***
— Ой, это же задача Эйнштейна! — Воскликнули мы обе, — хорошее завершение игры! — Сказала Софа, — прям позитивная нота для выполнения на расслабоне, — она поиграла бровями и улыбнулась. — По нашей схеме? Я отслежу еду и хобби, а ты хобби и мечты. — Хорошо. Шляпа, повторите, пожалуйста, условие! — Самая соль в том, чтобы попытаться выполнить ее без бумаги и пера!***
— И это правильный ответ! — Прокричала Шляпа. Над игровым полем рассыпался сноп разноцветных искр, послышался крик «Йе-е!», а потом все монстры и декорации сами стали выплывать из доски и шли по ней к нейтральному обрамлению игрового поля. Шляпа пару раз наставляла дерево или заблудившегося тролля идти в их группу, а не чужую, подсказывая им, куда двигаться. Когда все фигурки разбрелись по своим кучкам, Шляпа и поле дезактивировались, а Софа собрала всё по мешочкам и уложила в коробку. — Идем одеваться? — Спросила Софа с широченной улыбкой. — Идем! Я так хочу к нему! Она улыбнулась, встала с кровати, отлевитировала нашу игру обратно на стол, закрыла зеркало и предложила мне перейти в мою комнату. Что же у нее с этим зеркалом?***
— Боже, ты такая красивая, — сказала Софа, оглядев меня, — если он прям там не потеряет дар речи, стукни его хорошенько, — я тихо засмеялась, тоже стала разглядывать себя. — Тогда я готова? — Спросила я немного дрогнувшим голосом, когда мы дошли до комнаты, откуда можно переместиться. — Да, — Софа кивнула, а потом крепко меня обняла, — сестренка, думай о себе и своих ощущениях. Для меня самое главное – твое счастье, — только я хотела спросить, что это всё-таки значит, как она отстранилась и сама свела мои руки на порт-ключе. Я оказалась аккурат перед скамейкой в заснеженном парке. Мне сразу бросилось в глаза, что дорога слегка подсвечивалась в одном направлении. Я поняла, что это знак, куда идти, и пошла. Боже! Это тот стадион, на котором был концерт, когда я кинула на Майкла и весь его персонал Конфундус! Господи, я прям слышу, как забилось мое сердце. Указатели довели меня до сидения на самом верхнем ряду. Буквально я пришла, ко мне подошла моя ягуарша. Она нежно потерлась о мои колени и рассеялась. Боже, Боже, Боже, пусть он меня не мучает и поскорее покажется! Боковым взглядом я увидела что-то большое и черное в стороне, повернулась туда и поняла, что это не что-то, а кто-то. Мой художник – анимаг. Его форма – ягуар-меланист. Господи, мое сердце сейчас не выдержит! Ягуар прошел ко мне, остановился в паре шагов, словно спрашивая, можно ли ему подойти. Я улыбнулась и развела руки, показывая, что готова его обнять. Он только этого и ждал: уже через долю секунды ягуар терся мордой о мои руки, колени, а потом и вовсе ткнулся носом в шею. Я сейчас потеряю сознание: в жизни от него еще большие ощущения, чем от Патронуса! — Покажись, пожалуйста, — я взяла его морду в руки, чтобы посмотреть в глаза. — Я так хочу обнять тебя по-настоящему, — ягуар прошелся носом от моего живота к шее, шумно выдохнул и отошел. Боже, мое сердце этого точно не выдержит! Сколько можно меня мучать? — Привет, Энджи, — я на секунду замерла, глядя на человека передо мной. Это Майкл. Тот самый. Единственное отличие было в том, что я пятнадцать раз видела на сцене Короля Поп-музыки и бесспорного хозяина сцены, который точно был уверен в каждом своем шаге, а сейчас передо мной стоял просто Майкл, который, судя по его нервозности, сомневался в том, как пройдет эта наша встреча. Я не могла отвести свои глаза от его: в них читалось: «Даже если ты сейчас уйдешь, я запомню этот прекрасный момент.». Боже, ну куда же я уйду? Единственная причина, по которой я еще молча сижу, в том, что я просто не могу довериться своим дрожащим коленям. Майкл буквально пригвоздил меня к сидению своим взглядом. — Привет, Майкл, — сказала я, всё же поднявшись на ноги, — можно? — Я прикусила губу. Я всегда так делаю, когда смущаюсь. Он это заметил, отзеркалил мой жест. Как и я пару минут назад, Майкл развел руки в стороны, показывая, что не против объятий. Я сразу же подошла вплотную, посмотрела ему в глаза, провела носом по щеке, а потом обняла за шею. Майкл выдохнул, положил руки мне на талию, зарылся лицом в волосы, стал водить руками по спине. Боже, от него так приятно пахнет, будто самый родной мне человек. Видимо, у меня всё же есть повышенный потенциал анимага! Иначе я бы этого не почувствовала, а ограничилась замечанием о хорошем выборе парфюма. Я не знаю, что со мной было. Такое случилось впервые. Я нагло оттянула воротник его пальто и уткнулась носом в шею. — А почему так? — Спросила я. Это первым пришло мне в голову. — Не знаю, — сам Майкл тоже стоял, крепко сжав меня в руках и зарывшись лицом в кудри. — Я не отпущу тебя. — Не отпускай, — он тихо прошептал что-то, сильнее меня сжав. — Мой ангелочек, — сказал он, посмотрев мне в глаза, — у тебя самые прекрасные глаза, которые я видел. Я по ним понял, что ты не уйдешь. Я увидел, что у тебя на душе, когда ты посмотрела на меня. Ты не отводишь глаза, показывая мне это. Энджи, — Майкл прикусил губу, посмотрел на мои, но потом вернулся к глазам, — я сделаю всё, чтобы ты всегда смотрела на меня так, — я улыбнулась. Господи, впервые в жизни я слушаю не изъезженную тему с тем, как нельзя оторваться от моих глаз из-за цвета, а такое. Я ведь действительно