От смерти до любви шаг и сорок секунд.

— Где Лайт? — Ватари привычно оглядел комнату сквозь стекло очков, ставя чай детектива на стол. Эл лишь быстрее задвигал руками, носясь по клавиатуре: — Спит у меня. Бешеная работа комнаты вмиг прекратилась, и каждый счел своим долгом устремить свой взор на детектива. Парень со скучающим видом повернулся к группе расследования, испепеляя поочередно каждого ледяным взглядом. Мацуда громко сглотнул, едва удерживая тяжелые папки по делу в дрожащих руках. — Вы уже проверили базы данных? — устрашающе спокойный голос прорезал напряженную тишину кабинета. — Сейчас же за работу, Мацуда. Полицейский быстро закивал головой, скинул папки на стол и принялся за работу. Ватари поспешил удалиться, а Моги тихо обсуждал отчет с коллегами. "Ну что за медлительные бездари, — Эл протяжно выдохнул, поворачиваясь обратно к компьютеру. — Был бы тут Лайт..." Парень покачал головой своим мыслям, желая выбросить их из головы. Подпускать подростка к делу — в прямом смысле значило погубить всех и вся. Ягами слишком бурно отреагировал на последние новости по делу, а его слова об убийстве преступников и вовсе не давали детективу право подпускать Лайта ближе к работе. "Нет, слишком опасно" — Эл в очередной раз взглянул на часы в углу экрана. Вот-вот должен проснуться подросток, а это значит, что пора вновь начинать сдерживать себя от предложения присоединиться к расследованию. Шел третий день после разговора на крыше. Стоило парням спуститься, как Лайт закрылся, молча ускользнув от детектива в свою комнату. Эл врал себе, говоря, что не хочет видеть мальчика, но уже не следующую ночь позвал к себе в комнату. Парень продолжал работать, изредка посматривая на спящего Ягами в своей кровати. После своих слов и действий в сторону мальчика Эл не смог бы простить себе такой жест, как лечь рядом с подростком и зарыться в мягкие волосы. Лайт думал, что парень становится прежним, но на деле детектив лишь назначил себе наказание в лице Ягами, что заключалось в сдерживании своих желаний и поступков, осуществление которых теперь будет считаться чем-то непростительным. У каждого наказания есть свой срок, но только не у Эл. Совершив бесчисленное количество ошибок в общении с подростком и наконец их поняв, парень уже никогда не сможет себя простить. Вина и обида за Ягами острым колом впивается под ребра, да так, что достать никак не получается, — можно лишь оставить все как есть, медленно истекая кровью и смотря на совершенные ошибки прошлого. «Прошлое должно оставаться в прошлом», но только не когда из-за этого гнилого прошлого страдает самый близкий человек, верно? Не когда этот самый человек сражается со своими демонами в одиночку, пока ты смотришь на бой в стороне на протяжении долгих лет. И не когда этот человек тебя любит, а ты посылаешь его прямиком в черную дыру одиночества и потерь. Эл уже давно должен был понести наказание, но парень продолжал эгоистично отстаивать свою правоту, которой на деле даже не было. Детектив не наслаждался, причиняя подростку боль, и не грустил, видя его состояние. Совершая все свои поступки, Эл даже не задумывался об их неправильности. Словно игнорируя правду, парень искренне верил, что ужасное состояние подростка появилось не из-за него, тем самым лишь ужесточая и продлевая свое наказание. — Доброе утро всем, — сонный голос мальчика вывел детектива из глубин холодного ада и самокопания. Мацуда вдруг оживился, начиная что-то рассказывать, — будто подростку было интересно, — попутно наливая Ягами привычный латте со сливками. — У тебя сегодня выходной, — Эл не отрывался от работы, принимая серьезный вид, пока страх взглянуть на главную причину самокопания танцевал вальс в груди вместе со злостью на самого себя. Лайт принял кружку с горячим напитком из рук полицейского, не