Ночь Рождества. За 31 час до.
Темные коридоры, освещающиеся лишь за счет настенных ламп и бесчисленного количества гирлянд, что через пару часов торжества уже рябили в глазах, вызывая головную боль, к часу ночи заполнились детьми и педагогами, шумом, весельем, которое Ягами сроду не понимал, и музыкой. Любые праздники для подростка воспринимались смутно и негативно, а после уезда детектива из Вамми Лайт вообще перестал воспринимать Рождество и другие массовые праздники, как значимые дни. Прошло столько лет, казалось, жизнь в приюте без Эл длилась неестественно долго, но подросток и подумать не мог, что однажды будет отмечать Рождество, если его сидение в самом дальнем углу можно так назвать, без детектива не по причине отъезда, а по причине смерти. И вроде бы, что так отмечал бы один, что так, но воспринимается это кардинально по-разному. Словно у тебя душу выели, душу, что помнила тепло просто от осознания того, что предатель детектив жив. Душу, что помнила те улыбки и смех, что видел только Ягами. В руках поблескивал на свету бокал с темно-красной жидкостью, но она оставалась, остается и останется там же, потому что подросток совершенно не намерен веселиться. Подобного рода напитки позволялись в небольших количествах только детям с пятнадцати лет, но если другие были рады, незаметно для учителей выпивая в три раза больше, то Ягами только фыркал и по итогу отдавал свои нетронутые бокалы другим. Обычно это был Мэтт, но теперь… — Дамочка, тебя Мэтт ищет, — рука, что покручивала бокал, едва не разливая жидкость в нем, резко затормозила. "Вспомнишь солнце вот и лучик". — Мелло, исходя из нашего с тобой внешнего вида, дамочка тут явно ты, — Лайт усмехнулся, отставляя бокал на небольшой столик с мандаринами и свечей. — Ты же знаешь, мы с ним не общаемся. Парень, забрав со стола чужой бокал вина и выпивая залпом, подхватил две мандаринки и протянул руку в сторону подростка: — Пойдем-ка на пару слов, Ягами. Лайт руку в ответ не протянул, в последнее время от посторонних касаний становилось дурно и неприятно, но следом все же пошел, хотя доверять этому парню — последнее, чем будет заниматься подросток. Живя с Мелло в одном приюте почти десять лет и постоянно друг другу помогая или коротко общаясь, пока находишься в компании, конечно, настоящая ненависть проходит в первый же год, да и уверенность в том, что человек на самом деле хороший, появляется быстро, но недоверие и небольшая неприязнь остается по сей день. Шум и гул ближе к главному холлу лишь возрастал, а на улице было настоящее месиво из орущих детей, — именно детей, потому что подростки были более умными и от алкоголя не отходили ни на шаг, — учителей, пытающихся их усмирить и громкого звука от фейерверков. Мелло, постояв на крыльце и увидев все это, развернулся сам и повернул сзади стоящего подростка, направляя прямиком в противоположную сторону, упираясь некоторое время кулаками в чужую спину. Лайт нервно передернул плечами, испытывая не самые приятные флешбеки, когда много лет назад уходил ровно с этого же места, пока Эл вжимал ладонь в спину, уводя от трупа. Дойдя до восточной лестницы и перейдя в третий корпус, парни молча поднялись на третий этаж, зашли за угол рядом с лазаретом и открыли стеклянные двери, ведущие на общий большой балкон. Внизу красовалось футбольное поле, на котором не раз падал в голодный обморок Ягами, а слева, чуть дальше всей территории заднего двора покоился закрытый на зиму бассейн. Вид на толпу, что было почти не слышно из-за музыки и высоты третьего этажа, был не тем, что хотелось видеть подростку, но это устраивало больше, чем нахождение внизу в непосредственной близости к этой самой толпе. Мелло кинул теплый от рук мандарин в сторону подростка, сложил свой на перила, а сам достал зажигалку с сигаретами. Ягами, видя тонкую скрученную бумагу меж чужих губ, заметно удивился, не стесняясь таращиться во все глаза на ухмыляющегося парня. — Ты где их достал вообще? — Лайт предусмотрительно закрыл стеклянные двери, дабы третий этаж не пропах дымом, потому что в приюте с этим строго, хоть курение официально и не запрещено. — Мне неделю назад восемнадцать исполнилось вообще-то, — парень затянулся пару раз, прищурился и протянул открытую пачку подростку. — Легкие, от одной не помрешь. Лайт хмыкнул, недоверчиво осматривая едва начатую упаковку тонких сигарет. Взглянув через стеклянные двери на пустой мерцающий огнями коридор, — в этой части третьего корпуса вообще мало кто ходил, не говоря уже о праздниках, когда все веселье происходило во втором и первом корпусе на первых двух этажах, — и пару раз посмотрев вниз на толпу, подросток неуклюже вытащил сигарету, поражаясь тонкости, и забрал с перил зажигалку. Под смех Мелло и непонятные для Ягами попытки объяснить, Лайт с горем пополам сумел зажечь, правильно затянуться и выдохнуть непривычную вещь — дым. Благодаря зимнему холоду дыма было больше, от чего невольно хотелось засмотреться на серых воздушных змеев, что превращались в облако и растворялись навсегда. Сигареты и впрямь были легкими, но самого смысла курения Лайт понять не смог, к тому же на морозе в одной толстовке руки быстро замерзали, а тонкие сигареты, напоминающие больше стержень ручки, никак пальцы не грели. Быстро бросив это занятие, Ягами отдал недокуренную сигарету блондину, натянул на ладони рукава и положил подбородок на лежащие на перилах руки. — Почему ты еще не ушел? — после долгой паузы начал подросток, вглядываясь в заснеженный задний двор. — Неужто так хотел отпраздновать в Вамми? — Мэтта жду, — Мелло пожал плечами, незаметно для Ягами улыбаясь, — да и твое день рождения тоже в феврале, не хочу делать тебе праздник и уезжать*. Лайт хмыкнул, переваривая полученную информацию. Подумать только, столько лет жить бок о бок с людьми, а затем внезапно провожать их, возможно, навсегда. Мелло, конечно, та еще сволочь, но без него Ягами будет скучать, хоть никогда этого не признает — гордость не позволит. Об уходе Мэтта подросток старался не думать, но слова блондина застигли врасплох. Неужели осталось всего пару месяцев, когда Ягами может видеть друга? Неужели он поссорился с единственным другом, которому жить в приюте осталось пару месяцев? Неужели через пару месяцев закончится десятилетняя дружба? Да быть такого не может. — Так, не раскисать, — увидев потерянный ореховый взгляд, Мелло пихнул подростка локтем, забирая из чужой руки мандарин и начиная его чистить. — Трагедию мне не устраивай тут, я разве говорил, что собираюсь отвязаться от тебя и не звонить? Да и Мэтт будет сюда постоянно в гости таскаться к тебе и Ниа, я это гарантирую, ты же его знаешь. — Мэтт… Ну да, — Лайт усмехнулся, вертя в руках врученный парнем очищенный мандарин. — Слушай, Лайт, ты хороший парень, я понимаю твою точку зрения, больше того, я подтверждаю твои опасения, хотя меня за это по головке не погладят, но