***
Прошла мучительная неделя. На протяжении семи дней каждая клеточка тела Антона впадала в раздражение по пустякам. Трамвай опаздывает? Значит он злится, рычит и пинает асфальт. В магазине нет того, что он хотел купить? Тихий мат, резкое обращение к консультантам и нервозное состояние до конца дня. Кто-то нечаянно коснулся его? Всемирная трагедия, которая кончается чуть ли не дракой. Юношу буквально трясло от каждой ситуации. Нестерпимая боль в теле, жжение, зуд и эти ужасные укусы. Он чувствовал все еще сдавливающие зубы на себе, которые так нещадно раньше вгрызались в тело соулмейта. Стало казаться, что каждый человек в его окружении делает все, чтобы специально вывести его из себя. В такие моменты хочется просто лежать и пребывать в одиночестве, но эти красные, тянущиеся полосы от лопаток до поясницы не давали сделать даже этого. И все же неделя кончилась на самой ужасной ноте. Он разругался с Димой, накричал на Арсения, в то время, пока Сережа оттаскивал срывающегося на друзей Антона. Как на зло, еще и пошел холодный дождь. Шлепая по лужам, не переобувшись в уличную обувь, парень оттягивал зубами нижнюю губу, прокусывая кожу и пытаясь ее оторвать. Не перепрыгивая водные пятна, которые растянулись вдоль тротуаров, он шел в сторону остановки. Черпая кроссовками воду, чувствуя, как промокают носки насквозь, он яростно смотрел на окружающих. Тихо рыча себе нецензурные слова под нос, Шастун резкими, отрывистыми движениями поджег сигарету, сжимая ее фильтр зубами. Глубокие затяжки, и злоба понемногу уходит. Уже не хочется кому-то плюнуть в лицо или разбить нос, остался только осадок, прожигающий изнутри. Налетевший ветер смахнул с мокрых волос капли дождя, заставляя ресницы плотнее сомкнуться, а плечи приподняться к ушам. Лямки рюкзака впились в него, а зубы плотнее стиснули фильтр. Его уже не спасала от холода рубашка, толстовка и пальто; все его вещи промокли насквозь, неприятно прилипая к телу. Становилось зябко, отчего даже пальцы на ногах сжались между собой, погружая ноги в напряжение. Маленький огонек на сигарете незаметно погас, а легкий, еле уловимый дым вскоре тоже рассеялся в дожде. Осталось только послевкусие на языке, от которого становилось тошно. Выкинув бычок в урну и, уже было потянувшись вновь во внутренний карман за пачкой сигарет, до лопоухих ушей донесся противный скрежет колес трамвая. Он прибыл ровно по расписанию, не задержавшись даже на минуту, чем приятно удивил вечно недовольного юношу. Пара широких шагов по лужам, и он уже быстро заходит в теплый, по-своему уютный старый вагон, хоть и все с такими же жесткими, неудобными сиденьями. Упав на одно из них, ближе к окну, он зажмурил свои прекрасные зеленые глаза, а тело впало в ожидание. Прошла секунда, а за ней вторая. Ничего. Антон не чувствует боли от соприкосновения со спинкой. Лопатки не пронзает боль, кожа не зудит, следы оставленные прошлым не болят. На мгновение могло показаться, что он просто перестал чувствовать все, но это было далеко не так. Тогда почему? - Молодой человек, вы за проезд платить будете? – Недовольно проскрипел голос билетерши. Она стояла рядом с растекающимся по сидению юношей, недовольно сверля его взглядом из-под толстых линз очков. – Ну, я долго ждать буду? - Ой, извините. – Пролепетал второкурсник, быстро собираясь в единую массу и начиная рыться в своем рюкзаке. Пальцы его не слушались, они никак не могли ухватиться за что-то из-за холода, что уже говорить о их способности и вовсе почувствовать прикосновения с чем-то. И все же он получил билетик, небрежно кинутый в его ладонь кондуктором. Смотря на свои руки, побелевшие от холода, закрадывалось сомнение, что они принадлежат не ему. Шевелить пальцами было трудно, их сковывал легкий мороз, не достигнувший и отметки нуля. Студенту было трудно переживать холода, которые и так чувствовались с приближением ноября. Уже сейчас юноше хотелось получше укутаться в одежду и найти перчатки, которым так противился в школьное время. Все оставшуюся поездку Шастун не отлипал от окна, разглядывая сквозь мокрое стекло улицу, людей и быстро ездящие машины. Все куда-то спешили, куда-то хотели спрятаться от дождя, но не у всех был зонт. Этот городок явно не был готов к такой пасмурной погоде, а ведь жили бы они все в Петербурге, зонт бы не валялся у всех дома, а спокойно лежал у каждого в сумке, рюкзаке или болтался бы под мышкой.***
