Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь

Аляска       Шутер держит на коленях шкатулку, постукивает несуразными пальцами по лакированным бокам. Френ смотрит на неё, не отрываясь, а потом садится рядом и накрывает её руку своей ладонью. Музыкальная шкатулка с нежной мелодией, Наставник рядом и вечная Фиора вокруг. Это то, что никогда не изменит ей, не примет никаких условностей и «если». Фиора знакома ей до последней еловой иголки, до последней снежинки, её прошлое и будущее, близкое настоящее и сиюминутное мгновение. Это место ставит в тупик все шестнадцать времён английского языка, или двадцать шесть, если хотите. Потому что нет у неё прошлого и будущего, нет пассивного или активного залога. Есть бытие. И это нравится Алисе. Люди для неё непредсказуемы, она еще учится их понимать, а Фиора дарит ощущение безопасности и стабильности.       Сказка о драконе и фее — это история о подснежнике с каплей драконьей крови, о несовершенстве, родившемся среди красоты. Это история о мире, каким помнил его Френ, о мире, каким видела его Алиса. В сказке был принц-дракон и принцесса-фея. Что еще нужно маленькой девочке, чтобы уснуть, когда бушующий ветер засыпает их крохотный домик снегом. Смысл Ал поймёт гораздо позже, а сейчас перед глазами та ночь, когда ветки ближайших деревьев царапали в стекла, ветер бился в двери и бросался на стены. — Тише, тише, — просит Френ, укрывая её еще одним одеялом и чуть приглушая свет в масляной лампе. Ей гореть всю ночь, Алисе страшно, девочка должна быть уверена, что когда она проснется от очередного горестного завывания, то увидит перед собой знакомый и крепкий дом, а не темноту. Сам он уже привык к таким буранам, после которых весь день уходит на расчистку дороги. У него есть сказка, которую он собрал по пыльным закоулкам памяти, и эту сказку он рассказывает, пока Капитан Америка на плакате выпячивает мощную грудь, сдерживая колючий сквозняк.       Теперь же призрак молчит, сказки закончились в страшный зимний день, когда белый снег окрасился его кровью, а белая кожа Алисы стала красно-коричневой от крови других людей. — Я часто думала о том, зачем Колибри это сделала, зачем она уничтожила себя в их мире, — говорит Алиса. — Сначала, мне казалось, что она просто не вынесла того, как к ней относятся, не могла перенести, что её пара не любит её. Но после того, что случилось со мной, когда я почти повторила её историю… Думаю, что я могу немного её понять. И тебя.       Она начинает мерить быстрыми, неровными шагами тропинку, протаптывать её плотнее. В какой-то момент она цепляется ботинком за торчащий сучок и смешно прыгает, пытаясь удержать равновесие. Обувь в итоге спадает, открывая изогнутую лапу. Центр тяжести неожиданно смещается, Ал падает на спину и остается лежать, раскинув руки.       Шутер рассматривает планирующие мягкие снежинки, серое небо и верхушки деревьев. Ей на самом деле хорошо просто лежать в снегу, как холодному трупу. Смешно, она и без этого холоднокровная рептилия. Как фея из сказки, решившая, что никому не нужна, она превратила себя в урода. Френ рассказывал, что дракон страдал, когда искал свою возлюбленную. Френ говорил о каких-то сказочных парах и вечной любви. Не то, чтобы Алиса в это не верила. Только ей казалось, что это всё слишком гипертрофировано, и если бы Клинту без неё было так плохо, то он бы уже её нашёл. Не потому ли Френ здесь, что ты всё еще не можешь в это поверить? Со временем сказочные истории начинаешь ненавидеть за их лживость. Со временем вырастаешь, и слова, что призваны принести успокоение, проносят лишь боль.       Ал знает, что отравляет его. Знает, что их любовь не принесёт плода. Даже если рана на её животе — пустяк, и она может иметь детей, то кто получится с такой, как она? Наследственная шизофрения, навязанная мутация… Клинт уже отец красивой и здоровой девочки Нэнси, что будет с ним, когда он поймёт, что променял полноценную семью на союз с уродом, из которого не получится ничего хорошего? Возможно, он уже счастлив, и уехал с Бобби в Миннеаполис, чтобы посмотреть на дочь, если не торопится с её поисками. Ал понимает, она… понимает.       