не могу оторваться от его темных глаз. — Мой ангелочек, — он ловко повернул меня лицом к стадиону, спиной к себе и крепко обнял, — помнишь? Ангел мой, зачем ты тогда бросила тот Конфундус? — Я оперлась на Майкла, он сразу же немного напрягся, чтобы я почувствовала в нем крепкую опору, — не делай так больше, я тебя больше не отпущу, — он зарылся лицом в мои кудри, я откинула голову ему на плечо, Майкл провел носом по моей шее вниз. Мы так соскучились по человеческому теплу, по таким маленьким ласкам, что не можем друг от друга оторваться. Слова здесь не нужны, мы уже много сказали в письмах, а сейчас хочется просто наслаждаться тем, как близко мы находимся. — Майкл, — ему нравится, когда я его зову по имени, — давай присядем, я, — я не успела договорить, я уже сидела у него на коленях. — Спасибо. Боже, как ему удается делать так, что я чувствую его везде, и при этом не переступать разумные границы? Господи, я сейчас и в правду растаю в его руках! — Майкл, — мне уже и воздуха не хватает, — пожалуйста, — он немного отстранился. — Прости, — извиняется, а в глазах ни капли сожаления. Мне это нравится. — Я ведь анимаг, я чувствую тебя сильнее, чем ты меня, — я кивнула, — хочешь, прогуляемся? — Я снова кивнула, поцеловала его в лоб, в один висок, в другой. — Ангелочек, ты уж определись, — выдохнул он сквозь хриплый смех. — Мне нравится, просто у меня, — Боже, как люди на английском говорят? — Я, — Майкл с улыбкой вскинул брови, — мне, — вроде так, — воздуха, — я сама засмеялась, обняла его за плечи, зарылась носом в его кудри. — Тогда тем более надо прогуляться, ангелочек. Я отстранилась, прикусила губу. Американский акцент – какое-то святотатство! Хочется еще! — Тебе нравится мой акцент? — Майкл засмеялся, — может, тогда попробуем «котенок»? — Господи! Это просто издевательство! — Британцы произносят это по-другому, а мы вот так, с хорошим «т» посередине. Да, котенок? — Майкл заметил мою реакцию, поправил прядь волос, чтобы лучше видеть мое лицо, — я так понимаю, что именно пижама с котятами, — о-о-ох, Боже, дай мне терпения не расплавиться у него в руках, — понравилась тебе больше всего? — Да, — я закивала. — Боже, — он сам засмеялся, — я так переживал. Я всю ночь не спал. — И я, — мой английский испарился. Хорошо еще, что понимаю. — Энджи, — Майкл взял мою руку, поцеловал запястье, — я должен тебе кое в чем сознаться, — я вскинула брови, — Софа знает, кто я, — теперь всё понятно. Ой, Софа, Софа! Артистка! А я предлагала родителям отдать ее в труппу драматического театра или к цыганам! Ничего, потом ее в шутку потыркаю за утаивание такой информации. Ой, а почему Майкл кажется удивленным? — Ты не злишься? — Я вскинула брови. Злиться на Софу себе же дороже. Да и не за что. — Нет, конечно, не злюсь, — я уселась поудобнее, нагло стырила его шляпу, надев на себя, — значит, это ты был в Питере, и ты подарил девочкам зеркала? — Майкл кивнул, — хорошие зеркала. Спасибо, — ой, у него же действительно нос изменился. Я только сейчас это заметила, впервые за разговор оторвавшись от глаз. — И твой аметист тоже у меня, — он вытащил цепочку с моим камнем, — он сейчас так греется, — еще бы. Я тут не знаю, как в тебя вжаться посильнее! — У меня в тот день остался след от цепочки, а сейчас прошел, — конечно, рядом со мной аметист сильнее. Стойте-ка! — А что с тобой было? — Сразу спросила я. — Э-эм, — он замялся. — Майкл, ты можешь не рассказывать мне это прямо сейчас, — надо прояснить этот момент, — но, если ты хочешь, чтобы у нас всё действительно получилось, не скрывай от меня такие вещи. Я в свою очередь тоже буду с тобой предельно откровенна, — я прислонилась к его лбу своим, потерлась кончиком носа о его, — если в этой жизни нельзя довериться второй половинке, то зачем вообще всё это? М-м? — Он еле сдержался не поцеловать меня. Жаль. Я бы хотела. — Хорошо, — Майкл кивнул, — тогда нам тем более нужно куда-нибудь. Не будем же мы сидеть на заснеженном стадионе, — он засмеялся. — Я бы с тобой и тут посидела, — надеюсь, что я не напутала эти недоделанные английские времена. — Я вообще это правильно сказала? — Спросила я со смехом. Майкл тоже улыбнулся, ответил мне прям в ухо: — Да, котенок, — правильно, отключи мне только-только включившиеся мозги, — я молчал, потому что… Я… — Ха, носитель тоже стал запинаться. Отлично. А то одна я! — Я боюсь сейчас открыть глаза и… — И понять, что это было сон. Я сама так боюсь! — Мне снился твой ягуар, — Майкл вскинул брови, — он замечательный. То есть ты замечательный, — Майкл спрятал лицо у меня на груди, совсем как это обычно делает Патронус. Мы просидели так еще минут десять. Только после этого и моему, и Майкла мозгам вернулась способность нормально мыслить. Майкл заговорил первым: — Я обещал Драко поговорить с Патронусом, — я засмеялась, — ай-яй-яй, — Майкл меня защекотал, — кто-то получил моего наглого ягуара и даже не хочет его контролировать, — я еле поймала его руки. — Да, не хочу, — ответила я, когда отдышалась, — мне нужен оригинал, а не затырканный, — я не договорила «ягуар», и было понятно, что я о самом Майкле. — Я ведь тоже не особо покорная и люблю таких же людей, — Майкл улыбнулся. — И как же мы будем два таких непокорных жить? — Спросил он. — Поддерживая друг друга, вовремя напоминая о том, кто мы