Запретов не может быть

      Лишь когда доктор ушёл, Чандлер дал волю своей злобе и досаде. Он едва не ударил подвернувшуюся под руку горничную, после чего, сквернословя, выгнал из дома Джо.       Все его надежды рассыпались прахом, когда д’Юрвиль, уже презрительно улыбаясь, подтвердил все его опасения. «В Риме люди подделывали документы своим недругам, чтобы после их скоропостижной и подозрительной смерти быстро завладеть их хозяйством», — говорил доктор, закидывая ногу на ногу и ощущая хорошее знакомство с темой. Однако то, что он не спросил, откуда взялось завещание после стольких лет, довольно значительно напрягало Чандлера.       Перемена в фигуре д’Юрвиля заставляла галантерейщика быть начеку. Один доктор, которого он встретил в садах мистера Хенсли, и другой доктор, который после меланхолично тянул из чашки горячий кофе и спокойно говорил о таких страшных вещах, были словно разными людьми. Если во взгляде Элуа только при самой встрече присутствовала неловкость и настороженность, то теперь в разговоре с Чандлером он принимал живейшее участие и проявлял неподдельный интерес.       — И что же мне делать? — обескураженный острыми доводами д’Юрвиля, спрашивал Чандлер, напрочь позабыв про свой давно остывший напиток.       — Надеяться на лучшее, — ответил Элуа, с лукавством поглядывая на Чандлера. — Безусловно, вы пострадаете либо умрёте, если ваша госпожа аббатиса относится к той многочисленной составляющей людской прослойки, которая ищет наживу только на материальное состояние…       — Она сама богата как чёрт! — воскликнул Чандлер, слишком поздно поняв свою глупость.       — Но, — невозмутимо продолжал доктор, не обратив никакого внимания на вспышку собеседника, — постольку, поскольку она всё-таки духовное лицо, дело может обстоять довольно серьёзнее.       — И вы можете предложить её возможные взгляды?       Д’Юрвиль гордо посмотрел на оранжевые веснушки Альберта.       — Вполне. Ей, возможно, не важно чьё-либо состояние. На кон может быть поставлена чья-то жизнь.       Нарочито не глядя на галантерейщика, с которым происходила невообразимая эмоциональная перемена, д’Юрвиль молча допил свой кофе, после чего наигранно легкомысленно махнул рукой и сказал беззаботным тоном:       — Хотя этого не может быть. Вероятно, я сказок начитался.       Только вот он не сказал, что «сказки» он читал в секретном хранилище документов Юджина Хенсли, которое досталось ему от прошлого адвоката и который сам туда без надобности не заглядывал. Ещё за много лет до того, как галантерейщик завёл знакомство с четой Беркли, в окрестностях округа произошло несколько убийств, однако, произошедших без участия повстанцев. Знать это, между прочим, неуравновешенному мистеру Чандлеру было необязательно.       Пока Элуа снова посетил комнату застенчивого Билла, чтобы ещё раз его осмотреть и дать рекомендации, Альберт сидел в кресле недвижимо. Доктор, уже в пиджаке, галстуке и с саквояжем, застал его за весьма нервным расположением духа, однако ничего не сказал. Единственное, что он мог посоветовать в ходе разговора, это посетить ещё на всякий случай мистера Хенсли, наверняка, тот, как юрист и нотариус, мог дать по этому вопросу кое-какие рекомендации. Уходя, Элуа заметил, что завтра рано утром придёт к Уильяму снова, чтобы проверить его самочувствие, и соблюдается ли режим.       Конечно, то обстоятельство, что убийства из-за богатств не редкость, Чандлер и сам прекрасно знал, однако неестественное спокойствие доктора привело его в тихий неосознанный ужас. Так что, провожая д’Юрвиля до дверей и молча выслушав его шутливое замечание о том, что кофе на голодный желудок бывает вреден, Чандлер даже не попрощался с ним, захлопнув дверь и пребывая в особенной растерянности.       