Мы все когда-нибудь погаснем, как и свет

Когда некуда идти, Ты невольно выбираешь Путь единственный из всех, На котором умираешь. Но до этого живешь, Так как не жил ни секунды, Так как должен был себе, Как другим был должен денег.

      Лукас обожал в зимние дни ходить по высоким сугробам, вдыхать острый морозный воздух, любоваться мелким сверканием белоснежного мягкого снега. Любил! Так же, как вечерами играть на пианино под аккомпанемент барабанного стука дождя по крышам, засыпать под шум падающих капель, размышляя о планах, будущей жизни. Однако было одно, но веское «НО!». Всеми благами природы он с радостью наслаждался, только если пребывал в тепле и уюте, а не в приютских лохмотьях и расходящемся по швам плаще, увы, но не слишком надёжная защита от мороза. Особенно если кому-то в не столь просвещённую голову придет мысль сделать из него снежного ангела, не спрашивая согласия.       — Полагаю, я должен его поблагодарить в следующий раз, что не сделал из меня снеговика, — шипел себе под нос полностью продрогший ребёнок, спешным шагом направляясь в общую спальню. Всё, чего сейчас желал Лукас, — скинуть с себя уже порядком намокшие от таящего снега вещи и нырнуть под кусачее, но от того не менее тёплое одеяло. Остановившись перед деревянной дверью, никак не получалось повернуть металлическую нобсет — круглая ручка упрямо не поддавалась дрожащим от холода и нетерпения рукам. Наконец тихонько открыв дверь и впустив холодный воздух, Нельсон быстро прошёл мимо, не поднимая взгляд на соседей. Не вслушиваясь, что там сзади щебечет группка детей, Лука, подойдя к своей койке, снял пальто и принялся отряхивать то от остатков снега.       — Смотри-смотри! Он собирается дать нам сладости! — улыбнувшись от заливистого смеха, Лукас, держа потрёпанное пальто перед собой, быстрым движением рук переместил часы под детдомовскую форму. Разгладив складки и оглядев себя, Нельсон удовлетворенно кивнул самому себе. Обернувшись через плечо, Лука окинул взглядом собравшихся в помещении, с удивлением замечая того немого мальчика всего лишь через три койки от его в окружении детей пяти-десяти лет. Те что-то активно лепетали, время от времени тихонько хихикая, и принимали конфеты из рук почти незаметно улыбающегося кареглазого.        Молча удивляясь щедрости и доброте ребёнка, ведь дети обычно те ещё сладкоежки, да и не то чтобы детдомовцев часто баловали сладостями, Лукас умостился на кровати. Уже собираясь лечь, чтобы согреться, он случайно встретился взглядом с сиротой. Слегка качнув головой в приветствии, Лука обернулся, накрываясь одеялом. Всё потом. Впрочем, со стороны всё ещё было слышно детей. Прислушиваясь к разговору группки на литовском, Нельсон постарался вникнуть в суть. Что ж прогресс на лицо. От «я вас не понимать от слова совсем», он перешел к стадии «бла-бла-бла-знакомое слово-бла-бла-бла-бла-бла-бла». Порой расшифровать, о чём шла речь было невозможно. К счастью, из-за влияния русского, было множество слов, которые понятны без труда: автобусас, паркас, телефонас, спайдерменас, зомбис. Понимание хоть чего-то уже помогало морально. Не хотелось бы стать глухонемым, при этом не имея никаких физических отклонений. Стоп. Не так. Он вообще не хотел иметь каких-либо отклонений. К счастью, гемофилия в прошлом.       Лёжа на боку, Лукас принялся всматриваться в уголок неба в затейливо замёрзшем тусклом окне. Зима разрисовала стёкла искусными и красивыми узорами. Грусть и дрёма овладевали им, ведь всё это заставляло вспоминать уютные вечера прошлого, и он понимал, что этому времени не вернуться. Взамен лишь принеся чувство угнетения от невозможности пропустить мимо себя эти часы уныния. Недовольно хмыкнув, Нельсон повернулся на другой бок, и, натянув на голову одеяло, попытался заснуть. Свернувшись калачиком и подложив под щёчки ладошки, Лука почувствовал, как, постепенно одолеваемый усталостью, провалился в крепкий сон.       Какие-то неясные образы зарождались в его воображении. Вот он бродит по незнакомым улицам, пустым, как будто выметенным какой-то чумой. Споткнувшись обо что-то нестерпимо мягкое, податливое и всё-таки неподвижное, Лукас как в замедленной съёмке нагнулся и заторможенно осознал, что видит труп. Его труп. Точнее первоначальное тело. Оно лежало на спине с неестественно искривлёнными конечностями в огромной луже крови. Будто покрытый пеленой безразличия Нельсон заворожёно подошёл ближе, приглядываясь. Глаза были перевязаны белой атласной лентой, а в груди вместо сердца росли цветы. Незабудки. Нельзя с полной уверенностью сказать, что Незабудки — его любимые цветы, но порой, гуляя и замечая эти милые, нежные голубые цветы, сердце сладко замирало в чувстве тихой радости. Символ памяти и верности.       