Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь

Аляска.       Снежная ванна и отдых дают временное облегчение. Но долго отдыхать нельзя. Канимы добрались до их дома, вопрос времени, когда они придут вновь и сможет ли она отбиться. Нужно срочно действовать, нужно вновь идти на станцию и молиться, чтобы телефон уже починили. Команда задерживается, и совершенно не хочется думать, что им все равно.       Алиса аккуратно трогает ожог, проверяет, как закрыта рана. Распоротый бок отзывается болью, тело реагирует слабостью, но дальше медлить нельзя. Рана почти зажила, но твердая корка из вплавленной в тело чешуи в переплетении алых жилок пугает. Когда Шутер натягивает чужой целый комбинезон, обкладывая рану валиками, чтобы ожог не касался одежды, Бетти возвращается в дом. — Тебе лучше лежать, — говорит она. — Знаю, но нужно что-то делать, мы не сможем отбить следующую атаку, и как долго продлится эта передышка, я тоже не могу сказать. — Ты плохо выглядишь. — Печать смерти уже отразилась на моём лице? — с грустной улыбкой отвечает Шутер. — Ты идеальный солдат по версии моего отца, — со вздохом начинает доктор. Она объясняет эту истину раз за разом, пытаясь донести одну простую мысль: одним упрямством и силой воли Ал себя не спасти. — Ты сильная, быстрая и выносливая. Ты не спишь и не ешь. У тебя прочная кожа. Еще должны быть крылья, которые исключают расходы на транспортировку. Температура твоего тела подстраивается под окружающую среду — тебе не жарко и не холодно, тебе не нужна специальная одежда. Даже в местах с жарким и влажным климатом ты будешь чувствовать себя хорошо. Тебе не страшно ни солнце, ни укусы насекомых и животных. У тебя острые когти на руках и ногах, шипы на хвосте и по позвоночнику и острые зубы — тебе почти не нужно оружие, в ближнем бою тебе не будет равных. Ты внушаешь страх одним своим видом. Тебе искусственно изменен гормональный фон: повышена агрессивность, подавлено сексуальное влечение, чтобы ты не отвлекалась от цели. Когда в тебе не будет необходимости, то тебя просто заморозят, но эксперименты в этом направлении еще ведутся. При всём этом «срок годности» у тебя не большой. Первые образцы не проживали и недели, а они были стабилизированы гамма-излучением. У тебя даже курс не закончен. Энергия в твой организм просто не поступает. Да, ты пытаешься пить кровь, — я знаю об этом, не надо так смотреть, — ограничиваешь деятельность по ночам. Этим ты лишь оттягиваешь неизбежное. Ал, ты умираешь. Тебя нужно срочно спасать. Или стабилизировать, и тогда ты навсегда останешься монстром, или запускать обратный процесс. Но мне нужна информация о твоём состоянии, о том, как сильно изменился организм и как сильно он сопротивляется. — Считаешь, что мы должны вернуться в «гнездо»? — Как вариант… — замялась мисс Росс — Поправь меня, если я ошибаюсь, — в голосе Ал прозвучала скрытая угроза, которая набирала мощь с каждым словом. — Мы спускались с горы, хотя я умею лазать только по стенам, мы рисковали, перемещаясь на открытом пространстве, я едва не дала загрызть себя одному из этих монстров, отправляя послание в Башню, и теперь я едва держусь, ожидая помощи, чтобы… Чтобы что? Чтобы вернуться в «гнездо» и надеяться, что мне дадут выжить? Думаешь, они простят мне побег и убийство? — Я не предлагаю идти прямо сейчас. Я могла бы вернуться одна, сказать, что сбежала от тебя. Потом ты бы помогла мне бежать вновь, но уже с данными и медикаментами. Просто подумай об этом, — доктор примирительно подняла руки и отошла на шаг. — Это наш единственный выход.       