И теперь ему настолько не терпелось разувериться в доводах д’Юрвиля, что он в отчаянии заметался по гостиной, поглядывая в коридор и на входную дверь, через которую ушёл доктор. Теперь он был ещё больше недоволен разговором с Элуа, нежели до него. Хоть тот и окончил незначительную аудиенцию на дружеской ноте, Чандлер чувствовал себя так, словно он побывал на оглашении собственного приговора.       Не может быть сомнений, аббатису Калхоун Альберт теперь серьёзно опасался, тем более, неизвестности её действий. И он настолько распереживался, что стал представлять, как умрёт. Об этом Чандлер никогда раньше не думал, но теперь с несуществующим героизмом он думал о себе именно в таком сомнительном ключе. Свою смерть он представлял так: в особняк силой врываются повстанцы, вооружённые до зубов, с которыми до последнего издыхания сражается Альберт. И потом он затуманенным взором видит аббатису в чёрных длинных одеяниях, которая входит в особняк на правах хозяйки. Сказав несколько обличительных слов, она вонзает кинжал в сердце обессилевшего галантерейщика и приказывает своим людям грабить дом.       Эта картина не только не внесла ожидаемого спокойствия в душу смятенного мистера Чандлера, но вызвала ещё больший ужас и отвращение к самому проявлению смерти. Успокоение к Альберту не пришло даже тогда, когда он выместил на Джо часть своей злобы. Тот грубо пообещал припомнить эту дерзость своему бывшему работодателю и ушёл вслед за доктором.       Остаток дня Чандлер провёл очень беспокойно. Ужин он пропустил, напрочь забыв про него, а напуганная горничная опасалась попадать даже в поле зрения разозлённого хозяина. Один лишь его управляющий Бенджамин был не смотря ни на что флегматичным и спокойным. Оставаясь таким даже тогда, когда Чандлер в порыве негативных эмоций обличал ни в чём не повинного управляющего во всех своих бедах, существующих и вымышленных. Бенджамин являлся одним из немногочисленных слуг, которые не покинули особняк даже после смерти его законных владельцев и продолжили служить, хоть и с явной неохотой, галантерейщику Чандлеру. С особенной вялостью ему служил управляющий, который большую часть своего времени предпочитал проводить в комнате, иногда даже открыто игнорируя приказания своего хозяина. Хозяин же, скрежеща зубами от своего юридического бессилия в этой ситуации, был вынужден платить Бенджамину положенное ему жалование.       Однако под вечер думы Чандлера, наполненные самыми разными ужасными вариантами, в которых могла произойти неминуемая, как ему казалось, гибель, прервал робкий стук в дверь.       Галантерейщик, никого больше не ждавший, в недоумении подскочил. Его воображение до такой степени было утомлено, что даже отказалось рисовать по этому поводу какие бы то ни было картины. Никогда не считавший себя трусом, Чандлер вдруг с удивлением обнаружил, что дрожит, и быстро попытался исправить постыдную ситуацию.       Но, пока он был занят своими проблемами, его опередили. Горничная, до сих пор с опаской поглядывающая на хозяина, ловко впустила в коридор маленькую невзрачную фигурку девушки, одетую в длинный чёрный плащ, скрывающий её личность. Усадив неожиданную и отчего-то дрожащую гостью на розовый пуфик, стоявший тут же, в коридоре, Альберт почувствовал, как его начинает смешить собственный страх и сама ситуация.       Только сейчас он заметил, что солнце клонится к горизонту, играя закатным светом в больших, до сих пор ещё не зашторенных, окнах. Слабый луч осветил тонкие руки девушки без перчаток, однако со спущенными слишком низко рукавами. В руках находился маленький ридикюль неопределённого цвета.       Чандлер сел рядом на другой пуфик.       — Что вам угодно? — спросил он, со всё растущим подозрением осматривая гостью.       Та вместо ответа спустила с головы чёрный капюшон и явила взгляду галантерейщика невзрачное и смущённое лицо. В больших глазах явственно отражался страх и замешательство.       — Ну же, говорите, — громче сказал Альберт, не понимая молчания девушки. — Вам нужна помощь?       — Я от доктора д’Юрвиля, — невнятно ответила она.       