лишая того теплых слов благодарности, и сел за стол слева от детектива, заранее ощущая подвох в добродушном Эл. — Сегодня только среда, дурак. Обращение, что парень не слышал, кажется, уже вечность, заставило сердце болезненно сжаться, а сам детектив уже активно проваливался — вот только куда понять было нельзя: в то светлое прошлое, что грело теплыми лучами, или во всепоглощающую тьму? А какое оно вообще было на самом деле? — Ватари увезет тебя через полтора часа и двадцать семь минут, а пока ты можешь идти собираться. Лайт окончательно осознал, что парня, зовущего себя детективом, не по силам понять даже ему самому, не то что подростку. Мурашки волнения пробежали по спине Ягами, останавливаясь уже у самых скул, когда Лайт настороженно спросил: — Собираться… куда? — горячий латте обжигал руки, пока в это же время скулы сводило холодом от мурашек. — Все же отказываешься от меня, да? Ягами нервно усмехнулся своей же шутке, хотя подсознательно всю жизнь боялся услышать подтверждение этих слов от самого детектива. Эл повернулся к подростку, сухо отвечая: — Да, наигрался, — держать маску, наблюдая за реакцией Лайта было и остается любимым занятием Эл, но легкая теплая улыбка неконтролируемо проскальзывает сквозь нее, портя всю картину. — Мне нужно, чтобы ты два дня побыл в Вамми, пока я ловлю Освальда. Лайт громко стукнул кружкой о поверхность стола. Казалось, еще чуть-чуть, и стекло треснет, выливая горячее содержимое на технику, одежду и сердце Ягами. Эл вздрогнул, словно от резкого хлопка над ухом посреди ночи. Подросток мог поклясться, что его детектив умер, а прямо сейчас перед ним его живая копия, что подослали инопланетяне с Марса. Всегда спокойный Эл вдруг испугался стука кружки? Да, это было достаточно громко для обычного столкновения стола и посуды, но такой сильной реакции Лайт точно не мог предугадать. Эл резко принял прежний холодный вид, исподлобья глядя на подростка, — так обычно хищник смотрит на жертву из-за кустов, — и понять, к чему именно относился этот взгляд, Лайт не мог. — Не смотри на меня так, дурак, — Ягами принял (хотел принять?) взгляд за попытку закончить разговор, отправляя мальчика в Вамми, а то есть — на эшафот. — Я никуда не поеду, потому как собирался заняться более важными делами. Детектив раздражался и радовался одновременно. В парне словно сидело сразу два человека: первый — добрый, отзывчивый, родной Эл, еще не повидавший такого большого потока боли, страха и смерти, что так активно звала в свои объятия; и второй — новый, сломанный жизнью и убитый своими же демонами парень, что губит близких ему людей. "И, быть может, не начав весь этот путь детектива по приказу Ватари, я сейчас не стоял бы по горло в крови?" "Быть может". Эл догадывался (надеялся), что Лайт не согласится уехать в приют, поэтому даже не оповестил заранее Ватари. Смотря в ореховые глаза, уверенно прожигающие дыру где-то под сердцем, детектив сдался. Уберечь и спасти Ягами от всего на свете парню никогда не удастся, да и слишком это эгоистично — фактически запирать подростка в клетке, самолично застегивая на тонких запястьях многотонные наручники, вылитые из застывшей и превратившейся в черную бездну крови. Тяжелые слова лежали неподъемным грузом на языке. Теперь остается два варианта: задохнуться или открыть рот, отправляя слова в свободное падение. И Эл принял самый неправильный, но самый приятный для обоих вариант. Перед глазами проносятся неизбежно кровавые кадры будущего, а руки до боли сжимают острые колени, когда парень решается открыть дверь в преисподнюю: — Бери папку в нижнем ящике и рой под Освальда, Лайт. Сердце застучало таймером, — очевидно, до взрыва, ведь блеск в ореховых глазах явно не сулит ничего хорошего, — где-то в ушах, а в глазах потемнело так, словно кто-то перерезал провода