У Колибри никого не было, как она думала, чтобы покинуть уютный мир и отправиться на её поиски, у Ал есть хотя бы видимость, что она является частью чего-то. Возможно, это не так, открытка ушла месяц назад, но никто не пришел за ней, даже Наташа или Стив. Если предположить, что послание не было получено по каким-то причинам, то есть другие способы, чтобы найти её. Может, они просто не захотели, может, они правильно поняли её желание и приняли её решение. Алиса будет жить одна в спокойном месте на окраине, в теле урода, но радует, что не долго. Разве не этого она хотела: сделать своё дело и тихо уйти, оставив на других строительство лучшего мира.       Призрачная рука вновь касается ладони. В этот момент вся боль, которую она успешно игнорирует уже давно, будто собирается в одном месте и, кажется, что рука сейчас сломается. — Ай! — только выдыхает она. Френ и раньше пытался взять её за руку, но только сейчас она это ощутила.       Много-много лет вперед, когда она только пришла в деревню, и Френ сказал, что забирает её себе, им пришлось прийти в таверну и встать перед всеми людьми в деревне, чтобы их союз признали. Старейшина рассказал потом, что обычно этот ритуал используется на свадьбах, и в очень редких случаях, когда случается горе, и маленький ребенок остается сиротой, его проводят, чтобы закрепить связь с приёмными родителями.       Френ стянул с себя тёплую куртку на меху и накинул на плечи Алисы. Та едва не присела от тяжести. — Теперь ты, Френ, отвечаешь за неё, защищаешь и оберегаешь от всех бед, — назидательно сказал Макаров. Он дал Ал кусок хлеба с мясом и сказал отдать его Френу. — Он защитник, а ты будешь поддерживать и заботится о нём, — добавил старейшина, когда Френ проглотил предложенный бутерброд.       Потом старик достал нож: широкое блестящее лезвие и рукоять из старого дерева, красивый и старый. — Сейчас только не бойся, — попросил Френ, беря её за руку.       Он рассек ей ладонь, прочертив лезвием алую полосу чуть ниже основания пальцев. Ал вскрикнула, кровь побежала сильнее. Она смотрела, как кровь заполняет чашечку ладони, как тонкие ручейки текут к запястью, собираются в капли, одна из которых упала на стол, оставшись там глянцевым пятном на белой скатерти. — Тише-тише, всё хорошо, — сказал он, нанося такую же рану на свою ладонь.       Они подали друг другу руки, кровь смешалась, стала одной на двоих. Алиса подняла взгляд на Френа, тот только сильнее сжал ладонь, посылая пульсацию боли по нервам.       Откуда взялась привязанность, доверие, которым она так быстро прониклась к незнакомому, чужому человеку? Почему Аляска неожиданно стала домом, каким не была даже Школа Ксавьера или то место, где она жила с семьей? Возможно, дело в том, что она никогда не знала об опасностях, которые представляют взрослые мужчины для маленьких девочек, никто не говорил ей, что нельзя говорить с незнакомыми людьми. Она была заперта в подземном убежище, где никому не было до нее дела. Но в этой деревне каждый смотрит на неё и пугается каждого чиха. Серьезно, каждого чиха, потому что жители этой деревни никогда не рождались настолько слабыми. Только это не выражалось в неприязни, скорее в беспокойстве и стремлении научить, уберечь, исцелить. За первый год Алиса обучилась медицине, знала, что и в каких пропорциях смешивать, чтобы получить исцеляющий эффект, параллельно с этим она училась выживать в суровом климате Аляске, училась любить и ощущать как это — когда любят тебя.       Призрак грустно улыбается и смотрит так, что сердце замирает. Их кровь смешалась, стала общей, связь установилась настолько прочная, что протянулась даже сквозь время, даже в обратном направлении. Может, ему, Клинту Бартону, на роду так написано: влюбиться без памяти и растить маленькую девочку, сожалея о бесчисленных годах между ними, и влюбиться вновь, когда расстояние между ними не будет таким критичным. Может, это череда случайностей, в которых прослеживается закономерность. — Ты любишь меня, — осеняет вспышкой, даже в голове что-то щелкает. — Ты любишь меня!       