Стоя перед зеркалом в ванной, он разглядывал в отражении свое тело без майки. Худые неширокие плечи, ярко выраженная талия и выпирающие кости. Вся кожа была усыпана следами поцелуев и укусов, можно было легко обозначить на нем дорожку от шеи до впалого живота и обратно. Разворачиваясь задом к зеркалу и заглядывая в него через плечо, в зеленых глазах промелькнула тоска и тяжесть, внутри стало неприятно щемить. На бледноватом теле ярко горели губы, выводившие собой неровное сердце, по ней тянулись следы от когтей, а на пояснице была ладонь. - Да сколько у тебя было девушек? – Тихо шипел Антон, обхватывая себя обеими руками и касаясь чужой ладони на себе. – Менял как перчатки или это все от проституток? И все же ему не давало покоя, почему в трамвае пропала боль. Был только один вариант, по мнению Шастуна, который он прямо сейчас решил проверить. Раздевшись полностью, он ступил в глубокую ванную и открыл кран с холодной водой, задернув шторку. Его пальцы с опаской переключили на душ, и на русые волосы, которые всего пять минут назад стали высыхать, вновь полилась вода. Холодные капли падали на плечи, шею и руки, медленно стекая все ниже и ниже. Тело зазнобило, хотелось отдернуться от напора и включить потеплее, но с каждым вздохом боль медленно начинала утихать. Легкие сдавливало, а кожа успокаивалась, хоть и бегущие по ней мурашки заставляли юношу сжаться и аккуратно опуститься на дно. Всего за пару минут боль и вовсе ушла, оставив после себя только воспоминания и ужасное чувство прохлады. Казалось, даже злость и осадок ушли.***
Сидя уже в своей комнате, закрывшись от внешнего мира, он хорошо устроился на широком подоконнике в тишине и полумраке. Около поджатых колен лежала пластиковая палитра, вся испачканная диких цветов краской, сбоку был небольшой пенал, до краев заполненный тюбиками краски, на краю пузатого стакана висела влажная тряпка, моча свой край в цветной воде, а рядом лежали стянутые резинкой кисти с уже не стирающимися пятнами. Одну из них он держал в зубах, сдавливая белыми, но слегка пожелтевшими от сигарет зубами. Его взгляд был направлен в телефон, на экране которого он рассматривал что-то с такой внимательностью, о которой мог мечтать даже хирург. Он с неохотой поднял голову и начал глядеть на стоящий перед ним холст. На натянутом холсте был изображен тот, кто не давал ему покоя. Его густые смоляные волосы украшала корона, над которой вились черные вороны. Безглазые птицы тянули свои лапы к нему, теряя перья в полете. На подтянутом, хорошо сложенном теле был строгий костюм старых веков, дополняющийся белыми перчатками. Его руки крепко сжимали рукоять сказочного меча, эфес которого был украшен крыльями. И как бы он не был похож на самого себя, тот самый голубой холодный цвет его глаз был неуловим краской. Сколько бы Антон не смешивал, как бы не старался, все было ни то и ни это. Несправедливо - именно так он мог охарактеризовать ситуацию. Антон слегка приблизился к нарисованному лицу и нетронутым глазам, не имеющих цвета. Долго вглядываясь в них, он водил носом, кусал кисть и нервно дергал ногой, заставляя дрожать воду. Кинув кисточку в стаканчик, он стянул с верхней полки пачку сигарет. Она была помята, и рисунок на ней поплыл от влаги, но сигареты, к счастью, не промокли. Дернув ручку окна и приоткрыв его, юноша закурил. Бледный дымок быстро затянуло в щель, через которую он встретился лицом к лицу с дождем. И все так же рассматривая это невероятно обворожительное лицо, эти пюсовые губы, внутри Антона неприятно защемило. А ведь всего два часа назад он кричал на Арса и замахивался. Обидел эти вечно блестящие глаза и стер улыбку. Шастуну могло показаться, но в тот момент на него смотрели разочарованным взглядом, таким потерянным, будто бы он потерял в человеке что-то живое, что-то родное. Как же от этого осознания становилось тяжело. Он наделал глупостей сполна, и ему стоило извиниться перед ребятами прямо сейчас. Разблокировав телефон и легко найдя во множестве диалогов беседу, в которой было всего четыре человек, он, колеблясь, туда зашел. Было немало непрочитанных сообщений, в которых был спор Димы и Сережи. Один упорно доказывал, что Павел Алексеевич ничего им не задал, а второй склонял к тому, что их обсуждения всемирных проблем на задних партах просто не позволило услышать преподавателя. Они и спрашивали в общем чате, но все молчали, никто не отвечал. Может они и сами не знали, а может им просто было некогда. Заставило вздрогнуть то, что резко появилась одна строчка в диалоге от его модели, которая и сама не знала, что стала ею. Арсений П.: - Смотрите, Тоша в сети! Четыре слова, а долговязый подавился дымом. Он закашлял от неожиданности, от того, что этот юноша так резко, неординарно отреагировал лишь от одного его появления в сети. И могло бы Шастуну показаться, что он не рад этому. Он, как всегда, коверкал его имя в уменьшительно-ласкательной форме. Это смущало. Сергей М.: - И че? Опять орать сейчас будет. Зуб даю! Антон мог услышать его голос, прочитав только одну строчку. Этот недовольная, предвзятая интонация и тихое фырканье в конце - все это так было похоже на этого низкорослого парня. Он был явно обижен на него, хоть и получил меньше всех. Странно. Арсений П.: - Да ладно тебе, Сереж. Чего ты как