Мы все когда-нибудь погаснем, как и свет

Мало встать рано утром, надо ещё перестать спать.

      Задумчиво смотря на спящего нарушителя, Лектор ясно увидел, как прямая солнечная линия, вдруг расцветилась радугой, изломалась и вся расплылась в мелких, как Млечный Путь, звездочках на умиротворенном лице. Вьющиеся пряди золотых волос рассыпались по подушке, весело бликуя от лучей восходящего солнца.       Всё так же, как было описано на странницах трактата Гюйгенса «О свете» учителя Якова. Лектор видел связь прочитанного в книге со сверканием снега и с радужными преломлениями лучей в стеклах старых окон. Его завораживала возможность следовать за изящными рассуждениями Гюйгенса. Они были подобно чистоте зимы и простоте её линий, строению древесного листа, ясно видимого на его нижней стороне. Словно он с легким щелчком открыл шкатулку, а там — принцип, срабатывающий каждый раз: ожидаемое радостное волнение, которое Ганнибал испытывал с тех пор, как научился читать.       Но больше нет никого. Ни учителя Якова, ни его книги в кожаном переплёте. Она спокойно лежала в целостности и сохранности, не тронутая обстрелом, обрушившимся на семью и прислугу. Волк съел кожаный переплет и, посреди рассыпанных страниц трактата Гюйгенса «О свете», слизал со снега мозги учителя. Оставивши тела на волю тьмы и закрывшись в амбаре с Микой, Лектор в конце так и не смог уберечь ни покой умерших, ни дорогую сестру. Будь прокляты эти мародеры. Столь ненавистное событие протягивало свои иссиня-чёрные щупальца, с завидной регулярностью открывая двери в его дворце памяти ночью. Но в этот раз всё было немного по-другому. В груди всё ещё стояло что-то тёплое от недавнего счастливого конца сна. Однако контраст этого сна подчеркнул все значение потери, ошпаривая с ног до головы, поднимая новую волну гнева.       Перелётные птицы проносились тенью по прозрачным занавескам, снаружи доносился шум крыльев. Их появления ознаменовало скорое наступление весны, а с ней кроме весенней воды ключом закипит горячий энтузиазм воспитателей впрягать подопечных к работе на поле и не только. Вот так вскоре окончится их оседлый стиль жизни.       Нельсон слегка пошевелился. Золотые блики игриво защекотали ресницы, яркие краски замелькали в быстром калейдоскопе. Не до конца проснувшись, Лука смешливо сморщил носик от тёплых лучей, которые настойчиво хотели проникнуть сквозь пушистые ресницы к глазам. Слегка повернувши голову в надежде избежать солнечных лучей, он уткнулся в… нет, не подушку, а чьё-то плечо.       Недоумевая, Лукас открыл свои туманные глаза и ошеломлённо посмотрел на полунависшего над ним подростка. Тот, загородив собой пыльные столбы света, внимательно изучал его немигающим взглядом. Его лицо не выражало никаких эмоций, лишь печальная улыбка застыла на его губах в странном покое. Смутившись от столь близкого контакта, Лука предпринял попытку отодвинуться, но, не сумев удержаться на согнутых руках, плюхнулся обратно. Беспомощно вздохнув, он на несколько секунд опустил голову и потёр глаза, а затем, прищурившись, оглядел помещение. Все дети преспокойно спали на своих местах, впрочем неудивительно, в такую-то рань, сейчас должно быть где-то пять утра. Один Нельсон словно птенец залетел не в то гнездо, не в тот мир, не в то время. Когда он снова поднял глаза на не проронившего ни слова соседа, Лукас обнаружил, что тот дальше смотрит на него, наблюдая за его действиями.       В воздухе повисла атмосфера неопределенности. Неловко теребя себя за попавшуюся под руку прядь, Нельсон нарушил тишину.       — Ты понимаешь английский? — памятуя прежнее столкновение, Лукас деловито уточнил и, получивши кивок, облегченно продолжил. — Мне вчера приснился дурной сон и благодаря твоему крику я проснулся, — не в состоянии столь долго поддерживать зрительный контакт, Лукас перевел взгляд на смятые простыни. — Тебя тоже мучил кошмар ночью, вот я подумал, что вместе спокойнее. Я не хотел тебе мешать.       