При звуке её голоса Альберта внезапно коснулась смутная мысль, что он уже где-то его слышал, только вот где именно, он прямо сейчас вспомнить не может. Однако с каждой секундой в нём возрастала всё большая подозрительность.       — И что же он хотел, простите за нескромность? — с усмешкой сказал Чандлер.       — У вас произошёл несчастный случай, и я отправлена сюда доктором в качестве сиделки, — опустив глаза, проговорила гостья уже более твёрдым голосом будто заученный текст. — Пострадавшего зовут застенчивый Билл.       — Верно, — ещё более насмешливо ответил Альберт, сложив на груди руки и будто чувствуя кожей неощутимо витавшую в воздухе ложь.       — Я пришла наниматься на работу, — сказала девушка.       И ещё более судорожно сжала в ладонях ридикюль, прижимая его к себе. Галантерейщик осмотрел её изучающим взглядом и про себя подумал, что это может быть интересно. Как раз доктор обещал завтра утром зайти проверить, как идут дела, заодно он и узнает, как со своими обязанностями справляется, якобы посланная им, новоиспечённая сиделка.       — Оклад жалования обсуждать будем?       — Будет лучше, если вы заплатите мне в конце этого месяца по заслугам.       «Прыткая барышня», — подумал Чандлер, вставая с пуфика с видом человека, который знает, что его, возможно, обманывают, но будет до конца смотреть, что из этого в конечном итоге выйдет.       — Наш уважаемый доктор, наверняка, уведомил вас, в каком состоянии находится Билл, — сказал Альберт, улыбаясь по-крысиному. — И я не вижу смысла вводить вас в курс дела.       Гостья промолчала, напряжённо смотря на пуговицы рубашки галантерейщика. Тот это заметил, улыбнулся с невыразимым скрытым сарказмом и будто мимоходом сказал:       — Я понимаю ваше замешательство. Работа вам, по-видимому, предстоит довольно сложная, поэтому мне ничего не остаётся, кроме как пожелать вам удачи и усердия. Прошу прощения, собственно, а как ваше имя? Вы до сих пор не представились.       — Меня зовут Лора. Лора Джонс. Обращайтесь ко мне так, — со смущённым выражением сказала девушка, ещё ниже опуская голову.       Альберт промолчал, с прищуром оглядывая Лору Джонс. Его вот-вот могло побороть желание сразу же изобличить её во лжи, но интерес предстоящей игры был сильнее. Он подал ей руку в неясном жесте и внезапно понял, что начал получать удовольствие от её смущения, которое было похоже на актёрскую игру человека, не могущего отказаться от своей участи.       — Я провожу вас в комнату застенчивого Билла. Раздевайтесь.

***

      Элуа был настолько вымотан, что ему не хватило сил даже обнять Дженнис. Симпатичная метиска, имеющая довольно пышные формы и находящаяся в том возрастном промежутке, когда зрелость уже неосознанно начинает готовиться к не такой уж недалёкой старости, открыла ему дверь.       Дженнис нахмурилась, впуская слегка запыхавшегося доктора в дом. Едва скрывая радость за показным недовольством, женщина нахмурилась и, сверкнув из-под бровей чёрными глазами, сразу же стянула с Элуа пыльный пиджак, который он, судя по всему, не раз ронял по дороге.       — Здравствуй, Дженнис, — дойдя до кресла, наконец сказал д’Юрвиль, закрывая глаза.       — Ни за что не поверю, что за весь путь от железной дороги до дома можно так устать, — заворчала стареющая леди. — Где вы были?       — Обед готов? — не обращая на неё внимания, спросил Элуа. — Сколько времени понадобится?       — Учитывая ваш норов, персональный обед готовится уже три дня подряд.       — Это замечательно. Как говорят в Европе, я голоден, как сто волков.       — Вы заставили меня волноваться, — не унималась Дженнис. — Вы сперва зашли к мистеру Хенсли?       — Нет.       — А к кому же?       — К галантерейщику Чандлеру.       Дженнис презрительно фыркнула.       — Ничего удивительного.       