Мы все когда-нибудь погаснем, как и свет

Героизм по команде, бессмысленная жестокость и омерзительная бессмысленность, называющаяся патриотизмом — как сильно я ненавижу все это, какой низкой и подлой является война.

      Утомлённый переизбытком впечатлений за прошедшие сутки и бессонной ночью организм требовал отдыха как морального, так и физического. Лукас покачнулся назад, опираясь спиной о стену, и сам не заметил, как погрузился в глубокий сон. Золотистые кудри мягко падали на щёки, обрамляя болезненно бледное личико. Ребёнок беспокойно метался во сне, бормоча что-то неразборчивое. Веки же, подобно крыльям бабочки, судорожно трепетали, как будто пытаясь распахнуться, стряхнуть кошмарное видение — но не могли. С течением времени яркое полуденное солнце усиленно принялось пробиваться сквозь тяжёлые шторы окна. Тусклое небо, очищенное дождями, таяло, пропуская последние лучи утомлённого осеннего солнца. Свет мягко пропитывал теплом подставленную к стеклу макушку, даря комфорт и умиротворение.       Когда Лукас проснулся, первое посетившее его чувство было облегчение от расслабленного разговора с родными, которым он, посмеиваясь, рассказывал о возмутительно долгом сне, сумевшем встревожить до глубины души. С этим настроением он перевел полусонный взгляд на старое пианино. Какое-то время сновидение и реальность накладывались друг на друга, а потом следы сна пропали насовсем. Закрыв глаза ладонями, светловолосый старался удержать столь желаемую картину, но та лишь блекла и вскоре истаяла, заставляя столкнуться с нелепой реальностью.       Резко вскинувшись, Лукас взъерошил волосы, потерянно размышляя, что же предпринять в сложившейся ситуации. Проведя так мучительные минуты бездействия, Лука с кряхтением поднялся. Затёкшее и ноющее от боли тело намекнуло, что неплохо было бы размяться и осмотреть невольно приобретенную тушку на наличие ран. Закатав рукава, тот заметил россыпь ссадин и синяков опоясывающих вентральную сторону рук.       — Неужели это место так опасно? — Надо точно узнать, какая угроза ему может грозить. Это не были следы побоев. Создавалось впечатление, будто ребенок полз, совершенно не обращая внимания на острые предметы, оставившие за собой рваные метки, обвивающие змеей изувеченные руки. Раскатывая рукава обратно, приглядевшись, парень отметил, что те на локтях совсем обтерлись, а разошедшиеся по швам места показывали, что вскоре ему грозит остаться без защиты от холода.       Сжав от досады ладошки, Лука перевёл потемневшие глаза на деревянный стол. На том стоял потерявший блеск латунный подсвечник и в хаосе раскиданные бумаги. Приблизившись, Лука воодушевленно схватил газету, собираясь выяснить, куда же его закинуло. Как только глаза зацепились за текст, радостная улыбка застыла на губах и тут же сменилась на растерянное выражение.       — … Lietuvis šiaurės vakarų telegrafas…Oasa Triumf… fašistai? — ошарашено прочитав заголовки, Лукас бегло пробежался по напечатанному.       — Это ещё что за язык? Лишь немногие характерные буквы напоминают немецкий, но это даже близко не он, — перебирая в памяти всевозможные алфавиты, которые когда-либо видел, он поджал губы от досады и неуверенно протянул. — Может… один из славянских или балтийских языков? Ха-ах, до чего длинный список кандидатов…       Разочаровано вздохнув, Лукас начал тщательно перечитывать газету, скрупулёзно подбирая к каждому слову отдаленно похожие аналоги из других языков в надежде понять смысл прочитанного. Приняв сей факт и необходимость в переводе, парень с благодарностью вспомнил почившую бабушку, настоявшую на изучении русского наравне с немецким и английским, несмотря на то, какой головной болью это обернулось для ребёнка.       «Как же так, нельзя забывать свои корни», — причитала бабуля, убеждая сына, что ребёнка с детства нужно приучать и к русскому языку.       