ты должен понять кое-какую вещь, — Мелло повернулся всем корпусом к Ягами, смотря строго, но по теплому, как отец смотрит на сына, — то, что нам приходится кое-что от тебя скрывать не означает того, что тебя предали. Я не собирался ввязываться в эту авантюру, мне она не приятна, и я полностью с ней не согласен, но выбора ни у меня, ни у Мэтта, ни у других нет. Вот только если я смогу пережить, если ты возненавидишь меня по-настоящему, то Мэтт действительно переживает из-за вашей ссоры. Пойми, для него ты роднее всех. — Даже роднее тебя? — Лайт усмехнулся, внутренне пытаясь смириться с тем, что, сука, был прав все это время. Вот только злиться больше не получалось. — Быть может, и так, — Мелло спокойно пожал плечами, вставляя между губ очередную, — Лайт давно сбился со счета, — сигарету. Больше парни заговорить не пытались. Мелло за час, что они проторчали на балконе, молча активно скуривал почти новую упаковку сигарет, словно был заядлым курильщиком, но на деле просто внутренне умирал от тревоги, не ожидая такой спокойной реакции подростка на правду, хоть так и не озвученную. Сам Ягами в лице не менялся, так и оставаясь безразличным и к правде, и к шумной толпе, от которой раскалывалась голова, и к празднику. Только подрагивал то и дело от холода, незаметно кутаясь в толстовку. Хотелось уйти в комнату и запереться до февраля, но после бесконечных для восприятия одиноко-тревожных недель уходить от такой приятной атмосферы Лайт не хотел, продолжая зарабатывать возможную простуду или чего похуже. К двум часам ночи салюты запускать перестали, но в небе все еще то и дело мелькали разноцветные искры где-то далеко в городе. Детей погнали спать, хотя все прекрасно понимали, что добрая половина спать не будет, предпочитая тихо ходить друг к другу «в гости», часть подростков позабирали алкоголь, прячась по разным углам и комнатам, а вторая успела схлопотать от недовольных таким поведением учителей, которые, конечно, все прекрасно понимали, но роль старшего отыгрывать приходилось, дабы не разбаловать детей совсем. Увидев, что подросток настолько погрузился в свои мысли, что уже не скрывает и активно начинает дрожать, Мелло выпроводил Ягами обратно, приказывая уйти в комнату и надеть что-нибудь потеплее, вслед получая недовольный взгляд, высунутый язык и "Да, мамочка". Закрыв за собой стеклянные двери, Лайт пошел в противоположную от лестницы сторону, направляясь к лазарету, сам до конца не зная, для чего. Все еще имея «терки» с питанием и часто едва не сваливаясь (а порой все же сваливаясь) в голодный обморок, последние пару лет появляться в лазарете Ягами все же почти перестал. И сейчас, открывая дверь и вдыхая привычный стерильный запах с примесью медикаментов, подросток будто открывал дверь в детство, хотя звучит это определенно странно. У всех нормальных детей запахами детства были особые виды сладостей, мамины духи или квартира бабушки, в то время как у Лайта это были запах крови и лазарета. Не самое приятное, но подросток привык. За небольшим столом в привычной расслабленной позе сидела Сара, читая неизвестную подростку книгу в темно-синем переплете. Рядом стояла нетронутая бутылка шампанского и пустой сухой бокал. Да, медсестра всегда отличалась своей отстраненностью к шуму и веселью, чем очень притягивала, — все же Лайт по-своему любил похожего на него самого человека, что спасал его все детство. — Будь я пьян, точно бы подумал, что ты призрак, — Лайт усмехнулся и откинулся плечом на дверной проем. Поболтать — дело хорошее, но заходить в кабинет, где в последний раз тебя спасали от суицида, не хотелось. — Выглядишь мрачновато. — Не люблю гирлянды, — Сара улыбнулась, обводя взглядом собственный полутемный кабинет. — Что-то случилось? — Просто… не знаю, — Ягами нахмурился. И правда, для чего он здесь? После разговора с Мелло внутри был тревожный осадок, но точно не от сказанных слов, а словно… от будущего? Подросток неосознанно будто пунктиком обзавелся поговорить со всеми, с кем давно этого не делал, будто вот-вот все прекратится. Возможно, так повлияли слова об уходе друга, но положение дел оставалось прежним. Тревога скреблась где-то в подсознании, в самом темном и укромном углу, откуда достать ее никак не получалось — сиди, мол, и мучайся. Совсем позабыв слова Мелло о том, что кое-кто его так-то ждет, Лайт просидел несколько часов на полу между коридором и входом в сам кабинет, — холодная белая плитка лазарета теперь служила для Ягами чем-то вроде раскаленной лавы, куда лучше не соваться, — говоря с Сарой на разные темы. В какой-то момент подростка совсем начало клонить в сон, но Лайт продолжал упорно молчать об этом и внимательно слушал медсестру. Внутри теплилось такое глупое, детское, но желанное чувство вечности происходящего. Словно все эти разговоры, люди, моменты — будь то плохие или хорошие — навсегда останутся здесь, в приюте, никто никуда не пропадет и в лапы времени не попадется. Лайт продолжал верить в это и надеяться, хотя положение дел говорило полностью противоположное: Мэтт и Мелло уедут, Ватари практически перестал появляться в Вамми и вряд ли начнет это делать вновь, и без того закрывающийся Ниа после ухода друзей полностью и с головой уйдет в себя, а Сара поделилась своим желанием переехать в соседний город к больным дедушке и бабушке, что воспитывали ее всю жизнь, что означало и ее уход из жизни Ягами тоже. И тут даже истерику как в детстве не закатишь — все слишком очевидно и правдиво. Так, как должно быть. Мэтт и Мелло, как и Эл однажды, уедут в большой мир, благодаря связям Ватари и своим мозгам найдут хорошие работы, заживут счастливо, а однажды, даже если учитывать факт того, что связь они поддерживать будут, окончательно повзрослеют и забудут про подростка навсегда. Ватари, вырастивший новое поколение, теперь будет занят не только своей работой, но и работой выходцев Вамми, от чего практически перестанет приходить и навещать приют. А учитывая то, что в это Рождество он шатается неизвестно где, такой расклад более чем правдивый. Сара, всю жизнь прожившая в небольшом городке с прародителями, очевидно пребывает в шоке от такого количества детей и ответственности, поэтому и желает поскорее перебраться поближе к дому. Ягами с нескрываемым сожалением осознает ее молодость, которую она тратит на такую нервную работу. Быть может, там, куда она так стремится, действительно проще, легче, роднее? Лайт не знает такого места для себя, но искренне рад, что хотя бы один человек способен найти такое место. Учителя ненавидят, дети бояться и недолюбливают, Ниа постоянно пропадает. Несмотря на отстраненность и холодность Лайт по-прежнему, как и в детстве, боится остаться один. Скрывает это ото всех (быть может, и от себя тоже), но правда боится. Это словно девять кругов ада пройти, где каждый круг награждает не болью и страданиями, что могут принести только люди, а