Мы все когда-нибудь погаснем, как и свет

Извините за опоздание, я заблудился на дороге под названием жизнь.

      Его правильное лицо было несколько обезображено — на щеке красовался синяк, а правый глаз наполовину заплыл синевой. Будто сговорившись, встречные ветки так и норовили влепиться именно в сомнительного победителя.       — Впервые вижу, как ты дерёшься, даже умудрился загнать в угол старшего паренька, бесспорно, это было круто, — встретившись взглядами, Лукас криво улыбнулся, продолжая на ходу аккуратно вытирать грязное лицо подростка платком. — А ещё очень глупо так рисковать. Что бы ты мог сделать, если остальные двое не побоялись бы драться в воде? А если бы тебе случайно выбили глаз? К тому же ещё мог получить дубинкой в придачу от прибежавшего воспитателя, еле выкрутился…       Сердито покачав головой, Нельсон поднял глаза к небу, насыщенному облаками, постепенно закрашивающимися в пастельные тона, с розово-золотистой полосочкой заката на горизонте. Тут даже нормальной медицинской помощи ведь не дадут. Проведя почти полгода вместе, он и помыслить не мог, что инициатором драки станет его тихий друг. Почему-то Лукас думал, что спокойный паренёк следовал давнему правилу: лучший способ победить в драке — избежать её. Когда оскорбления переходили все границы, а осадить хулиганов словами у Нельсона не получалось, он предпочитал использовать внешность послушного белокурого ангелочка и решать проблему чужими руками. Да и как не поверить и отказать хрупкому ребёнку с жалостливыми голубыми глазами и кукольно-фарфоровым личиком?       — Вот что значит красивая внешность и хорошо подвешенный язык. Главное не переборщить, а то загребая жар чужими руками, можно потом получить сполна, — тихонько хихикая от выражения вселенской несправедливости на лице хулиганов, Лукас под шумок утягивал немого, но отнюдь не глухого ребёнка. Как при таких паршивых условиях детская травма должна вылечиться? И до чего он докатился, взрослый человек же, а вместо того чтобы самосовершенствоваться, по всей видимости, работает на славу двуличного лиса. Тяжело вздохнув, Нельсон обернулся на послушно бредущего сзади друга. Встретившись с лукаво прищуренными, тёплыми смеющимися глазами, Лука приободрился. Впрочем, всё не так плохо, какая разница, что о нём думают чужие люди, с которыми, выйдя с приюта, он больше не планирует контактировать. Кто хочет, так и судит.       Хотя с детдомовским контингентом Лукас предпочитал держаться на расстоянии, но иногда отношение его друга не казалось реакцией обычного ребенка, на которого по смешной причине ополчился почти целый приют. Жить в доме, который твой и не твой вовсе. Порой теряя интерес от чтения попадавшихся им немногочисленных книг для детей и за неимением других занять, Лука рассматривал невыразительное лицо подростка. Лежать на коленях оказалось очень удобно, да и не зазорно — всё же не он был инициатором, тем более внешностью ещё ребёнок. Каждый раз, несмотря на недобрые взгляды, презрительные усмешки, язвительные слова в его адрес, лицо замкнутого мальчика не менялось ни на йоту, оставаясь спокойным, как гладь озера. Прекрасно понимая всё, подросток лишь невзначай смотрел на приютских, как на…диковинку. Тёмные карие глаза смотрели с насмешкой и пренебрежением. Казалось, он презирал окружающих за неподобающее поведение, но воспитание не позволяло ему показывать своё отношение и тратить эмоции попусту. И несмотря на некоторые сомнения, Лукас всё же всерьёз привязался к мальчишке, прикипел душой, как к члену семьи, — и по сему старался согреть его, как умел.       Поднявшись по скрипящей лестнице так никого и не встретив, Нельсон, не отпуская еле заметно дрожащую руку подростка, потянул того в комнату к своей койке. Мокрая, застуженная ветром рубашка пока больше холодила кожу, плотно облепляя худое тело мальчика. Спешно роясь в чужом сундучке, Лукас вытянул замену и, молча кинув подростку переодеться, пошёл к ванной комнате, примыкавшей к спальне. Хлопнув по выключателю, Лука едва слышно цокнул языком, совсем забыл, что в ванной уже пять дней как перегорела лампочка, а заменить на новую некому. Не спеша подойдя к вделанному в стену умывальнику и открыв кран с холодной водой, Нельсон, предварительно вынув клочок пожелтевшей бумаги, принялся охлаждать часы и платок. Поморозив и себе руки заодно около двух минут, Лукас решил вернуться в комнату. Подросток тщательно развешивал промокшую одежду на трубки спинки кровати. Тёмные волосы прилипли к щекам, вода всё ещё блестела на его бледном, почти не тронутом загаром теле, отдающем лёгкой синевой в затемнённой комнате.       — Сядь и не шевелись, пожалуйста, нужно что-то холодное приложить к твоему глазу, пока хуже не стало, — подойдя к мальчику, Лукас осторожно тронул наполовину заплывший глаз. — В принципе, могло быть хуже, хорошо, нужно будет немного так побыть. Чему это ты радуешься?       Грозно нахмурив брови насколько это было возможно с миловидным лицом, Лука похлопал по матрасу, жестом приглашая сесть рядом с ним. Обернув в ткань металл, Нельсон приложил кругляшку к глазу. Сделав ещё несколько таких заходов, они успели к ужину.       