в мировом щитке, выключая во всей вселенной свет. Эл не соврет, если скажет, что даже сквозь ресницы, что закрывали на долю секунды глаза, просвечивалось звездное свечение, а зрачки стали шире в два с половиной раза. Руки едва держали теперь слишком тяжелую кружку с кофе, а сам подросток выглядел так, словно сдерживал себя то ли от обморока, то ли от прыжка на детектива. Грозовая туча, преследующая Ягами всю жизнь, проспала, опоздав на свою смену, позволяя закатному солнцу и восходящим на небо сверкающим звездам заполучить трон над макушкой подростка. И словно сама Вечность приказала времени остановиться в этот момент. Момент, когда Лайт до больного на короткое время улыбнулся. Эл вдруг подумал, что его поехавшая больная фантазия заставила уголки губ напротив подняться, но вдруг одернул себя, понимая, что впервые за долгое время ему правда стало дозволено увидеть еле заметную, но искреннюю улыбку подростка. "Ты словно ромашка* в бесконечно кроваво-мертвом поле". Сердце пропустило удар, и детектив замер, переставая дышать на время, пока Лайт доставал оранжевую папку дрожащими руками. Подросток тяжело рухнул на стул вслед за полетевшей на стол папкой, словно долго нес в руках тяжелые пакеты и наконец донес их до дома, освобождая уставшие руки. Ягами метнул взгляд на ожидающего детектива и открыл папку. Первое досье принадлежало Кристоферу Конли, но Лайт перевернул его, сразу же натыкаясь на дело Освальда. Пульс участился. Подросток сглотнул, сжимая края папки так, словно прямо сейчас припечатал Стоукса к бетонной стене и обвил руки вокруг его шеи. Мужчина в возрасте со светлыми редкими волосами смотрел на Ягами тяжелым взглядом из выцветавшей фотографии. В пункте с возрастом указывалось 47 лет, хотя выглядел он еще в их первую встречу намного взрослее. Просмотрев все досье, Лайт сразу понял, что самой важной и желанной информации для подростка здесь нет: Эл как никто другой знал, что будет, если Ягами узнает ту жестокую правду, что хранится на окровавленных руках Освальда. Само досье выглядело скучным и типичным для обычного преступника, кроме одного — колонки с семьей. — Он разведен? — Лайт удивленно-скептически взглянул на детектива, что оторвался от отчета, повернувшись на стуле к подростку. — И с ребенком? Эл едва заметно дернулся на последнем вопросе. По телу на долю мгновения прошел разряд страха и чего-то похожего на то, что парень всеми силами пытался подавлять — чувство ностальгии по времени, когда детектив с подростком разгадывали дело до момента, пока луна не постучится в окно, а затем ложились спать в обнимку, даже не предвещая той опасности, что уже стоит за дверью. — Дочь от… — Эл запнулся, на секунду отводя взгляд. — Любовницы, о которой узнала жена Освальда и подала на развод. Лайт внимательно всматривался в прошитые холодом, — словно прошитые нитями пуговицы, — серые глаза, пытаясь отыскать ту крохотную щепотку лжи, что Эл не успел спрятать. Очевидно не полное досье и явная ложь детектива заставляли скептически выгибать бровь, бормоча «Ты думаешь, я настолько глуп?», но искусный актер внутри Ягами приказывал не подавать вида, мастерски и со вкусом отыгрывая маску глупого ребенка. — Значит, — Лайт тяжело выдохнул, опуская папку обратно на стол и смотря детективу в глаза, — мы имеем компанию, конкурирующую с компанией отца, возраст, место рождение и неназванных жену и ребенка? Замечательный прогресс в деле, — оба знали, что Ягами обо всем догадался, но подросток не переставал язвить, а детектив — парировать: — Я и без тебя легко справлюсь, если ты об этом, — Эл пожал плечами, отворачиваясь обратно к компьютеру. — У тебя есть ровно два часа и тридцать минут для поиска информации, и, если она меня не заинтересует, — твоя роль в этом деле канет в Лету. Лайт ухмыльнулся, повторяя движение