съедающей изнутри и сводящей с ума тишиной вперемешку с одиночеством. Хорошие слова: «Мы рождаемся одни и умираем тоже», тут никак не поспоришь, но что делать людям, которые и живут одни? Страдают одни, боятся одни, плачут одни, говорят сами с собой просто потому что рядом никого нет и не было, да и не будет уже. До последнего боясь стать таким человеком, Лайт именно им и стал, от чего вроде как грустить положено, но подросток лишь в очередной раз смеется, говоря самому себе "Впрочем, это было очевидно". Это терпкое чувство заставляет Ягами буквально сбежать из кабинета медсестры, забить на запланированные поиски Ниа с Мэттом и уйти в свою комнату куда подальше. Подросток словно сам себе запрет поставил, мол, раз уж вынужден (вы)жить в одиночестве, так, будь добр, ни с кем не общайся. Ощущение такое, будто собственное проклятие переложится на другого человека, если Ягами смеет заговорить с ним. Шумные коридоры перестали таковыми быть, но чувствовать себя лучше подросток не стал, наоборот, идти в свою комнату сквозь замусоренные полупустые коридоры в тишине было страшно, словно за тобой кто-то смотрит, вот только неизвестно откуда. Это чувство продолжалось до самой комнаты, а когда желанная дверь с числом 40 над ней появилась перед глазами, Лайт замер. Дверь была слегка приоткрыта, мало кто заметил бы такое, но подросток слишком хорошо знает свою комнату, как и то, что, сука, закрывал ее на ключ и проверял два раза. Подросток был напуган и дергался от каждого шороха, пока на ватных ногах добирался до своей комнаты, поднимаясь по лестнице. О да, отсюда было прекрасно видно тонкий луч света из-под приоткрытой двери, так как комната находилась прямо напротив лестницы, и этот чертов свет пугал до чертиков, потому что Ягами понятия не имел, кому понадобилось взламывать чужую комнату и ждать внутри хозяина в полпятого ура. Сердце билось где-то в ушах, если вообще еще билось, потому что тревога разрасталась настолько быстро, что сердце такого точно не выдержит. На секунду Лайт подумал, что, будь он сердечником, давно уже загнулся на холодном полу, но к счастью — хотя, скорее, к сожалению — таковым подросток не являлся. Решив не накручивать себя и не добивать свое сердце окончательно, Лайт преодолел последние ступени в один шаг и рывком открыл дверь напротив. Ореховые глаза сначала недоверчиво сузились, словно у подростка были проблемы со зрением, а затем распахнулись от удивления. Ватари, что выглядел слишком уставшим и утомленным словно чем-то неприятно длительным и совершенно нежеланным, стоял напротив двери, облокачиваясь поясницей на подоконник. Оба молчали, смотря друг на друга, пока старик не закрыл глаза, начиная массировать их одной рукой под очками. Впервые за несколько минут комнату оглушил хриплый голос директора: — Мне нужна твоя помощь, — Ватари тяжело выдохнул, хмурясь и открывая глаза, — нет не так. Ты поможешь мне… нам с делом Киры. — Ч-чего? — Лайт так и остался стоять в проходе собственной комнаты с ошарашенным выражением лица и срывающимся нервным голосом, держа при этом ручку двери, чтобы в случае чего закрыть комнату и снова войти, будто от этого директор исчезнет. "Серьезно, не Рождество, а дурдом какой-то". — То есть ты впервые за месяц приехал в приют, вскрыл замок, напугав меня до чертиков, а теперь с вот таким выражением лица говоришь мне помочь с делом?! В Рождество?! Ватари?! — имя директора прозвучало с таким надрывом, что у Ягами даже горло запершило. — И кому это «нам»? Старик жестом приказал закрыть дверь и, пустив на подоконник растерянного подростка, сел за стол, поворачивая стул в сторону окна. Лайт чувствовал, разговор будет долгим и явно не для посторонних ушей, от чего становилось только страшнее и тревожнее. Подумать только: не хотел связываться с делом, а в итоге выслушивает просьбу директора помочь ему с ним. До чего ж мир ненавидит Ягами. — На неопределенный срок ты должен уехать в штаб к Эральду Койлу, детективу, что взялся за это дело, а также побыть двойным агентом, очевидно, в пользу Койла. Пока что это все, что я могу тебе сказать. — И ты думаешь, я соглашусь? — Ягами посмотрел на директора как на идиота, упираясь спиной в закрытое окно. Единственное, что сейчас хотелось сделать, это выпасть, проломив собой стекло, но никак не ехать непонятно куда непонятно к кому. — Ты мне вообще ничего нормально не объяснил, мне что теперь нестись в гущу событий к неизвестному детективу? — Я понимаю, почему ты так себя ведешь, Лайт, но… — О нет, Ватари, ты ни черта не понимаешь! — подросток горько усмехнулся, спрыгивая с подоконника и делая шаг вперед. — Понимал ли ты меня, когда я не мог банально выйти из комнаты и ночевал у Эл? Понимал ли ты меня, когда я перестал разговаривать со всеми и зарылся в учебу? Или, быть может, ты понимал меня, когда я умолял, черт, я умолял тебя буквально на коленях дать мне доступ к делам, но что ты мне говорил? Нельзя? Не положено? Смысла нет? Или когда я полгода не брал никакие расследования, потому что не могу за них приниматься, зная, что тот, кто научил меня этому давно мертв? Все это время ты понимал меня, да? Подростка заколотило мелкой дрожью. Обида с болью били фонтаном с самой смерти Эл, ещё в машине, когда Ягами рассказали об этом, но парень держался, держался до последнего как только мог, и вот теперь стену пробило окончательно. Лайт слишком устал от того, что никто не учитывает чужую боль и проблемы, все думают только о себе, и даже сейчас Ватари, хоть и выглядел расстроенным, продолжал гнуть свою линию. Ягами не знал, да и не узнает уже никогда, но старику было не хуже его самого: Лайт был для него как сын, оно и понятно почему, и каждый раз вести себя так ужасно не хотелось, но сейчас директор находится во власти Лоулайта, от чего должен выполнять все его приказы, даже понимая, что делает ребенку больно. А сам ребенок смотрел до пугающего взросло, словно повидал уже все на этом свете и теперь требует лишь покоя, хотя так оно и есть. Лайт рос и продолжает расти не по годам, такую боль нельзя переживать в настолько раннем возрасте, но решение судьбы поменять нельзя, от чего так дурно становится, что уже не знаешь, кого и за что конкретно винить. Да тут все виноваты, начиная с преступников и родителей, заканчивая личностями приюта. Каждый в той или иной степени виновен в том, что сейчас Ягами едва сдерживает слезы, заметно шмыгая носом. Эффект бабочки не всегда ведёт к белой полосе, и это ранит сильнее, чем нож в спину. Порой так хочется верить в чудо, но только все как-то забывают, что чуда то на деле нет. — Лайт, я виноват, но к сожалению я не могу по-настоящему поговорить с тобой и извиниться сейчас, потому что тогда ты узнаешь то, что пока знать нельзя. Именно поэтому ты и нужен мне в штабе, — Ватари умоляюще взглянул на подростка, прекрасно понимая, что тот может его послать и выставить за дверь, и