Алиса тяжело вздохнула. Она совсем не хотела ссориться, особенно сейчас, когда их жизни зависят от того, как слаженно они будут работать. Но, Великая Мать, ей было бы проще жить одной! Будь она без Бетти, то смогла бы отправиться в путешествие через Канаду, цепляясь за проходящие поезда. Она бы вообще никогда не стала монстром, если бы не пошла в квартиру Бетти одна ночью. В этот момент всё, что произошло с ней, не кажется цепью трагических случайностей. Бетти могла бы узнать её и сделать что-нибудь, чтобы снизить уровень «монстровидности», чтобы сделать её монстром менее, чем она выглядит сейчас. Если бы Бетти умерла раньше, чем её безумный отец придумал этот план по поимке Брюса. — Можешь идти прямо сейчас, я остаюсь, — резко говорит Ал, срывая с вешалки у печи свою одежду. Она встряхивает джемпер, будто от пыли или грязи и надевает на себя, морщась от боли. — Я понимаю, что это не цивилизация, что это не тёплая квартира в Нью-Йорке с водопроводом и полным холодильником. Тут приходится бегать, если ты хочешь остаться в живых. Тут нельзя прятаться от любой опасности, потому что у тебя больше шансов выжить, если ты будешь сражаться. Давай, иди! Ты не заблудишься! — она почти кричит, она хочет бросить женщине её вещи, чтобы поторопить. — Иди строго вперед. Ты дочь их главного покровителя, тебя точно не тронут. А я останусь. И буду ждать помощи. И если я здесь умру, то пусть! — Я не оставлю тебя здесь одну, Алиса, ты просто не понимаешь!.. — ей больно слышать подобные слова, но еще больнее понимать, что Шутер выкрикивает их не по своей воле. Извращенный коктейль гормонов в её крови, постоянное напряжение и выматывающая боль сводят её с ума, гипертрофируя все эмоции, и даже случайно проскользнувшую предательскую мысль делая важной и верной. — Так объясни мне! Объясни мне то, что я не понимаю! — девушка сильно дергает замки на комбинезоне, крепкая ткань трещит, противно скрипит, когда острые когти царапают её, но выдерживает. — Я не хочу, чтобы ты умерла! — Бетти зажмуривает глаза и кричит.       Пораженная тишина служит ей ответом. Когда она всё же решается посмотреть на Ал, то видит её, удивленную и растерянную перед собой, хотя, ей показалось, что девушка ушла, оставив без внимания выкрик души мисс Росс. — Я не хочу, чтобы ты умерла, — тише повторяет она. — Ты друг Брюса, я видела на той вечеринке, как он привязан к тебе, как он доверяет всем вам. Столько лет он бегал от себя, прятался, скрывался от тех, кто хотел убить его, что он разучился доверять людям. Его первая за многие годы попытка довериться кому-то в своей беде вышла ему боком, приведя его к Стернсу, такому же полоумному, как все, с кем он сталкивался. Он вновь сбежал, вновь стал прятаться, и я уже не надеялась когда-либо его увидеть, как вдруг в новостях показывают Битву за Нью-Йорк. И Халка рядом с такими героями, как Капитан Америка. А на вечеринке? Он был такой расслабленный, спокойный, уверенный в себе и открыто улыбался. Даже в молодости, до Халка, я не видела его таким. Его окружали друзья, и он чувствовал себя в безопасности. — И ты считаешь, что если я погибну, то это вновь его разрушит? — гнев растворяется в тихом голосе, будто его и не было. Алисе стыдно, что она накричала на ни в чём не повинную Бетти. Она лишь защищает Брюса, её можно понять. — Если Брюс узнает, что Стернс убил его друга, он будет считать, что это его вина. И клетка, в которую он запирал себя всю жизнь, вновь захлопнется. — Но это не его вина! — Ты стала такой, потому что попалась в руки Стернса, когда искала меня. А меня забрали, чтобы заполучить Брюса, — Бетти просто не может стоять и смотреть в глаза этой девушке, не потому что боится её, а потому что знает, что та достаточно умна, чтобы понять её. — Поэтому я не рассказала ему о лейкозе. Он бы связал это с моими исследованиями гамма-излучений, с чем угодно, но решил бы, что в этом тоже виноват он.       Необычное, полузабытое ощущение тепла разливается по растерзанному сомнениями и страхами сознанию, когда тихий голос шепчет с присвистом: «Спасибо». В плечо упирается теплый лоб, открытую шею щекочут короткие волосы, и слегка царапает спрятавшийся в них гребень.       