маленький? Арсений П.: - У всех бывают плохие дни. Внутри у Шастуна что-то затрепетало. Этот темноволосый дурачок защищает его? А ведь, можно сказать, именно на него он и сорвался. Совесть начала с новой силой грызть его, вновь заставляя покрыться краской от смущения. Сергей М.: - Он че, баба, чтобы у него были плохие дни? Сергей М.: - Он тебя чуть не ударил, дружище!! Ему руки за это надо сломать! Сергей М.: - Не дай Боже он еще раз замахнется, я ему зубы выбью. Арсений П.: - Серега! Не говори так. Дим, ну, поддержи меня! Дмитрий П.: - Я останусь при своем мнении. Давайте лучше Антона послушаем, а не сразу угрожаем выбитыми зубами, сломанными руками? Арсений П.: - Я уверен, у него есть хорошее объяснение!) Сергей М.: - Лучше бы у него было такое самообладание. Как же быстро развивались события, которые так сильно будоражили все внутри. В голове не укладывалось, как правильно нужно сформулировать все мысли и правильно все рассказать. Сделав глубокую затяжку, заполнив легкие дымом, он начал быстро набирать текст. Антон Ш.: - Ребят, простите за сегодня. Я правда виноват, что сорвался на вас и чуть не ударил Арса. Ужасная неделя выдалась, голова совсем не варит и мне правда совестно. Если я смогу как-то загладить вину, скажите, пожалуйста, как. Сообщение отправилось и сразу же стало прочитанным. Шастун не выходил из беседы и с томящим ожиданием сверлил место, где обычно оповещалось, что кто-то пишет. Прошла секунда, за ней пятая и медленно тянувшаяся десятая. Все молчали, убивая изнутри долговязого, который успел уже выкинуть окурок в окно. Сергей М.: - До слез, пацаны. Пойду порчу с него сниму. Внезапно появилось сообщение. Как же он не заметил, когда начал печатать Сережа? Наверное, когда бычок был выброшен в окно. Вздохнув, его взгляд упал на верхнее оповещение в реальном времени: «Дмитрий Позов печатает». Дмитрий П.: - Тоха, ну ты и дурак. Я с тобой не первый год знаком, поэтому не обижаюсь, но в следующий раз лучше просто поговори с нами. Ты сильно нас беспокоишь своим поведением. - Кто что, а Дима как всегда. – Вслух прошептал долговязый, подбирая колени к груди и обнимая их одной рукой. Сколько себя помнил Шастун, Позов всегда любил расставлять все точки над и. Если начинался спор с этим молодым человеком, он всегда самый первый начинал крутить ситуацию и рассматривать ее со всех сторон. С ним было очень тяжело спорить, но заканчивать было куда сложнее. Он не любил заминать спор, зная, что его оппонент не соглашается с его точкой зрения, но было куда сложнее, если кто-то в разговоре закатывал перед ним глаза. Каждый раз, когда Антон, забываясь, это делал, сквозь очки на него смотрели карие горящие очи, готовые прожечь в собеседнике дырку. Дима считал это крайне неуважительным действием по отношению к себе или к кому-либо еще. Остался только один парень, от которого так и не последовало ничего. Складывалось впечатление, что он знает, как тяжело дается ожидание Антону и с каким трепетом он сейчас смотрит в телефон. Так же резко, как Арсений отреагировал, так же резко от него появилось «Арсений Попов печатает». Арсений П.: - Антон, мы и так все это видели, что тебе плохо и пытались тебя не тревожить, но пойми правильно – мы волнуемся. Ты всегда прекрасно выглядишь! Но в последнее время будто и вовсе не спишь… Арсений П.: - Ты не ругайся и не злись на нас, за наше любопытство. Но что у тебя случилось? Антон Ш.: - Давайте как-нибудь в другой раз? Совсем нет сил и желания говорить на эту тему. Арсений П.: - Хорошо, иди тогда отдыхать! Я тебе это говорю, как твой личный врач! Арсений П.: - А отплатишь ты мне чашкой кофе) - Какой же ты дурак. – С улыбкой шептал Шастун, искренне радуясь такому раскладу событий. Антон Ш.: - Хорошо. Можешь завтра приходить. Арсений П.: - Заметано! Жди к часу. Сергей М.: - Да пососитесь вы уже! Задолбали. Стало легче, будто бы целый груз упал с души и плеч. Эти трое парней, не дающие упасть духом, могли с легкостью простить все и заменить всех. Наверное, да что греха таить, наверняка они стали ему семьей. Маленькой, некровной, но такой желанной.***
Следующим днем Шастун проснулся достаточно поздно, в десять утра. И стоило ему открыть глаза, как до ушей донеслись звуки готовки. Это была мама, уже хлопочущая вовсю на кухне. Эта женщина никогда не просыпалась поздно, в отличие от своего сына. Но стоило заметить, что она никогда не будила его в выходные и не шумела, когда он спал. С тяжестью юноша оторвался от кровати и нехотя потянулся за вещами. Тревожить ими больное тело совсем не хотелось, но и выходить без штанов и майки – не вариант. С тихим фырчаньем матерных слов он все же прикрыл себя тканью и уже через пару секунд стоял в дверях кухни. В маленькой и светлой комнатке веяло жаром от готовки, приятным запахом, от которого начинал урчать желудок, а на фоне звучала тихая