Как результат Лука к пяти годам продолжал агукать, когда дети в его возрасте уже давно что-то лепетали. Его, правда, после прорвало невразумительной мешаниной языков, да так что не заткнуть. Впрочем, родители обрадовались за дитя. А он сейчас радуется за себя, что отсеченный от каких либо источников информации имеет шанс угадать значение не одного слова, а может, даже пяти!       Напряжённо вчитываясь, Лукас тщетно силился понять смысл написанного.       — Как же трудно! Так, фашисты одна штука… телеграф — два. Чёрт, все равно ничего не ясно, — поняв, что он ничего не понял, парень смял газету и кинул на стол, где бумага с шуршанием свернулась в трубку. Расстроившись, Лука закрыл уставшие глаза. Раз фашисты, значит он попал в прошлое ближе ко Второй Мировой Войне, ну, не про Муссолини же они пишут право слово… Хотя почему бы и нет? Нет, не усложняй себе жизнь кучей теорий. Немцы. Слишком пустынно на улице: людей или совсем нет, или те сидят словно мыши, не рискуя лишний раз высовываться. Возможно, сейчас идет война или даже послевоенный период. Но за всё это время он не заметил здесь ни одного патруля. Опять эта неопределенность… Пора уже что-то предпринять. Нельзя бесконечно убегать и прятаться.       — Хлоп! — Лукас резко распахнул глаза и также резко повернулся на звук неожиданно хлопнувшей двери. Внезапный шум заставил испуганно встрепенуться: кто-то вошёл в комнату. Посмотрев на незваного гостя, сглотнув вставший ком в горле, парень подумал, что, впрочем, он не против был бы прятаться и дальше. Один.       Вскоре солдат заметил его, и на мгновение они замерли, уставившись друг на друга, пытаясь решить — что дальше. Мужчина внезапно развернулся, тихонько прикрывая двери и буквально в два шага преодолевая разделяющее их расстояние, потянулся к нему. Видя, что руки незнакомца протягиваются к нему, Лукас машинально отпрянул в сторону и тут же негромко вскрикнул — солдат крепко схватил его за плечи и до боли сжал, не давая вырваться. Замерев под острым взглядом офицера, он сглотнул. Сердце бухнулось куда-то вниз. По телу пробежалась волна страха в компании с мурашками. Это конец.       Оказавшись вблизи, Август внимательно осматривал маленького арийца. Солдат видел перед собою ребёнка не более девяти лет отроду, с бледным худеньким личиком и огромными покрасневшими глазами — блестящими, как капли утренней росы и с умным, не по возрасту даже, взглядом. Мальчик напряженно рассматривал мужчину в ответ. В комнате стояла оглушающая тишина, давящая на перепонки. Со вздохом, он опустился на колено, чтобы меньше пугать ребёнка, и деловым тоном спросил:       — Где твои родители? — Офицер нарушил тишину и после минуты молчания добавил на немецком: — Ты понимаешь меня? Почему вы здесь?       — Д-да, сэр! — Поспешно подтверждая, Лукас поморщился от непривычно высокого голоса, сорвавшегося на фальцет. — Я… не помню, когда я очнулся, здесь никого уже не было. — Откуда же ему было помнить? Мужчина похоже не собирался причинять ему вреда. Потому что он в теле ребёнка? Потрясающая удача. Отмахнувшись от размышлений, Лука перевёл сосредоточенный взгляд на незнакомца. Нужно ориентироваться на том, что происходит сейчас.       — Как тебя зовут? Говоришь на немецком… твои родители немцы? — продолжал допытываться русоволосый солдат.       — Лукас Нельсон, моя мать урождённая немка, — под строгим глазом хотелось без задней мысли вытянуться в струнку и даром, что он никогда не служил.       — А отец? — не давая увильнуть, хмуро уточнил мужчина.       — Русский, — не смея опустить глаз, машинально ответил Лука тихим голосом. Что толку врать? Всё равно где-то вырвется, проговорится.       — Хорошо, — сухо молвил тот, вглядываясь в лицо Лукаса. — Знаешь, как найти родных? Тебе есть куда идти?       