ведь даже прав будет, потому что на его месте старик поступил бы точно так же. — Лайт, пожалуйста… Подросток вздохнул, резко надевая лживую маску безразличия, пряча в это время боль куда подальше в карие глаза. Осознание того, что с самого раннего детства, едва попав сюда, мальчик был прав, нося маски, ударило в голову, вызывая грустную улыбку на лице, что для Ватари трактовалась лживо, будто подросток обижен и устал, когда на деле Ягами просто внезапно понял, что изначально не имел права на эмоции и проявление чувств. — У меня ведь в любом случае нет, не было и никогда не будет возможности отказать, — эта тяжелая, грустная и словно смирившаяся улыбка сводила с ума, из-за чего хотелось разрыдаться даже старику. — Мне абсолютно плевать на дело и нового детектива, но я, кажется, единственный в этом приюте человек, кто слушает, слышит и делает все, чтобы другим было комфортно, особенно, если меня о чем-то попросили. Я согласен. Ватари слабо кивнул и вышел из комнаты, пытаясь унять резкую боль в сердце, но как это вообще возможно сделать, когда мальчик, которого ты знаешь с пеленок, разбит так сильно, что осколки не то что не склеишь, их попросту уже и не видно. Под непробиваемым слоем масок Ягами с раннего детства кричал и молил услышать, помочь и поддержать, остаться рядом, быть рядом. И такое мог увидеть только Эл, но это совершенно не тот человек, что может подарить все это Лайту в чистом виде. В итоге детектив, сам того не замечая, своими действиями лишь травмировал и губил подростка, а остальные подхватывали и делали то же самое, включая Ватари. Из-за тяжёлой жизни бок о бок с преступным миром оставаться человеком очень сложно. Кто-то может это осознать, кто-то нет, но все в малой или большей степени становятся монстрами. Монстры не имеют права сходиться с людьми. Люди должны прятаться от монстров. Вот только Эл и бедному мальчику с ужасной судьбой, что больше походила на Смерть, ходящую попятам, никак эти знания не помогли. Монстр, не выносивший присутствие людей, намертво приклеился ядовитыми когтями к ребенку, что жаждал любви и морального покоя, но по итогу получил только боль. Конечно, любовь Ягами тоже получил и даже давал сам, но это капля в кровавом море по сравнению с остальными взаимоотношениями парней. Остальные, включая Ватари и лучшего друга, были вынуждены поддаться влиянию монстра, потому что, ну, благое дело сделаем, если немного тоже побудем чудищами заморскими, вот только все напрочь забыли, что Ягами так и остался маленьким мальчиком, что боится монстров. Лайт все еще ребенок в душе, ребенок, что никак не может найти покой, и тот план, что все активно проворачивают, даже не хотя при этом его проворачивать, можно было бы сделать абсолютно по-другому, без лишних жертв и страданий, не шагая в вязкое кровавое море с болью вместо соли. Эл — умный, гениальный монстр, который не то что не смог додуматься до плана без жертв в лице подростка, а просто изначально не имеет понятия, как можно иначе — не шагая в кровавое месиво по шею?За 24 часа до.
Следующее утро после Рождества обычно было одним из самых любимых в Вамми: уроки отменяли, хотя обычно ни каникул, ни как таковых выходных у ребят не было, — каждый решал для себя сам, когда у него выходной и чем он собирается заниматься, если это не прогул от учебы, хотя обычно так себе выходные и выбивали, — все могли спокойно отдыхать, есть, спать и получать подарки. У всех, кроме тех, кто умудрился перепить, все было замечательно, если не считать одного единственного человека. Ягами так и не смог уснуть после диалога с Ватари. Все сидел и сидел на подоконнике с открытым окном и высунутыми ногами на улицу, обдумывая и свои слова, и слова директора. Холод покрывал мурашками все тело, сводил челюсть и сжимал голову, а постоянные ледяные порывы ветра сводили судорогой, вызывая слезы. Спокойно думать в такой обстановке никак не получалось, особенно когда то и дело отвлекаешься на боязнь свалиться туда, в темноту, с третьего этажа, и кто знает, есть там достаточно мягкая и большая белоснежная подушка в виде снега или нет. Но даже сковывающий страх и неимоверный холод не смогли заставить подростка слезть с подоконника. Лайт все сидел и пытался понять истинное намеренье Киры, детектива, Ватари. Какой у каждого мотив, чем они руководствуются? Для чего, как и зачем делают то, что делают, и каким образом в эту всю мешанину попал Ягами? Слишком много вопросов, совершенно ни одного ответа, да и, если честно, получать их совершенно не хочется — ощущение такое, что стоит Ягами узнать всю правду, как он либо свихнется, либо… а другого выбора-то и нет, учитывая его уже нездоровую и явно нестабильную психику. Легкие, сонные и совершенно безобидные отголоски солнца появились на горизонте к восьми часам утра, когда все постепенно просыпались. Из-за долгой зимней тьмы смотреть на просыпающийся город совершенно не хотелось, словно с приходом солнца придет и что-то еще, чего Ягами вообще никак не ждет и ждать не собирается, но тревожное чувство надвигающегося «чего-то» так и остается с подростком, когда он осторожно слезает с окна, закрывает его и задергивает плотные шторы, включая после этого свет. Всеми этими действиями подросток будто пытался спрятаться, но от чего или кого понять не мог. Больше всего сейчас хотелось свалить на уроки и забыть о прошлой ночи, но к великому счастью все сегодня отдыхали. Никогда не понимающий суть веселья Лайт сейчас выглядел как демон, что прибыл прямиком из ада за чужими душами. Нет, серьезно, подростка точно кто-то проклял, потому что шутки от вселенной ему вообще никак не нравятся. Поняв, что по-детски сбежать от проблемы не выйдет, Ягами выскочил из комнаты и направился в столовую. Видимо, учеников с похмельем было гораздо больше, чем Лайт представлял, потому что ни в коридорах, ни в столовой, что сейчас напоминали одну большую разноцветную мусорку, не было почти ни одного человека. Возможно, кто-то проснется чуть позже, а остальные так и не выйдут из своих комнат, но это даже играет на руку. Очереди не было, никто не толкался и не отвлекал шумом, поэтому подросток быстро заварил кофе, взял пару булочек у приютского повара, что сам еще выглядел помятым, и направился обратно к себе. Откопав на заваленном столе ноутбук, Лайт открыл шторы и окно вновь, надел поверх футболки большую толстовку с утепленной тканью, откопал шерстяные носки, что в комнате заменяли тапки, сел на подоконник и, взяв в одну руку кофе, а другой положив ноутбук на колени, свесил одну ногу и принялся набирать пароль. Раз уж по-детски проблему решить не дают, просто сбежав от нее, Ягами решается играть по чужим правилам. Решается вновь чувствовать то, что так долго прятал внутри себя: страх и приятное волнение от расследования дел. Решается вновь чувствовать то, что раньше позволял себе только рядом с детективом.За 17 часов до.
