Это все равно, как если бы я сказал Шнайдеру, что тот предал меня, улизнув из Feeling B к тебе и Оливеру, — Пауль хмыкнул, затем, сощурившись, бросил на Шнайдера хитрый взгляд. — Хотя… Так и есть. Мерзкий предатель! — Ты должен быть мне благодарен, — Шнайдер показал Паулю язык, рассмеялся. Рихард оживал, по крайней мере, его лицо больше не напоминало восковую маску, и это не могло не радовать. — А ты предал меня, когда не поддержал мои идеи с ударными для LIFAD'а! — Руководствуясь такой логикой, Флаке давно должен был меня закопать, как злостного предателя родины. Его-то задумки я вообще никогда не поддерживал! — Ладно, я уловил, — Рихард, улыбаясь, потянулся за кофейником. — Надеюсь, Тилль перебесится, а потом мы с ним поговорим. — Только ты сразу лопатку ему верни. Рихард только рассмеялся сквозь сигаретный дым. Тайны, количество слов: 473 Флаке задумчиво тер краем футболки свои очки. Уже, наверно, раз третий за последние две минуты. Рассказывать секреты — плохо. Особенно, если и секрет тебе не доверяли. Особенно, если это такой секрет, что щеки начинают гореть от стыдливого румянца, стоит только мимолетно напомнить самому себе… Такая сцена. Флаке почувствовал, что снова краснеет. Невыносимо захотелось прижать ладони к щекам, как маленькому ребенку, спрятаться. Почему нельзя стирать воспоминания, как ненужный файл с компьютера? Флаке с удовольствием бы удалил из памяти увиденное. Посмотрел бы напоследок раз десять, но удалил. Он покосился на Рихарда, сидящего тут же. С тщательно отмеренной дозой брезгливости тот поджимал губы и с кем-то переписывался, хмуря брови. — Вот, Рих, — осторожно начал Флаке, не зная, как подступиться к щепетильной теме. Но молчать он тоже не мог: тайна рвалась наружу, и запретные слова горели на губах. — Что бы ты сделал, если узнал… Что дружишь с геем? Рихард даже строчить перестал. Смотрел с полминуты нечитаемым взглядом, а затем сложил губы в хитрую мину и заухмылялся. — Так-так, Флаке, ты хочешь мне о чем-то рассказать? — Я не про себя! — правильно истолковав толику лукавства в чужом голосе, тут же выпалил Флаке. — Я про… Прерывая их, в дверь вломился клубок тел. Ноги, руки, головы и губы: то, что обтирало сейчас стену у входа никак не могло быть двумя разными людьми. Больше напоминало уродливую, издающую непристойные звуки химеру. Флаке зажмурился, снова начиная сожалеть о несовершенстве человеческой памяти. — Блять, третий раз уже только за эту неделю! Я вам еще автобус Денвер — Солт-лейк не простил! Рихард прошествовал мимо «химеры» разъяренным ужасом ночи — не хватало только эффектно развевающегося плаща за спиной — хлопая напоследок дверью так, что на чердаке что-то загрохотало. Пауль и Шнайдер, оторвавшись друг от друга наконец, растерянно оглянулись, обнаруживая и Флаке тоже. — Ты говорил, что это твоя комната и что она свободна, — нехорошо прищурившись, процедил Шнайдер, нервным жестом заправляя кудри за ухо. Флаке хотел провалиться сквозь землю. Особенно когда заострил внимание на том, как удобно бедро Пауля вклинивается между ног его драгоценного ударника. — Ну-у-у… — Пауль явно растерялся, чего с ним не случалось примерно никогда. Руки при этом с задницы Шнайдера он убирать не спешил. — Ты настолько вскружил мне голову, что я мало смотрел, куда тебя тащил… Шнайдер не прекращал угрожающе щурится. Флаке подумал, что это, должно быть, выглядит очень эффектно, учитывая невероятно светлый оттенок его глаз и умение строить морду заправского головореза. Пауль, впрочем, очевидно не испытывал никаких неудобств. Даже от того факта, что в комнате они были не одни. — Я поговорю с тобой о конспирации. Позже, — наконец, веско припечатал Шнайдер, а затем сладкой парочке стало не до Флаке. «Тайна… Если только для фанаток», — кисло подумал Флаке, бочком протискиваясь мимо яростно сосущейся ритм-секции к двери. А потом его пронзила страшная догадка. «Нет… Ну не может быть! Я что, и в этом последний?!»