От смерти до любви шаг и сорок секунд.

Сердце ушло в пятки, начиная бешено стучать. Боясь уронить кружку, Лайт дрожащими руками поставил ее на стол, после чего сел в кресло, не отрывая широко раскрытых глаз от папки. Мимо подростка пролетали сотни кадров самого худшего дня в его жизни, вонзая острые ножи в грудь. Словно желая сделать Ягами больно, Эл открыл папку. И вот последний, самый длинный и заостренный нож влетает до основания в место, где когда-то было сердце мальчика, что раскололось на части еще тогда, десять лет назад. — Ты ведь помнишь? — детектив, уже зная ответ по как минимум реакции Лайта, указал пальцем на одну из фотографий. — Да как такое вообще забыть можно, — Ягами горько усмехнулся, но спустя секунду его глаза наполнились ядом, а ухмылка пропала. — Освальд Стоукс… Этот подонок отрезал пальцы моей матери, а затем избил, вырывая при этом клочья волос, пока она кричала мое имя и звала на помощь, — глаза непроизвольно заслезились. — Черт, если бы я тогда помог ей… — Тебя бы убили следом, Лайт, — строго оборвал детектив, поворачивая голову к подростку. — Не время лить слезы. Лучше включи мозг и подумай, почему я вообще вспомнил про этих ублюдков. Холодный тон парня болезненно отпечатался в памяти, в который раз давая понять, что ему все равно на чувства и эмоции Ягами. Думать об этом хотелось меньше всего, ведь Лайт все еще уверял себя в том, что ничего не испытывает к такой бездушной твари, как Эл. Разумнее и важнее было задуматься о нахождении папки с успешно завершенным делом здесь, на столе, где обычно лежат незаконченные дела. Прошло целых десять лет с момента окончания дела. Кристоферу, Освальду и Эдварду подписали смертную казнь, дело успешно закрыли, хоть смерть Соитиро Ягами и висела на плечах тяжелым грузом. Лишившись общения с детективом на долгих пять лет, Ягами так и не смог спустя время подробно узнать об окончании дела, а после его отъезда и вовсе решил забыть об этом, потому что знать подробности, когда новость о смерти отца душила слезами по ночам, было абсолютно бессмысленно. Но теперь, когда оранжевая папка вновь лежала на расстоянии вытянутой руки, пробирая мурашками страха по всему телу, задавать вопросы казалось единственным разумным решением, ведь озвучивать самое страшное предположение вслух Лайт никогда не решится. — Одному тебе известно, почему ты вспомнил о них, Эл, — решил съязвить подросток, одновременно с этим пытаясь успокоить подкатывающую паническую атаку. Нарастающая паника душила Ягами, не позволяя сделать вдох, а руки начали дрожать. Мурашки страха пробирали все тело мальчика, зарываясь глубоко под кожу так, чтобы их никто не смог достать. Кажется, еще слово и у Ягами начнет дергаться глаз. Детектив закрыл глаза, стараясь не выдавать своей паники и беспокойства. Показывать Лайту свою несобранность было равносильно проигрышу, а проигрывать Эл никогда не любил. Подавив желание успокоить и обнять подростка, парень тяжело выдохнул, открывая глаза: — Я уверен, ты уже наверняка догадался, — Эл заглянул в глаза Ягами, озвучивая приговор: — Эдвард Миллер, Кристофер Конли и Освальд Стоукс живы. Сердце пропустило последний удар. Лайт медленно замотал головой, надеясь найти в серых глазах отблеск шутки или лжи, но Эл лишь опустил голову, желая забыть ту боль, что заставил испытать подростка. Детектив до последнего оттягивал этот момент, надеялся, что Ягами отпустил и забыл, но обманывать себя было глупо — Эл слишком хорошо знал Лайта и понимал, что забыть и простить может кто угодно, но только не он. — Н-но ты в-ведь сам говорил… — голос дрожал, мысли сбивались, а надежда на глупую шутку все быстрее угасала, — …ты сказал, что их к-казнят… — Лайт, мне было всего двенадцать лет. Ватари был против моего участия в этом деле с самого начала. Мне даже не дали возможности узнать об итогах казни, — Эл пытался говорить быстро, четко и холодно, но все походило больше на