Любить человека сложно, оставаясь с ним во время черной полосы его жизни. Но именно тогда он сильнее всего в тебе и нуждается. — Я… — Алиса сбивается, подбирая слова. — У меня есть план. Я вернусь на станцию, проверю, что там с телефоном. В случае если все осталось по-прежнему, постараюсь узнать расписание поездов в сторону Канады. Мы можем попробовать прицепиться к одному из них. Я так однажды от Нью-Йорка до Аляски доехала, — усмехается она. Только Нью-Йорк все же город, а Аляска — целый штат, запорошенный снегом по макушку, из которого не сбежать.       Она оставляет Бетти целый ворох опасных предметов вроде топора и кочерги, лежащей одним концом в печи, запас дров на сутки, воду и опротивевшее уже мясо, чтобы та не выходила из дома. Ещё ей очень хочется знать, куда делся тот труп, но это всё лишнее, потому что сейчас нужно беречь силы на долгое путешествие.       Пять часов похода превращаются в семь, Алиса добирается едва-едва, уже ближе к станции ей приходится остановиться, залезть на дерево и передохнуть некоторое время, пока не успокоилось головокружение. Она входит в зону повышенной опасности, где полно недружелюбных существ, которым приказано притащить её обратно в гнездо, и желательно мертвой. Вдалеке гудит поезд, по рельсам уже бежит волна и стрекот приближающегося состава. Шутер спрыгивает вниз, в сутолоке грузчиков и пассажиров будет легче затеряться, вновь собрать немного денег и осуществить план.       Телефон не восставлен, на дверях почты висит огромный замок. И хуже этого представить невозможно. Алиса укрывается от посторонних глаз за вагонами и следует единственным оставшимся маршрутом. В баре тепло до духоты, дым от горящих дров смешивается со жженым табаком из трубок, запах перебродившего алкоголя и прокисшей еды забивает нос. Шутер проходит, ни секунды не удивляясь, что тут ничего не изменится: стойка, разнокалиберные бутылки, лысый старик, протирающий мутные стаканы, разномастные столики и стулья, шумные грузчики и разнорабочие, пропивающие здесь заработанные деньги. Кто-то проигрался в карты и теперь спорит с другими игроками, обвиняя их в жульничестве. Раздается звон стекла, Ал едва уклоняется по широкой дуге от летящей бутылки. Здесь даже нормальному человеку не выжить, а каниме и подавно не просидеть в ожидании добычи больше часа. Если честно, здесь всё знакомые лица. — Эй! — выкрикивает она, становясь посреди прокуренного зала. — Что случилось с почтой?       Поразительная смесь коверканных слов русского и английского, сдобренная хмурым взглядом заставляет спорщиков повернуться к ней, но ответом служит секундная тишина и пьяные выкрики о красивой девочке, непонятно как заглянувшей к ним. Пара тумаков и разбитая тарелка меняют ситуацию. Бармен приглашает её к стойке, наливает в подозрительно чистый стакан янтарную жидкость и рассказывает. — Тут с месяц назад единственный телефон разбили, а на следующий день так вообще за вагонами лужи крови нашли. Все думали, что медведь разбуянился и кого задрал, но охотники говорят, что по следам дрались два человека, а тут еще какие-то не местные люди появились… — тихо говорит мужчина, заглатывая половину слов.       