День во всю играл своими светлыми, насколько это возможно для зимы, красками, когда часы в холле пробили два часа дня. Ватари, осмотрев первый этаж взглядом, кивнул сам себе, словно подтверждая и ставя галочку в голове, а затем тихо вышел за пределы здания. Двинувшись к припаркованной за воротами машине, старик остановился, осматривая теперь всю видимую территорию приюта. Да, все точно хорошо, план соблюдается и пока все идет не так уж и плохо. Осталось подождать совсем чуть-чуть и… — Как он? — черная макушка в нетерпении высунулась из приоткрытого окна тонированной машины, заставляя стоящего к нему спиной директора подпрыгнуть от неожиданности. — Тебя могут заметить, — Ватари быстро подошел и сел за водительское место, наблюдая за тем, как сонный, но встревоженный детектив просовывает голову назад и нажимает на кнопочку, закрывая окно. Парень наотрез отказался оставаться в Манчестере и настоял на том, чтобы поехать вместе, даже если придется неизвестно сколько часов проторчать в машине. Директор попросил поспать хотя бы пару часов, впервые видя по-настоящему уставшего детектива, но Эл отказался, все это время разглядывая из тонированного автомобиля юношу на третьем этаже, что в привычной позе занимался разными делами, сидя вот так опасно с открытым окном. Все-таки, когда подросток был маленьким и мог сидеть на подоконнике не открывая окно и не свешивая ноги, Эл не переживал. Стоило провести лекцию об инстинкте самосохранения еще давно, да теперь уже поздно. — Ты так и не уснул, да? — Так как все прошло? — Эл, казалось, намеренно игнорировал Ватари, всем своим видом показывая, что сейчас готов разговаривать только на одну конкретную тему. — Хуже, чем хотелось, но хорошо, учитывая план, — старик неопределенно пожал плечами, заводя машину и выруливая на дорогу. Услышав из открытого окна рев автомобиля, Ягами дернулся, резко поворачивая голову на звук. Голова закружилась, Лайт чуть покачнулся, но наученный опытом все же не упал, а то забавно было бы после стольких нервных часов работы умереть, свалившись с третьего этажа. То, что Ватари вновь уехал, ничего не сказав, подростка никак не удивило, но что-то сильно продолжало тревожить, словно что-то такое… Да нет, такое и словами описать никак не получится, это сидит в голове на эмоциональном уровне. Тут даже в мысль не сложишь ничего, но было что-то в этом визите старика такое, чего Ягами никак не мог понять. Да и машину директор так сроду не ставил — даже приезжая на короткий срок, Ватари всегда парковался на парковке, что была почти закрыта для взора подростка. И ранним утром, когда после не самого удачного и приятного разговора Ягами сел на подоконник, становилось жутко сидеть вот так, лицом к тьме, разглядывая звезды, потому что остальное увидеть не получалось. Зато Эл все это время очень удачно и хорошо видел подростка, что умудрился оставить включенный в комнате свет, подсвечивающий его силуэт, правда это явно была настольная лампа, потому что стоило солнцу начать просыпаться, как слабое теплое освещение пропало с Ягами. Детектив весь извелся за то короткое время, но такое долгое для него, пока Лайт выходил, очевидно, в столовую за любимым напитком и вернулся назад, вновь отворяя шторы и окно. Все эти часы, что парень был вынужден по собственной воле сидеть в машине, Эл беспрерывно разглядывал подростка, запоминал каждую эмоцию на лице, хотя сложно было увидеть что-то четко с такого дальнего расстояния, но он пытался изо всех сил. Впервые Эл смог так близко подобраться к приюту и Ягами, впервые за такой долгий срок сумел вновь взглянуть на любимое и родное лицо, которое только и мог, что заставлять содрогаться от боли из-за своего ужасного поведения. Эл чувствовал себя монстром, Эл знал, что он монстр, но не мог ничего сделать — все уже предрешено. Все было предрешено с самого начала, стоило парням познакомиться в этом самом приюте, от которого стремительно уезжал Ватари и на который так жадно вглядывался Лоулайт, стараясь запомнить как можно больше перед тем, как вновь покинуть это место и этого человека. В груди снова зарождалась паника, теперь более сильная, чем та, что была в отеле последние несколько суток, но парень изо всех сил старался ее подавить и прогнать, успокаивая себя тем, что все идет строго по плану. Вот только никто не говорил, что детективу нравится этот план, но другого нет, да и новый появиться уже не успеет —За 9 часов до.
Пустая кружка покоилась вместе с разрядившемся ноутбуком на подоконнике, когда окно наконец закрыли, шторы задвинули, а комнату погрузили во тьму, выключив свет. Холодно было настолько, что создавалось ощущение ходячей Смерти позади, хотя, быть может, она и правда там, за спиной, в самом темном углу комнаты стоит, да пожирает своим бесчувственным взглядом. Вот только делает она это уже так много лет, что Ягами воспринимает это как нечто обыденное и даже чуточку успокаивающее — всегда приятно, когда в жизни все стабильно, даже когда эта стабильность выглядит как Смерть с косой. Подросток перестал следить за временем уже спустя пятнадцать минут, потому что отслеживать его зимой сложно из-за вечной темноты, а следить за ним в прямом смысле, поглядывая на часы, казалось чем-то бессмысленным — какая разница, сколько сейчас времени, если в любом случае все часы, сколько бы их ни было, были потрачены зря? Лайт и близко не нашел того, чего хотел, хотя изначально даже плана не имел, что именно искать, но что-то ведь должно было найтись! Первое, с чего Ягами начал, очевидно, просмотр всех возможных архивов с новостями за ближайшие пару лет, но понять и выудить нужную информацию оказалось намного сложнее, чем думалось. Либо память подводит, либо так и есть, но в детстве при таком же занятии, но рядом с Эл, информация находилась быстрее и действительно нужная, хотя сам детектив никак с этим не помогал — просто рядом сидел, но этого хватало для Лайта с головой, а теперь все часы проходили без толку. Словно и не работал вовсе никогда. После нескольких кружек кофе и небольшой порции обеда, — есть подросток так и не научился, но иногда все же умудрялся это делать, — состоящего, правда, только из пюре, потому что нормальный и полноценный прием пищи Лайт не воспринимал, желание вообще что-либо искать пропало. К тому же теперь мозг в принципе не понимал, что конкретно, как и где искать, так как более масштабных поисков Ягами обычно не проводил. Доступы к полицейской базе и источникам Вамми, которыми пользовались только Эл с Ватари, были закрыты, хотя подросток продолжал наивно полагать, что после прямого предложения директора ему доступ все же откроют, но, видимо, слишком размечтался. Взлом полицейской базы данных не дал ничего от слова совсем, а лезть в государственные хранилища подросток побоялся, — если узнают о взломе полиция или приют, сильного скандала не произойдет, но на верхушки такие вещи не действуют. Проторчав несколько бессмысленных часов на различных форумах среди глупых школьников и школьниц, что чаще всего являлись искренними поклонниками Киры, Лайт смог узнать ту небольшую часть, что не показывалась на телевидение, и ту часть, что показывалась и рассказывалась везде, но которую Ягами активно игнорировал. Помимо уже известных факторов в сети начали гулять отрывки из удаленного выпуска программы, что крутилась по одному из самых популярных каналов Англии, где говорилось о настоящем методе убийства, о котором якобы поведал сам Кира через анонимно присланную кассету с записью искаженного голоса, включающем в себя потусторонние силы. Все казалось детским бредом, подросток, не скрывая смех и легкое отвращение к происходящему цирку, уже хотел было закрыть все эти дурацкие