детектива. Вновь открыв папку на страницах с делом Освальда, подросток вбил название компании в поиск, начиная свое кровавое приключение, о котором он, конечно, даже и подумать еще не может. Пальцы словно листья, перелетающие с места на место из-за сильного ветра, летали по клавиатуре, иногда останавливаясь, чтобы перехватить правой рукой мышку, открывая очередную ссылку. Минуты бешеным потоком летели друг за другом, пока Ягами оставалось лишь поглядывать на часы и ускоряться, ведь спустя один вздох и клик мышкой оказывалось, проходили целые десятки минут. Лайт каждый день разгадывал дела, но наконец он вновь почувствовал себя маленьким ребенком, что днями напролет сидел рядом с Эл, помогая ему в расследовании. Вновь теплое чувство с нотками азарта и детского восторга пропитывали все тело подростка, забираясь в каждый нерв и каждую вену, что порой хотелось вспороть. Иногда Ягами думал, что мыслей настолько бесчисленное количество, что вместо крови теперь текут вязко-приторные на вкус и мерзкие на содержание слова. Но с каждой секундой, проведенной над делом всей его жизни (причем буквально всей), Лайт понимал, что с каждой прочитанной строчкой мысли выстраиваются в цепочку логических умозаключений, а плутавшие по темным венам слова наконец обрели свой дом в черепной коробке. Им будто дали ключ от двери, который они потеряли, а добрый Лайт его нашел. И в момент, когда внутренние часы Эл огласили, что два с половиной часа прошло, Ягами уже повернулся к детективу, выжидающе сверля его профиль. — Можешь начинать свой монолог, — парень неопределенно махнул кистью руки в сторону подростка, продолжая печатать. — Освальд Стоукс, сорок семь лет, является конкурентом компании покойного Ягами Соитиро. Бывшая жена — Элизабет Стоукс — утверждает в документе письменного допроса, что ее муж ранее заставил сделать ее аборт, но сам ушел к неизвестной любовнице, родившей от него дочь, — Лайт взял небольшую паузу, набирая побольше воздуха в легкие. — По непроверенным данным знал Ягами Соитиро и враждовал с ним еще до войны фирм, а также замешан в жестком убийстве Сатико Ягами, которое я могу подтвердить сам, — голос предательски задрожал, но подросток прокашлялся, желая продолжить монолог. — Узнав о выгодных для своей фирмы документах, Освальд подсылает Эдварда Миллера в работники к Соитиро. Что находилось в самих документах неизвестно, так как они были уничтожены. Ранее был судим за убийство, и знаешь, кого он убил? — Ягами загадочно улыбнулся, наклоняясь ближе к Эл, что повернул голову, с интересом наблюдая за подростком. "Знаю". — И кого же? Лайт победно ухмыльнулся, откидываясь на спинку кресла: — Свою жену! Спустя три года после развода Освальд отравил Элизабет, а после расчленил и выкинул в канализационный люк в соседнем от дома квартале. Причина не указана, но я уверен, что дело в любовнице и ее дочке! Поверь, я смогу откопать информацию уже к вечеру, а значит мы сможем лучше узнать темную сторону преступника, и тогда… — Лайт, достаточно на сегодня, — Эл ударил Ягами строгим ледяным взглядом, пронзающим насквозь. — Ты превосходно справился с поставленной задачей, так что теперь ты можешь подняться к себе и отдохнуть. — Что?! Но я ведь только начал! — подросток задыхался от возмущения и накатывающей к горлу обиды. — Вон отсюда, тучка… — Пошел нахуй. — …Йору. Лайт одарил детектива презирающим взглядом и направился к лифту. Услышав позади вымученный выдох, подросток показал через спину средний палец, на что получил смешок: — Ты не меняешься, Лайт. — Ты тоже, — Ягами зашел в лифт, демонстративно не поворачиваясь лицом к стеклянным дверям до тех пор, пока лифт не уедет на пару этажей выше. Лайт успел из состояния «Я тебя, блять, щас убью» перейти на «Ну ты и мудак» за то время, пока лифт проехал девятнадцать