Есть поверье, что эти цветы небесной окраски рассеивают по земле ангелы, чтобы напомнить людям о высшем. Цветок этот создан для того, чтобы люди не забывали своё прошлое, своих близких и свою Родину. Опустившись на колени, Лукас издал нервный смешок. Если это дело рук кого-то из высших посланников, то только ангелов смерти и тьмы. Картина того, как хрупкие цветы — символы спасения от всего, что может испортить или причинить боль, прорастали из его груди, лишь наводила жуть. И зачем, чёрт возьми, было выкапывать сердце? Почему-то именно это больше вызывало возмущение. Впрочем, переведя взгляд на венок из Незабудок, похоже он обязан поблагодарить исполнителя, что тот, несмотря на свои вкусы, не забрал и его мозг. Опершись руками о землю, чтобы поближе разглядеть прошлого себя, Лукас почувствовал, как они хлюпнули. Опустив взгляд, Нельсон ожидаемо увидел руки, полные крови. Опять. Чёрт. Сердце бешено заколотилось в груди…       — А-А-Ах! — вскочив от крика, Лукас схватился за сердце, загнано дыша. Через всё тело как будто прошла раскалённая волна, лицо и спина покрылись холодным потом. Побледнев, он только и мог, что большими глотками хапать воздух, загнанно оглядываясь. Кричал не он. В комнате было темно хоть глаз выколи. Только одна серебристая полоса лунного света падала наискосок на причудливый танец теней и пыли. Уже решив, что ему почудилось, Лукас услышал слева ещё один крик.       — Мика! Мика! — резко соскользнув с кровати, Лука пошёл, ориентируясь на голос. Не до конца понимая, почему на этот раз он не проигнорировал, ведь кошмары мучили многих, особенно новеньких, и порой поэтому заснуть было невозможно. Возможно, потому что секунду назад ощутивший на себе все прелести дурного сна, он не хотел оставаться сам и оставлять другого ребёнка в компании кошмаров. А может, хотел так поблагодарить за то, что неизвестный своим криком вырвал его из больной фантазии мозга. Правду говорят, воображение — злейший враг!       Стараясь не споткнуться об раскиданные то тут, то там вещи, Лука потихоньку продвигался. Наконец достигнув своей цели, он сумел опознать в мечущемся ребёнке немого мальчика, который оказывается не такой уж немой. Тот всё выкрикивал имя и протягивал руки, хапая лишь воздух, в его вое отчетливо слышался крик боли и тоски. Видя, что лёгким похлопыванием по плечу тут не помочь, Лукас нырнул между этих рук, наваливаясь всем телом и обнимая со всей силы своей тщедушной тушки. Не хватало ещё, чтобы его со всего размаху скинули с кровати.       — Тише-тише, это прошло. Всё обязательно наладится, ну же, тише, сейчас все воспитатели сбегутся на крики, нам тогда обоим не поздоровится, — тихонько приговаривая, Лукас обнял мальчика за спину, слегка поглаживая время от времени напряжённое тело.       Издав последний полувскрик-полувсхлип, Ганнибал, не до конца осознавая происходящее, перевёл затуманенный взгляд от гневных слез на светлую макушку. Смертельно бледное лицо дрогнуло и зрачки резко расширились. Сильнее прижав к себе маленькое тельце, он зарылся носом в волосы. Вдыхая нежный аромат морозной свежести сосны и нотки мёда, он постепенно успокаивался, затихая.       Почувствовав, что тело под ним перестало метаться, Нельсон облегченно подумал, что на этом его миссия заканчивается и пора идти спать. Медленно вытягивая руки со спины, Лукас хотел было приподняться, как его поймали, и сверху раздался тяжелый вздох, с надрывом. Резко притянув к себе, мальчик вдыхал умиротворяющий запах. Сжимая до боли, словно от этого зависела жизнь, что-то шепча в макушку.       — Эм…эй! Полегче, ты мне так рёбра сломаешь, — шипя от боли, Лукас постарался расцепить кольцо рук, но те, лишь немного ослабившись, намертво застыли на талии.       — Может-таки отпустишь? — не особенно надеясь на ответ, прошептал куда-то в плечо не немому мальчишке, но тот лежал неподвижно, не реагируя. Предприняв ещё одну заведомо провальную попытку, Нельсон расслабился. Похоже придётся смириться с временным ограничением своей свободы. И всё же сколько можно? Его дети, как игрушку, то и дело таскают, как захочется. Сначала Йонас, теперь этот, а он ведь уже давно взрослый. С негодованием запыхтев, Лукас пообещал себе начать тренироваться — маленькое тело не причина для безделья.       Когда он пришёл к этому печальному заключению, до него донеслось ровное дыхание спящего мальчика. Лукас ещё где-то четверть часа вслушивался в мерное, спокойное дыхание и беспокойные движения тех, кому не спалось. По инерции легонько поглаживая лежащего соседа, Лука удобнее умащиваясь, приник к чужой груди, засыпая под размеренный стук сердца рядом. Ничего, зато вместе теплее.