Френ беззвучно хохочет, валится на спину. Ал слышит его смех в своей голове, вспоминает хриплый голос. — Эй, ты любишь меня! — девушка раздраженно дергает ногой, снег летит к призраку, но тот ещё громче смеется. — И я тебя люблю, — тихо говорит она.       Призрак, отсмеявшись, садится напротив неё, кивает головой на скинутый ботинок и когтистую лапу, которую Ал держит на весу, чтобы не попасть ею в снег. Он заботится о ней даже сейчас и, с ума сойти, как ей не хватало этой заботы, дома и определённости! — Я скучаю по тебе, — слова жалким скулежом тревожат застывший воздух.       Его прикосновений она не ощущает, но представляет их, как представляла прикосновения других в Нью-Йорке, рисует в воображении свои ощущения. Воспоминания ранят, а приятные — особенно. Всё это место — приятное воспоминание, которое хочется тревожить и тревожить, несмотря на боль. Но его валом сметают другие, Нью-Йоркские, шумные и яркие, сладкие, как зефир, и горькие, словно кофе. — Время пришло, да? — вкрадчиво спрашивает Ал, когда совсем не остаётся мыслей и боль душит.       Она так часто говорила другим, что прошлое необходимо оставлять в прошлом, что сама перестала в это верить и топталась на месте, исписанном кровью и грязью. Френ кивает. Он здесь не затем, чтобы мучить её, не за тем, чтобы указывать дорогу или заботиться. Он жертва её собственного неверия и зацикленности на себе. Её эгоизма. Если она продолжит тащить за собой свое прошлое, она не сможет увидеть все то, что находится прямо перед ней. Нам следует избавляться от того, в чем нет необходимости. Она потеряла всех друзей и решила, что сможет защитить их лучше, если не будет так близко к ним, как была. Страх лишить Клинта жизни переродился в их извращенную любовь, где она пыталась убить себя каждую секунду, а он — пытался спасти, даже усугубляя ситуацию. Прошлое, от которого она хотела избавиться, бежало вперед неё и душило каждую секунду. Она помнила, как всё может быть и боялась этого, поэтому и держалась на дистанциях, поэтому так боялась и мучила и себя, и их. Всё внутри неё извращалось, искажалось, она путалась в собственных решениях и желаниях, не умела и не понимала. И вместо того, чтобы попросить помощи она сводила себя с ума и сводила с ума других. Для этого Френ привел её в то здание, позволил вспомнить день, когда она потеряла себя. Это прошлое, она сама это сделала, но она видела тех, кого убивала, и её разум в тот момент работал удивительно ясно, даже если потом подавил всё воспоминания.       Неправильно так жить, теперь ей нужно именно жить человеком, а не тварью, какой она считала себя. Все, о чем она могла думать, так это только о той гадости, которая уже произошла. Нельзя опираться только на прошлое или настоящее. Расскажи о своем будущем.       Алиса встаёт на ноги дышит быстро и урывками, пытаясь набраться смелости. Она закрывает глаза, будто так легче говорить, легче прощаться. — Я люблю это место. Я люблю тебя. И я путаюсь в своём настоящем, не понимаю своего будущего. Я свожу людей с ума. Но ты помнишь, я всегда была такой, — улыбается она. — Ты научил меня всему, что я знаю. Я была никем, но ты помог мне поверить в то, что я могу быть кем-то. И я стала «Мстителем». Но быть мстителем — означает нести ответственность за свои действия, уже не война, и я не могу оправдать себя тем, чем оправдывала раньше. Клинт не позволил мне умереть, и теперь я должна поверить, что могу измениться, стать сильнее. Я разочаровалась в мире, разочаровалась в людях, я вижу, что им нужна война и смерти, и знаю, что это означает. Но пока у меня есть возможность оттягивать неизбежное, дать нам шанс на выживание как вида, я должна это делать.       Громкое хлопанье крыльев рядом с лицом и резкий птичий оклик заставляют её открыть глаза. Френа рядом нет, но в небо стрелой поднимается сокол. Птица делает петлю сверху вниз, красивую дугу, выходя из пике. Ободряющий крик разносится по поляне, сокол задевает крылом ветку, снег сыплется ей на голову. — Я люблю тебя! — чуть тише говорит девушка. И совсем тихо добавляет: — И я отпускаю тебя.       Птица делает круг в небе и роняет вниз еще одно перо, что мягко и плавно летит прямо в подставленные ладони. — Ты в крови у меня, сукин сын, Клинт Бартон, — шипит она, пряча новую драгоценность в карман куртки. — Чёрта с два ты от меня избавишься. И чёрта с два я тут умру.       