Его говор такой странный, что Ал еле разбирает смысл его речи, но это Аляска, и она ни чему не удивляется. Бармен странно смотрит на неё, потом на полный стакан и Шутер понимает, что это проверка. Не каждый человек высидит в этом баре, а выпить местное пойло даже не каждый местный сможет. Она поправляет шапку, из-под которой торчат рыжие пряди, и одним глотком выпивает содержимое стакана. Если вынужденный голод еще не уничтожил её желудок, то теперь важный орган точно мертв. Алиса только приподнимает бровь и кашляет в кулак. Перчатки она предусмотрительно не снимает. Бармен одобрительно крякает и наливает еще. — Слухи с окрестностей стали расползаться, что летают по ночам огромные птицы, похожие на людей. Говорят, духи рассердились, а еще это сияние у гор… Даже ученые «с материка» приехали, но ничего не нашли. Да ерунда это. Только неделю назад кто-то или что-то разгромило почтовое отделение и убило единственного работника. Старика нашли за десяток километров к западу, висящего на дереве. Жаль его, хороший был мужик, — бармен наливает себе, салютует стаканом, и они вместе выпивают за помин души. Желудок и прочие кишки закручиваются в предсмертной агонии в узел. — Вот так, остались из связи с миром нам только поезда, — вздыхает бармен, убирая оба стакана.       Только поезда… Значит, нужно идти на вокзал, рисковать быть пойманной и смотреть расписание. Им обрубали один за другим пути отхода. Алиса уже собиралась уходить, как дверь открылась, и в таверну вошел еще один мужчина. Он отряхнул с валенок на резиновой подошве снег, расстегнул заплатанную телогрейку, что-то проворчал, попав из свежего морозного воздуха в спертую духоту. Она даже не обратила бы на него внимания, если бы он не подошел к стойке быстрее, чем она собиралась с мыслями. — Привет работникам здравоохранения! — сказал он бармену. — Достал? Я сейчас поеду, не хочется с пустыми руками.       И тут контрабандисты… Ал даже интересно, что так необходимо в этом снежном плену. Бармен достаёт из-под стойки красную коробку с надписью «Orion Choco-Pie» и большую упаковку маленьких зефиринок. Умерший было, желудок вновь подает признаки жизни, рот наполняется слюной, а вокруг, перебивая сторонние запахи немытых тел и самогона, появляется тонкий аромат зефира, вечернего Нью-Йорка и Клинта, даже гул посторонних разговоров мешается с шумом дороги под ногами, если свесить их с края крыши. — Долго ли ты будешь откармливать бедную женщину? Ждёшь, что она не сможет выйти из дома из-за твоих подарков, — шутит бармен. — Мы с Джейн уже почти договорились. Еще немного и ни в какую свою Англию она не поедет, — отвечает его собеседник. — Она же из Штатов… — Да кто их, звездозиков разберет.       «Звездозиков»? Это, возможно, исковерканное слово «астрофизик». Астрофизик Джейн, Англия и Штаты… И Тор постоянно забивал стенные шкафы этими маленькими бисквитиками с прослойкой из чего-то серебристого и мягкого, когда привозил Джейн. Алиса выбегает из бара, когда запах становится невыносимым. Она замечает снегоход, на котором закреплен большой пластиковый контейнер. — Эй, тебе чего? — резко спрашивает незадачливый кавалер, когда выходит из бара и видит около своего транспорта странную фигуру. — Ты до Умсу? — спрашивает Ал, кивая на наклейку на контейнере, где кроме пункта назначения стоит и адресат: «Джейн Фостер». — Подвези меня? — Нет, я сворачиваю за… — начинает он, но Шутер обрывает: — Довези, куда сможешь, дальше я дойду пешком. Меня зовут Френсин. — Ричард, — мужчина перекладывает сладости в другую руку и пожимает протянутую ладонь.       Снегоход проседает, когда Алиса садится, но Ричард ворчит о тяжелом контейнере и заводит машину. Скорость из-за тяжести небольшая, и они могут поговорить. Хотя, говорит в основном Ричард, расписывая красавицу Джейн, которая поселилась в фургончике около Умсу три месяца назад. Он не понимает, что такая женщина делает одна в их глухом краю и серьезно намерен жениться на ней, исправить сильно независимый характер и стать уважаемым человеком с кучей детишек. Алисе бы рассмеяться, спрашивая, знает ли Ричард, что у Джейн уже есть жених, но она понимает, что так далеко Джейн не отправилась бы. И если Умсу ближе к этой станции, что Джейн передают продукты и вещи, то значит и Тор должен здесь появляться. Но если Ричард соперничает с Тором, то либо он очень самоуверен, либо у Джейн и Тора что-то случилось. — Ты не спрашивал, может, у неё есть кто-то «на материке»? — «Материком» условно называлась часть страны, находящаяся за Канадой. Гораздо раньше «материком» была Россия. — Какой нормальный мужик отпустил бы свою жену одну в такую даль? Правильно — никакой. А по ней сразу видно, что мужик ей нужен. Нормальный мужик, как я.       