Д’Юрвиль едва заметно улыбнулся и открыл один глаз. Вместо недовольного выражения на женском лице он увидел блуждающую ухмылку. Дженнис не отводила от него взгляда. Он улыбнулся ещё шире. Когда она называла его на вы, значит, кроме них, в доме находился ещё кто-то, поэтому он неясно махнул рукой.       — У тебя гости?       Дженнис рассмеялась как-то по-девичьи молодо и приблизилась.       — Гостей нет. Вчера на осле приезжала почта, сразу после того, как ко мне заходила Венди.       — Не говори мне ничего о почте, — невесело усмехнулся Элуа, а потом с показной серьёзностью уставился в глаза женщины. — Я понял, ты решила меня подразнить.       — Догадался-таки, — ответила с обиженным выражением лица Дженнис. — Ты слишком хорошо меня знаешь. К сожалению.       — Я всё понял. Ну, иди же ко мне.       Дженнис, не прерывая зрительного контакта, ответила доктору таким же игривым настроением и села на подлокотник его кресла. Элуа привычно уткнулся лицом в её мягкую уютную грудь, обнимая Дженнис за талию. Каждый раз он понимал, что именно этого ощущения родных объятий ему катастрофически не хватает вдали от дома. Но существовала ещё и другая сторона монеты — он не знал, как ему правильно относиться к Дженнис. Она успела побывать для него всем — начиная от няни, с которой он покидал когда-то Францию, и заканчивая сожительницей, коей она сейчас являлась. С одной стороны, роднее человека для Элуа на свете не существовало, и он иногда относился к ней, как к матери, но с другой стороны, его иногда посещали мысли довольно смутного и ошеломляющего рода. Однако дальше объятий и почти незаметных поцелуев он заходить боялся.       Дженнис, будто почувствовав его мысли, отмерла, коснулась его подбородка, заставляя поднять голову, и провела пальцами по его губам. Взгляд Элуа тут же потемнел, во всём его облике будто враз появилась какая-то острая хищная нотка. Всё его внезапно появившееся вожделение сконцентрировалось вокруг этой притягательной груди, в которую он не раз в детстве плакался, но Дженнис, прекрасно понимая его чувства, вдруг встала и сказала с нежностью:       — Элуа, ты устал. Может, тебе стоит сейчас пообедать, а потом отдохнуть с дороги?       Как по щелчку пальцев, д’Юрвиль внезапно вернулся в реальность, сбрасывая наваждение и вновь обретая мягкость характера.       — Спасибо, Дженнис. Мне стоит отдохнуть.       Они молча добрались до небольшой кухни.       — Расскажешь мне про подлеца галантерейщика? — иронично спросила Дженнис, возясь с соусом.       — Расскажу. Однако меня больше волнуют свежие новости про аббатису.       Женщина грустно вздохнула.       — Я понимаю, зачем ты спрашиваешь. Всё никак не можешь забыть про Ами?       — Ами? Она… — Элуа запнулся, — она всё равно недосягаема.       — Так я и думала, — поставив на стол перед доктором рагу из кролика, Дженнис опустилась на стул. — Ты же виделся с ней всего единожды.       — Я лечил у неё лихорадку. И видел я её не единожды, — Элуа замер и взгляд его приобрёл мечтательное выражение. — Ты бы знала, как она прекрасна. Если я смог влюбиться в Ами, когда она настолько неприглядно и болезненно выглядела, то что это, если не возвышенные чувства?       — Ты что, духовностью в монастыре заразился? — недовольно буркнула Дженнис. — В жизни она тебе совершенно не светит.       — Пойми, Дженнис, — Элуа отложил нож. — Ты — одно, Ами — совершенно другое.       — Это я понимаю, — уже спокойнее сказала она. — Я — плотские чувства, преградой которым служит нерешительность и сомнения, а Ами — недосягаемый идеал, ангел, которого тебе выпало счастье лечить. Думаешь, она о тебе думает?       Ничуть не смутившись тому, как Дженнис расставила приоритеты, доктор грустно улыбнулся.       — Не думаю. Вряд ли она вообще меня запомнила.       — И ты не откажешься от своих чувств?       — Вообще-то, — решил сменить скользкую тему Элуа, — я спрашивал про аббатису.       — Ничего нового. Хотя… есть кое-что, связанное с аббатисой. Птичка на хвосте принесла, что молодая Беркли угодила в «Чёртов замок».       