Запретов не может быть

      Утром, когда никто никаких новостей не ждал, случилось важное и большое событие. Из Рима вернулся доктор д’Юрвиль. Обливаясь потом, в европейском костюме, он еле доехал в душном и тесном вагоне до округа, там уже поймав кстати подвернувшийся попутный дилижанс. И первым местом, куда отправился Элуа, был кабак, древний и потрёпанный, стоящий на отшибе недалеко от железной дороги.       Аккуратно положив на стойку свой неизменный, многофункциональный саквояж, он смог наконец спокойно вздохнуть. Давясь какой-то мутной жижей, которая гордо именовала себя виски, Элуа думал, что ещё немного и он бы превратился в мумию. В европейском костюме, естественным путём высушенной солнцем. Горло саднило, но д’Юрвиль не обращал на это никакого внимания, ровно как и на остальных посетителей кабака.       Только когда на его плечо неприветливо опустилась чья-то рука, Элуа растерянно огляделся.       — Привет, француз, — произнёс грубый голос, который показался д’Юрвилю весьма знакомым, но из-за странной широкополой шляпы он как следует не мог разглядеть владельца. — Я Джо. Ты помнишь меня.       — Элуа, — неуверенно представился д’Юрвиль, не понимая, почему он должен помнить этого странного человека, хотя был уверен, что Джо знает его, раз решил зачем-то обратиться.       — Можешь не рассказывать мне, кто ты. Я всё о тебе знаю. Ты даже не представляешь, насколько ты нужен мне сейчас, француз, — предупреждая следующий растерянный вопрос доктора, сказал Джо. Он уселся на стул рядом с Элуа, который принял свой обычный меланхоличный вид.       Джо небрежно махнул бармену на стакан д’Юрвиля, показывая, что ему тоже виски. От почтальона дохнуло знатным перегаром, и Элуа поспешил отвернуться в другую сторону. Продолжать неприветливо завязавшуюся беседу ему совершенно не хотелось, однако его товарищ по выпивке настроен был иначе.       Д’Юрвиль был почему-то уверен, что сейчас на него выльют душевные обиды, проблемы, тяготы и прочее, как обычно случалось с его пациентами и пациентками. Особенно последние любили выворачивать душу наизнанку перед добрым и обаятельным доктором, который на время вполне мог сгодиться для роли ещё и душевного врача. Поэтому Элуа, скрепя сердце, повернулся обратно и приготовился слушать вполне ожидаемые жалобы Джо на судьбу и жизнь в целом. Однако его ожидания, на удивление, не оправдались.       — Я не собираюсь тебе угрожать, француз. Но ты должен понять, что от тебя зависит жизнь моего товарища.       «Какого товарища?» — резонно хотел спросить Элуа, но Джо вдруг снял шляпу и залпом осушил свой стакан с виски. Доктор едва не подавился собственным виски, внезапно вспомнив, где он слышал этот голос и кому именно он принадлежал.       Где-то в груди похолодело. Элуа отчётливо вспомнил ту ночь, давно минувшую, но даже спустя пять лет память чётко хранила его первый визит в округ. Именно Джо тогда приставил дуло пистолета к его затылку, будучи уверенным, что д’Юрвиль тайный агент повстанцев, который разведывает обстановку, чтобы дать сигнал для нападения. Элуа не мог дать отпор, боясь, что странный недружелюбный человек прострелит ему голову. Пришлось пустить в ход свой дар речи, чтобы убедить Джо в обратном.       Джо, видя, что «агент повстанцев» не раскалывается даже под страхом смерти, немного успокоился, но не смог отказать себе в удовольствии попугать француза, как он сразу же безошибочно определил благодаря забавному акценту. Устроив допрос ради удовольствия, махая дулом уже возле лица «докторишки», Джо в увлечении даже снял шляпу, совершенно развеселившись и похваляясь своими «подвигами» и что «старину Джо лично каждая собака города в лицо знает».       Будучи человеком очень неконфликтным, Элуа терпеливо, без страха, отвечал на все вопросы. Но всему есть предел. Поэтому на вопрос о возможной девушке или жене, он попрощался, повернулся и ушёл. То, что Джо не выстрелит, он был просто уверен, даже несмотря на то, что тот разозлился и кричал ему вслед весьма обидные фразы, половину из которых бедный француз не понимал.       — Только без фокусов. Я сам частично виноват в том, что произошло с Биллом. Но если ему станет хуже и в этом окажется виновато твоё лечение, — Джо сделал паузу, недружелюбно прожигая взглядом притихшего Элуа, — ты знаешь, что с тобой произойдёт.       — Подождите, — Элуа опустил глаза и улыбнулся, отсев от нежелательного знакомого подальше, — я понятия не имею, о каком Билле вы говорите. Но я сделаю всё, что в моих силах. Для начала мне нужно будет отдохнуть после дороги и зайти к мистеру Хенсли. Потом я только смогу осмотреть вашего друга.       Джо ударил по столу кулаком и тут же поднялся, бросив на прощание:       — Я тебя предупредил.       Элуа было очень неприятно осознавать, что у него есть такие явные недоброжелатели, и теперь он думал о том, чтобы не совершить ни единой ошибки в результатах загадочного товарища Джо, в то время как раньше он совершенно не задумывался о мнениях близких людей своих пациентов. Он просто добросовестно выполнял свою работу, деля на две части советы и лечение.       И вообще Элуа не понимал, чем именно он вызвал к себе такую огромную неприязнь всего лишь одного человека. Доктор знал, что Австралия была его менталитету чужда, но ему казалось, что он после долгого странствия наконец-то вернулся домой. Однако после встречи с Джо это приятное чувство исчезло безвозвратно.       Вспомнив о тех нескольких людях, ради которых Элуа практически был готов на всё, и которые делали его жизнь чуточку приятнее и веселее, настроение его вернулось к прежнему показателю. Первым делом он подумал об Ами, прелестной юной послушнице католического монастыря под началом аббатисы Калхоун. Элуа никому в жизни не признался бы, что давно испытывает к милой и доброй Ами романтические чувства и надежды. Однако он прекрасно понимал, что ответных чувств ему ждать и не придётся, так как сама Ами вряд ли его запомнила.       Не пожелав предаваться грусти, Элуа вспомнил о Юджине Хенсли, благодаря услугам которого у д’Юрвиля в Австралии было жильё, и подумал о том, что друг совершенно не подозревает о его раннем приезде.       Д’Юрвиль с удовольствием представил удивлённое лицо мистера Хенсли, когда он внезапно, на два дня раньше, появится на пороге его кабинета и обыденным голосом скажет: «В этом сезоне ваши розы особенно чудесны». Да, Хенсли, безусловно, растеряется, но от этого встреча станет ещё лучше.       Окончательно забыв о неприятном инциденте с Джо, Элуа встал, поправил галстук и бодрой походкой, подкреплённой двумя стаканами виски, вышел из кабака. И после этого даже жара, пыль и мухи показались Элуа не настолько омерзительными и назойливыми. К себе домой доктор не спешил, полностью полагаясь на самоуправство Дженнис.       Когда вдали показались верхушки крыши дома Хенсли, совмещающего в себе рабочий кабинет, большую библиотеку и даже любительский винный погреб, Элуа в предвкушении приятной встречи после долгого расставания даже начал мурлыкать какую-то песенку. Но все его ожидания были кощунственно растоптаны совершенно другой встречей, неожиданной и вовсе не долгожданной.       Среди кустов роз показалась небольшая фигура мистера Чандлера, выражающая досаду и недовольство. Галантерейщик шёл с ещё большей нервозностью, чем запомнил д’Юрвиль в последнюю их встречу, и этот настрой Чандлера заставил его внутренне напрячься.       Чандлер, едва завидев доктора д’Юрвиля, расплылся в довольной и какой-то хищной усмешке и быстрым шагом направился прямо в его сторону. Почувствовав себя крайне неудобно, Элуа поспешил отойти к более густым зарослям цветов и шиповника, опасаясь, что Юджин может увидеть его в окно раньше, чем требовал сюрприз.       Не подав руки, Альберт снизу-вверх посмотрел на Элуа, улыбнулся и произнёс:       — Очень кстати, что вы здесь, д’Юрвиль. Рад вас видеть.       — Взаимно, — не слишком радостно ответил Элуа, с первых же интонаций галантерейщика понимая, что ему что-то от него нужно.       — Не зайдёте на чашку кофе? — продолжая улыбаться, сказал Альберт. — А то, знаете ли, мне бы хотелось быть первым, кто встретит вас по-дружески и сразу же предоставит пустячную работу.       — Работу?       — О, не беспокойтесь, доктор, ничего серьёзного. Помните застенчивого Билла?       — Кого? — не понял Элуа.       — Уильям Адамсон. Бывший борец с повстанцами, отличный стрелок и товарищ, но до сих пор по каким-то причинам холостяк.       — Припоминаю, — неуверенно проговорил д’Юрвиль. Ему самому не нравилось, что беседу с галантерейщиком он ведёт с опаской, всё время ожидая какого-нибудь подвоха.       