оправдание маленького мальчика, нежели на четкий ответ. Моги, услышав тон разговора, бесшумно вышел в комнату отдыха к Мацуде, надеясь остаться неуслышанным. Не сводя глаз с подростка, Эл приказал полицейским ехать домой. Лайт бы отдал все, чтобы сбежать из этого ада вместе с ними, но злость, распирающая парня изнутри, не давала сделать ни единого движения — лишь до боли в костяшках продолжать сжимать ручки стула, стеклянными глазами прожигая пол. — То есть ты хочешь сказать, — Ягами горько усмехнулся, качая головой, — что все эти чертовы десять лет они ходили со мной по одной земле и дышали одним воздухом? Да я им голыми руками головы оторву, вот ублюдки! Казалось, вот-вот и над головой подростка загремят молнии, начнется землетрясение, а из глаз начнут вырываться клубки огня и дыма. Лайт каждую секунду своей жизни помнил гнилые рожи этих ублюдков, хотя ублюдками называют людей, а их Ягами даже людьми не мог назвать. Они были просто мусором этого мира, сбоем программы, что нужно починить. Подросток готов поклясться на крови, что убьет каждого своими же руками, да так, что тебе будут молить поскорее прикончить их, пока Ягами будет ядовито улыбаться, продолжая растягивать данное удовольствие. Неужели Эл действительно все эти десять лет не знал? Неужели вот так спокойно продолжал жить и дышать свежим воздухом, пока эти отбросы делали то же самое, наверняка придумывая план по убийству детектива с Ягами? "Да что ты за детектив тогда, если не можешь убедиться в казни каких-то мразей", — теперь вся злость перешла на парня, что сам ненавидел себя за это. Лайт помнил свой разговор с Эл про убийц. Помнил свои слова о том, что месть в виде убийства является не местью, а преступлением. Что, решившись на такой шаг, ты сам становишься убийцей, а не богом правосудия. Но теперь он спокойно мог отречься от слов маленького Ягами, ведь тогда он и подумать не мог, что окажется в такой ситуации. И сейчас, когда подростка прожигала собственная злость, Лайт был готов встать на путь убийцы. Он был готов сделать шаг на путь преступника всегда, но теперь это не просто пустые слова — теперь это главная цель его тяжелой жизни. И он выполнит ее любой ценой. — Я убью их. Эл застыл в немом ужасе, поворачиваясь на говорящего подростка. То, чего он так боялся, случилось. Оберегая всю свою жизнь Ягами, Эл сам привел его к этому пути, что так хотел избежать. И теперь, когда Лайт с горящими глазами, напоминающими ядро ада, произносит эти слова, детектив обессиленно падает на колени, пока ангельские крылья сгорают от обжигающих языков пламени, а ворота в рай теперь закрыты для него навсегда. Парню предстоит спуститься с Ягами в самую глубь ада, чтобы вырвать его почерневшее от мести сердце и вернуться назад. — Ты дал обещание, Лайт, — Эл встал напротив подростка, поднимая его голову за подбородок. — Тогда убей и меня вместе с ними, если так хочешь почувствовать кровь на своих руках. Глаза цвета ореха прояснились, ярость сменилась искренним удивлением, а зрачки взволнованно бегали от одного серого кристалла к другому. Эл медленно приближался к подростку, а в момент, когда их губы вот-вот должны были соприкоснуться, остановился: — Так могу ли я продолжить свой занимательный рассказ? — прошептал парень в губы подростка, ухмыляясь реакции Лайта. В горле пересохло, а сам Ягами, кажется, разучился говорить. Мозг отказывался вспоминать слова, а может сам Лайт не хотел нарушать тишину, прерываемую тихим дыханием. Глаза детектива каждый раз заставляли мальчика тонуть в бескрайних ледяных морях или зарываться с головой в белоснежные поля снега, что только-только выпал, засыпая собою весь лес. Увидев слабый кивок со стороны подростка, Эл спокойно отошел и сел на свое место, словно ничего и не произошло. Ничего не говоря на принесенную Ягами еду, парень взял в руки мороженое, поворачиваясь обратно к Лайту: — Ты живешь здесь не из-за моей доброй души, что не