Шанс подтвердить своё решение предоставляется неожиданно быстро. Ал еще пытается представить последствия своего решения, как со стороны гор её захлёстывает ощущение надвигающейся опасности. Огромная тень скользит по верхушкам деревьев. Девушка быстро прячется в сплетении ветвей, быстро перебирается наверх, чтобы посмотреть. И видит кружащую над лесом каниму. Настоящую каниму с крыльями и хвостом, при свете дня! Кажется, Стернс отчаялся найти их, понял, что они ушли дальше от гор, что они живы, что они оказались сильнее и умнее, чем остальные. Что они могут спастись и рассказать миру о чудовищных экспериментах с людьми. Безумие или нет, но люди из деревни обязательно заметят и устроят охоту, узнают о генетических экспериментах. В Фиоре нет телевизоров и телефонной связи, эта деревня имеет такой уклад жизни, когда не нужно связи с внешним миром. И что будет с ней, когда реальность с чудовищными метаморфозами рухнет на неё?       Алиса прыгает на землю и бежит к дому, понимая, что канима тоже движется туда. Но существо делает небольшой крюк в сторону, в то время как Шутер бежит по тропинке, прыгает через препятствия и попадает в дом первой. Дверь широко распахивается, Бетти пугается неожиданного появления, чашка с опротивевшим уже мясным бульоном выпадает из рук. — У нас гости! — коротко бросает Ал, стягивая с себя мешающую одежду.       В тот же момент чуткий слух улавливает звук кожистых крыльев и хруст снега, когда существо приземляется. Вот и всё, их нашли. Шутер подталкивает Бетти в сторону кладовки, сама прячется за печью. Это глупая мера, она понимает, что не сможет никого обмануть. Дом обжитой, видно, что не заброшенный, в нём тепло и топится печь, свалены дрова и на столе дымится горячее мясо.       Дверь в дом открывается, впуская морозный воздух, в образовавшийся проём заглядывает обезображенная голова, затем дверь распахивается, как несколько минут назад, и существо заходит. Девушка чуть смещается, чтобы лучше видеть. На каниме только комбинезон, может, какой-то специальный, если удерживает тепло так долго. Сама же канима просто огромна, настолько, что задевает гребнем на голове потолок. — Я знаю, что вы здесь, — громко говорит канима, прочерчивая острым когтем по деревянному столу глубокую царапину. Ал видит, как коготь погружается в дерево, как тонкая стружка завивается в спираль. — Доктор, вам пора возвращаться, генерал Росс беспокоится, доктор Стернс беспокоится, мы уже устали искать вас и эту девку.       Канима движется медленно, для подобных габаритов дом мал, переступает ногами, цепляясь за доски пола. Когти врезаются в необработанную древесину, Шутер знает, как это, она в своё время страдала от заноз, когда бегала босиком. Существо замечает дверь в кладовую и тогда приходится действовать. Алиса забирается на печь и прыгает существу на спину. Спинной гребень больно впивается в грудь, упирается в сонную артерию, а шипы на крыльях тычутся в локти. Она пытается пробить своими когтями его чешую, но существо быстрее и сильнее, он просто хватает её за занесенные руки и срывает со спины, бросает на пол. Ал падает на стол, больно ударяется затылком о край, и только плотная кожа в месте удара не даёт ей умереть на месте. Шутер откатывается в сторону, пытается встать, но существо наступает лапой на изгиб позвоночника, резко со всей своей силой давит, надеясь сломать кости, но девушка вновь дергается, вся сила уходит в бок, на бедренную кость. Новая боль почти не тревожит, она испытывает её постоянно, уже почти привыкла, поэтому не замечает шума в голове и неприятных ощущений в ноге и боку. — Где доктор Росс? — спрашивает канима, позволяя ей встать на ноги. — Подозреваю, что она любуется на Великие озёра из окна поезда, — шипит Ал.       