Алиса поморщилась. Термин «нормальность» вообще был к ним неприменим, такими уж они были людьми. Вечный посттравматический синдром клеймом висел почти на каждом. Они застряли там, где им нет места, и в ближайшее время выхода не предвидится. Тор достаточно узнал о культуре и жизни землян, чтобы влиться в их общество, и теперь выделялся только ростом, но он все тот же Тор, который уважает стремление Джейн к науке, который не ставит свои потребности выше её, который любит её так сильно, что никогда не ограничит её свободу. Все, что считается нормальным, безусловно, всегда на поверку оказывается глубоко извращенным. Взять того же Ричарда. Для него «нормальный мужик» тот, кто держит свою женщину дома, ограничивая её четырьмя стенами и визжащими младенцами. Он стремится взять Джейн в жены только потому, что она женщина из далеких краёв, свежая кровь и новый элемент генофонда. Для людей вообще нормально сочетаться браком с тем, кто может предложить завидное положение в обществе. Люди убеждены в том, что доброта, отзывчивость, уважительное отношение к другим будут этими другими истолкованы как слабость, уязвимость и возможность легко им манипулировать, что напористая грубость в общении с другими людьми воспринимается как черта сильной личности.       Ричард резко останавливается. Их дорога очень узкая и проходит через густой лес, если поднять голову, то даже неба не видно, так плотно закрывают его кроны деревьев. — Тут недалеко до Умсу, — неопределенно машет он рукой.       Шутер послушно слезает и остается на месте, рассматривая дорогу. Снегоход делает сильный рывок вперед, водитель не справляется с управлением, пролетает по инерции какое-то расстояние и останавливается. Этого Ал хватает, чтобы перебраться на дерево и остаться наверху, наблюдая за ним. Она видит, как Ричард в недоумении оборачивается, видит, что её уже нет, снимает шапку, шепчет молитву и быстро уезжает. Датчик комбинезона на плече издает первый писк — запас тепла заканчивается, нужно скорее найти Джейн. Почти в это же время дурман от алкоголя, чуть приглушающий боль, рассеивается, обожженный бок взрывается с новой силой, желудок крутит пустым спазмом. Алиса закашливается в кулак, стараясь вести себя как можно тише. Может показаться странным, что раненная девушка, пусть даже и экспериментально усиленная, идет по лесу, окруженная темнотой и холодом. Сил нет, от голода и слабости, от тяжелой раны подкашиваются ноги, ей жарко, но датчик показывает, что температура тела падает. Странно, что она еще жива, что она еще передвигает ноги и думает нормально. Но с другой стороны все эти проблемы тела отвлекают от других мыслей. Она разберется со всем, только сейчас она должна передвигать ноги и искать своё спасение — вот и весь секрет. Жизнь любого человека это состязание на выносливость.       По колеям от снегохода Ал скоро добирается до небольшой поляны, в центре которой стоит дом-фургон. Дверь открыта, электрический свет заливает снег. Джейн Фостер, астрофизик, оказалась в глуши, далеко от привычной цивилизации, между древней Умсу (которая чуть больше Фиоры) и станцией, стоит на пороге в теплой куртке и пытается выпроводить Ричарда. — Я видел сегодня призрака… — начал рассказывать он в попытке задержаться. — Представляешь, пристала ко мне на станции девушка. Подвези, мол, до Умсу. Сказала, что Френсин её звать. Я сразу заподозрил, что она не такая какая-то. Знаешь, высокая, голос