мелодия, которую часто включали на фон. Тихо шагнув в сторону стола и присев на самый край дивана, Шастун, подперев голову рукой, начал внимательно рассматривать Наталью. Ее аккуратная фигурка крутилась около плиты, в зауженном платье коричневого цвета, под которым были капроновые колготки. Ее маленькие ступни, тридцать седьмого размера, скрывали пушистые тапочки белого цвета. Ее талию опоясывал черный широкий ремень, на тонких кистях болтались серебряные браслеты, а на пальцах, как и у Антона, было множество колец. Сразу было понятно, чья это мать. На ее открытой шее висела одинокая подвеска с маленьким сердечком, а короткие волосы были убраны в хвостик. - Какая ты сегодня нарядная у меня. – С теплотой, почти урча как мартовский кот, отозвался Антон. Его губы были растянуты в улыбке, а взгляд завороженно смотрел на женщину. - Антон! – Вскрикнула Наталья, резко оборачиваясь и хватаясь за сердце. – Ты дурачок? – Встревоженным взглядом и с нескрываемым испугом, ее серо-зеленые глаза были направлены на ребенка. – Ты меня напугал. - Прости, – вполголоса отозвался юноша из-за стола. – Я хотел тебе сказать это при входе, но что-то затормозил. - Дурак, – поправляя немного вздернутое платье, она, с глубоким вздохом, мягко улыбнулась. – Завтракать будешь? - Буду, – честно пролепетал подросток. – А ты куда-то собралась? Готовишь вот, оделась парадно. - К нам Андрей хочет с Колей прийти. Он... – женщина не успела договорить, как грозный, почти рычащий голос сына прогремел, как гром среди ясного неба. - Зачем? Пошли их нахер, – вытянувшись как струна и распрямив плечи, его зеленые глаза с недовольством осмотрели женщину перед ним. – Ко мне друг хотел прийти, вообще-то. - Антон, пожалуйста, – протянула уставшим голосом мать, облокачиваясь на край столешницы. – Умоляю, не начинай, милый. - Ты же знаешь, о чем он придет говорить, – чеканил каждое слово подросток. – То, что мне будет лучше с ними, что тебе и так тяжело, что ничего хорошего из этого не выльется, – в его глазах промелькнула какая-то грусть вперемешку со злостью , которую так быстро уловила собеседница. – Ты хочешь избавиться от меня? - Антон! – Громко воскликнула миссис Шастун. – Не смей говорить такое. - А что ты тогда хочешь от него услышать? – Голос становился тише, его расстраивала эта детская наивность в его маме, которая так слепо надеялась на что-то хорошее. – Он не придет извиняться, не упадет перед тобой на колени, – вставая из-за стола, с горечью в голосе, он медленно подошел к женской фигуре. Ее плечи опустились, взгляд потупился, а пальцы нервно крутили кольца, прокручивая их снова и снова. – Мам, пожалуйста, не разрешай ты ему приходить. Нам хорошо и вдвоем, без него, – прохладные руки обвили плечи матери, притягивая ее к себе и прижимая ладонями. – Ты сама же говорила, что он плохой человек, сделавший плохое дело. - Ты прав, сынок. – Шептала она, цепляясь за широкую футболку ребенка и вмиг начиная его прижимать к себе за торс. - Это последний раз? – Опуская голову на ее волосы, Антон глубоко вдохнул приятный запах шампуня. - Да, последний раз, – секунды молчания, и она вздернула подбородок. – А что за друг? – С любопытством и мягкой улыбкой она смотрела в чистые глаза юноши. - Арсений, одногруппник, – пояснил Антон, протягивая руку к плите и убавляя на ней газ. – Мы хотели посидеть, кофе попить. - Да ради Бога, пусть приходит. Я не пущу их к тебе в комнату, – прижав к себе сына крепче, ее щека улеглась на его твердой, но такой теплой груди. – Только проветри ее, а то пахнет сигаретами неприятно. - Хорошо, – почти прохрипел подросток, сжимая губы от боли в спине. – Завтракать и готовить. – Шептал он. - Да, точно, – спохватилась Наталья, быстро отстраняясь от него и возвращаясь к готовке. – Сходишь с Арсюшей в магазин? А то у нас с тобой ничего нет к чаю. - Когда он стал Арсюшей? – Падая на диван, его бровь прогнулась. Его мама так быстро и легко принимала всех его друзей. За один день из Димы она сделала Димочку, из Ирины – Иришу, а из Арсения – Арсюшу. - Прямо сейчас! – С восторгом ответила она, вздергивая подбородок и с гордостью принимая эту черту в себе. Антону оставалось только тихо хмыкнуть и дальше любоваться матерью, которая так и крутилась до последнего около плиты, холодильника и столешницы.***