Это просто игра, это просто желание раздразнить, вывести из себя. Она понимает, что канимы следят за железнодорожной станцией, знает, что они стали особенно осторожны после того, как нашли труп одного из своих братьев. Она не может распознать эмоции на изуродованном лице, у этих существ неподвижная мимика, чешуя слишком плотная, только глаза загораются. И её должно бы повести от этого, но не получатся, волны гнева будто ударяются о невидимую стену, и проклятая суть Убийцы не может проявить себя. Алисе некогда прислушиваться к себе, перед ней реальная опасность потерять Бетти, не выполнить обещание, данное Брюсу, не выполнить обещание, данное Френу, и никогда не увидеть Клинта. Канима бросается вперед с громким рычанием, бьет в живот так, что Шутер ощущает возможность сложиться пополам в спине, как гимнастка или балерина, только в её случае это случится под громкий хруст позвоночника. Слишком много мыслей крутится в голове, когда нет возможности вымести их чистой яростью и жаждой крови.       Они обмениваются ударами, когти срывают чешуйки, проникают под них, срывая кусочки плоти. Они чудовища, куда им до нежностей, они действительно могут вырывать конечности или откусывать головы. Алиса крутится волчком, отбивая удары, пытаясь вывернуться. Противник в какой-то момент хватает её за плечо, бросает вниз, заставляя согнуться пополам, потом перехватывает поперек туловища и поднимает, как в реслинге. Только реслинг — больше шоу, чем настоящая драка, но здесь всё настоящее. Даже так Шутер выворачивается, перекидывает ноги ему за спину, перевешивается через левое плечо, обхватывая голенями за талию, и выпрямляется, запирая в согнутых локтях его руки, распиная на себе. Кажется, противник обескуражен, да и получить на плечи такой верткий вес, когда шёл за умирающей ящерицей, мягко говоря, неожиданно. Алиса крутится, зажимает в захвате шею противника и сваливает каниму с ног.       Она падает беззащитным боком прямо на чужую подставленную руку. Острые когти протыкают защитный комбинезон, раскраивают плоть, Ал ощущает, как когти царапают по ребрам, канима быстро ориентируется, дергает рукой, но цепляется за изолированную систему сохранения тепла в комбинезоне и не может разорвать её. В ответ Шутер вцепляется пальцами ему в шею, прямо под чешую, протыкает плотный покров. Чудовище хрипит, пытается вырваться, но она только сильнее давит, выпуская прохладную липкую кровь.       Только собственная, ничуть не теплее, заливает пол. — Ты не выживешь, — короткими словами выдавливает из себя канима. — Я выживу, — говорит Ал, пусть и есть доля сомнения.       Она держит себя в сознании, пока канима не перестает подавать признаков жизни. Она ползёт в сторону кладовки, чтобы выпустить Бетти, и отпускает себя, наконец, едва та сама распахивает дверь.       Бетти в ужасе, она запинается за разваленные по полу вещи и щепки, старается не кричать, глядя на труп посреди комнаты и след крови, тянущийся за Ал. Она действует как настоящий врач, Шутер видела подобное выражение на лице Брюса, когда ситуация становилась настолько критической, что мало кто мог справиться с паникой и действовать как нужно, четко по инструкции и правилам оказания первой помощи. — На меня смотри! — в её голосе столько твёрдости, что Шутер безоговорочно слушается приказа.       Ей больно и немного страшно из-за того, как быстро кровь покидает её тело. Слышится треск оголённых проводов — тварь задела комбинезон, повредила его, и теперь, возможно, у Алисы не получится выходить на улицу, но… — На меня смотри, чёрт! — кричит мисс Росс, и она отчаянно смотрит в побледневшее лицо, где только глаза горят странным огнём.       Трещит огонь, пожирая подкинутые деревяшки с пола, жарко невыносимо. И так ярко под веками, что ослепляет…       …Солнце, отраженное от воды многократно, режет взгляд. Алиса прикрывает глаза и надвигает плотную панамку, чтобы не сгореть дотла на этом солнцепеке. Вода в океане не намного прохладнее, чем раскаленный воздух, которым даже дышать трудно. Волны, если можно так назвать колебания воды, неспешно бегут к берегу. Воздух сухой и горячий, большой мангал и запахи с берега только усугубляют ситуацию. Ветер чуть шуршит верхушками пальм и листвой в кустах. Даже выползший на песок важный краб не торопится по своим делам и не боится разместившихся на берегу людей. Все вокруг так и кричит о покое и лености. И жара просто неимоверная.       