действительно есть, — Майкл задержал дыхание, — не давая никаким обстоятельствам заставить нас забыть о том, что для нас главное. — Энджи, — я вскинула брови, Майкл взял меня за руки, — я хочу у тебя кое-что спросить, — я кивнула, — ты знаешь, что для меня главное, — он замялся, — ты согласишься? — Да, — я улыбнулась, положила его руку себе на живот, Майкл выдохнул, — я же писала тебе, что хочу большую семью, — он кивнул, погладил по животу, — захочешь, и семья твоих родителей будет маленькой на нашем фоне, — Майкл расслабился и с широкой улыбкой поцеловал меня в щеку. Это хорошо, что мы в первую очередь стали вытаскивать друг другу карты с условиями. В нашем возрасте никак не подойдет бегать по три года, раскачиваясь от одного мнения к другому. — Так мне не говорить с Патронусом? — Я улыбнулась тому, как неуверенно Майкл это произнес. — Нет, — сказала я, усевшись еще удобнее, — поговори со мной. Тогда не придется говорить с ним. — Но, — я приложила палец к его губам. — А ты как относишься? Я так понимаю, ты через зеркало присутствовал при выкрутасах ягуара? — Майкл кивнул. — Тогда ответь. Забудь о Драко и Гермионе и о том, что они недовольны. Ответь за себя и свои ощущения. — Гермиона просто боится, а ягуар пользуется тем, что рядом нет меня. Я же всегда его дергал и контролировал, чтобы он ни к кому не лез. Мне иногда кажется, что всем от меня что-то надо, я боялся, что это отразится на поведении ягуара, вот и дергал. Всем что-то надо. Это очень страшно. Ощущение, что без денег я останусь на улице, а все мои друзья пройдут мимо, — я поцеловала его в макушку, — я поэтому очень люблю детей: им от меня кроме сиюминутного развлечения, игр и мороженого ничего не нужно. Любой взрослый видит меня как инструмент для решения своих задач. Я очень от этого устал. Неужели я настолько плохой человек, что один мой нос так легко отворачивает всех окружающих, а деньги и влияние так притягивают? Больше во мне ничего никого не интересует? — Я крепче обняла его за плечи, снова поцеловала в макушку. Майкл помолчал, а потом продолжил. — Я молчал, когда полоскали мое имя, а когда всё полилось на мою семью, я… Я просто потерял контроль над этой лавиной грязи, — он махнул рукой, — но при этом я держал в руках свои дела, свои деньги, своих работников, а потом… Тогда, — я поняла, о каком моменте он, поэтому не стала переспрашивать, — во мне что-то оборвалось. Энджи, я не совру, если скажу, что бывали дни, когда я мог наобещать кому угодно что угодно, лишь бы человек оставил меня в покое здесь и сейчас. Я, — я взяла его за руку, — если бы не появление Принса, я не знаю, как бы я закончил. Он вернул мне смысл к жизни, — Майкл вздохнул, — я стал вставать по утрам, я пытался как-то разобраться с тем, что произошло буквально за четыре года. Я нашел Билла, Говарда, — он неопределенно махнул рукой, — Энджи, я понял, насколько я ничего больше не решаю. Я не знаю, сколько у меня денег в мире магглов, я не знаю, за кем числятся те, что есть у меня в этом мире, я ничего не знаю. Я не могу узнать. В тот день меня опоили каким-то волшебным анальгетиком, — эти люди еще пожалеют об этом. — Ты же знаешь, что обо мне говорят? Я наркоман и опустившийся человек. Все изначально считают меня таким, а потом видят, что я не в себе, и никто не протягивает руку помощи, даже если я прошу. Все видят, что со мной, все показывают отвращение, все пересказывают друг другу, запуская этот круг с новой силой. А самое ужасное, что, если я вот так умру от лекарств, никто, кроме моих фанатов не обратит на это внимание, а просто скажут: «Доигрался, все они в Голливуде такие. Еще и пример плохой подал!», — Майкл покачал головой. — Все эти люди, которые видели меня, нуждающимся в помощи, преспокойно придут на церемонию прощания и будут рассказывать, какими друзьями мы были. Придут даже те, кто подписывался под каждым словом во всех обвинениях, которые публиковали таблоиды. Придут, сфотографируются на фоне гроба и моей скорбящей семьи, скажут пару слов, сразу же вспомнят те крупицы хорошего, что нас с ними связывает, а потом уйдут домой. Я не удивлюсь, если единственными людьми, которые хотя бы продемонстрируют траур по моей персоне, из всей это шайки будут Мадонна и Принс. А что будет с моими детьми? Иногда я жалею о том, что принял решение сначала сделать их, а потом разбираться в ситуации, ведь если меня не станет, что будет с ними? — Майкл посмотрел наверх, вздохнул, — лейбл требует от меня новый альбом. Я не могу. Я… — Он развел руками, — раньше я слышал музыку, а сейчас нет. Да и даже так заметно, куда идет моя музыка. Сравни последний мрачный альбом с Триллером. Эти песни очень давят, лейблу они не нравятся, но другого я сейчас не слышу, — я снова поцеловала его в макушку, Майкл улыбнулся. — Я так занят мыслями о детях, о том, что вообще будет завтра, что не могу услышать музыку. Я, конечно, могу хлопнуть по пианино, а потом набрать слов в рифму под ритм и гармонию, но не могу! — Я закивала, — каждый новый альбом встречается прессой с предвкушением провала. Каждый раз меня из этой ямы грязи вытаскивают мои фанаты, я не могу теперь создать что-то, что сам слушать не смогу, и надеяться на то, что фанаты по доброй памяти это купят и не допустят провала, — Майкл посмотрел мне в глаза, — я около