форумы, пока на одном из них не наткнулся на настоящую, явно не подделанную и даже относительно свежую запись удаленного эфира. В сети гуляли разные вариации записи, скриншоты и просто аудиодорожки полностью записанной программы, которые были выставлены в разные дни разными людьми и все, к большому сожалению Ягами, были явно настоящими. Но это не отменяло тот факт, что саму историю могли выдумать и прислать на канал, потому что поверить, конечно, можно во что угодно, но явно не в богов смерти, ведь так? Да и было очевидно, что это все дело рук глупого ребенка, что просто хотел внимания: во-первых, человек, у которого действительно есть особая власть и сила, не станет говорить о ней и тем более присылать на всеобщее обозрение, во-вторых, сама трактовка была странной, словно человек читал строго заготовленный текст, причем текст столетней давности, — объяснить сложно, но подросток даже начал верить в мистику и возможность жить вечно, потому что такую хуйню морозить это надо еще уметь, — ну а в-третьих, это просто нельзя было воспринимать за правду, так как изначально был известен правдивый и достаточно обычный для убийств метод перерезания горла. Ни мотивов, ни подозреваемых Лайт откопать не смог и, устало выдохнув, слез с подоконника и лег на кровать, сразу заворачиваясь в одеяло. В этот раз действительно постарался — комната была проморожена так сильно, что напоминала даже не холодильник, а скорее морозильник, только не обычный, а где-нибудь на производстве, такой конкретный массивный морозильник, где лед на стенках по толщине не уступает антарктическому. Уснуть никак не получалось, все вертелся и вертелся, и вроде даже объяснение есть в лице холода и перевозбудившегося за день бессмысленной работы мозга, но Ягами понимал, что дело далеко не в этом. Что-то скребло, колотило в груди, что-то очень большое и тревожное, да все никак успокоиться не могло. Казалось, еще чуть-чуть и страх взорвется мертвым фонтаном, как лава извергается из проснувшегося вулкана, но этот момент все никак не наступал, от чего становилось только в разы хуже. Лайт пытался докопаться до ощущений, до самого себя, но никак не выходило — чувство чего-то быстро наступавшего, кровавого и смертельно опасного возрастало с каждой пока еще прожитой секундой. В голове вдруг всплыла навязчивая мысль, что сейчас проходят последние минуты, секунды и часы, когда подросток может спокойно жить, дышать и в принципе существовать. Словно скоро это отнимут. В ту ночь Ягами так и не смог уснуть, боясь попросту не проснуться, хотя когда это вообще могло напугать подростка? Разве что порадовать.За 3 часа до.
Шесть часов утра встретили головной болью и сыплющимися проклятиями на самого себя. Лайт винил свой дрянной мозг в том, что теперь приходилось собираться на учебу, будучи ходячим мертвецом. Серьезно, не спать две ночи подряд и при этом чем-то заниматься, что затрачивает силы, казалось, физически просто невозможным (не включая, конечно, одного особо чокнутого детектива, что делал так на постоянной основе). После комы и серьезного нарушения мозга Лайт стал чаще впадать в некомфортные для физического состояния ситуации: несмотря на уверенность доктора Гро в ненарушенных когнитивных функциях, ненарушенном поведении и всего состояния в целом, подросток был не совсем уверен в этом из-за частых приступов паранойи, истерики и навязчивых мыслях. Вот и в этот раз из-за неизвестно откуда пришедшей тревоги и боязни за жизнь, хотя когда Лайт вообще боялся за собственную жизнь, уснуть так и не получилось. Открывая шторы, подросток нахмурился, вглядываясь в непривычно темное небо — в это время обычно начинало светать. Одеваясь, Лайт заметил свою медлительность и словно неуверенность в действиях. Привычно опрыскивая Даваллию из пульверизатора, ореховый взгляд уловил тремор рук, хотя его никогда не было. Выходя из комнаты и привычно закрывая дверь на замок, а затем поворачиваясь в сторону лестницы, Ягами почувствовал легкое головокружение и странное чувство на подсознании, словно мозг так и кричал "Убирайся отсюда поживее!". Да не только это чувство было странным, вообще все. Лайт словно в сломанную игру попал, хотя вроде багов не видно, да и вряд ли они есть, но подросток чувствовал, что что-то точно сегодня не так. Все было не так.За час до.
Привычно маневрируя среди бесконечных коридоров и лестничных пролетов, Лайт в почти мертвой тишине добирался до самого дальнего угла второго этажа второго корпуса. Северная его часть обычно никогда не была многолюдной, да и вышел Ягами слишком рано, но сейчас такое небольшое количество людей пугало до чертиков. Подросток и вышел (вылетел) из комнаты заранее ради того, чтобы побыть в толпе, хотя это последнее место, где он хотел бы быть, но самой толпы тут не оказалось. Спят еще, что ли? Лайт стоял, скрестив руки на груди и прижимаясь поясницей к подоконнику позади, нервно поглядывая из стороны в сторону. Вдали у лестницы постепенно собиралась толпа подростков, состоящая из пяти человек, по коридору туда-сюда ходила взволнованная предстоящим тестом одноклассница Ягами, из-за угла, что вел на лестницу, по которой можно спуститься и перейти в третий корпус, доносился сонный разговор двух парней, жалующихся друг другу о жизни в мире людском — видимо, кто-то так и не отошел от рождественской пьянки. Все было как обычно, привычно, не странно, но Ягами до самого конца чувствовал подвох.За 30 минут до.
Чуть меньше половины класса молча (сонно) слушали преподавателя физики. К этому времени небо окрасилось в серо-белое месиво, предвещая скорый снегопад. Привычно подперев голову рукой, Лайт смотрел в окно, осматривая непривычный взору вид: обычно все окна классов и общежития выходили на главный двор, парковку и вид на дорогу, виднеющуюся за черными массивными воротами; но малая часть кабинетов, включая физику, выходила окнами на задний двор. Внезапно в памяти появилось воспоминание о рождественской ночи, когда Мелло с подростком выбрались на балкон, смотря на этот же вид. Но только если тогда все воспринималось уютно, по-домашнему и безопасно, то сейчас Ягами не чувствовал ничего, кроме нарастающей паники.За 20 минут до.
Несмотря на один возраст и один класс, дети могли учиться в разное время в разных классах, поэтому отсутствие Ниа никак Ягами не тревожило — у парня сейчас литература. Но когда рядом за партой не оказалось раздражающей Селлеван, подросток напрягся. Их уроки не совпадали только по пятницам, в то время как сегодня был четверг, а значит сейчас, на этой гребаной физике, ребята должны были сидеть вместе. Неужели осталась спать? Лайт не мог сказать, что это заставило волноваться, но из-за длительной болтовни Саю, что обычно никогда не прекращалась, сейчас стало внезапно словно...пусто? С раздражающей и чуточку пугающей соседкой по парте в подобные моменты, когда психика Ягами давала сбой, становилось легче, а теперь, когда ее рядом не оказалось, становилось только хуже. Подросток не заметил, как начал вырисовывать разные узоры карандашом в тетради на полях, как нервно крутил ручку в руках, как бесшумно стучал ладонью по столу и ногой по полу, как стискивал руку в кулак каждый раз, стоило мыслям усилиться, а они сейчас были поистине громкие и бурные. В этот момент парень больше походил на беспокоящегося ученика из-за предстоящего теста, так сейчас почти все выглядели, но никто не знал настоящую причину беспокойства. Даже Ягами ее не знал. До этого спокойный тихий голос учителя сменился на восклицающий, когда мужчина средних лет громко хлопнул в ладоши, пугая тем самым добрую половину спящих учеников, и произнес: — А теперь, господа и дамы, обещанная контрольная!За 5 минут до.