Элуа от неожиданности закашлялся, чуть не подавившись кроликом.       — Кто?       — Дочь покойной Элоизы.       Аппетит окончательно пропал. Д’Юрвиль отложил приборы, задумчиво буравя взглядом пространство перед собой.       — Ничего не понимаю, — наконец сказал он. — От Чандлера я не слышал ни единого слова об Эвелин.       — Да, малопонятная ситуация. Может быть, она свихнулась?       — Кто? — вновь невпопад спросил Элуа.       — Эвелин. Кто по своей воле туда пойдёт? Тем более, в послушницы. Кстати, — будто ещё что-то вспомнила она, — Венди поразительно пронырлива. Ей удалось узнать, что недавно сорвалась свадьба Эвелин с почтальоном Джо.       Элуа не особенно интересовался объектом «Чёртов замок», но знал, что слухи о нём ходят самые фантастические, от которых кровь стынет в жилах. И что монастырь является неким белым пятном — никто точно не знал, что там происходит на самом деле, и какие порядки заведены. Но теперь доктор начал понимать, почему Чандлер с таким страхом говорил об аббатисе, плохо скрывая свои эмоции. А весть про свадьбу вовсе заставила его замереть на несколько минут, пребывая в своём внутреннем мире.       — Задумался опять, — махнула рукой Дженнис. — Пойди отдохни.       — А Венди что понадобилось? — вспомнил Элуа.       — Женские сплетни, — снова отмахнулась женщина. — Иди же.       На следующий день, не слишком много времени потратив на нежности с Дженнис, не выспавшийся Элуа шёл к особняку, в котором за последнее время столько всего происходило. Прекрасно понимая, что сегодняшний день будет ничем не лучше вчерашнего, доктор уже заранее приготовился ко всему, даже самому неожиданному. Неожиданное вскоре случилось.       Чандлер встретил его на пороге с какой-то ехидной ухмылкой, на которую д’Юрвиль в этот раз не обратил никакого внимания.       — Проходите, — отвратительно елейным тоном сказал галантерейщик. — Позвольте проводить вас к больному.       Элуа, несмотря на готовность ко всему странному и неожиданному, однако удивился.       — Что с вами, мистер Чандлер?       — Разве вы не помните, что вчера вечером вы послали к Уильяму сиделку? Разве она не должна вам отчитаться в том, как она справляется со своей новой работой?       Элуа ничего не понял. Он, озабоченно хмурясь, помолчал и хотел было сказать, что точно помнит, что никого вчера к больному Биллу не посылал. Но судьбу неизвестной сиделки спас Бенджамин, с которым Элуа был уже знаком. Управляющий, внезапно появившись за спиной галантерейщика в дверном проёме из кухни, сверху-вниз посмотрел на Чандлера и саркастично сказал:       — Сир, ваша курица подгорела.       — Почему? — не оборачиваясь, машинально спросил Альберт.       — Наверное, потому, что не хотела оказаться именно на вашей тарелке.       К ехидной улыбке Чандлера прибавилось неумолимо приближающееся бешенство во взгляде. Он отвернулся от Элуа, оказавшись лицом к лицу с управляющим.       — Изволите шутить?       — Никак нет. Птица действительно подгорела.       — Так пойди и распорядись, чтобы приготовили что-нибудь другое! Бестолковые.       Бенджамин отвесил издевательский поклон и удалился под злой взгляд Чандлера, который, внезапно вспомнив о рамках приличия, вновь обратился к доктору:       — Вы, наверняка, голодны. Не против отобедать со мной?       — Не против, — тоном Бенджамина ответил Элуа с усмешкой. — Но боюсь, что лопну, если отобедаю с вами. Моя кухарка превосходно готовит, — сделав паузу, добавил он. — Особенно завтраки.       — Вот и замечательно. На чём мы остановились? Ах да, пройдёмте.       