хотела смотреть на твои страдания, — безразлично-строго начал Эл, — а потому, что тебе грозит опасность от этих незваных гостей. Парень поднес ко рту ложечку с мороженым, желая вместо нее получить сигарету, а еще лучше — пулю в висок. Эл слишком долго молчал, а теперь, когда правда сама всплыла наружу, разговора было не избежать: — Расследуя российское дело, я вышел на своего убийцу — Кристофера Конли, — парень крутил ложечку в руке, рассасывая шоколадное мороженое. — Как ты можешь помнить, его я так и не поймал, но он умудрился узнать о приюте и о тебе, что очень плохо, ведь если в Вамми охрана на высоте и там организовать преступление будет очень сложно, то ты, — Эл ткнул ложечкой в сторону подростка, — маленькая заноза в заднице, пойдешь на что угодно, чтобы спасти мою жизнь, даже если тебя никто не просит. Пазл в голове мальчика медленно складывался, показывая очертания не самой приятной картины. Словно несколько лет собирая пазл, ты так и не смог понять, что он бракованный, а когда дошел до сломанных деталей, стало уже слишком поздно. — Так все это время ты заставлял меня решать мелкие дела не для прокачки мозгов, а чтобы я, как маленькая собачка, просто виляла хвостиком рядом, а не крутилась под ногами?! — обида захлестнула Ягами, пробираясь по венам в каждый уголок. И обнаруживая сломанные детали тебе уже ничего не остается, как смириться, попросив у родителей новый. Но если каждый раз убегать от проблемы, так и не решая ее до конца, разве сможешь понять истину? — Грубо говоря да, — Эл равнодушно взглянул на подростка, убирая пустую упаковку мороженого на стол. — Это дело я решу сам, а твое нахождение здесь — обычная безопасность, которую я тебе по дружбе решил оказать. И теперь, когда мальчик сложил весь пазл, оставляя пустые места от недостающих деталей, жизнь повернулась своей настоящей, грязной стороной, где до тебя всем нет никакого дела. Лайт пораженно выдохнул. Горькие слезы обиды и разочарования текли по щекам подростка, а сам Ягами даже не пытался их скрыть. Эл был для него настоящей семьей, при его виде внутри все взрывалось, что объяснить подросток был не в состоянии. Только детективу он мог довериться. И только детектив мог его спасти. Спасти от одиночества, что сжирало изнутри, спасти от боли и гнева, спасти от самого себя. Мог. Эл мог это сделать, но не стал. Значит все его слова в сторону подростка — ложь, а сам Лайт действительно лишь собачка, крутящаяся под ногами? Ягами сорвался с места, желая поскорее покинуть этот мир эту комнату. Вся жизнь, построенная лишь на боли и потерях слишком сильно подкосила подростка, что только начал свой путь в этом мире. Но зачем продолжать путь, если изначально знаешь о своем проигрыше? Лайт был уверен еще тогда, десять лет назад, что похоронив родителей и отправившись в приют, жизнь легче не станет. И с каждым годом он доказывал себе на личном примере, что его нахождение на свете — лишь глупо допущенная ошибка. Стеклянные двери лифта закрылись, Лайт нажал на кнопку самого верхнего этажа и медленно сполз по стенке вниз. Голова обессилено упала на руки, лежащие на коленях. Тихий шум лифта заглушался громкими всхлипами подростка, что сдерживал себя из последних сил. Боль в груди была настолько сильная, что фантомные руки, вонзающие в грудь нож, казались более реальными, чем сам Ягами. Мальчик и правда не ощущал себя живым. Чувствуя только боль, Лайт перестал полноценно жить, чувствовать, доверять, любить. Все как один предавали его или покидали этот жестокий мир, который Ягами с удовольствием покинул бы и сам. Действительно, а что его здесь держит? Старик Ватари, вынужденный забрать его в приют, Мэтт, что забудет про него спустя пару недель или детектив, и так мечтающий поскорее от него избавиться? "Моя смерть сделает всем только лучше, — Лайт встал и вышел из лифта, решительно направляясь к лестнице, ведущей на крышу. — Да, наверняка сделает лучше".