шипящий, клянусь тебе, я видел раздвоенный язык, пальцы сильные, вцепилась в меня, я думал, на части разорвет, пока ехали… И машина по дороге еле-еле тащится, будто я тяжелое что везу. Я скорости прибавляю, а она не слушается, — он с раздражением пнул снег возле полозьев. — Так вот, едем мы, значит, вокруг все темнее и темнее становится… А она меня всё выспрашивает, куда, мол, еду, к какой такой Джейн? — И что ты ей рассказал? — снисходительно вздохнула доктор Фостер. — Я молчал, что рыба в пироге. Да и высадил её неподалеку от поворота на Умсу. Только, едва высадил, как дернулся мой снегоход, чуть меня не зашиб. Я повернулся на девчонку посмотреть, а её и нету, как в воду канула. Только слышу смех хриплый откуда-то сверху, будто задыхается кто. — Может, она ушла быстро? Темно уже, ты и не заметил, — говорит Джейн. — Говорю тебе, призрак это был. Разбудил кто-то духов в горах, вот и творится всякая чертовщина, — грубо проговорил мужчина. — Мстят нам за грехи. Девка эта, я слышал, почтальоном интересовалась, небось, её братья его и порешили, а она новую жертву выискивает.       Шутер всхлипывает в ладонь. Призрак, злой дух… Может, она действительно умерла, и сейчас её неуспокоенная душа рвется закончить свои дела и вернуться домой. Иногда можно избавиться от призраков, гоняющихся за тобой всю жизнь, если соберёшься с духом встретишься с ними лицом к лицу. — Ричард, что за суеверия, — вздохнула Джейн. — Нет никаких призраков. Люди временами бывают страшнее любых монстров из сказок. Тебе пора ехать, — намёк уже более явный, в голосе вселенская усталость, и будь Джейн решительнее, то уже бы захлопнула дверь перед Ричардом. Но Фостер слишком хорошо воспитана, чтобы вытолкать человека, который привозит её продукты и вещи.       Вдалеке раздается вой, это волки выходят на ночную охоту. Джейн отступает на шаг и протягивает за дверь руку. Ал с её места не видно, но ей кажется, что там ружье. Кто бы отказался от оружия, когда опасность представляют не только злые духи, но и дикие животные. У Алисы только лук и стрелы, она стреляет настолько плохо, что может только отпугнуть или слегка оцарапать, но не убить. Не правы те, кто говорит, что стрелять из лука — как кататься на велосипеде, один раз научившись — уже не забудешь. Глупости, прошло почти пять лет, и Алиса не умеет ничего, она даже не уверена, что лук и стрелы сделаны правильно, что правильно сплетена и прикреплена тетива. — Поезжай! — торопится Джейн. Она выключает фонарь над дверью, сворачивает навес, оглядывается по сторонам. — Давай же!       Ричард быстро садится на снегоход, заводит мотор. Если он поторопится, то доедет до Умсу и останется там до утра. Вой раздается вновь, чуть приглушаемый ревом мотора. По спине Шутер ползет мерзкий холодок из-за того, что тепло уже закончилось. Или из-за того, что почудилось ей в этом вое что-то странное. Она с трудом спускается вниз, тело будто деревянное, боль почти невыносимая и очень хочется спать. Снег кажется достаточно мягким, чтобы лечь и позволить укрыть себя пуховым одеялом, уснуть — и никогда не просыпаться. Это кажется хорошей перспективой, Алиса ступает в глубокий снег, её ноги подкашиваются, готовясь уронить тело в пушистое облако, но в голове что-то с силой ударяется о стенку черепа.       Она поднимает руку и стучится, удары получаются мягкими и глухими из-за перчаток. По ту сторону шуршит и щелкает замок, Джейн открывает со словами: «Ты что-то забыл, Ричард?», и замирает в ступоре. Они не встречались часто, но сейчас Алиса готова обернуться, чтобы убедиться, что вокруг не обреченное Чистилище. Вселенская усталость в голосе не послышалась, Джейн сейчас вся — один растерзанный нерв, она тает, истекая болью и безысходностью, отравой от убитой надежды. Вместо жажды деятельности в глазах пустота, черная воронка. Истинная боль — боль от потери света внутри себя. Хочется спросить: «Вы точно Джейн Фостер? Может, я ошиблась?». Хочется встряхнуть её, закричать: «О, боже, я не выдержу еще боли, Джейн! Почему, Джейн?» — Алиса? — с сомнением спрашивает Джейн, светя на неё фонарем. — Ты ведь Алиса, верно? — Верно, — кивает Ал. — Мне нужна твоя помощь.       