Это всё, что получилось выдавить. На секунду опять подняв голову, Нельсон наткнулся на без следа волнений взгляд со смешинкой в бордовых глазах, которые словно смотрели на неразумного младенца. Внезапно Лукас стал немного робким, и очевидно же, что перед ним всего лишь ребенок! Как можно заставлять собеседника чувствовать себя глупо и неловко одним взглядом? Или это слишком буйное воображение сыграло с ним нехорошую, злую шутку. То, что оно именно буйное после вчерашнего сна он уже не сомневался. А что, собственно, ещё сказать одиннадцатилетнему мальчику с приобретённой немотой от шока или травмы, и нужно ли? Скорее всего, его сторонится большинство, а с атмосферой в приюте наверняка ещё задирают уязвимого ребёнка. По-человечески жалко. Не сумевши придумать какую-нибудь остроумную фразу, чтобы свернуть этот неловкий диалог-монолог, Лукас выпалил:       — Давно хотел тебе сказать, — ненадолго замолчавши, а потом взглянув на собеседника небесной лазурью перетекающую от эмоций в сине-зелёную морскую гладь, — давай дружить. Если честно, у меня совсем нет друзей, и от этого порой бывает очень тоскливо. — Неожиданно даже для себя закончил Лука, под конец смутившись. Ну, не оратор он! Молча слушать — вообще была его основная стратегия взаимодействия с людьми. К слову, кузен же говорил, что уже давно пора друзей завести, вот и будет друг. Теперь не поодиночке, а вдвоём будут молча сидеть. Двое, которые мимикрируют под немых. Идиллия. Наверное.       Неподдельно изумившись, Ганнибал долгое мгновение на него смотрел, словно пытаясь оценить его искренность. Склонив голову, замер, обдумывая, и затем, словно что-то для себя решив, кивнул. Дружбу с ним нужно заслужить, но пожалуй в этот раз можно сделать исключение. Переведя взгляд на непослушные пряди светлой макушки ребёнка, в глазах промелькнуло что-то почти напоминающее нежность. Сонный Лукас отдалённо напомнил ему Мику перед отправкой. Её ещё не потемневшие детские светлые волосы осыпали мячами надутые щёки. Она лениво смахивала мешающие волоски с лица пухлыми руками, забавно растопыривая пальчики, словно новорождённый ребёнок. Подавшись вперёд, Лектор попытался пригладить волосы новоиспечённого маленького «кандидата» на друга, приводя те в некое подобие порядка.       Обрадованный согласием и наверное энтузиазмом Лукас смущённо склонил голову, позволяя нежным рукам уложить волосы. Впрочем, после повторного покачивания кудрявая шевелюра опять образовала гнездо на минималках. Услышав тихий вздох и заметив полный укоризны взгляд, направленный на макушку, Лука невольно улыбнулся в ответ и, радостно похлопав в ладошки, окончательно перевёл внимание обладателя незабываемых глаз на себя.       — В таком случае, позвольте представиться ещё раз. Лукас Нельсон, девять лет от роду, — чопорно отчеканил Нельсон, положив руку на грудь и улыбнувшись самой доброжелательной улыбкой из доступных. — А как тебя зовут? Если не можешь говорить, тогда давай покажешь мне на буквах, и я попробую угадать?       Не дожидаясь какого-либо отклика, Лукас тут же ловко вытянул наружу карманные часы с ночной рубашки. Ласково погладив выгравированное в центре солнце на крышке, окружённое тремя пчёлками, Нельсон поманил мальчика поближе указывая на имена внизу часов. Тот слегка приподнял брови, но придвинулся. Что ж, как вскоре выяснилось, — это был заведомо дохлый номер. Ожидаемо, Август Ноак по счастливой случайности не состоял из всех нужных букв. Его безымянный друг старался донести до него очередную нужную составляющую то безмолвно выговаривая, то рисуя поверх его ладошки, время от времени стуча по часам в надежде, что у Лукаса появится нужная ассоциация. Но как бы гениально простая информация не была, до сонного мозга она никак не находила путь, а против собственного тела не попрешь — проверено. Что его в тот момент сподвигло такое ляпнуть, Лукас не сможет сказать даже под дулом пистолета. Окончательно утомившись за десять безрезультатных минут, Нельсон старался что-то сообразить, отыскать ещё что-нибудь — и не мог. Увидев, что подросток в очередной раз беспомощно стукнул по пчёлке, Лукас щёлкнул, лукаво улыбнувшись.       — Вот оно! У нас есть «Хан» плюс пчёлка, посему нарекаю тебя «Honey»*. У тебя удивительные глаза цвета тёмного мёда, поблескивающие так же, как и он иногда красным. Поэтому, Дорогой, побудешь пока так, а потом, когда сможешь заговорить, скажешь мне своё имя. Если не очень нравится, будет тебе стимул разговориться, — неспешно проговорив и специально растягивая новую кличку, Лукас обнял оторопевшего от такого поворота событий Ганнибала и, потянув за собой, серьёзно добавил: — А теперь спать. Предупреждаю. Будить только в крайнем случае, что-то мельче пожара не принимается.       Комната уже была достаточно светлой, но это не помешало Лукасу завернуться в чужое одеяло и, не обращая никакого внимания на соседа, моментально заснуть. Тот, милостиво позволяя утянуть себя, обхватил ладошку в ответ, лениво размышляя, куда приведет несколько глупое решение о дружбе. Впрочем, спешить некуда. Улыбнувшись своим мыслям, Ганнибал, напоследок посмотрев на мирно спящее личико, вскоре и сам уснул.