этажей, останавливаясь на 39. Зайдя в душную комнату, Лайт открыл наполовину одно из широких окон, достающих почти до пола, и пошел в сторону ванной, прихватывая по дороге пустой пульверизатор. Даваллия тихо ждала на круглом столе прихода друга. — Дави, он такой редкостный идиот, — подросток тяжело вздохнул, возвращаясь в комнату и присаживаясь на одно колено рядом с цветком. Зеленые листья цветка продолжили молчать, подставляясь под прохладный дождь. Казалось, словно звук капающих капель на листья цветка ударяется о барабанные перепонки, отлетая от них и распаляясь по всей комнате. Лайт повернул голову в сторону солнечного света, падающего на кровать. Заметив черный предмет, подросток ухмыльнулся. В глазах сверкнул огонек азарта. Медленно встав с колен, Ягами поставил пульверизатор на стол и пошел к кровати. Черный ноутбук, подаренный когда-то детективом, сейчас открывался, лежа на коленях подростка. Схватив телефон с тумбочки, Лайт набрал Ватари, прося принести горячий чай и имбирное печенье — он точно застрянет надолго, а еда в таких делах очень помогает. Лайт приподнялся, доставая из заднего кармана джинс небольшую серебряную флешку. Просматривая материал на Освальда, Ягами наткнулся на пару деталей, которые заранее скинул на флешку, чтобы просмотреть позже. Подросток своими глазами видел, как Стоукс жестоко расправлялся с его матерью, и теперь желание узнать всю историю со всеми кровавыми секретами, — спрятанными под старыми обоями дома, новые жильцы которого просто наклеили поверх новые, —возросло на миллион процентов. Вставляя флешку в ноутбук, Лайт словно брал кухонный нож и отрывал мелкими кусочками свежие обои, показывая дому старые, пропитанные давно гниющей кровью. И с каждым щелчком мыши, с каждой прочитанной строчкой, с каждым глотком чая, что принес Ватари, и с каждой упавшей крошкой имбирного печенья на кровать Лайт все больше и больше отрывал кусков обоев. Часы оливковой рощей тянулись в воздухе, пока стук клавиш не умолк. Окоченевшие пальцы кутались в одеяло, — Лайт так и не закрыл окно, — пока уставшие за такое большое количество часов работы глаза бегали по плывущим в разные стороны строчкам. Закат упал на город, но Ягами и не думал заканчивать работу. Наоборот, он вновь звонил Ватари, теперь уже с просьбой о латте, собираясь потратить ближайшую ночь на так долго мучившее его дело. — Эл не хотел бы, чтобы ты это делал, Лайт, — старик поставил поднос с напитком на прикроватную тумбочку, поворачивая голову в сторону подростка. — А я его и не спрашивал, — Ягами не глядя взял с тумбочки резинку, собираясь завязать пучок. — К тому же не Эл живет всю жизнь с виной и болью на сердце. Лайт обхватил тонкими пальцами волосы, небрежно завязывая в свободный пучок. Не поднимая глаз на уходящего воспитателя, подросток продолжил работу, пока не услышал тяжелый вздох вперемешку с открывающейся дверью: — Как раз-таки он. Лайт повернул голову, но дверь уже давно захлопнулась, оставляя его наедине со своими мыслями. В душе росло ощущение, что старика тут не было и вовсе, а этот разговор состоялся со второй личностью Ягами, — что смотрела на все будто со стороны, прекрасно понимая обоих, но не говоря ничего никому из них. Слова Ватари колом застряли сквозь горло, не давая сделать ни одного движения. Голова раскалывалась на части, но при этом совершенно не болела. Лайт чувствовал острый кол в горле, но по шее не текли теплые струйки крови. Руки дрожали, но оставались неподвижными. Слова старика были сказаны, но при этом Лайт точно знал, что сказал их не он. Его вторая личность словно не могла выбраться наружу, а говоря правдивые вещи изнутри черепной коробки подростка, не могла добиться его принятия. Ягами слушал, смеялся и забывал, совершенно не веря правде. Не веря самому себе, той части, что еще