На часах уже был почти час дня, приближалось то самое время, когда Шастун встретится с другом. Это ожидание на остановке заставляло нервничать и что-то трепетать внутри. Юноша стоял прямо перед сильным потоком ветра, морща нос и поднимая плечи. Он пробирался под расстегнутое пальто и провоцировал мурашки, пробегающие целый марафон от поясницы до загривка. Проверяя каждую минуту свой бедный телефон, уставшего включаться ровно по внутреннему таймеру своего владельца, до ушей в один момент донесся скрежет несмазанных колес. К остановке медленно подъезжал трамвай, с неохотой открывал двери и выпускал людей из своего плена. Сами же люди не особо хотели покидать теплый вагон, в отличие от одного парня. Он выбежал из него в тот самый момент, когда двери сделали щель, в которую он смог бы протиснуться и с горящими, такими яркими голубыми глазами, бросился в сторону одиноко топчущегося юноши под два метра ростом. Его расстегнутая куртка дернулась от порыва ветра, вороша черные, густые волосы, заставляя зажмуриться и улыбнуться до зубов. - Минута! – Выпалил он, почти спотыкаясь на ровном месте, чудом затормозив на вытянутой руке от Шастуна. - Да, Арс, минута. – Тихо, почти под нос, засмеялся светло-русый. - Я опоздал всего на минуту! – Восклицал Попов, упираясь ладонями в колени и сгибаясь пополам. - Да, всего на минуту, – голос у Антона был теплый, такой спокойный, без злобы, отчего дыхание у Арсения перехватывало с новой силой. – Пошли, опаздун, нам еще в магазин надо. – Проводя окольцованными пальцами по темной челке друга, долговязый юноша ступил в сторону раннее запланированного маршрута. - Это все трамвай! Я бы успел, если бы он не стоял на светофоре, – он был почти до предела возбужден такой несправедливостью, ведь всего одна минута испортила его обещание приехать в час дня. Получается он - врун, раз приехал в час дня и в одну минуту. – Это правда не я. – Плелся бок об бок Попов, жалобно строя глаза, смотря на такую мягкую улыбку товарища. - Арс, успокойся, минуты – не час, это всего-то минута, – кося взгляд на рядом идущего, его пробило на смех. Он звонко разлился вместе с ветром, но оставался все равно таким же теплым. – Ты чего так разволновался? - Минута! – Протяжно заскулил только он в ответ. - Понятно все с тобой, – отмахнувшись, Антон достал из кармана телефон и проверив сообщения, вздохнул. Отец уже на месте, а значит можно не торопиться. – Ты какой торт любишь?***
Шли они медленно, по уже почти сухому асфальту. Всю ночь шел дождь, заливший все дороги и попортивший многие клумбы. Это и стало их первой темой для разговора. Им обоим нравился дождь, но только одному нравилось после него лужи. Арсений и в этом нашел плюсы, стараясь убедить и своего собеседника, что это не так уж и плохо, как тому казалось. Можно было пускать кораблики, делать красивые фото и, на крайний случай, прыгать по ним. Его позицию так и не поддержали, но и не отрицали, что пускать бумагу по воде довольно занятное дело. На них косились люди, недовольно одаряя своим взглядом. От парней слышались голоса, заливающиеся в унисон смехом, они покачивались из стороны в сторону, опьяненные весельем, толкались и громко что-то обсуждали. Их совсем не беспокоили прохожие, для них они будто бы пропали и вовсе. Навсегда, пока они вновь не разойдутся, чего они совсем не хотели делать. Даже тот ужасный ветер, будоражащий мурашки и вгоняющий тела в озноб, не мешал им улыбаться, а испорченные укладки совсем не беспокоили их. Но подходя все ближе к перекрестку, у долговязого парня пропадало желание смеяться. Всю дорогу залил дождь. Между бордюрами раскинулась лужа размером с озеро, глубину которой было тяжело определить на глаз. Это все из-за небольшого углубления в самом центре перекрестка, где скапливалась вся вода. Оно, словно магнит притягивало литры к себе, не разрешая пешеходом даже вступить на проезжую часть. От этого юноша и поморщился, опуская взгляд на свои бедные, тонкие кеды с небольшой подошвой. - Ты чего? – Взволнованно заглядывал тому в глаза Попов. - Да ты посмотри на это болото, – бурчал долговязый, пряча руки в карманы. – А я кеды, как на зло, надел. - Ну и дурак. – Тихо посмеялся его собеседник. Светофор запищал, им загорелся зеленый. Вздыхая, Шастун уже хотел сделать шаг и вступить в холодную, грязную воду, он даже успел зажмуриться, чтобы не видеть этого ужаса, но так и не сумел. Его отдернули за локоть, нарушая равновесие и не разрешая сделать эту ужасную ошибку. Юноша хотел возмутиться, почему его так нагло прервали и сбили настрой, но от одного только горящего голубого взгляда губы сами сомкнулись. Друг стоял всего в паре сантиметров от него, смотрел ровно в глаза, хитро улыбаясь. - Ты чего? – Тихо буркнул долговязый, хмуря брови. Без лишних слов черная макушка нырнула вниз, и худые ноги почувствовали сжатие на себе. Буквально один рывок, и впалый живот ложится на надежное, крепкое плечо, а ступни отрываются от пола. Его крепко держали ладони, а он только и мог, что тихо ахнуть. На мгновение он даже испугался, когда уверенные шаги парня, несущего его, на секунду прекратились, и они спустились на дорогу. Арсений всего-то спустился с тротуара, а для Антона это было целое падение, что тут говорить про обычные то шаги. Он чувствовал, как теплая ладонь, лежавшая на его бедре, слегка сжала свою хватку, а большой палец начал немного оглаживать черные