Увидев, как ребёнок лишь растеряно покачал головой, Август мягко похлопал того в утешительном жесте по спине, поднимаясь. Похоже на одного сироту в этом мире стало больше. Обдумывая сложившуюся ситуацию, мужчина принялся нетерпеливо шагать по комнате, задумчиво хмуря брови. Мальчика нужно отправить в приют как можно быстрее, самому оставаться здесь слишком опасно. Он-то его не тронет — ещё не опустился настолько низко, чего нельзя сказать о других дезертирах и шастающих везде вооружённых мародерах. С отвращением вспоминая о слухах с выкраденными детьми для мяса, Август, снедаемый угрызениями совести, не позволил бы себе бросить Нельсона на произвол судьбы без каких-либо наставлений. Вспомнив оставшихся жену и дочурку на родине, солдат стиснул зубы. Если с ребёнком что-нибудь недоброе случится, то для него это станет несмываемым позором. Принимая решение, каким путем отправить сироту, Август почувствовал, что его кто-то легонько тянет за рукав.       — Прошу вас, объясните мне, где мы находимся? — Взмолился Лукас и, не выдержав затянувшейся паузы, добавил: — Я плохо помню последние события… вы можете мне помочь?       — Утена, Литва. Мы относительно близко к границе расположения войск Радянського Союза. Я собирался отвести тебя в приют, но слишком высок шанс встретить патрулирующих солдат. Поэтому проведу через лес, а дальше ты и сам справишься. Кажется, местные решили сделать из покинутого замка приют. Пошли, вечереет, — спокойным голосом отчеканил Август и, взяв маленькую ладошку мозолистой рукой, двинулся к выходу. Несмотря на то, что униформа была скрыта под коричневым плащом, в нём явственно чувствовалась военная выправка.       — С-спасибо, — запинаясь поблагодарил парень. Окончательно успокоившись спустя пятнадцать минут быстрой ходьбы, Лукас спросил. — Вы немец?       Август кинул на него нечитаемый взгляд и, покраснев от гнева и возмущения, крепче сжал ладонь и приглушенным голосом ответил: «Да, к сожалению, я немец. Я хорошо знаю, что творится везде, и мне стыдно за мой народ».       Будто сам от себя не ожидая такого, он смущённо замолчал, чтобы вскоре продолжить:       — Ослеплённые великой целью, мы пошли в армию, чтобы вскоре разочароваться в ней. Если бы только те, кто сидя на диване отдают приказы, видели бы то море крови, раз за разом смотрели бы стеклянные глаза умерших… возможно, войн бы и вовсе не было, — сглотнув, офицер сдавленно с нескрываемой горечью в голосе продолжил: — Солдатом надо быть во имя отчизны или из любви к делу, за которое идешь в бой. Без цели служить сегодня здесь, а завтра там — значит быть подручным мясника, не более.       — Поэтому вы дезертировали? — не ожидая подобного рода откровений, Лукас тихонько задал вопрос.       — Война, Нельсон, — ужасная гадость, а разруха, что останется после неё, будет не лучше. Новости с фронта быстро передаются, все знают, к чему идет. Наверняка, вскоре вместо евреев, немцев начнут загонять в лагеря военнопленных, где тех расстреляют, признав виновными.       — Но разве вы не хороший человек?.. вы же не выбирали… не хотели всего этого, — жалобно протянул ребёнок, смотря прямо, ища подтверждения. Соприкоснувшись с человеком, с его переживаниями и болью, Лукас не хотел допускать мысль, что идущего рядом живого мужчины вскоре может не стать. Вспоминая историю войны, он осознавал, насколько иногда малы бывают шансы. На ней не бывает ни правых, ни виноватых. А хорошие и плохие есть с обеих сторон. Только хороших обычно убивают первыми, будь то отказ открыть огонь или в тайне принести еду умирающему от голода еврею. Дезертирство жестоко наказывалось.       А Август… Август просто промолчал, потрепав невинного ребёнка по мягким вьющимся волосам. До чего простой вопрос, но на который столь тяжело ответить. Дойдя до леса, они продолжили молча пробираться сквозь колючие кусты, проходя мимо крапивы и ежевики, наслаждаясь столь редкой атмосферой спокойствия этих дней. Мужчина поднял голову, — сквозь высокие деревья проглядывалось темнеющее небо — нужно поспешить. Обведя глазами лес и не найдя ничего подозрительного, солдат обратил внимание на шагающего рядом ребёнка. Мальчик то и дело спотыкался об корни и ветки деревьев, стараясь поспеть за взрослым, но ни разу не пожаловавшись, молча продолжая перебирать коротенькими ножками. Коря себя за невнимательность, Август остановился.       