волшебным образом осталась разумной, не позволяя себе начать зарываться в могилу с миллионными психическими заболеваниями, что позволил себе сделать Лайт. И предприняв последний шанс, она залезла в разум старика, говоря те же вещи, что говорила Лайту, пока он ее не слышал. А теперь, когда подросток услышал правду от другого человека, вторая его часть вздохнула с облегчением, поняв, что первый шаг сделан, а значит дальше будет только сложнее, но и легче одновременно. Возможно, Лайт просто сходит с ума, а возможно ему просто нужно было втоптать жизнь в асфальт несколько дней назад. А возможно все это — просто мысли уставшего подростка, абсолютно здорового, спокойного подростка, который просто запутался в себе и плохо спит. "Или я схожу с ума". "Только без «или» ". Лайт вздрогнул от собственных мыслей, случайно задевая рукой ноутбук. Затуманенные глаза прояснились, и подросток медленно повернул голову к экрану, вновь заставляя себя погрузиться в работу. Голова уже давно не соображала, Ягами делал все на автомате, даже не всматриваясь в текст. Находясь в этом состоянии, он не узнает, что пропустил одну из самых важных деталей, которая могла привести его к разгадке собственного расследования — дочери Освальда. Мозг будто забыл про ее существование, пропуская все важные документы про нее, которые больше Ягами не найдет. Эл сотрет их с лица земли везде, куда только сможет добраться. Зная свои силы, он способен стереть из памяти каждого не только ребенка, но и самого Стоукса. И в этом раунде победа точно за детективом. Счастливая случайность в виде слов Ватари и поехавшей головы Ягами помогла парню приблизиться к победе в их игре. Игре, где приз — кровавое счастливое будущее, без приставки «счастливое», но почему-то ее каждый раз вписывают в описание игры, хотя и Эл и сам Лайт давно дали друг другу понять, что такого понятия, как «счастье», у них никогда не будет. — Где же, где-е-е же, — Ягами просматривал нескончаемый поток ненужной информации, пытаясь найти «то самое». То самое, что позволит наконец отодрать последний кусок белоснежных обоев, обнажая кровавое прошлое дома. Словно услышав обессиленно-охрипший голос подростка, Вселенная дарит Ягами правду. Ту самую кровавую правду, за которой Лайт гнался всю свою жизнь. Ту самую правду, что позволит оторвать тот кусочек выбеленных обоев. На экране ноутбука высветилась нечеткая фотография отчета девятилетней давности. Темнота вокруг, свет от желтой настольной лампы, что озаряла не только стол, но и показывая силуэты стеллажей с папками, и размазанный снимок говорили о том, что фото было сделано в темное время суток и явно на скорую руку. В углу виднелся размытый большой палец, случайно попавший в кадр, а разбросанные по всему столу документы указывали на быстрый поиск именно этого. Помимо сложности из-за нечеткого снимка, многие слова и предложения были повреждены взаимодействием чего-то на документ. Разобрать было сложно, но больше всего это походило на грязь или кровь, что больше подходило, учитывая «особенности» самого дела. Прищурившись, подросток заметил похожие пятна в правом углу стола, — там же, где стоял человек, фотографирующий отчет, — на некоторых документах и на выключателе настольной лампы, который было достаточно сложно разглядеть из-за непопадания на него света. Лайт зажмурил глаза и сжал кулаки, впиваясь ногтями в нежную кожу, медленно считая от одного до десяти. В голове закопошились насекомые, начиная гудеть и давить на барабанные перепонки, а дыхание только сильнее сбивалось, из-за чего подросток оставил идею успокоиться. Вновь открыв глаза, Ягами приблизил изображение на максимум, начиная читать плохо разборчивый текст. « Отчет по смерти Сатико Ягами. Фамилия — Ягами Имя — Сатико Возраст — 34 года Причина смерти — кровотечение в брюшную