джинсы. Прокусанные губы вновь сжались, не находя нужных слов для обращения к Попову. Его громоздкая подошва уверенно шагала по воде, не беспокоясь о том, промокнут ноги или нет. Брюнет улыбался сам себе, с гордостью вздергивая подбородок. На его спине была сжата куртка, он чувствовал тонкие пальцы даже сквозь нее. Также чувствовал и напряжение в ногах, сжимающихся между собой. Это даже забавляло его, но тем не менее хотелось и успокоить лежавшего на своем плече. - Антон, смотри, тоже ребенка переносят через лужи, – насмешливо подал голос Арсений, смотря на идущего сбоку от них мужчину. В руках у бородатого сурового дяденьки сидела маленькая девочка в голубом платье. Он нес ее как принцессу, крепко держа под миниатюрные ножки и аккуратно за талию. Отец покосился на двух парней из-под очков и губы его, спрятанные за усами, прогнулись в улыбке. Такой добродушной, простой улыбке. От нее Антон лишь сильнее сжался, чувствуя себя неуютно и неловко. Он был куда больше Арсения и казался даже немного старше, но, по итогу, несут именно его через лужи, как ту самую маленькую девочку в лаковых туфельках бордового цвета. - Дурак. – Тихо прорычал Шастун, несильно ударяя по твердой спине друга. На его голову свалился полупустой рюкзак. Его лямка до этого была прижата к Попову, но от лишнего телодвижения она смогла выбраться из западни. Глубоко вздохнув, шатен смирился со своими горящими щеками, теплыми руками на ногах и даже с рюкзаком, который, как козырек, прятал от людей смущенное лицо. Преодолев этот небольшой путь, Арсений, не опуская худое тело, направился ровно по прямой. Он был уверен в своих движениях, в своем выборе и в том, что висящий на нем парень будет продолжать молчать. - Ты не туда идешь, – тихо прошептал юноша из-за его спины. – Нам направо. А, точно! Именно туда я и хотел пойти! – Резкий разворот на одной ноге в указанном для него направлении, а у Антона уже вся жизнь перед глазами пролетела. Антону совсем не хотелось что-то говорить. Вся эта ситуация выбивала юношу из зоны комфорта. Он чувствовал прикованные взгляды, почти слышал мысли людей, отчего хотелось только сильнее спрятаться. Подобрав руки ближе к лицу, вновь ухватываясь за куртку, он с опаской поднял голову. Бегло глянув на прохожих, его зеленые глаза наткнулись на множество взглядов непонимающих людей и улыбающихся подростков. Что было у каждого в голове Шастуну было понятно и без гадания на картах или кофейной гуще. - Арс, поставь меня. На нас все смотрят, как на педиков. – Бурчал Антон, опуская голову и тупя свой взгляд в быстро мелькающий пол. -Тебя беспокоит то, как о тебе подумают незнакомые люди? – С удивлением и долей обиды отозвался Попов, лишь крепче прижимая к себе чужие колени. В ответ он лишь получил молчание, напряженное, задумчивое, в котором можно было услышать быстро крутящиеся шестеренки в голове его собеседника. – Вот видишь. Тебя не должно волновать, как же о тебе подумают другие. Ты живешь для себя, так делай то, что тебе хочется, – с восторгом заявлял брюнет. – Так почему тебе надо прерывать то, от чего тебе кайфово, лишь увидев чужие взгляды? - Не знаю. – Честно сознался Шастун, сминая губы. - Вот и я не знаю, зачем себя накручивать! После такого Антону и вправду стало легче. Его отпустило беспокойство за осуждения, отпустило и то волнение перед мнением, да даже руки перестали мять верхнюю одежду друга. Глубоко выдохнув, он расслабился и прикрыл глаза, прекрасно понимая, что, возможно, такое больше не повторится. Так и зачем прерывать то, что тебе нравится, только от косого взгляда и ненужного мнения со стороны? Стоя перед самой дверью, Антон медленно повернулся к другу и, поджав губы, прошелся взглядом по нему с ног до головы. Вот он, стоит с тортом в руках и не подозревает кто за дверью, он смотрит с таким потерянным взглядом и немым вопросом: «Что-то случилось?». Шастуну совсем не хотелось, чтобы в этот день что-то пошло не так. - Заходи тихо и не шуми. – Вполголоса просил его юноша, сжимая в руках ключи. Арсений с непониманием кивает и делает шаг назад. В двери проворачивается ключ, и она тихо открывается двум парням. Их встречает холодный коридор, на пороге которого стоят мужские туфли и детские сапожки. Освещает его только теплый свет с подъезда, позволяя молодым людям хоть немного разглядеть дверь вдалеке, куда им стоило бесшумно пробраться. Шатен зашел первый, а за ним и друг. Они аккуратно снимают кеды с кроссовками и отодвигают с прохода ногами. Обе пары глаз ничего не видят дальше носа и их ослепляет свет фонаря, включенного на телефоне хозяином этой квартиры. Он, не теряя времени, наклоняется к уху гостя и шепотом, шевеля одними губами, начинает говорить: - Сейчас иди прямо по коридору, дверь не открывай - она скрипит, – его горячее дыхание контрастировало с холодными пальцами, которые аккуратно забрали