Элуа вновь обуял интерес, кто же окажется сиделкой, которую он якобы вчера послал к Биллу. Он двинулся за галантерейщиком, который нарочито медленно постучался во временную комнату Адамсона. Дверь почти сразу же открыла невзрачная девушка с не запоминающимся лицом, однако Элуа остолбенел. Он в деталях помнил всех и всё, что тогда происходило. И сейчас вновь вернувшись в череду тех недолгих вечеров в монастыре Калхоун, проведённых у кровати Ами, он вспомнил и это смущённое лицо. Безусловно, он узнал послушницу аббатисы, которая практически всё время находилась возле неё, раболепно склоняясь перед духовной особой. Как же ему не помнить её, ведь именно Эмили, так, кажется, её звали, чаще других мелькала перед его глазами.       Пауза начала становиться неловкой. Чандлер с ещё большим ехидством смотрел на д’Юрвиля, лицо которого, однако, не выражало вообще ничего. Девушку же, с которой доктор не сводил взгляда, неощутимо трясло, было видно, что она отчаянно боится поднять взгляд, прекрасно зная, кто пришёл.       Понимая, что ещё немного и случится что-то непоправимое, Элуа вздохнул и солидарно сказал, вновь улыбаясь как ни в чём не бывало:       — Разумеется, сиделка должна мне отчитаться о начале работы. Видите ли, мистер Чандлер, я весьма устал после дороги, и не успел как следует отдохнуть, поэтому запамятовал про то, что происходило вчера, прошу прощения. А теперь оставьте, любезный Чандлер, нас одних.       Чандлер, не ожидавший такого поворота, подозрительно прищурился, однако отступил, тут же оказываясь за закрытой дверью.       Д’Юрвиль окинул комнату беглым взглядом, отметил спящего Билла, ровную линейку пузырьков на прикроватной тумбе, там же обнаружилась тарелка с остатками какого-то мутного супа, несколько появившихся стульев и зашторенное окно. Чувствуя приближающуюся досаду, он нервным движением ослабил галстук, оставив саквояж, и медленно сел. После чего послал колючий и скользкий, как змея, взгляд в сторону замершей девушки у двери.       — Надеюсь, — выдержав тревожную паузу, сказал Элуа, — я имею право знать, что здесь происходит. Ну же, не молчите, уважаемая Эмили.       Эмили при звуке своего имени испуганно вздрогнула и подняла глаза на доктора, в лице которого она не находила ни единого выражения благосклонности и спокойствия. Элуа же старался не показывать свои истинные эмоции, превратив своё лицо в непроницаемую маску, да ему теперь и самому было интересно, чем всё закончится.       — Бессмысленно будет отпираться, — едва слышно сказала Эмили, — вас я тоже помню, господин д’Юрвиль.       — Что ж, начнём по порядку. Для начала вы, непонятно для чего, воспользовались моим именем и проникли в особняк, чтобы присматривать за Уильямом. Во-первых, я не давал вам никаких указаний, чтобы вы могли этим заниматься, а во-вторых, у вас совершенно нет никакого опыта.       — Уильяму нужна сиделка.       — Нужна, но настоящая. Я говорил Чандлеру, чтобы он нашёл кого-нибудь подходящего на эту роль, но, насколько я понял, вы нанялись сами.       Внезапно Эмили задрожала и бросилась перед доктором на колени, едва ли не упершись руками ему в бёдра. В её глазах, выражавших истинное отчаяние и мольбу, начали собираться слёзы.       — Прошу вас, не разоблачайте меня перед мистером Чандлером. Я вам во всём признаюсь, только не выгоняйте. Госпожа аббатиса меня убьёт, если я сразу же вернусь.       На секунду застигнутый врасплох выпадом Эмили, д’Юрвиль отшатнулся, но быстро взял себя в руки, вернув своему голосу холодность.       — Вот как? — спросил он. — А при чём же здесь аббатиса?       — Билл покалечился возле монастыря, — зашептала Эмили. — Аббатиса увидела в этом случайном несчастье свою вину, поэтому послала меня присмотреть за Биллом, пока он не выздоровеет.       — Вы говорите, дело в вине? — Эмили кивнула. — Да встаньте же наконец!       Девушка поднялась.       — Не повышайте голос, вы разбудите Билла.       — Мне лучше знать, что делать, а что нет. Вы не смеете мне ничего указывать.       