Впрочем, подвох не заставил себя ждать. Элуа в голову пришла догадка о том, что этот Уильямс и есть тот самый Билл, товарищ Джо, с которым если что-нибудь случится по его вине, ему придётся плохо. Клубок нервозности собрался где-то в груди доктора. Всё желание помочь страждущему улетучилось из него так же быстро, как если бы у его затылка, точно так же, как пять лет назад, было приставлено дуло пистолета. Элуа уже совсем не хотелось разговаривать с Чандлером, который, как оказалось, был знаком с Джо и Биллом, и даже, вроде бы как, просил за последнего, но работа есть работа.       — Что с ним случилось? — сильнее нужного сжимая ручку саквояжа, спросил доктор.       — Упал с крыши, — без улыбки сказал Чандлер, как-то темновато прищурившись. — Несчастный случай, очень несчастный.       — И когда же это случилось?       — Почти сутки назад.       — Тогда чего же мы здесь стоим? — сразу же возмутился д’Юрвиль, порываясь сразу же идти вслед за Чандлером, однако тот не сдвинулся с места, взяв лишь Элуа за рукав.       — Я хочу вас кое о чём предупредить, — сказал Альберт, вмиг посерьёзнев. — Вы должны быть очень внимательны, так как там будет присутствовать некий Джо, который…       — Я знаком с ним, — поспешно сказал Элуа, ненавязчиво освобождаясь от ладони Чандлера.       — Это хорошо. Если вы с ним знакомы, то примерно знаете, как себя вести в его обществе.       — Понятно, — сухо заметил Элуа. — Что-то ещё?       — Да. Ни слова об Эвелин фон Беркли в присутствии Джо.       Доктор нахмурился, не совсем понимая связи между этими двумя просьбами Чандлера. Он мимолётом был знаком с Эвелин, которая ещё в детском возрасте осталась без родителей, и Чандлер как-то слишком скоропостижно стал её опекуном. Но Элуа не знал родителей Эвелин, поэтому этой темы он предпочитал не касаться в каком-либо разговоре. Решив не задавать излишних вопросов, д’Юрвиль тихо вздохнул, с сожалением посмотрев на дом мистера Хенсли, и отправился вслед за галантерейщиком.       Как бы Элуа ни неприятно было признавать это, но Чандлер в один момент смог спустить его с небес на землю. Доктор лишь недоумевал, сколько уже раз за день у него менялось настроение. Однако потребности и состояние пациента — дело первой важности для врача.       Несколько раз Элуа замечал, с какой счастливой и хитрой улыбкой шагал рядом с ним Чандлер, и каким самодовольным жестом он пропустил доктора в особняк Беркли, когда они уже пришли. Элуа был в замешательстве, сразу же встретившись в гостиной с Джо, который нервно мерил шагами пространство перед креслом. Увидев француза, он презрительно улыбнулся, и сделал рукой какой-то неопределённый жест, косясь на Чандлера.       Когда д’Юрвиль скрылся за дверью во временную комнату Билла, улыбка сама собой сошла с лица Альберта. Он прошёл к креслу, медленно сел и враждебно уставился на Джо.       — Ты с ним сегодня встречался?       — И что с того? — самодовольно, будто не замечая недружелюбного настроя работодателя, хмыкнул Джо. — Мне нужно было довести его до правильной мотивации по отношению к Биллу.       — Я прекрасно знаю, как ты, на самом деле, относишься к Биллу. И мне совершенно неясно, что тобой движет, когда ты так яро пытаешься вытащить его из лап смерти. Не своими силами, но всё же. Ты даже пошёл на сделку с гордостью и межнациональными взглядами, когда отправился на встречу с д’Юрвилем.       — Скажите спасибо, что вашему доктору самому не понадобилась мецидинская помощь, — безбожно коверкая презираемое им слово, буркнул почтальон.       — Джо, — Чандлер наклонился вперёд, ещё более нахмурившись, — я вижу тебя насквозь. Та ситуация, в которой мы все оказались, требует жертв и касается нас всех.       — Не понимаю, о чём вы.       — Вся эта заварушка из-за чертовки Эвелин. Билл покалечился из-за Эвелин, и я хочу знать, какая тебе выгода от того, что он останется жив.       — Вы ошибаетесь, Чандлер, я зол вовсе не на Эвелин, — внезапно спокойно ответил Джо. Он чувствовал неловкость от того, что разговаривать ему приходится не на одном уровне с галантерейщиком, но сесть в кресло напротив он не решался.       Взгляд Чандлера вдруг стал жёстче.       — Джо, я не глупец. Если ты мне сейчас предложишь объединиться против «общего» врага, к тому же, женщины, я больше не пущу тебя на порог этого дома.       