пластиковый контейнер из рук Арсения. – Возьми мой телефон и стой там. По телу Попова прошлись мурашки. Он почти чувствовал, как до его мочки дотрагивается кончик носа Антона, а его худые и аккуратные пальцы так ловко обменяли торт на телефон, что тот и не заметил вовсе. Внутри все перевернулось вверх дном, один только шепот сдавил его легкие и перекрыл ему воздух. Почти на ватных ногах юноша медленно, на цыпочках, не снимая куртку, пошел в указанном для него направлении. Шастун проводил его взглядом и, глубоко вдохнув, сильнее сжал контейнер. Ступая так аккуратно, как только он это мог сделать, его худая туша постепенно подкрадывалась к деревянной закрытой двери, что вела на кухню. С маленьких прорезей на пол падал свет от окна, а за железной ручкой слышались голоса. Они что-то тихо обсуждали под негромкое звучание телевизора. Присев на корточки, он тихо опустил дно коробки на пол, все еще не отрывая взгляд от двери. Эту картину он никак не мог забыть. Эту дверь, свою прижимающуюся позу к полу, слегка дрожащие руки. Все будто бы повторялось с детства, когда во время ссоры мать отправляла ребенка в магазин, а по возвращению, слыша ругань, маленький Антон аккуратно подкрадывался к деревянной преграде и оставлял все купленное перед ней. Затем он быстро уходил в свою комнату, как и в этот раз. Время идет, а ничего так и не меняется. Но была отличительная черта. Перед его дверью стоял Арсений, улыбающийся ему так мягко, что плечи сами по себе опускались и расслаблялись. Наверное, если бы ни он, то сейчас, от детского волнения, юноша мог бы прям лежа в кровати выкурить всю пачку сигарет. - Твоя мама не знает, что я тут? – Шептал Попов, когда долговязый юноша встал перед ним. - Знает, – так же тихо отозвался хозяин квартиры, прижимаясь плечом к деревянной раме и начиная медленно опускать железную ручку. – Отец не знает. - Я испытываю дежавю, – еле слышно посмеялся собеседник, получив в ответ лишь цоканье языком. – А что? Я часто от отцов чужих бегал. - Ах ты, совратитель дам и покоритель сердец. - Еще какой. – Самодовольно вздергивая нос, брюнет шагнул в комнату, в которую с первого появления хотел заглянуть. Тут пахло краской, как бы сильно не старались хозяева проветрить, сигаретами, из-за получившего злую привычку подростка, одеколоном, который всегда следовал за юношей, и, наверное, самым вкусным - запахом Антона. Он был такой слабый, тяжело уловимый, но сладкий аромат персиков с примесью нетронутой книги, что, когда он мимолетно почувствовал его, во рту начали скапливаться слюни. Голова начала кружиться от быстро бегающих глаз, они старались зацепиться за каждую деталь, запомнить все что можно. Зачем? Просто Арсений чувствовал, что так надо. Этот старый шкаф, это зеркало, украшенное разными прикольными штучками, эта аккуратно застеленная кровать и мольберт. - А ты обещал мне показать рисунки. – Вдруг опомнился Арсений, оборачиваясь на друга. - А ты все еще помнишь. – Вздыхал Шастун, медленно спуская лямку рюкзака и опуская его на пол около двери. - Ты так говоришь, будто бы не хочешь показывать. - Ты говоришь так, будто бы хочешь посмотреть. – Недовольно бурчал юноша, проходя мимо друга и на ходу снимая верхнюю одежду. - Антон! – Воскликнул Попов, хмурясь и подражая действиям долговязого. Пальто и куртку Шастун медленно опустил на спинку стула. Ему совсем не хотелось показывать свои наброски и работы, отчего он и тянул время, как только мог. Но уже заприметивший краски Арсений протиснулся между ним и столешницей, подбираясь ближе к подоконнику, на котором царил бардак. Немного пролитая вода, небрежно лежащие кисти и испачканная палитра, на которой было месиво из красок. Он так и облизнул свои губы, замерев, переведя взгляд на холсты. Перед ним был его портрет. Такой четкий, с тонкими линиями, выпирающими мазками краски и с еще не покрашенными глазами. Здесь он выглядел мужественно, с этим мечом и подчеркивающим его фигуру мундиром. - Это я? – Еле слышно проговорил брюнет, ставший моделью не по своей воле. – Это серьезно я? – В мгновение с удивления его эмоция сменилась на восхищение. – Это же я! - Да, это ты. – Смущенно бормоча себе под нос, поддакивал Шастун. - Это когда я графа отыгрывал? – Приближаясь к планшету лицом, его взгляд бегал по портрету, изучая каждый штрих и не прекращая удивляться. - Да, – его губы расплылись в улыбке. – Ты потрясающе дрался на невидимых мечах в невидимом костюме. - Это восхитительно! – Его голубые глаза сверкали, а слюни накапливались во рту вновь. – Ты же еще что-то рисовал. Покажи! Ты просто обязан мне показать! – Лепетал Попов, оборачиваясь к художнику и сталкиваясь с его носом своим. Повисла тишина, которую никто не хотел разрушать. Щеки Антона покрылись легким румянцем, в взгляд приковался к этому неуловимому голубому цвету. Он, не скрывая этого, заглядывал