месяца общаюсь с Джинни, которой от меня ничего не надо, и заметил, что мне стало легче. А тут я увидел Софу, — он улыбнулся, — она невероятная. Ей, кажется, вообще ничего и ни от кого не надо: у нее есть Россия, — я тоже улыбнулась. — В ней столько энергии, что хватает всем вокруг. Я чувствовал, что моя депрессия, или как это еще можно назвать, на грани проиграть моему вновь проснувшемуся желанию жить, но чего-то не хватало. Энджи, — Майкл поцеловал мне руки, — я вскакиваю с кровати, если приходит твое письмо. Энджи, я сделаю всё, лишь бы ты осталась со мной и смотрела на меня вот так, — он крепко меня обнял, — я, едва увидев в газетах твои колдографии, вспомнил твои глаза. Я не помнил ничего, только глаза и эту сумасшедшую по силе доброту, с которой ты на меня смотрела. Ты вернула меня в мои двадцать пять, когда я был готов напролом идти к цели, — я поцеловала его в лоб, — во мне столько энергии, что иногда усидеть бывает трудно. Я переосмыслил некоторые моменты, — я вскинула брови, — я всё еще придерживаюсь концепции силы любви, но теперь категорически отрицаю саму возможность того, что позволю хоть кому-то тронуть мою семью, — Майкл вздохнул, — но уже поздно. Я не могу что-то делать без оглядки на, — он показал кавычки, — старших товарищей. От этого я злюсь на себя. Ягуар, видимо, попеременно отражает каждую из этих эмоций. — Легче? — Он закивал. — Теперь посмотрим, что можно с этим сделать, — я встала с его колен, протянула руку, — говорят, тут очень хорошее озерцо имеется, — Майкл снова закивал, — идем, прогуляемся и поговорим. Мы направились к выходу со стадиона, а я воспользовалась этой паузой, чтобы приблизительно понять, откуда начать и к чему вести. — Майкл, во-первых, ты больше не один, — я обняла его за талию, — моя печать в цивилизованном международном пространстве с большой вероятностью выше, или в крайнем случае соизмерима с теми товарищами. Об этом больше не думай, — он хотел что-то сказать, — нет, это не обсуждается. Я в любом случае не дам им что-то сделать с твоим именем и твоими делами. Крайне глупо давать им такую возможность, когда мне повезло родиться в одной из семей «Большой Русской Пятерки». Даже если я не смогу сделать это одна, наша пятерка на то и пятерка, что нас там пять семей. Они тоже помогут. Во-вторых, если тебе что-то не нравится, не грех в этом сознаться. Более того, не грех не одергивать себя, если ты не видишь такой необходимости. А про Гермиону вообще не думай. Ответь мне: твой ягуар может реально что-то сделать? — Не должен? — Майкл пожал плечами. — И всё, — я поцеловала его в щеку. — Твоя проблема в том, что ты излишне много одергиваешь свой Патронус. Удивительно, что он вообще к тебе приходит, — Майкл улыбнулся. — Я сижу с ним менее суток, если убрать то время, что я была без магии, и могу сказать, что ягуар радуется, если я его отпускаю от себя дальше, чем на два шага. Отпусти и себя, и его. Мою же ягуаршу ты не держишь? — Он покачал головой, — вот. Будь добр и тут проявить такое же доверие. Поверь, это поможет, и ягуар начнет относиться к Гермионе более пофигистично, а не как к жертве, которую надо успеть потыркать, пока вредный человек не вернулся. — Ты права, — он потер лицо, — так и до дурки недалеко, если думать одно, а убеждать себя в другом. В последнее время я вообще еле-еле с ним управлялся. Надо выдохнуть и успокоиться. Надо отпустить его. Мне кажется, что Майклу просто нужно немного сменить обстановку. Он давно не делал чего-то, только потому что резко захотел, так что попробуем этот метод: — Майкл, хочешь в Боливию? — Он в шоке на меня посмотрел. — В Боливию? — В его голосе было что-то вроде «Там не место таким ангелочкам как ты!». Всё-таки хорошо, что мужчины в целом падки на красивые женские глаза. Майкл сейчас не откажет, как минимум, чтобы я не расстроилась. На первых порах этого достаточно. Главное, чтобы он понял сам принцип обычной нормальной жизни. — Да, в Боливию, — я мило улыбнулась, взялась за ворот его пальто, — у России совместно с Бразилией и Индией там приют и школа. Ты же любишь посещать подобные места? Хочешь посмотреть? — Майкл кивнул, — тогда отправляемся? — Он засмеялся. — Давай, — я обняла его за шею, — но как? — Не выйдет, Мистер. Способ есть. — Сейчас вызову эльфа из здешнего Посольства, он же позже выдаст мне порт-ключ, — Майкл с улыбкой покачал головой. — Уже через несколько минут мы будем в другом полушарии планеты. — Софа нас убьет, — я закивала. — Надо отправить ей Патронус, — я озорно на него глянула, — заодно посмотрим, что сделает ягуар, — Майкл обреченно застонал. — Надо больше доверять себе, Майкл, расслабься, — сказала я с улыбкой. Я вызвала Патронус, глядя ему в глаза. Он тоже смотрел на меня, явно борясь с желанием меня поцеловать. Боже, в этом сдерживании что-то есть. Даже жалко терять это приятное напряжение. Софа, ты знала и молчала! Теперь мне всё понятно! Я, конечно, еще после тринадцатого февраля и четвертой отрицательной задумалась, но думала, что совпадение и только, — Майкл рядом улыбнулся, — спасибо, ребята, без вас у нас бы всё так быстро и гладко не вышло, — теперь самое главное, — Гермиона, Майкл поговорил со своим ягуаром, он больше не будет донимать тебя, — бедный Майкл спрятал лицо в руках. — Ребят, еще раз спасибо. Мы позвоним