***

Эл сбивчиво выдохнул, закрывая глаза. Детектив безошибочно мог ответить, куда пошел Лайт, а зная его состояние, отпускать мальчика одного было опасно, но Эл просто не мог пойти за ним. Парень прекрасно понимал, что поступает отвратительно, выворачивая ситуацию в свою пользу, при этом делая подростку слишком больно. Осознавая всю опасность и серьезность ситуации, Эл не может просчитывать наперед каждое слово, чтобы не навредить Лайту, а действовать нужно сейчас. Вновь надевать ледяной облик детективу не хотелось, тем более, когда речь шла о подростке, но и играть в милую сказку он не планировал с самого начала. История, завязанная на крови, боли, горе и опасности изначально не может писаться милой сказкой со счастливым концом. Там, где кровь — смерть, где смерть — боль, а где боль — Эл. Парень не умел жить бок о бок с людьми, не умел сопереживать и чувствовать эмоции другого человека на себе, никогда никого не любил и делать этого не собирался. Жить в своем холодном, рассудительном и одиноком мире оказалось слишком идеально и скучно для вселенной, что решила послать детективу такое понятие, как Лайт Ягами. Упертого, бесконечно агрессивного и дьявольски родного Лайта Ягами. Лайта, что пробрался под холодную, давно мертвую кожу, не желая выбираться. Лайта, встревающего в такие ситуации, что выход в виде петли на старой лампочке казался куда более имеющим смысл, чем спасение его прекрасной задницы. И сейчас, когда Эл глубоко вдыхает и медленно выдыхает, вставая со стула и направляясь к лифту, — наверняка еще пропитанному запахом боли подростка, — он вновь клянется в первый и последний раз спасать эту самую прекрасную задницу. И конечно он соврет, если скажет, что это будет в последний раз. И соврет, если скажет, что его ноги не трясутся, пока стеклянные двери медленно открываются на самом последнем этаже, пропуская в холодный коридор. И когда дверь на крышу сзади глухо захлопнется, а сам Эл медленно сделает шаг навстречу Боли, он тоже соврет, сказав, что никогда не захочет любить, ведь уже слишком поздно что-то менять. — Не желаешь спуститься обратно? — Эл не кричит, но голос слишком громкий. Волнуется? — Не желаю, — стук сердца, кажется, сейчас перекричит Ягами, одной ногой стоящего в аду. Боится? — Тогда я тоже, — (не)спокойный голос приковывает наручниками подростка к себе, вынуждая все еще существовать. Ликует. Руки сжимают край каменного выступа крыши, а сам подросток нервно сглатывает, напряженно всматриваясь в даль города, чтобы не повернуться на подходящего детектива. Эл на секунду останавливается за стеклянной оградой, доходящей ему до талии. "И как этот придурок смог перелезть?" Страха высоты у парня, — в отличие от Ягами что трясся как осиновый лист, — никогда не было. Крепко взявшись на стеклянную ограду, Эл перекинул ногу, затем вторую и осторожно сел рядом с подростком, сгибая одну ногу в колене. Каменный выступ был чуть меньше полуметра шириной, и служил скорее украшением здания, но никак не местом для посиделок и отдыха. Сорваться с пятидесятого этажа не входило в планы Эл, но, решив играть по правилам Ягами, парень вытянул руку, положив ее на колено, и повернулся к подростку: — И сколько у меня оставалось? Лайт наконец повернулся на детектива. Длинные волосы развивались на ветру, спутываясь в узлы виселиц, а красные от слез глаза горели огнем злости и обиды, намереваясь сжечь безразличное лицо Эл. — Зачем ты пришел? — голос дрожал, а сам Лайт уже давно был готов сдаться. — Цифра, Ягами. Подросток закрыл глаза, рвано выдыхая. Слушать детектива было тяжело, хоть и возможно, но смотреть в серые глаза — испытание, заканчивающееся смертью смотрящего. Лайт отдал бы все возможное, чтобы никогда не встретить Эл. И Ягами точно не соврет, если скажет, что готов был умереть еще тогда, в своем доме в пять лет, только бы никогда не повстречать эти манящие глаза. — Четыре минуты семнадцать секунд. Эл медленно опустил взгляд вниз. День только-только начался, бесконечные потоки машин с высоты казались муравьями, а вывески с людьми превратились в цветную кашу. Всего четыре минуты отделяли детектива