Для Ягами работа оказалась легкой, но от этого радости не было совершенно никакой — теперь, написав все и сдав, приходилось сидеть в тишине, а это давило на голову в разы сильнее. Дети, что продолжали писать, нервно грызли карандаши и ручки, то откидывались на спинку стула, нервно поглядывая на часы и обратно на выданные листы с задачами, то наоборот, ссутулив спину, нависали над столом, вглядываясь в вопросы. Учитель пару раз проходил между рядами, но вскоре оставил это занятие и сел разбираться с бумагами за рабочий стол. И вроде как тишина, но сквозь нее прорываются мелкие шумы, вздохи, стуки карандашом о парту, шуршание листов, клацанье механической ручки, от чего подросток начинал раздражаться еще больше. В подобные приступы тревоги Лайт обычно закрывался в комнате и лежал в настоящей тишине, пробуя уснуть или на крайний случай слушал музыку. Порой даже сбегал в заброшенный музыкальный зал, потому что звуки музыки Ягами не раздражали, наоборот, даже успокаивали. Но сейчас казалось, что еще немного, всего пары секунд хватит, и Лайт точно сойдет с ума. Тихо встав со своего места, подросток подошел к учителю и, рассказав о недомогании, — даже не соврал, потому что правда ведь плохо, — быстро собрал свои вещи и ушел к «медсестре», когда на деле просто вылетел из кабинета, в надежде найти уголок, где можно открыть окно и подышать воздухом.За 2 минуты до.
Идти двадцать минут до своей комнаты не хотелось, да и ощущение было такое, что Ягами хватит всего на пару шагов, после чего он свалится бездыханным телом где-нибудь на лестнице. На другом конце коридора была лестница, где до урока собиралась та самая шумная толпа, ведущая в южную часть учебного корпуса. Решившись направиться именно туда, Лайт поудобнее накинул сумку на плечо, глубоко вздохнул, словно до этого и не дышал совсем, и направился к ближайшему окну.50 секунд.
Холодный зимний ветер приятно бил в лицо, успокаивая подростка. Тремор рук почти прекратился, дыхание нормализовалось, а паническое чувство страха притупилось.40 секунд.
Лайт был уверен, что еще пару таких посиделок у окна (или на окне, чего уж там), и подросток точно подхватит воспаление легких, но сейчас это волновало в последнюю очередь.30 секунд.
Птицы приятно щебетали, летая с ветки на ветку стоящих неподалеку голых деревьев. Позади подростка послышался дружный греющий душу хохот детей вместе с учителем. Кажется, из кабинета литературы. Лайт готов поспорить, что Ниа сейчас привычно сидел на первой парте где-нибудь в одном из средних рядов, перебирал белоснежные локоны и безэмоциональным взглядом пялился в учебник, улыбаясь краями губ так, чтобы никто не заметил, но Ягами хорошо знал этого мальчишку и знал о его любви к литературе. Никто не видел, как этот ребенок улыбается, Лайт тоже не видел, но был уверен в этом. На все сто.20 секунд.
Внезапно поднявшийся ветер начал слезить глаза, но окно подросток так и не закрыл, продолжая вглядываться в белоснежно-серые пейзажи. До того успокоился и задумался, что вздрогнул от резкого звука подъезжающей машины.10 секунд.
Уже не облокачиваясь на подоконник, Лайт выпрямился и протер мокрые глаза, пытаясь сфокусировать зрение на одной точке. Вглядевшись, подросток заметил автомобиль Ватари, что неуклюже и слишком резко остановился, едва не врезавшись в кованые ворота.9 секунд.
Что произошло? Лайт слишком хорошо знал директора и знал о его спокойном и профессиональном вождении даже в самых стрессовых и опасных ситуациях. Может, пьян?8 секунд.
Громкоговоритель, что находился рядом с Ягами, зашипел, после чего послышался обеспокоенный голос Роджера, призывающий всех как можно скорее направиться к главному выходу. "Да что за…"7 секунд.
Лайт впервые слышал, чтобы все громкоговорители приюта разом начали работать, потому что использовали их только в крайних случаях, когда нужно было позвать кого-то в кабинет директора, и то включали при этом не все. Из классов послышались встревоженные голоса, уши закладывало от громкого голоса Роджера, что доносился эхом из-за пустых коридоров, а тремор рук, как и паника, появились вновь.6 секунд.
Из всех коридоров доносились резкие удары дверей о стены, дети кучей повалили из кабинетов. Кто-то кричал, кто-то звал на помощь или пытался докричаться до друзей, что потерялись в толпе. Все бежали в разные стороны, учителя не могли справиться с потоком, кто-то падал из-за сносящей с ног толпы. Подобное было для всех впервые, никто даже не думал в образовательных целях обучать детей правильной эвакуации, ибо зачем вообще обучать подобному в таком безопасном месте, как Вамми?5 секунд.
Кто-то из более молодых учителей умудрился направить часть детей в сторону лестниц к главному входу, но проблема заключалась в том, что большая часть сирот разбежались в сторону других выходов, исходя из того, что до них было добираться быстрее. Из-за этого на лестницах образовывались пробки, кто-то падал, кого-то прижимали к стенам, от чего часть детей просто не могли сдвинуться, потому что, сделай они шаг, их бы снесло потоком. Учителей уже видно не было, видимо все прорывались дальше, желая вытащить малышей, что все еще оставались в закрытых классах.4 секунды.