вам ближе к вечеру, удачи в ваших поисках! — Надо еще Драко успокоить! — И, нет, Драко, не переживай: со статуями я разберусь, как и обещала! Думаю, Абраксас обрадуется, достойная замена выросла. — Ой, там же еще Невилл, которые не в курсе о договоре. Ладно. Это не проблема. — И не переживайте за Невилла, Билл потом пришлет ему договор! — Я же не говорил с ягуаром! — Засмеялся Майкл, отняв руки от лица. — Ребятам об этом знать необязательно, — я подмигнула. — Эльф Посольства России в ФРГ! — Сказала я по-русски. Около нас появился эльф в форме со значком нашего флага. — Добрый день, Графиня Строганова. Чем Маргаритка может вам помочь? — Спросила эльфийка, даже не посмотрев на Майкла, поняв, что на нем чары иллюзии. — Я хотела бы получить порт-ключ на двоих в столицу Боливии, личность спутника прошу не уточнять. Я беру всю ответственность за его пребывание в Ла-Пасе на себя, — эльфийка кивнула. — Спасибо. Пришлите ключ, как только будет готов. — Как пожелаете, Графиня, — с тихим хлопком Маргаритка исчезла. — Как быстро и просто, — сказал Майкл удивленно. — Да, но подождать придется, — я огляделась, поняла, что мы одни в парке. — Чур без магии! — Сказала я и запульнула в Майкла снежком. Он секунду осознавал, что произошло, а я убежала от него в другую сторону. Конечно, Майкл мог без труда догнать меня в один рывок, но он решил поддержать мое игривое настроение. Даже поддавался, специально не уходя с траектории моих снежков. Наше сражение продолжалось несколько минут, а потом Майкл всё-таки решил меня догнать и крепко обнять, чтобы я не убежала. Я как-то неудачно переступила с ноги на ногу, поскользнулась на слое льда под снегом, и мы оба оказались на земле в снегу. Майкл был надо мной, мы оба были раскрасневшиеся и счастливые. Казалось, еще секунда, и он меня поцелует, но около нас появилась эльфийка: — Графиня Строганова, ваш порт-ключ, — она положила ларец около меня и исчезла. Майкл разом пришел в себя, встал и сразу подал мне руку. — Прости, Энджи, ты не ушиблась? — Я покачала головой, взялась за его руку. — Не переживай. Кто же виноват, что я такая неловкая, — сказала я с улыбкой, Майкл помог мне встать, — переносимся? ОТ ЛИЦА МИСТЕРА. — Переносимся? — Энджи протянула мне двуглавого орла. Боже, появись эльфийка хоть минутой позже! — Да, — ответил я, задержав взгляд на улыбке Энджи. От этого только еще больше захотелось поцеловать ее. Надо отвлечься от ее губ, нельзя так пялиться! Энджи взялась за орла, сделала шаг ко мне, крепко взявшись за ворот моего пальто. Ей определенно надо стать анимагом. Такая страсть к этой ткани явно из кошачьей природы, я сам поэтому его ношу. Пережив несколько секунд изощренных американских горок, мы оказались в Ла-Пасе. Это я понял по потрясающему виду из окна помещения: горы с заснеженными верхушками и статуя Педро Доминго Мурильо, возвышавшаяся над волшебной столицей. Кажется, только Британия то ли утратила свою волшебную столицу, то ли не заимела ее вовсе. От этого чудесного вида нас отвлек приятный мужской голос, выражавший абсолютное спокойствие: — Добро пожаловать в Ла-Пас, Графиня, — я понял, хоть это было по-русски. Софа всё-таки умудрилась впихнуть в меня полразговорника для туриста, а это было чуть ли не первое сочетание. Вот ответ Энджи я уже не понял. Она поговорила с сотрудником Посольства, тот удалился, а она взяла меня за руку и повела к большим дверям на другом конце помещения. — Какой у вас язык интересный, — сказал я по дороге, — прям гласная, согласная, опять согласная, опять гласная, — Энджи засмеялась. — Да, но мы хотя бы читаем всё, что пишем, — я улыбнулся. — Ладно, почти всё, — Энджи взялась за мою руку обеими своими, — ты понял «добро пожаловать»? — Да, Софа научила меня нескольким фразам, — ответил я, поцеловав Энджи руки. Ее кисти немного замерзли, хотя в снежки мы играли в перчатках. Видимо, немного снега всё же просочилось. Надо согреть. — Спасибо, — выдохнула Энджи, когда я приложил ее руки к лицу. — Так тепло, — мы даже остановились, — а чему еще Софа тебя научила? — Я люблю тебя, — Энджи умиленно запищала. — Я действительно это хочу сказать. — Я люблю тебя больше, — ответила Энджи, использовав мое любимое выражение. Энджи посмотрела на закрытую дверь, нежно опустила мою голову к себе, поднялась на цыпочки, чмокнула меня в губы и сразу же отстранилась, открыв дверь на улицу. — Энджи, так нечестно! — Я же еще хочу! — Хорошего понемножку, Майкл, — я покачал головой, а Энджи немного порозовела. — Идем, тут буквально пару улиц пройти. — А почему вы изначально решили открыть здесь приют и школу? — Методом исключения, — ответила Энджи, — всё, что выше Бразилии вызывало у товарищей из Штатов предынфарктное состояние. Якобы мы слишком близко подбираемся с нашим влиянием к их границам, а в таком случае они угрожают подействовать своими магглами на наших, — она хмыкнула, — идти совсем на Юг тоже смысла не было. Оставался Центр, а это, в основном, Боливия. Южная Америка нам нужна чисто как партнер по бизнесу: у нас здесь только охрана Посольства из квалифицированных бойцов, а все остальные – гражданские. Мы Америке нужны, потому что у нас есть другие партнеры и деньги на содержание здешних детей. — А приют и школа только для волшебников? — Энджи кивнула. — Тут дело в том, что