в глаза, изучая их от самого зрачка, в отражение которого он видел себя. Этот темный ободок, эти вкрапления и полосы, напоминающие волны неспокойного океана - они завораживали Шастуна. Он и сам уже забылся, теряя тот момент, когда этот человек, что стоял перед ним, стал для него самим воплощением эстетики. Черные волосы, голубые глаза, бледноватая кожа, усыпанная родинками, тонкие губы, эти выразительные руки и красная нить на запястье. Он совсем не замечал за своим интересом тот взгляд, направленный на него. Будь это кто-то другой, он бы спохватился, отвернулся или спрятался за руками, начиная играть в детскую игру. Но не сейчас. Этот теплый взгляд его не тревожил, а теплое дыхание от Арсения не мешало ему дышать.***
Забывая обо всем, Арсений и сам не понял, как оказался на кровати друга. В его руках был блокнот с кожаной обложкой, ее переплет слегка хрустел, а бумага, терпящая мазки краски, изгибалась волнами, наполняясь рисунками и становясь небрежной. Казалось, скоро его нельзя будет закрыть, что все эти листы под грузом творчества оборвутся и разлетятся по всему полу, если их крепко не держать. В них было столько души, сколько Попов в своей жизни не видел. Он мог почувствовать каждую эмоцию на листе, услышать мысли в тот момент, окунуться в атмосферу, которую так четко передавал молодой художник. Брюнет хорошо устроился на чужой кровати, подперев спиной прохладную стенку, а ноги свесив к полу. Под его поясницей прогибалась одна часть подушки, которую выделил ему хозяин квартиры. На второй так же уютно устроился и сам Антон, навалившись на его крепкое плечо и тоже с интересом заглядывая в скетчбук. Он прижимал свои колени к груди, обвивая их своими руками, как лозой, а этот детский, заинтересованный взгляд зеленого леса томился в ожидании. Его светлые пряди щекотали бледноватую кожу шеи, украшенную родинками. Арсений пытался лишний раз не шевелиться, ведь пушистые русые локоны заставляли пробегать мурашки от поясницы до самого загривка, будоража его. Он листал страницы и слушал комментарии к работам, дополняемые историями и объяснениями. Шастун с таким восторгом и трепетом делился своим творчеством, что перебивать его совсем не хотелось. С его уст, будто бы мед, сочились слова, задерживая Попова на страницах подольше. - Вот эта девушка, - указывая на миловидную барышню, его тонкие пальцы ткнули в листок, на краю которого был приклеен билетик с трамвая. – ехала со мной целый час сидя напротив. Сначала мы играли с ней в гляделки. Я думал, что она просто задумалась, но когда я моргнул, она улыбнулась и победно вздернула подбородок, – тихо посмеивался Шастун, опуская ладонь на чужую кисть. Его прохладные подушечки пальцев зацепились за тонкую, красную нить, начиная слегка прокручивать ее между собой. – Она потом, конечно, уснула, и я решил нарисовать ее. На меня тогда еще бабушка так косо смотрела, будто бы я ее глазами раздевал. – Не довольствовался Тоша, поджимая губы. - А может она тоже хотела, чтобы ты ее нарисовал? – С тонких губ сорвался смешок. - Может и так, но она выглядела злой, – со вздохом он услышал, как страницы зашелестели и взгляду открылись новые люди с другими историями. – Ой, а вот этот мальчик, - и, уже забыв про бабушку, подросток начал рассказывать про ребенка в забавной шапочке в виде лягушки. - Он донимал весь вагон кваканьем, прыгал на месте и залезал с ногами на сиденье, под недовольный кряхтеж кондуктора. Взгляд голубых очей был приковал к своей руке, на которой трепали его единственное украшение. Красный ворс, стянутый в одну нить, податливо пропускал под себя холодные подушечки пальцев, наматываясь с тяжестью в один оборот. Юноша, в колледже от которого трудно было добиться приятного слова, сейчас совсем как ребенок прижимался к теплому боку, теребя чужое запястье и без перерыва рассказывая что-то новое и интересное. Иногда его язык путался в словах, датах, заставляя показывать на лице эмоции, которые то и дело заменяли друг друга. Это смешило и заставляло улыбаться брюнета, которому открылся новый мир вечно недовольного подростка за соседней партой. Попов был благодарен всем богам, давшим ему шанс узнать этого юношу поближе. Он видел его в стенах учебного заведения только с грубой стороны, слышал только язвительные комментарии и редкие рассудительные высказывания, иногда затянувшиеся в монолог. Представший перед ним Шастун куда больше располагал к себе, разрешая немного обмякнуть и перестать томиться в ожидание колкой шутки. Он еще с прошлой прогулки начал медленно открываться, как зеленый бутон неизвестного цветка, но только сейчас Арсений мог коснуться его без опаски и вдохнуть аромат. Он спрятал шипы, прикусил свой острый язык и позволил вот так просто лежать в своей кровати под своим грузом тела, которое незаметно, даже для своего хозяина, начало вжиматься в плечо.