Нисколько не смутившись, Джо пожал плечами, будто и не удивлённый даже догадкой Чандлера.       — Знаю, ты страстно желаешь заполучить Эвелин, — продолжил Альберт, — но тебе не стоит забывать, что она моя подопечная. Ты можешь иметь к Калхоун свои личные счёты и претензии, можешь устраивать против неё какие угодно мероприятия, но меня в это не смей втягивать.       Будучи уже около двери в комнату Билла, Джо обернулся и мимоходом бросил:       — Значит, если мои меры поимеют успех, договор о заключении брака и само проведение церемонии будет в силе?       — Нет, — отрезал Чандлер. — Вчера положение дел резко поменялось. Считай, я вывел тебя из игры.       Гаденько ухмыльнувшись, Джо отвернулся и сказал, будто на прощание:       — Считайте, в своей игре я поступлю с вами точно так же. И ещё, имейте в виду, я больше на вас не работаю. Исход истории с Калхоун больше не ваша забота.       — Почему это ты на меня не работаешь? — возмутился Чандлер, вскочив на ноги. — Что ты себе позволяешь?       — Вы понимаете, о чём я. Вы, галантерейщик, менее уважаемы, чем какая-то местная аббатиса. Да что уж там говорить, даже француз-докторишка здесь более желанный гость, чем Альберт Чандлер, у которого кроме лавки с поддельными драгоценностями ничего за душой нет.       Чандлер хотел было закричать, что теперь все владения четы фон Беркли принадлежат ему, однако осёкся, вспомнив, о чём он хотел поговорить с д’Юрвилем и что необязательно было знать Джо. Вместе этого он, уняв эмоции, ответил:       — И в этом меня упрекает безродный и безнравственный наёмник, который подрабатывает почтальоном?       Джо, к которому внезапно вернулась ярость от упоминания о своём тёмном прошлом, захотел высказать Чандлеру в лицо всё, что он о нём думал. Однако твёрдый и жёсткий взгляд Альберта как обычно поставил в разговоре точку, и Джо, более чем обычно выведенный из себя, без стука ворвался к Элуа и застенчивому Биллу.       Обрадованный скорым уходом Джо, Чандлер вздохнул и вновь опустился в кресло. Несомненно, после похода в «Чёртов замок» Альберт чувствовал рассеянность, какую-то нетипичную для него вялость. Ему казалось, что, стоит заполучить особняк с угодьями, его жизнь вмиг преобразится, став весёлой, обеспеченной и беззаботной. Однако никаких светлых чувств он почему-то не испытывал.       Обведя взглядом большую гостиную, Чандлер всё-таки решил вернуться к проблемам насущным. Как бы то ни было, проблемой номер один была аббатиса Калхоун, даже несмотря на тот факт, что такое сокровище, как Эвелин, буквально выскользнуло из рук. Вся эта подозрительная история с завещанием не давала покоя Чандлеру уже второй день. Однако теперь, когда доктор д’Юрвиль, знающий человек, который мог помочь разобраться ему с этой проблемой, находился буквально через стенку, Чандлер внезапно почувствовал, как пыл его поубавился, и сомнения начали завладевать его разумом.       Что он скажет д’Юрвилю? Ведь даже без самых мелких деталей история будет неполной и неясной, как говорится, из песни слов не выкинешь. И тем более, лично Элуа не знаком с аббатисой Калхоун, и вполне может не понять стремления Чандлера её разоблачить.       Всё-таки, где-то на периферии сознания, у Альберта маячила мысль, что д’Юрвиль может вмиг сделаться подозрительным и смекнуть, что за такими наполовину честными сделками стоит какое-то взаимное соглашение или, может быть, даже немаловажное условие. Иначе с чего аббатисе совершать такой благородный поступок, когда в таком случае можно всецело завладеть поместьем самой, всего лишь вписав в листок своё имя и навсегда вычеркнув из её истории Альберта Чандлера.       Ему вдруг стало страшно. А вдруг аббатиса решит от него каким-нибудь образом избавиться? Не открыто, конечно, потому что даже с её положением так рисковать может быть опасно. Они никогда не были друзьями или даже хорошими знакомыми, и Чандлер начал всерьёз опасаться внезапного удара от госпожи Калхоун. Но всё равно, как бы то ни было, он решил всё рассказать д’Юрвилю, утаивая всего лишь две подробности: истинное происхождение и внезапное появление завещания, и то, что произошло в «Чёртовом замке» с участием его и Эвелин.       