детей-волшебников, которым нужна помощь, в Боливии немало, а в ресурсах мы немного ограничены. Опять-таки не в денежных, а политических, — Энджи нахмурилась и покачала головой, — просто наглость, как я считаю. Поэтому мы вынуждены следовать соглашениям, содержа исключительно волшебников. — А кто-то курирует это? — Спросил я. — Да, не мой Род, но мои очень хорошие друзья, — ответила она с улыбкой, — поэтому я спокойна, потому что знаю, что все выделенные средства дойдут до Ла-Паса и нуждающихся детей. Вот мы и пришли! Мы дождались, пока проедет маленькая карета, перешли дорогу, оказавшись у здания, которое очень сильно отличалось от всей остальной улицы. Оно было новым, хорошо огороженным и с массивными воротами, на которых был изображен золотой двуглавый орел со скипетром и державой. Едва мы приблизились, глаза на обеих головах открылись, ворота словно уплотнились. Оба глаза свелись на мне. Видимо, Энджи они опознали, а я для них чужой. — Сейчас зайдем. Энджи крепко взяла меня за руку, другую приложила к хвостовым перьям орла, мы оба могли бы дотянуться только до них. Орел всё еще смотрел на меня, а потом золотые искры прошли от хвоста к обеим головам, они посмотрели на Энджи, закрыли глаза, а ворота стали словно из дымки. — Идем, Майкл. Мы просто прошли сквозь массивные кованные решетки, они ощущались как густой туман, а стоило нам пройти через них, снова стали реальными воротами. Когда мы проходили, я почувствовал, что меня обыскали: аметист, а потом и палочка немного потеплели. Хорошо тут детей защищают, мне нравится. — Ты не подумай, что мы так создаем тюрьму для обитателей. Мы защищаем обитателей от внешних угроз. — Энджи, я бывал в Боливии, поэтому даже не спросил, зачем приюту такие меры безопасности, — мы оба улыбнулись. — Не переживай, у меня нет стереотипов о русских или о ком-то с вашего постсоветского пространства, — тут она вовсе засмеялась. — Хорошо, — Энджи оглянулась, — но, если что, спрашивай. Хорошо? — Хорошо, — интересно, а мне можно ее так же поцеловать, как она меня до выхода из Посольства? — Посмотри, — пока я думал, Энджи уже провела нас во внутренний дворик. В центре дворика была большая беседка с плоской крышей, на которую можно было подняться по винтовой лестнице. Крыша была огорожена высокой оградой, на ней располагалась красивая подзорная труба, а вся остальная площадь была заставлена растениями. Отсюда не видно, стоят ли они в едином «куске» земли или всё-таки по отдельным грядкам и горшкам. На некоторых деревьях были видны маленькие домики для животных, которые, судя по всему, были сделаны воспитанниками приюта и школы. У беседки был фонтан, от которого шло четыре дорожки: к самой беседке, к школе, к приюту и к зданию администрации. Везде был идеальный живой газон, все деревья были ухожены, некоторые даже завернуты в специальные материалы, чтобы не мерзли. Нельзя было не заметить несколько будок для собак и домиков для кошек. — Мы относимся к этому месту со всем сердцем, — сказала Энджи с улыбкой. — Это видно, Энджи. Очень уютно даже во дворике. Мне уже интересно, что будет дальше, — буквально я договорил, из здания администрации вышел шатен среднего роста, направился к нам. Перед Энджи он остановился, поклонился, заговорил, но я, разумеется, ничего не понял. — Я была бы благодарна, если бы мы перешли на английский, — сотрудник лишь вскинул брови, но потом кивнул и ответил: — Как вам будет угодно, Графиня. Чему обязан? — Можете просто показать нам, как здесь всё устроено? Моему другу было бы очень интересно посмотреть. — Хорошо. Меня зовут Ларин Максим Леонидович, обращайтесь просто Максим, — это хорошо. Отчества просто издевательство для англоязычных. — Пройдемте, — он улыбнулся, сделал приглашающий жест в сторону школы. — Школа очень оснащенная. Там не только обычные классы, но и маленькие лаборатории, спортзал, актовый зал и несколько свободных комнат для перемен. В библиотеку мы собрали множество книг на наиболее распространенных на континенте языках, стимулируем у учащихся интерес к чтению, — Максим открыл перед нами двери школы, впустив внутрь. Первый этаж по большей части был занят стендами с рисунками, поделками, информационными досками. Здесь же были входы в спортзал и в актовый зал. Они располагались в двух разных концах здания. — Есть внутренний двор, поделенный на три сектора, — перед нами открыли двери, располагавшиеся прямо напротив главного входа. — Для занятий спортом в хорошую погоду, — Максим показал на участок с турниками и площадкой для футбола, — для занятий по травологии, — там было две теплицы и несколько грядок под открытым небом, — и для отдыха, — этот участок был полностью зеленым даже сейчас. Скамейки стояли в тени деревьев, была еще одна беседка, но поменьше, чем та, что мы видели до этого. Создатели приюта явно не поскупились выкупить территорию. Я удивлен масштабами этого «дворика». Нас провели по всем этажам, почти по всем кабинетам, давали детальные описания всем новинкам и «косякам». К новинкам отнесли косметический ремонт помещений, капитальный ремонт лестниц, замену окон и поломанной мебели. Я, да и Энджи честно пытались найти что-то, к чему можно было бы подкопаться, но не нашли: к «косякам» относились мелочи вроде поломавшегося звонка на одном этаже и разных штор на всех