Это первый раз на памяти Алисы, когда они выбираются всей командой на отдых за пределы Башни. В Нью-Йорке весенняя морось и слякоть, а в Майами солнечно и сухо. Поэтому Старк предлагает отдохнуть немного на пляже, и команда с радостью соглашается. Клинт обнимает за плечи и обещает присмотреть, когда Ал тихо говорит, что не умеет плавать. Купальника у нее предсказуемо нет, Наташа предлагает взять что-то из ее одежды или пройтись по магазинам, но она отказывается и вбивает запрос в поисковик. За три дня, она уверена, можно найти подходящую модель.       Клинт не находит себе места весь перелет, ерзает, представляя, как будет выглядеть его девушка в бикини. Даже если купальник будет цельным, то все равно обтянет стройную фигуру и подарит ему замечательную возможность полюбоваться на длинные ноги и красивые плечи. Но даже здесь Ал удивляет своим выбором. — Я подумала, что моя светлая кожа легко обгорит на солнце, — объясняет она свой выбор, когда появляется на пляже с надувным кругом под мышкой.       Купальник не просто цельный, он будто взят с экспозиции начала двадцатого века, только верхнее платье осталось на манекене, Шутер забрала себе комбинезон из плотной ткани с рукавами и длинными штанами.       Волны мягко укачивают ее, вода в океане похожа на кипяток, панамка не спасла от перегрева бедную голову, потому что перед глазами все расплывается и сильно клонит в сон. На берегу команда: Тони и Клинт спорят у мангала, Брюс отдыхает в шезлонге со стаканом холодного чая, Наташа загорает, а Тор рассматривает что-то у себя под ногами, может, того краба. Все тихо и размеренно, ничего плохого не происходит. Алиса качается в своем круге, она варится в этом кипятке и ощущает себя странно, как при лихорадке. Только сделать ничего не может. — Алиса! — крик с берега заставляет ее с трудом поднять голову.       Песчаный берег превратился в тонкую полоску между небом и морем. Ленивое течение отнесло её не так далеко, но добраться самой до берега теперь трудно. Ал прикидывает расстояние и дергает ногой, чтобы направиться к берегу, но мышцы на левой икре вдруг сводит болезненным спазмом. От неожиданности она вскрикивает, отпускает спасательный круг и ускользает под воду, будто что-то тянет её вниз. Это уже плохо. Вода похожа на кипяток, Ал пугается и дергается, не ощущая никакой опоры, только безумный жар вокруг. Она не может этого видеть, но в тот момент, когда она пропадает из круга, Клинт и Стив вместе бегут к воде и ныряют, мощными гребками направляясь к ней. Она не может этого видеть, но кислород заканчивается и ей кажется, что она это видит. Или помнит, как Стив отстал за несколько метров от качающегося на волнах круга, как Клинт перегнал в воде суперсолдата в стремлении найти, защитить, спасти. Но сейчас она погружается в отвратительный кипяток воды и не может шевельнуться.       Клинт успевает. Он ныряет за ней и хватает за руку, вытягивает на поверхность, обнимает крепко, стягивая за талию под водой. Он тоже горячий, раскаленный добела, но от его жара Алиса плавится, растекается бездумно по крепкому телу. Бартон осторожно трогает основанием ладони по спине, девушка послушно выплёвывает воду. — Ногу свело, — стонет она. — Левую. — Держись за круг, — мужчина коротко поцеловал в подбородок, почти куснул, и нырнул под воду.       Он трогал, давил и больно тянул, но делал всё правильно, кровообращение восстанавливалось, а когда вынырнул и отдышался, то подхватил надувной круг и потянул его вместе с Ал к берегу. — Чёрт, так и знал, что что-то случится, — ворчал он, пока они не доплыли до Стива.       Роджерс только пожал голыми плечами и потянул круг дальше. На берегу, куда Шутер выбралась, припрыгивая на одной ноге, Наташа завернула её в полотенце и отправила в дом. — Это была плохая идея, — мужчина продолжает ругаться, когда заносит девушку в дом, ворчит, пока она переодевается в сухое. — Чёрт, Ал, ты в порядке? — Я испугалась больше, чем пострадала, — пожимает плечами та.       