В трейлере Джейн пахнет травяным чаем и выпечкой. Свободного пространства — только тонкая тропинка от выхода к кровати. Всё остальное завалено бумагами и фантиками, заставлено приборами, затянуто проводами. Снаружи дом кажется небольшим, но внутри всё размещено компактно и с умом. Налево от двери — рабочая зона со столом и небольшим угловым диваном, прямо перед дверью печка и мойка, чуть дальше постель, наверху, по всему периметру развешаны навесные ящики, где хранится большая часть вещей. Алиса оглядывается, неловко переступает с ноги на ногу, боится пошевелиться. Здесь едва хватает места для хрупкой Джейн, хватило бы и для Алисы, будь она в своём маленьком и компактном теле, но существо, в которое она превратилась, больше и несуразнее, уродливее, чем было до того. Алису тошнит от самой себя сильнее, чем от токсинов в организме.       Джейн суетится, расталкивая беспорядок по углам, расчищая место для гостьи. Она убирает коробку с мусором с дивана и приглашает Ал сесть. — Будешь чай или кофе? — предлагает она, наливая в электрический чайник воду из большой бутыли и щелкая кнопкой. — Кофе был бы не плох, — отвечает Шутер, с трудом размещая несуразные ноги под низким столом. Она стягивает куртку, поправляет сбившийся воротник водолазки, чтобы скрыть чешую, оставляет перчатки. Показывать Джейн то, что вошло в её дом, пока нет нужды. — Есть лекарства? Мне нужно жаропонижающее, обезболивающее… Всё, что сможешь найти.       Джейн осматривается по сторонам, пытаясь понять направление, хлопает ящиками, наконец, достаёт большой контейнер с красными крестом на боку. Ал перебирает блистеры и коробочки, флакончики ударяются друг о друга с мелодичным звоном, шуршат упаковки бинтов. Когда перед ней опускается большая чашка с крепким черным кофе — в руке горка разноцветных таблеток. Она никогда не думала, что дойдет до подобного. Горечь прокатывается по языку, тошноту удается сдержать с большим трудом, а кипяток обжигает горло. Взгляд сам собой останавливается на ярком пакете с зефиром, что лежит в стороне, и Джейн тут же разрывает его, кладёт рядом. Ал тянется взять кусочек, смотрит, как нежная пудра остается на грубом материале перчаток. Будто мир, оставшийся за гранью безумия, касается её. Первый укус, воздушная сладость тает в отравленной слюне, ощущения как от поцелуя. Ал на мгновение прикрывает глаза. Как давно она не чувствовала вкуса зефира, как давно она не ощущала как целуется Клинт. И она бы с радостью променяла целый пакет сладостей на один поцелуй. Странно есть сладости и думать о поцелуях, но когда лекарства утешили немного боль тела, боль в сердце вгрызлась с силой. — Давно ты здесь? — спрашивает Фостер, присаживаясь со своей чашкой. Они достаточно времени провели в неучтивом молчании, наконец, они его разрушают. — Около четырех месяцев, — отзывается Ал. Сладость растекается по рту, смешивается с горечью таблеток и желчи, и от этого еще противнее. — А Тор? — Джейн немного смущено задает еще вопрос. — Тора здесь нет. Никого здесь нет, — получается обреченно, но правдиво. Были бы они здесь, допустил бы кто подобное с ней превращение. — Почему ты здесь? — они обмениваются вопросами, как теннисным мячиком, отбивая со звонким треском.       