Ждать Альберту пришлось недолго. Вскоре д’Юрвиль бесшумно показался в дверях, нацепив на лицо скорбное, сочувствующее выражение, которое всегда сопутствовало ему, когда пациенты находились в относительно тяжёлом состоянии. Решив проявить участие к бедному другу, Чандлер живо поднялся с кресла и подошёл к доктору.       Без всяких предисловий тот начал:       — Ваш друг действительно сильно пострадал. Если бы удача каким-то образом не была на его стороне так, как оказалось, он бы просто сломал шею и умер. Вы понимаете меня?       Чандлер сочувственно загрустил. Элуа, тем временем, сказал, серьёзно на него глядя:       — Я советую вам сегодня же нанять человека, который, без прямых убытков для себя, может стать сиделкой для Уильяма. Лично я этого сделать не могу, так как у меня здесь много неоконченных дел. Тем более, через год я должен буду снова уехать, на этот раз не в Рим, но в не менее важное для меня место.       — Это всё замечательно, — процедил Чандлер, которого эта весть никоим образом не касалась и нимало не волновала. До сих пор не получивший никаких внятных сведений о самочувствии застенчивого Билла, он внезапно сделался нервным и раздражительным.       Элуа это заметил, снисходительно улыбнулся и, почувствовав себя в своей среде, опустился в кресло Чандлера, пройдя мимо владельца. Альберт был так занят своим нетерпением, что даже не возмутился, просто встав рядом.       — При должном уходе, которое, на самом деле, будет занимать много времени у наблюдающего его человека, Уильям может поправиться не меньше, чем через два месяца. Но, — доктор сделал паузу, забавляясь эмоциями и выражением лица собеседника, после чего продолжил наигранно флегматичным тоном, — у него в двух местах сломана левая рука. Не думаю, что без должной диагностики она срастётся правильно. Состояние у него и вправду тяжёлое, так что таблетки придётся давать по расписанию. Я обездвижил места перелома и уже дал ему обезболивающее.       Элуа откинул голову на спинку кресла и устало закрыл глаза. Чандлер с неудовольствием его оглядел. Доктор был всего в одной рубашке, (которая, несмотря на пыль, умудрялась оставаться белой) рукава которой были закатаны; пиджак, по-видимому, как и саквояж, он оставил у больного. На лбу доктора обозначилась нервозная жилка. «Возникшая, видимо, от нахождения в одной комнате с Джо» — мстительно подумал Чандлер, ухмыляясь. Однако, стерев с лица не слишком уважительное выражение, он спросил:       — И что же, Билл в рассудке?       — В полном, — не меняя позы, ответил Элуа. Он до сих пор не обедал и не отдохнул с дороги, и настроение его было весьма неуравновешенное.       Именно в этот момент Чандлер решил, что наступила та психологическая минута для серьёзного разговора. Он тихо зашёл за кресло и положил руки на напряжённые плечи Элуа. Д’Юрвиль не столько понял, сколько почувствовал, что тот снял перчатки, но в следующее мгновение он уже не придавал этому значения. Вряд ли бы нашёлся такой человек, который умел бы делать массаж точно так же, как сам Элуа, но он понял, что ему сейчас решительно всё равно, что это делает Чандлер.       Альберт же, чувствуя, как расслабляется под его руками доктор, решил не тянуть.       — Знаете, д’Юрвиль, — слащаво начал он, — я хотел, на самом деле, с вами поговорить об одном деле, которое чрезвычайно меня интересует. И имею честь просить у вас совета.       Элуа сразу понял, к чему такой тон и ненавязчивое предложение. Ему никогда не нравились разговоры, которые начинались таким образом. Д’Юрвиль быстро скинул руки Чандлера со своих плеч, выпрямился и сухо бросил:       — Не фамильярничайте.       — Прошу прощения, — сказал Чандлер, однако в его голосе не звучало никакого раскаяния.       — И ваша просьба касается Уильяма?       Альберт сел напротив доктора, почему-то недоброжелательно на него смотревшего, и картинно вздохнул, сложив руки в замок. Светло-коричневые перчатки он положил рядом с собой, не сильно стыдясь постаревших рук перед посторонним.       — Нет, она касается меня, аббатисы Калхоун и мисс Беркли, — произнеся последнее имя почти что шёпотом, Чандлер покосился в сторону двери, за которой всё ещё был Джо.       — Нас никто не услышит, — с видом знатока сказал Элуа. — Я предположительно догадывался, что вы здесь говорили в моё отсутствие, но я не слышал ни слова. Говорите же.       — Хорошо, я тогда начну.