Футболка на ней принадлежит Клинту, они оба настолько не заинтересованы в одежде и прочих вещах, что перед отлетом сложили всё в одну сумку и бросили на сидение. Они живут с командой уже достаточно долго, чтобы друг друга стесняться, здесь даже в городе все ходят в лёгкой одежде, почти в купальниках. Это Малибу, и этот город похож на вход в ад, он сжигает Алису. Клинт растирает её ногу, наносит на ладони согревающую мазь и трет, по ощущениям, будто сдирает кожу наждаком. — Клинт, больно, — говорит она. — Терпи, — категорический ответ.       Мужчина смывает с рук жгучую мазь, возвращается, вытягивается, будто кот, на постели, ровно проклятые пятнадцать сантиметров оставив между их телами. Это расстояние не нравится никому, но Шутер ничего не может с собой поделать, а Клинт слишком уважает её тараканов, чтобы мешать им в поглощении разнообразия сортов мозга. Алисе до безумия хочется его поцеловать, почему-то сейчас, когда солнце чуть скрывается за полупрозрачными занавесками, лихорадка усиливается и все скрытые желания, о которых она даже не догадывалась, вырываются наружу. Она тянется к мужчине, облизывая сухие губы, с удовольствием отмечая, что он с готовностью подается вперед. Поцелуй сжигает её изнутри, прижигает солью и горечью. — Голова кружится? — спрашивает он, и, получая вместо ответа очередную попытку поцелуя, продолжает: — Может, солнечный удар? — Жарко, — стонет она в поцелуй. Ей больно, но оторваться выше её сил. Она будто потеряла возможность быть с ним долгое-долгое время и теперь наслаждалась каждой секундой. — Я научу тебя плавать. Вечером, когда воздух чуть остынет, — обещает Клинт, преодолевая долгие пятнадцать сантиметров и прижимаясь горячим боком. Место соприкосновения будто прижигает каленым железом. Это больно, но закричать и оттолкнуть она не может.       Она откуда-то помнит, что вечером до купания не дошло, на берег они выбрались только глубокой ночью, лежали на нагретом за день камне и говорили-целовались… Больше молчали, глядя на высокое небо, усыпанное звездами. Клинт уснул тогда первый, даже неровности и твердость камня под спиной не мешали, уснул, прижавшись щекой к плечу Ал, и проспал до самого раннего утра, когда солнце начало свой путь по небосклону.       Она откуда-то помнит всё это, в голове мутится, поцелуи горчат и кажутся отравленными. Больно, боли, как жары, слишком много, сейчас бы нырнуть в снег, почему они не поехали на Аляску, кататься на лыжах? На спортивных лыжах она кататься тоже не умеет, но на ледянках с горы скатывается лихо. — Люблю тебя, — говорит Клинт, извиняясь за недавнее происшествие. Он обещал присмотреть, но отвлекся на спор по поводу гриля и позволил Ал уплыть далеко от берега. — Люблю тебя, — повторяет он. — Я… — пытается ответить Алиса, но вдруг её отбрасывает в сторону, и испепеляющая жара сменяется на холод.       Девушка дергается, пытается вывернуться, куда-то отползти, вернуться назад, но вместо светлой комнаты видит лишь… снег? Тело ломит от высокой температуры внутри и низкой — снаружи, сердце грозится остановиться от перегрузки. — Ты как? — перед глазами появляется взволнованное лицо Бетти.       Шутер может только промычать что-то невразумительное. Воспоминания накатывают разом: и драка, и рваная рана на боку, и кровь. — Встать сможешь? — спрашивает доктор Росс, и девушка послушно пытается подняться.       Голова кружится, конечности не слушаются, но она осторожно принимает вертикальное положение, опираясь немаленьким весом на Бетти. На ней нет комбинезона, но поперек туловища затянуто плотной тканью в несколько слоёв. Они медленно идут в сторону дома, а когда заходят, то Бетти укладывает её на кровать, придвинутую к печи. Тела и крови не видно. — Что случилось? — Алису бьет дрожь, но тепло от печи и одеяла постепенно проводят её в норму. — Твоя рана была слишком глубока, а у нас нет ничего, чем бы можно было её зашить. И я… прижгла её.       Шутер охает и откидывается на подушку. Это объясняет жар, лихорадку, боль, бред и всё-всё. А пробуждение в снегу — способ сбить высокую температуру. Как же они с Брюсом похожи в некоторых вещах — тот тоже однажды прижег ей рану. — Подожди, а как…? — Ты всё же человек, а воспалительные процессы повышают температуру тела и способствуют потере сознания. Я пробовала делать холодные компрессы, но ты не приходила в себя, поэтому мне пришлось вытащить тебя на улицу. — Всё же, приятно иметь что-то человеческое.