Легкое оживление спадает с лица Джейн, женщина осторожно ставит чашку на стол — это лучший ответ на вопрос. Попытка сбежать туда, где никто не станет искать, где никто не будет мешать зализывать раны, собирать, ранясь еще больше, осколки разбитого сердца. У них, если подумать, это даже немного семейное, когда-то точно так же бежала от безумия Тони в снежную пустошь Пеппер, как легко стало Ал дышать, когда она забылась в холодном плену собственного тела. Теперь Джейн. — Тор хотел познакомить меня с родителями, — ровно говорит Фостер. — Мы прибыли в Асгард, его мать тепло встретила меня, а его отец назвал меня козой, явившейся на пир, и приказал увести. — А что Тор? — Ал не верит, что тот мог промолчать, не встал на защиту. — Ничего. Ничего не сказал, ничего не сделал. Я думала… Хотя, не важно. Он прав, его отец, в какой-то степени. Тор — будущий царь, его жена должна соответствовать, а я просто никто с Земли. Я видела, как смотрела на меня эта девушка из его друзей, Сиф, кажется. У Тора будет, кем меня заменить.       Это больно, Джейн произносит всё так, будто смирилась, будто с самого начала знала, что это неизбежность и всё, что случилось с ней и Тором — просто случайность, короткое приключение после которого не останется ничего кроме разочарований и воспоминаний. Сейчас она считает себя пустышкой, но Алиса может рассказать о том, что (не)случится. О сильной женщине, берегущей своих детей, о раскаянии в глазах Одина, о том, что Тор не оставил её до самой смерти. О том, что она не права, что Тор любит её, что он ни на что не променяет её. Единожды принятое его решение становится единственно верным… Ал не знает, как сказать, но ей всегда казалось, что Тор не из тех, кто поступается подобными вещами в обмен на что-то малозначимое. Но сейчас с другой точки зрения, не наполненной чувствами и верой в любовь, в человечность людей, прав и Один. Тору — править, Тору — быть царём однажды, Тору — вести за собой народы. Он должен думать головой, а не решать сердцем, ему быть примером для других, а чему научит глупое слепое сердце? Водой здравомыслия гасится пламень любви. Пусть любовь и ни разу не грех, царю она не помощник. Неразумно полагаться на предчувствия, интуицию и веру. Нельзя принимать решения под влиянием эмоций. — Я всё равно не верю, — почти всхлипывает Ал.       Если она позволит себе поверить, то это будет означать, что и Клинту она не важна. У неё нет опыта, у него есть, разбегутся — у неё будет опыт, а ему всё равно. Так есть ли вообще смысл в отношениях, можем ли мы тратить свою жизнь на этот опыт, если после нам будет всё равно? Людям так нужна стабильность и неодиночество. Хочется прочной колеи, по которой покатится жизнь — любовь, женитьба, общее взросление и новая совместность. Откуда это возьмется в восемнадцать, а то и в тридцать лет? Алиса пытается дышать, но в горле комом горечь. Она не может решать за других, не может навязывать им своё мнение и диктовать, как жить, пусть даже когда-то это было правильно. Мир изменился, она изменила его, возможно, что отдалив конец всего человечества, она разрушила сотни жизненных линий, отвела их пути от точки пересечения. Джейн и Тор, и другие, имеют право на новый выбор и новую историю. — Именно опыт позволяет нам избежать боли в дальнейшем, — говорит Джейн. — Люди становятся сильнее, благодаря воспоминаниям, которые не могут забыть. Это и есть взросление. Я много достигла… — Не сравнивай любовь с работой, умоляю. — Я много достигла, — вновь выделяет она. — Как ученый и как человек. Расставаться всегда тяжело, поэтому лучше помнить, что все хорошее всегда заканчивается. Если бы Тору было не всё равно, он бы возразил, он бы сражался, но он не сделал ни того, ни другого.       Реальная жизнь не волшебная сказка, где принцы женятся на простолюдинках, а в короли приходят пастухи и крестьяне, где принцессу спасает от политического брака возлюбленный, потому что любовь и справедливость превыше всего. Сказка — это жизнь, придуманная душой, когда ей не подходит реальность.