от красного пятна среди цветного хаоса внизу. Всего четыре минуты отделяли его от криков Ватари и прохожих, и всего четыре минуты отделяли его от самой страшной потери в своей жизни. Парень знал — Лайт никогда не сделает чего-то без права выбора. Все его поступки имели дополнительную сторону для второго человека, что предоставляла возможность поучаствовать в, казалось, ситуации только подростка. Все считали, что Ягами поступает в одиночку, а его резкие, совершенно непродуманные действия касались только его самого, но Эл знал правду. Лайт не тот человек, который будет делать что-то в одиночку. Для определенных людей, так или иначе касающихся его и самой ситуации, он даст возможность выбора. Прекрасно зная, что Эл с первой же секунды поймет, куда пошел подросток, Лайт направился именно туда, осуществляя свой выбор в одиночку, но не лишая выбора детектива. Каждый раз он словно протягивал скомканный лист в клетку, где в криво нарисованной рамочке был вопрос, а внизу еще два прямоугольника — с положительным и отрицательным ответом. И беря ручку и направляя ее к одному из прямоугольников, ты подписывал не только свой выбор, но и итог выбора Ягами. То, чем может все начаться и то, чем может все закончиться. Своеобразная русская рулетка, что работала куда страшнее, чем оригинальная версия с настоящими правилами. Но как бы Лайт не поступал, каждый раз давая выбор другому человеку, он все равно всегда мог отказаться от этой затеи, решая все в одиночку. И сейчас, когда Эл не заметил родного блеска, выяснилась не самая лучшая правда: — Ты не носишь кольцо, — вновь повернулся к подростку, сверля взглядом руку, держащую каменный выступ. — Больше мне не веришь? — Не верю. Лайт дрожал. Он настолько привязался к парню, что становилось дурно. Лайт любил ненавидел его так сильно, что дрожали коленки, а пульс учащался каждый раз, когда из уст молодого детектива вырывалось слово. Просыпаясь каждый день с гадкой давящей болью на душе, Ягами мечтал поскорее уснуть, не желая при этом проснуться. Каждое слово, каждый жест, каждый взгляд и каждое движение Эл говорили о том, насколько он поменялся. Лайт ненавидел его с ядовитым огнем в глазах, но боялся потерять с подкатывающей к горлу истерикой каждый чертов день. И если раньше Ягами мечтал со слезами на глазах об их встрече, то сейчас был готов совершить что угодно для жизни без детектива. И это «что угодно» с треском провалилось, стоило Лайту дать последний шанс Эл. Шанс, что мог убить обоих или подарить спокойствие. Вот только никто не мог ответить на главный вопрос: стоит ли вообще использовать шанс, где «убить» — это заставить жить, а «подарить спокойствие» — это поручить ветру скинуть двух парней с пятидесятого этажа? — Ты ведь знаешь, что именно меня поменяло, — желание избавить себя от стресса сигаретами становилось все сильнее с каждой минутой. "Если спустимся живыми, — Эл взглянул на цветной хаус пятьдесят этажей ниже, — сначала надеру тебе зад, а затем непременно попрошу у Ватари сигареты". Лайт заметно поежился не то от мартовского холода, не то от сказанных детективом слов. Продолжать диалог совершенно не хотелось, а стоило парню задеть эту тему, как подросток в миг захотел оттолкнуться руками и полететь прямиком в ад. Конечно, он прекрасно все помнил. Помнил так, что ночами не мог спать, прокручивая в голове варианты развития событий, детали которых Эл тактично пропустил. Помнил до боли в сердце и красных от слез глаз. Помнил утром, делая уроки рядом с детективом, помнил днем, когда принимался за очередное скучное дело, и помнил вечером, когда время, что он мог пробыть рядом с Эл, заканчивалось, вынуждая подняться в свою комнату. Это было последнее, о чем хотел вспоминать подросток, сидящий на крыше здания для совершения лучшего поступка в своей жизни. И уж точно это не было тем самым напоминанием, которое Лайт хотел услышать последним перед своей кончиной. — Поверь, это совершенно не оправдывает твои поступки и слова, — подросток старался говорить четко, но слова буквально рассыпались под тяжестью тревоги. Эл печально выдохнул. Подросток был прав — все