полость и удушение проводом. Примерно в 2:08 ночи трое неизвестных ворвались в дом: Кристофер Конли, Эдвард Миллер и Освальд Стоукс. На момент пыток Сатико Кристофер и Эдвард прибывали в кабинете Соитиро Ягами, мужа Сатико. По проведенным анализам была найдена семенная жидкость Освальда Стоукса на одежде, кровати и самой Сатико, а также признаки изнасилования. В ходе осмотра тела врачи установили отсутствие 9 отрезанных пальцев на руках и более 47% вырванных волос из головы пострадавшей. На руках, ногах, груди и животе тяжелые гематомы от нанесенных ударов. Из-за очередного удара в живот, конкретно — в печень, началось кровотечение в брюшную полость. Потеряв более 2500 мл крови, что приравнивается к смертельному внутреннему кровотечению по классификации с учетом объема кровопотери, пострадавшая умерла быстрее вследствие удушения проводом от настольной лампы. Хронология событий: Сатико Ягами спала в своей кровати, когда Освальд Стоукс зашел к ней. Насилие и избиение произошли на кровати, под ногтями пострадавшей найдены частицы кожи Освальда Стоукса, что говорит о попытках борьбы. Позже Сатико взяла стеклянный стакан с водой с прикроватной тумбочки и ударила Освальда, что доказывают осколки и кровь Стоукса рядом с кроватью, а затем попыталась встать. Из-за полученных травм Сатико упала с кровати на пол. Кровавые длинные следы (2,5 м с места падения) принадлежат женщине, указывая на ее попытки отползти к двери. В этот момент Освальд Стоукс потянул ее за ногу назад, — об этом свидетельствует синяк на правой лодыжке, — ударяя головой об пол. Уже вместе с Кристофером Освальд начал пытать женщину, желая узнать необходимые мужчинам сведения о фирме Соитиро Ягами. По мнению полицейских и частного детектива L Сатико все же рассказала секреты своего мужа, так как отрезанных пальцев было 9, а не 10, когда жертва отказывается отвечать, тем самым лишаясь всех пальцев. Смерть Сатико Ягами была зафиксирована в 4:48 утра, когда Освальд выдернул шнур от настольной лампы из розетки, обмотав его на шее Сатико, и задушил. » Грудь невыносимо больно сдавило из-за подкатывающей истерики. Едва начав строиться, мир Ягами Лайта с грохотом рухнул, оставляя подростка стоять в одиночестве среди обломков обычной счастливой жизни. В голове впервые не было ни одной мысли. Лишь одно слово поселилось внутри подростка, разрезая тело на тысячи кусочков: «Почему?» Руки забило крупной дрожью, больше походящей на судороги, взгляд потускнел и опустился, смотря сквозь кровать, пол и 39 этажей, достигая самой земли, точно такой же, как и на могиле матери за тысячи километров. Слезы почему-то не текли, а наоборот словно специально копились в глазах, позволяя не видеть прогнивший до костей мир. Грудь рвано вздымалась, а сам подросток даже не успел понять, как встал с кровати, направляясь на ватных ногах к лестнице. Чудом удавалось сделать шаг, но мокрый взгляд давал о себе знать, из-за чего Лайт спотыкался и чудом не падал носом о каменные белые ступени, что сейчас казались мертвенно кровавого цвета. Вокруг вдруг все померкло, а единственный цвет, который улавливал мозг, был красным. Мраморные белоснежные стены окрасились в цвет смерти вместе с полом, лестницами, кнопками для вызова лифта, лампочек под потолком и окон. В каждом углу Ягами видел разбитый стакан в луже крови, в каждом лестничном повороте — длинный след от раненого тела, ползущего к спасению, на окнах — потекшие следы ладоней, рельеф перил теперь был обмотан бесконечными проводами, а ступени покрылись алыми пятнами уходящей из тела жизни. Подросток будто находился в том страшном кошмаре — со всех сторон доносился сводящий с ума шепот, переходящий в громкий крик с каждой пройденной ступенью, ведущей прямиком в сырую могилу с кривой табличкой «Ягами Лайт». По сценарию вот-вот