окнах. Последнее объяснили, разведя руками и сказав: «Ну вот так получилось». То ли заказ был неправильно понят, то ли те, кто шили, не стали заморачиваться и сшили из того, что было. Непонятно. Администрация забила, хотела перекрасить магией, а детям понравилось, что всё разноцветное, поэтому оставили, как есть. Звонок случайно заколдовал кто-то из детей, эти чары сами спадут через пару дней, а пока механизм намертво заблокирован. Вообще, самое главное было то, как вели себя дети. Они сидели за партами по парам, и везде, где позволяло соотношение, пары были мальчик-девочка. Комментарий был удивительным: дети после занятий и так разбредутся по своим группам, так что важно, чтобы они строили модель поведения и с людьми «не из их группы». Я бы не сказал, что детям это не нравилось: все сидели, занимались, кто-то даже немного дурачился. Они вели себя так, как и должны вести себя дети: увидели, что зашло двое проверяющих вместе с их директором, посидели молча, пока мы на них смотрели, а потом, чуть стоило нам от них отвернуться и начать говорить о своих взрослых проблемах с их учителем, начинали разговаривать и по-тихому дурачиться. Здесь действительно хорошо относятся к детям. Я по собственному опыту и за много лет хождения по таким местам научился видеть маленькие знаки, по которым можно понять, что ребенок боится своего взрослого человека. Эти дети явно никого из нас не боялись. Не проявляли неуважения, нет, ни в коем случае, но не боялись. Отдельно меня заинтересовало то, что все дети были в форме. По словам Максима, это было сделано для сглаживания различий между чуть более и чуть менее бедными (в Боливии богатые по таким местам не ходят) семьями. Оказалось, что школа рассчитана не только на воспитанников приюта, но и на всех желающих детей из малообеспеченных семей, которым не хватает денег на домашнее обучение или школы-интернаты в лесистой местности Боливии. Хочу сказать, что план сработал: я не смог бы по виду определить, кто из детей из приюта, кто из чуть менее или более бедной семьи, потому что у детей была абсолютно идентичная одежда, а обувь была будто из одной «коллекции». Видимо, обувь дети выбирают больше по собственным предпочтениям, но выбирают из большого, но ограниченного списка. Судя по тому, как хорошо общаются между собой дети, всё это реально работает. Думаю, что и родителям такой подход нравится. Им теперь не нужно стыдиться, что ребенок имеет всего два комплекта одежды: на каждый день и на выход. Здешняя форма на три четверти суммы оплачивается приютом, лишь на четверть родителями. Выходит, что уже вместо одного комплекта семья может позволить себе целых четыре. Более того, еду с собой дети тоже не берут: их кормят на большом перерыве в школе. Максим сказал, что в Боливии детям делать, как правило нечего, потому что родители или оба работают, или мать хлопочет по дому и с мелкими детьми, так что дети школьного возраста сами рады пребывать в этой школе с утра до вечера. Максим и Энджи рассказали про «продлёнки», появившиеся еще при СССР, так оказалось, что и их в усиленной форме используют в этой школе: родители могут оставить ребенка хоть в пять утра, а забрать хоть в полночь. Многим это помогает нормально работать, не переживая, что ребенок дома один. Единственное, что меня немного ужаснуло, так это рассказ Максима о детях, за которыми просто не возвращались. Отдать должное, приют сразу же после первого такого случая выписал из России не столько психологов, сколько «пионер-вожатых». Они постоянно занимаются с детьми, заново втаскивая их в жизнь, давая им новую семью из работников приюта и других детей. Меня порадовало то, что такая система показала свою эффективность: дети даже после поступления в Кастелобрушу не теряли связей друг с другом. Максим очень рассчитывает на то, что скоро некоторые дети смогут вернуться сюда уже как работники. Пока еще выпускников такого возраста не было (за одним-единственным исключением, но это исключение уже прекрасно работает здесь преподавателем географии), но уже года через четыре хоть кто-то да сможет прийти. После таких подробностей я по-новому взглянул на этот комплекс. Это уже не просто приют или школа, это целый детский лагерь со всеми удобствами, где действительно заботятся о детях. После школы нам решили показать приют. — Приют рассчитан хорошо, — сказал Максим, но в его голосе было легкое напряжение, — не более трех человек в одной комнате. Мы подобрали хороший персонал, которому не позволяется применять к детям серьезные физические формы наказания. Разумеется, что при патовых ситуациях вроде драки или чего-то в этом роде можно применить магию с целью разъединить дерущихся. Да, это же дети: не всегда всё идет гладко. Главное потом объяснить, что драться не выход из положения. Мы обошли весь приют по этажам, даже зашли в три комнаты, которые сейчас пустовали. Честно, я был удивлен. Я даже предположить не могу, как сюда отбирали администрацию, что деньги действительно доходят до детей, а не до карманов администрации. Или это люди с идеей, или это поголовно люди с непреложным обетом. По-другому быть не может. Обычно, когда я прихожу куда-то, я сразу вижу, где денег нет и где они нужны. Тут деньги давать разве что на новый звонок и одинаковые шторы, которые ученикам и не