Сидя в большом зале старинного замка, лишенного былого убранства и теперь украшенного огромным портретом Сталина, Лукас судорожно старался размять задубевшие и покрасневшие от ледяной воды пальцы. Ему же играть после приёма пищи, а онемевшими руками многого не сделаешь. Хороших новостей с фронта становилось всё больше, ещё с января советские войска перешли в решительное наступление, и немцы поспешно отступали, сдавая позиции. Вот и директор был заметно навеселе. Почувствовав, как циркуляция возобновилась и пальцы стали достаточно подвижными, Нельсон расслабился. Озираясь, Лука заметил за другим столом Фёдора — мальчишка смотрел на него из-под насупленных бровей, угрюмо сверля взглядом. Шея у бедолаги была забинтована, а лицо исцарапано. На один из пальцев наложен лубок.       — Пора играть, — неожиданный хлопок заставил выпрямить спину. Лукас кивнул, но не повернул голову, зная, что младший воспитатель пошёл дальше.       Будет немного трудно, но выйти должно не наихудшим способом, всё же не в филармонии он сейчас играет. Всё ещё по пути разминая пальцы рук, Нельсон уселся за отполированный чёрный рояль. Для пробы сыграв несколько аккордов глиссандо, скользя по клавишам вверх и вниз, Лукас, слегка повернувшись, кивнул старшему воспитателю Петрову. На память играя торжественный гимн, его первую часть и необычайно громоздкую вторую, Нельсон хотел заткнуть уши, к сожалению, руки были заняты — он играл.       Сто мальчиков в детдомовской форме, закончивши ужин, стояли у своих мест за дощатыми столами, нестройным хором поя «Интернационал». Директор же медленно кивал головой в такт, слегка подвыпивший, усиленно дирижируя пением с помощью вилки. И вишенкой на торте оказались воспитатели, оба в галифе и сапогах, ходят между столами как коршуны, чтобы убедиться, что поют все. Ганнибал не поет.       Воспитатели остановились перед Лектором. Ганнибал зажал в ладони вилку.       — Слишком благородный, чтобы петь с нами, а, хозяйский сынок? — прогромыхал недавно назначенный старший воспитатель Петров под звуки «Интернационала». — Ты здесь уже не хозяйский сынок, такой же сирота бездомный, как все, и Богом клянусь, ты у меня запоешь!       Старший воспитатель размахнулся блокнотом и хлестнул Ганнибала по щеке. Лицо мальчика ничего не выражало. Но и петь он не стал. Из уголка рта у него вытекла струйка крови.       — Он же немой, — сделал попытку вступится младший воспитатель. — Битьем не поможешь.       Тут пение закончилось, и резкий голос старшего воспитателя явственно прозвучал в тишине. Догадываясь, к кому было это отнюдь не доброжелательное обращение, Лукас обернулся всем корпусом назад, резко двумя руками громко закрывая крышку рояля.       — Немой-то немой, а по ночам вопит во всю глотку, — проговорил мужчина и замахнулся свободной рукой. На этот раз подросток загородился от удара кулаком с зажатой в нём вилкой, острия вилки впились Петрову в костяшки пальцев. Со всей дури сам же насадившись, мужчина вскрикнул от боли. В том месте, где его острия впивались в кожу, ранки были глубокими и аккуратными. С усилием вынимая слегка изогнутую вилку, кожа ладони натягивалась и разрывалась, оставляя неровные края. Прижав раненную руку к груди, рассвирепевший воспитатель обежал вокруг стола, преследуя вскочившего мальчика.       — Прекратить! — крикнул директор. — Не бей его больше! Я не хочу, чтобы у него остались следы побоев. — Директор, хоть и не совсем трезвый, был здесь главным. Словивши взгляд глаз цвета горького шоколада, Нельсон облегчённо выдохнул, хоть какая-то польза от старика. Уже сделав пару шагов в сторону повернувшегося к нему друга, Лука с нескрываемым беспокойством легонько улыбнулся, желая побыстрее вернуться вместе в спальню. Однако в следующий момент застыл на месте, оторопев от распоряжения директора приюта:       — Пусть Ганнибал Лектер явится ко мне в кабинет! — Остановившись как вкопанный, Лукас безучастно провожал удаляющиеся фигуры. Напряженная улыбка с оттенком тревоги застыла на подергивающихся губах.       Не обращая внимания на толкающихся ребят, выходящих с столовой, Нельсон неверяще уставился в закрытые дубовые двери, издав сдавленный смешок. Один раз — случайность, два раза — совпадение, три — закономерность. Хотя он и закинул просмотр уже на эпизоде с Эбигейл, не в силах смотреть на кровь, но о главных моментах с биографии столь известного персонажа недавно прогремевшего сериала осведомлен. Латвия в военный период, старинный замок и немой мальчик со столь занятным, незабываемым именем — Ганнибал Лектор. Чудно. Мир кишащий убийцами и психопатами. А единственный друг в этом мире оказался главным злодеем-каннибалом. Предел мечтаний прям. Сев обратно на банкетку, Лука почувствовал, как наворачиваются слёзы, а горло сжимается, словно перетянутое невидимой удавкой. Вцепившись в свисающие пряди, принялся вялым движением оттягивать кожу скальпа назад, словно поднимая таким образом унылые брови и разглаживая лоб, настроение придёт в норму. Не в силах ничего с собой поделать, Лукас скрыл лицо в ладонях и расплакался тихими, рвущими уши всхлипами. Обида и замешательство, вырывающиеся из глубины его сердца, заставили впервые за долгое время выпустить накопившуюся горечь.