должны были появиться фантомные ледяные руки, обвивающие шею, но хоть и искаженная, но реальность позволяла понять, что жизнь — не простой кошмар, что можно забыть, стоит тебе проснуться, а самый настоящий ад на Земле. И Лайт достиг последней его точки. Схватившись за перила, Ягами медленно скатился вниз, садясь на последнюю ступень. Руки болели от мертвой хватки, но отпустить перила подросток не мог — боялся окончательно упасть в собственный мозг, что сейчас мало походил на мозг здорового человека. В темном кабинете, освещающимся лишь благодаря экранам мониторов, Эл увидел покачивающуюся взад-вперед фигуру на лестнице с безумными от страха потускневшими глазами и побелевшими от напряжения костяшками. — П-поч-чему… — едва слышный дрожащий шепот озарил темноту комнаты. Детектив медленно убирал ноги со стула, готовясь к самому страшному, когда душераздирающий крик заставил тело вздрогнуть, а сердце остановиться от появившейся боли и вины: — ПОЧЕМУ?! — истерика пробила Ягами, проявляя себя в самой тяжелой форме. Лайт не переставал кричать одно и то же слово, пожирающее его изнутри, выедая целые куски, что теперь не поддавались регенерации. Подросток давился собственными слезами, начиная жадно хватать воздух, но легкие просто отказывались работать. В голове невольно представился образ матери, задыхающейся на полу собственной комнаты и молящей бога, чтобы пытка побыстрее прекратилась, отпуская ее в мир темноты и мертвого спокойствия. Детектив рванул к мальчику, за долю секунды оказываясь рядом. Руки подростка ослабли вместе с дрожащим телом, и Ягами упал на Эл, в объятия человека, способного в один момент любым своим действием разрушить твою жизнь, что делал неоднократно, а затем вмиг дать надежду, заменяя старый мир, что теперь состоял лишь из одних обломков, на новый. Обычно острое, как выступы скал, плечо теперь казалось самой мягкой подушкой для младенца, пытавшегося уснуть в дождливую ночь, что заставляла его просыпаться после очередной вспышки молнии, пугая до чертиков. А мягкие тонкие пальцы, зарывающиеся в волосы на макушке одной рукой, и поглаживающие спину второй, являлись чем-то вроде колыбельной, что помогала отвлечь малыша от страшных звуков за окном, сопровождающимися пугающей темнотой. — Кричи так сильно, как только можешь, — родной шепот над ухом и слабый поцелуй в висок заставляли дрожать от истерики все сильнее и сильнее. — Ты имеешь право быть услышанным, понимаешь? И Лайт закричал. Закричал так сильно, что голос начал срываться, переходя на хрип. Кричал до боли в горле и помутнений в голове. Кричал в плечо самому родному человеку, пока руки не отталкивали, как это было раньше, а наоборот, прижимали сильнее к себе, отгораживая от всех опасностей. Голос окончательно охрип и сел, оставляя темную комнату в тишине, но еще долго не лишая воспоминаний, запечатанных на стенах, о боли подростка. Лишь тихие всхлипы и судорожные вздохи были слышны в ночном мраке. А Эл все продолжал едва заметно покачиваться из стороны в сторону, успокаивая подростка: — Ты самый сильный человек, которого я знаю, — парень вновь поцеловал Ягами в висок, теперь задерживая губы дольше, стараясь передать подростку всю свою любовь таким легким, но значимым жестом. — Я горжусь тобой и очень люблю. Слова вместе с поцелуем подействовали снотворным на вымотанного подростка. Начиная понемногу приходить в себя и вновь контролировать свои действия, Лайт обвил руки вокруг талии детектива, устраиваясь удобнее на теперь мягком плече. Эл служил для Ягами собственным подорожником**, проводником в царство покоя и защиты, Жертвой и Любовью с большой буквы. Царство Морфея уже открывало кованые ворота, любезно приглашая подростка внутрь, когда над ухом донесся еле слышный шепот: — Мне удалось выйти на Освальда. Завтра все свершится.