Не зная, чем ещё себя занять, Эмили молча разглядывала подтянутую фигуру доктора, который уже встал со стула и с нетерпением прохаживался взад-вперёд по комнате. Под тонкой просвечивающей рубашкой было частично видно его тело, которое так привлекло взгляд девушки. Никогда ещё в такой непосредственной близости не видевшая мужчин, она могла бы задохнуться от стыда, пронзающего её сущность, если бы не страх перед аббатисой, и страх того, что этот привлекательный доктор окажется менее благородным, как о нём все отзывались, и всё-таки разоблачит её.       Элуа же не замечал на себе вожделенного взгляда Эмили, голова его была занята тяжёлыми думами. Одно мнение боролось с другим. Он начал кое-что понимать во всей чертовщине, что творилась вокруг монастыря. Как сказала Дженнис, младшая Беркли каким-то образом попала в монастырь, скорее всего, сразу после сорванной свадьбы с Джо. Вспомнив перекошенное лицо почтальона, Элуа сложил два плюс два и понял, почему Эвелин оказалась в монастыре. В ближайшем доступе не находилось ни единого места, которое могло так же хорошо укрыть сбежавшую Эвелин, как «Чёртов замок». Многие мужчины в округе боялись к нему подходить, так что там молодой Беркли ничего не грозило извне. Элуа усмехнулся. Он и сам бы сбежал с такой свадьбы.       Помимо ситуации с Биллом, оставался ещё один неразрешённый вопрос. Зачем Чандлеру понадобилось выдавать подопечную замуж за безвестного почтальона, не имеющего даже собственного имения? И тут, наконец, появлялось, не известно откуда взявшееся, завещание. Конечно, доктор не видел его собственными глазами, но то, с каким напряжением Чандлер затронул эту тему, было понятно, он не врал. Сразу же появилась, ко всему прочему, надобность посетить мистера Хенсли, и уже не с дружескими намерениями, а по делу.       Д’Юрвиль краем сознания понимал, что зря вмешивается во всю эту авантюру с аббатисой и завещанием, но остановить себя уже не мог, потому что шестым чувством понимал, что здесь что-то не так. Намерения Джо ему были не известны, но тот был похож на человека, который напролом пойдёт, лишь бы его хотелки осуществились. Другое дело — Эмили. Она выглядела такой запуганной, что Элуа понял, в каких крепких тисках аббатиса Калхоун держит своих послушниц, находясь они даже за пределами монастыря. Тем более, слухи про её характер и всю фигуру в целом, Элуа неспроста напрягали. Потому что такие подробности не берутся из неоткуда.       — Господин д’Юрвиль? — вдруг вырвал его из мыслей слабый, неясный голос.       Он обернулся. На него с сонливым интересом смотрел застенчивый Билл. Волосы его поверх повязки на голове были взъерошены, а облик выдавал усталость даже несмотря на суточный отдых.       — Я вас разбудил? Прошу прощения.       — Ничего.       Д’Юрвиль присел на край кровати и снова профессиональным взглядом окинул больного. На Эмили он не обращал внимания, полностью погрузившись в размышления, и точно так же вынырнув из них, возвращая себе собранность.       — Что ж, вы готовы к повторному осмотру?       От Билла доктор вышел через полчаса. За ним тут же выскочила безмолвной фигурой Эмили, не сказавшая ни слова, пока Элуа осматривал Уильяма. В коридоре никого не оказалось. Девушка схватила его за руку, отчего д’Юрвиль едва не выронил пиджак и саквояж, и тихо заговорила:       — Вы же никому ничего не скажете?       — Держите себя в руках, — холодно отозвался он, высвободившись. — Так… Насколько я понял, Чандлеру о благих намерениях госпожи аббатисы знать необязательно?       Эмили кивнула, смутившись.       — А почему?       — Потому что они в не очень хороших отношениях, — нашлась девушка.       — Это мне известно, — усмехнулся доктор. — Ну, мне пора.       — Подождите! Господин д’Юрвиль, постойте. Вы же ничего не скажете мистеру Чандлеру?       — Так уж и быть. Не скажу. Но только из жалости к вам и оттого, что Биллу нужна сиделка, а другую кандидатуру мне искать некогда. Всего хорошего.       Эмили замерла и, от радости забыв даже попрощаться, с молчаливой благодарностью смотрела доктору вслед, который ушёл из особняка без ведома Чандлера.