его жалкие попытки оправдать себя даже близко не стояли с правдой, и уж тем более никак не оправдывали его. По правде говоря, парень не знал способа оправдать себя. Эл знал способ, как защитить Лайта, знал, как лучше вести себя в их ситуации, не давая надежд обоим, но при этом спасая каждого, знал, как вычислить преступников, но никак не мог найти и понять самого главного — как вернуть Ягами. Ягами, что искренне верил ему и любил. Ягами, который мог метать ножи и грозиться убить, и никто даже подумать не мог, в прямом смысле или переносном Лайт это совершит. Ягами, что смеялся с мило обижающегося детектива, пока Ватари грозно стоял рядом и отчитывал парня так, словно он маленький мальчик. Ягами, знающий, что Эл не врет, а все его чувства — самая правдивая книга мира. Вот только прошлое вернуть нельзя. Можно вернуть воспоминания, носить лживую маску, говоря, что ты такой же, как и раньше, но по-настоящему вернуть прошлое никогда никто не сможет. — Мы оба хотим вернуть все на круги своя, так, как было четыре года назад, — Эл посмотрел в сторону подростка, заранее сожалея за правду, что услышит Лайт. — Но также мы оба прекрасно знаем, что этого никогда не будет. Не пытайся вернуть прошлое, Лайт. Парень медленно поднялся, зная о чувствах Ягами, что сейчас разрывают его на куски. Добивать словами подростка, находящегося на волоске от смерти, конечно, самая лучшая идея, пришедшая в голову Эл, но самостоятельно надевать розовые очки на Лайта парень не желал. Слишком большая ответственность кроется в такой незначительной, светлой «поддержке». — Зачем ты пришел? — разбитый, надорванный голос прорезал нарастающий ветер.— Чтобы добить меня? В этом заключался твой план по спасению? Эл держался одной рукой за стеклянную ограду, смотря снизу вверх на подростка. Из-за усилившегося ветра, первые капли дождя поменяли свою траекторию, ударяя мокрыми ударами в лицо, — хотя, быть может, это уже и не дождь, а собственные кровавые слезы? — Мой план заключается не в моральном убийстве тебя, а в предотвращении физического, — парень перелез через ограду и протянул руку Ягами. — Прошу, пойдем со мной, Тучка Йору. Лайт грустно усмехнулся, поднимая взгляд к небу. Плотные серые облака затянули некогда голубой океан со звездами, что сейчас были не видны под надвигающейся бурей. Находясь лицом к лицу со своим главным страхом, (с высотой или с Эл — неизвестно) подросток вдруг ощутил спокойствие. Словно долго переживал, ожидая ответа, и наконец его получил. И сейчас, когда Ягами медленно поворачивает голову навстречу серым глазам и холодной, как и всегда, руке, натянутая до предела цепочка страшных мыслей, наконец, обрывается, оставляя после себя пустое спокойствие. Выбирая между адом и Эл, Лайт непременно выберет ад с детективом, с самим богом смерти с черными, как Небытие, волосами и мертвенно холодными руками, что на деле являлись заточенными кинжалами, готовыми прорезать сонную артерию Ягами. В какую сторону шагнуть, если за оградой Ад, протягивающий ледяную руку, а за спиной ад, поглощающий в небытие с головой? Окунуться в ледяные объятия или мертвое озеро? Кому лучше протянуть ответную руку, если проигрыш — конец обоих вариантов? — Дай вторую руку, — стоять оказалось куда страшнее, чем сидеть. Эл мягко улыбнулся, сам беря за руки подростка. Из-за длительного дождя появились короткие судороги от холода, но парень терпеливо ждал Ягами. Лайт осторожно перелез через ограду, что была слишком высокая для него, и Эл пришлось буквально поднять мальчика. Стоило ногам коснуться крыши и сделать пару спасительных шагов подальше от края, как тонкие руки крепко сжали подростка в объятиях. Детектив прижал Ягами к себе, уткнувшись в мокрую макушку. Вдыхая родной запах, Эл закрыл глаза, прошептав в самую душу подростка: — Больше никогда меня так не пугай. Осознание всего случившегося постепенно доходило до Ягами мертвыми клочьями. Ореховые глаза застыли шоком на лице. Лайт уткнулся в грудь детектива, принимая Ад, как свой самый родной дом. Теперь все будет по-другому. И это "по-другому" уж точно не будет чем-то хорошим, но точно будет родным.