Не ожидавший столь резкой остановки Лука по инерции прошёл несколько шагов вперёд и пискнул от неожиданности, когда его сзади подняли на руки и притянули к груди. На праведно возмущенный взгляд, мужчина улыбнулся уголками губ, кинув простое:       — Так быстрее, — Луке оставалось лишь обхватить того за шею, вдыхая запах трав и пороха, стараясь не думать о том, что его как малого ребёнка несут на руках. Немного погодя, Лука расслабился, найдя такое положение дел вполне комфортным, и принялся наблюдать за лесом. Наступал вечер, последние лучи солнца терялись в кронах деревьев, мягко обволакивая, будто покрывая золотом осенний лес. Должно быть сейчас октябрь, проскочила мысль. Внезапно хриплый голос отвлек от созерцания игры света.       — А ты считаешь меня хорошим человеком? — Надрывным шёпотом солдат спросил в ответ на поставленный прежде вопрос Нельсона. Не ожидавший такой подставы Лукас судорожно принялся соображать, что же на это ответить, чтобы не соврать и не вызвать желание пристрелить на месте. Вовремя вспомнив, что он в теле ребёнка и от него не ждут глубокомысленного ответа, Лука обнял офицера покрепче и с искренностью в голосе протянул:       — Для меня вы хороший, а ещё порядочный, — на секунду остановившись, добавил с присущей детям непосредственностью: — а ещё мама говорила, что все люди по своей природе не плохие.       Что за чушь он несёт? Чувствуя, что у него покраснели уши, Лука мысленно обругал себя за полное отсутствие социальных навыков и замолчал, ожидая, что скажет Август. А тот лишь насмешливо хмыкнул и опять потрепал по макушке, заставляя покраснеть пуще прежнего.       — Мы пришли, — спокойно оповестил мужчина, спустив на землю испытывающего неловкость ребёнка. — Дальше ты пойдешь сам, возможно, тебе встретится кто-то из советских военных. Они должны отвести тебя в приют. Ты только не пугайся и говори на русском, ни слова на немецком. Хорошо?       Встретившись с серьёзными глазами солдата, Лукасу оставалось лишь молча кивнуть.       Вздохнув, мужчина распахнул полы широкого плаща, демонстрируя немецкую форму, и принялся рыться во внутренних карманах нагрудника. Нащупав искомое, он достал старинные карманные часы и раскрыл их. Блеснула золотая цепь, и Август, опустившись на колено, протянул их мальчику. Стрелки показывали три четверти седьмого, а в внутри оказался какой-то огрызок бумаги.       — Держи, меня зовут Август Ноак. Видишь, здесь выгравировано? — со щелчком закрыв крышку, мужчина перевернул и указал на нижнюю сторону часов растерявшемуся ребёнку. — Если вдруг твои родные не найдут тебя в течении пяти лет и тебе нужна будет какая-либо помощь, поезжай ко мне домой. Если меня не станет — покажешь часы моей жене, она поймет. А теперь иди, ты должен успеть до ночи.       Легонько подтолкнув осоловело моргавшего ребенка в спину, Август выпрямился и, резко развернувшись на каблуках, зашагал обратно в лес, уходя не оборачиваясь. Лукасу оставалось лишь беспомощно смотреть вслед поспешно отдаляющемуся мужчине. А уходить по-английски было обязательно? От привалившего счастья он даже слово вставить не смог. Смотря в след удаляющейся фигуре Ноака, Лукас углядел, как мужчина оглянулся. Не теряя времени, Лука тут же радостно принялся махать рукой, не рискуя что-либо кричать, пока тот не скрылся между деревьями.       С облегченным вздохом Лукас зарылся рукой в волосы, легко массируя голову, и принялся оглядываться. Пройдя лес по неровным тропинкам, они, оказывается, вышли на полянку, где была лишь высохшая трава. В двадцати минутах, если он правильно оценивает, виднелся город, укутанный лёгким туманом. Уже порядком утомлённый парень лишь хотел бухнуться в кровать и проспать всю оставшуюся войну с её последствиями, проснувшись в уже привычном ему мире. Чудесный день. Ничего не скажешь. Горестно вздохнув, Лукас побрел в сторону города.       — Ещё немного, — прошептал попаданец.