Те дети, что умудрились выбраться, не давали выйти другим, так плотно забив собой этаж, что двери открыть просто не получалось. Лайт вжался в подоконник, боясь пошевелиться, ибо одно неверное движение, один толчок и подросток свалится вниз из открытого окна с четвертого этажа. Сердце колотилось так быстро, что заглушало крики сирот, раздаваясь в ушах. Паника и страх сковывали тело, не давали нормально дышать, из-за чего Ягами быстро начал задыхаться. К горлу поступила тошнота, живот скрутило так сильно, что стоять ровно уже не получалось. Неужели все это время подросток был прав? Неужели сейчас произойдет что-то такое, что разделит жизнь на до и после? Или это «что-то» просто сейчас отнимет жизнь?3…
Коридор начал пустеть. Лайт воспользовался ситуацией и быстро развернулся, намереваясь закрыть окно и побежать в сторону главного холла, на лестницу, куда почти никто не бежал, когда увидел выбегающего из машины Ватари и… — Не может быть…2…
Вслед за бегущим к воротам Ватари с заднего сиденья машины вылетел парень в белоснежной, как утренний снег, кофте, на которую вихрем рассыпались густые черные волосы. Оба друг другу что-то кричали, Лайт не слышал, да и не смог бы услышать, но это было не важно, важно лишь то, что подросток точно сошел с ума.1…
Родные серые глаза метались от окна к окну, когда встретились с пропитанными страхом ореховыми. Парень сорвался с места, обгоняя Ватари, когда… Три громких взрыва оглушили приют в восемь утра. Крики детей заглушали звуки падающих потолков, выбивающихся окон, летящей на пол мебели и падающих обломков стен на землю, покрытую снегом. Лайта отбросило взрывной волной в сторону лестницы, заваливая сверху выбитыми стеклами. Рядом падали и кричали сироты, слышались крики о помощи и бьющиеся об остатки кафеля массивные цветочные горшки. Со стороны лестницы, соединяющей второй корпус с первым, потянуло едким запахом гари. В противоположном конце коридора начал обваливаться потолок, пробивая собой частично пол и падая на третий этаж. Кто-то с другого конца этажа, что был почти не поврежден, пронесся мимо Ягами вниз, наступая на его руку, что лежала на ступеньке, но подросток даже не понял этого — лишь услышал душераздирающий крик и отдаляющийся топот. Подросток попытался встать, но сил на это просто не нашлось. При падении Лайт сильно ударился о ступень головой, а громкий взрыв вызвал контузию, из-за чего парень слышал все очень притупленно, даже не осознавая до конца, что именно он слышит. Из-за болевого шока было невозможно узнать наличие травм, мозг отключался, в глазах темнело, двоилось и расплывалось. Вдалеке, по мнению отключавшегося сознания, со стороны третьего корпуса послышался еще один взрыв на первом этаже. Дышать к этому моменту почти не получалось: ядовитый дым заполонял все ближайшие лестничные пролеты, вызывал удушье и желание отползти пару метров хотя бы в сторону ближайшего класса или разбитого окна, дабы вздохнуть воздух, но стоило подростку сделать одно малейшие движение и попытку подняться, как руки обессилено падали на усыпанный стеклом кафель. Через пару секунд прогремел еще один взрыв, что был намного ближе, нежели предыдущий. Лестницу, ведущую вниз на третий этаж ко второму переходу в первых корпус, и сам переход завалило. Тот, кому удавалось встать, пытались поднять остальных, но многие были давно мертвы от взрыва или столкновения с толпой, что просто давила насмерть. Подростка, что больше не двигался и не подавал признаков жизни, даже не стали пытаться перевернуть лицом к потолку и проверить дыхание, просто пробегали мимо, пытаясь пробраться через завалы. Кто-то даже попытался отодвинуть его в сторону, чтобы была возможность пройти спокойно, не перешагивая или случайно наступая на его руку или тело, лежащее у начала лестницы, но быстро бросили эту затею — сил попросту не осталось. В ушах застыли приглушенные, словно под водой, крики, в глазах пелена, ноги не двигаются — их придавило слетевшей с петель дверью одного из классов после последнего взрыва, под головой натекала кровавая лужа, некогда белоснежная рубашка теперь стала грязной и порванной в нескольких местах, где-то можно было найти пятна крови от осколков, что засыпали спину и плечи, ладони все в царапинах от попыток встать, упираясь на усыпанный осколками пол. Подросток не понимал, но то и дело отключался, теряя сознание на несколько секунд, а то и минут. Реальность воспринимать не получалось, Ягами вообще перестал понимать такое явление, как реальность. Мыслей "Нужно выбираться" или "Срочно вставай или тебя точно чем-нибудь завалит насовсем!" не было. Голова резко опустела, инстинкт самосохранения не работал, а ослабший организм после комы даже не пытался как-то среагировать, принимая выбор в пользу приближающейся смерти. К моменту, когда кто-то начал подниматься к подростку, прошло порядка десяти минут, что ощущались как пару секунд. Парень с трудом поднялся по заваленной трупами, осколками и мусором лестнице, сдвинул с ног дверь, перевернул и, продолжая что-то говорить, чего подросток не мог услышать и понять, осмотрел на наличие серьезных ран и признаков жизни. Отключающийся мозг слабо уловил момент, когда Ягами осторожно подняли на руки, спустили с четвертого этажа и спустя несколько минут вывели на свежий воздух. Эти «несколько минут» для мозга длились так же, как и те десять — пару секунд, когда на деле парень с подростком на руках двадцать минут пробирался по завалам, стараясь ни на кого не наступить и не упасть самому, потому что видимость была ужасная: повсюду поднявшийся от разрушенных стен и пола дым, а на лестничных пролетах глаза выедал страшный дым из-за пожара, что развился на кухне в первом корпусе. Пару раз приходилось останавливаться, складывать подростка на пол к стене и помогать подняться другим, что были зачастую младше. Спасатели, уже прибывшие на место вместе с саперами и пожарными уже бегали по этажам, занимаясь своими делами. На протяжении всех четырех этажей, что разделяли подростка от спасения, парню приходилось тратить последние силы и время на то, чтобы помочь спасателям, передавая из рук в руки детей, вытаскивающих из-под обломков. Лайт же постоянно отключался и не успевал уловить момент, когда его вновь брали на руки, слишком спокойным и мягким голосом что-то говорили на ухо и слегка подбрасывали на руках, когда тело начинало заваливаться и норовило упасть. Когда в нос ударил чистый зимний воздух, а тело охватил ледяной холод, Ягами немного пришел в себя, но этого было недостаточно, чтобы полностью осознать происходящее. Голоса все еще были нечеткими и притупленными, но подросток хорошо уловил момент, когда его прижали сильнее к груди, а барабанные перепонки разрезал громкий, требовательный и почти четкий голос где-то на пару сантиметров выше, что с кем-то спорил и явно не хотел отдавать Ягами. Рядом слышались сирены пожарных машин и скорой помощи, хруст снега от быстро ходящего в разные части приюта персонала, звук загружающихся каталок в машины и споры врачей, видимо, на тему подростка, потому что слышались они так же близко, как и голос держащего его спасителя. — Я уже осмотрел его и моих медицинских знаний достаточно, чтобы понять, что в данный момент в больницу ему не надо! — Лайт не мог понять, чей это голос, но от него становилось настолько спокойно и безопасно, что сознание, больше не чувствуя опасности, начало отключаться вновь. — Он поедет со мной, у меня есть хорошие врачи, не переживайте. Займитесь лучше теми, кому ваша помощь действительно нужна. Отойдя на пару метров и что-то крикнув уже другому человеку с просьбой открыть дверь, парень осторожно сел в машину, забрал свое пальто, передвинулся к другой двери, чтобы была возможность положить подростка, и осторожно уложил Ягами на задних сиденьях, положив его голову себе на колени и укрыв все тело своим пальто. Тем самым, что отказался носить Ягами после смерти детектива. — Ватари, отвези нас домой, а затем можешь возвращаться сюда, — Эл обеспокоенно всматривался в отключившегося подростка, мягко поглаживая ту часть волос, что не была залита кровью. Пришлось сильно постараться, чтобы уложить Ягами не на рану, потому что из-за обилия алой жидкости понять, где именно она находится, было сложно. — Все будет хорошо, Лайт. Все будет хорошо… Вскоре машина заполнилась разговором двух людей, отдававшемся в голове смутной пеленой. Две ночи без сна и несколько часов ада наконец позволили подростку крепко уснуть на чужих коленях. Нос упирался в чужую руку, что придерживала сзади голову, пальцы собственной левой руки неосознанно слабо сжимали свободную ткань на боку, что ощущалась так же, как и много-много лет назад. Сон наполнялся родным запахом карамели и клубники. Сейчас Лайт не способен думать и осознавать, он просто отдается в чужие руки, на подсознании понимая, что они родные.