сдались. — Пройдемте к корпусу администрации, — а там тоже что-то есть? А-а, ну да. Чего это я. Логично, что где-то здесь на территории должны быть и склад, и кухни, и жилье для некоторых преподавателей. Энджи прям подняла мне настроение этим приютом: в такие моменты, когда видишь, что кому-то тоже не всё равно, верить в лучший исход всегда легче. Иногда бывают моменты, когда кажется, что я стучусь в глухую стену всеобщего пофигизма, а тут вот: есть кто-то, кто чувствует себя точно так же. После экскурсии нас с Энджи пригласили в само здание администрации. Очень и очень радостно было увидеть, что там такая же мебель, двери, стены и пол, что и в двух других зданиях. Ни дубового пола, ни сусального золота, ни еще чего-то там. Кабинет Максима оказался обычным кабинетом, отличие было в том, что там из двух окон одно показывало Боливию, а другое – какой-то заснеженный город. — Это мой родной город, Новосибирск, — сказал Максим с улыбкой, когда увидел мой интерес к окну. — Красивый, — ответил я с улыбкой, Максим кивнул, обратился к Энджи: — Графиня, есть ли какие-либо нарекания? — Нет, Максим. Я очень довольна обстановкой, обязательно напишу об этом, когда прибуду в Питер, — мы сели за маленький столик, на котором появились самовар, чашки и сладости. — Скучаете? — Она с улыбкой кивнула на самовар. — Очень. Правда, приезжаю в Россию и сразу же начинаю переживать, что делается здесь, — ответил Максим с тихим смехом, — вот нашел компромисс: окно, самовар и еще некоторые атрибуты, — Энджи с улыбкой кивнула. Самовар сам пошел на своих ножках к центру стола, чашки одна за другой подлетали к его носику, тот открывал воду и набирал в чашку кипяток. Я такого еще не видел. В Азии были похожие предметы, но не такие. Этот самовар казался еще разумнее! Он поворачивался к каждому из нас и слушал, какой именно чай мы хотим, и неведомым образом давал команды сахарницам. Софа говорила, что у них в поместье куча таких предметов. Я уже хочу на них взглянуть! Этот самовар мне очень понравился, я едва не подвинулся к нему, чтобы рассмотреть повнимательнее. Максим обратился к Энджи по-русски, та подумала, обратилась ко мне, создав вокруг нас чары конфиденциальности, а сам Максим отошел к своему столу. — Мы можем переговорить с Максимом по-русски, а можем и по-английски. В последнем случае я хочу быть уверена, что дальше этого кабинета эта информация не пойдет, — я вскинул брови. — А о чем? О приюте? — Энджи кивнула. — Решай сама, я не могу ручаться за свое окружение. Мало ли, что они могут от меня узнать. — А если я скажу, что отделю тебя от этого окружения? — Я еще больше удивился. — Если захочешь, конечно же. — Конечно, хочу! — Майкл, — она немного замялась, — я совру, если скажу, что получится жить на две страны. Рано или поздно придется сделать выбор, — я кивнул, — и, — она вздохнула, — я тождественно равно Россия, Россия тождественно равно я. Это мои личные убеждения, не подумай, что нас там пытками заставляют так считать. Да о вас и не только такое говорят, хотя я бы сам к вам примкнул, глядя на такие чудные самовары и ворота! — Мой Род веками поддерживал Россию даже в самых ужасных условиях, Россия никогда не бросала мой Род. Это моя страна, которую я никогда не променяю ни на что, — я снова кивнул, — ты представляешь себе полный переезд в Россию? С полным разрывом связей с Америкой до уровня иностранного гражданина? Речь не идет о железном занавесе, просто у России нет понятия «двойное гражданство». И я, разумеется, не говорю о благотворительности или мире магглов, там от тебя никто ничего не требует. Речь только о мире магии, в мире магии ты по документам или россиянин, или гражданин другого государства, — я вздохнул. Боже, я думал, что это будет сложным вопросом. А тут… А что меня вообще держит в Америке? Только то, что в других странах у меня никого нет. Для американских аристократов я черный грязнокровка, это ничем не изменить. Ранчо. Я уже столько не зарабатываю в мире не-магов, чтобы спокойно оплачивать его содержание, не вызывая вопросов со стороны того же ФБР, с которым у меня и так контры. Рано или поздно его у меня заберут. А если я решусь переехать в Россию, что мне делать с моим не-магическим миром? Разыграть смерть? Я ведь уже думал об этом. Но это второй вопрос, он должен был бы решаться в любом случае, останься я в Америке или в России. Надо разобраться с тем, куда же я себя определю. С одной стороны страна, которая вроде как мне родина, но… Россия ближе по моим идеям. Одно то, что они с Китаем впряглись в Африку чего стоит! Америка пока что только пытается откусить побольше везде, где только может. Я много говорил о том, что делается с большими бизнесменами, которые топят экономику, создавая голод в некоторых частях планеты. Рано или поздно мой рот мне попытаются прикрыть, как бы это парадоксально ни звучало для нашей свободной страны. Демократия там давно переросла в олигархию. Да ходить далеко не надо! Еще хоть один крупный суд, и я пойду по миру в мире не-магов: мне будет негде жить. Одна неуплата за ранчо, и его ворота закроют перед моим носом. А все ведь знают только про дела о плагиате и о той семье. Мало, кто знает, сколько я трачу на адвокатов, отражающих иски об отцовстве, мародерстве, неустойках, мошенничестве и еще куче подобных дел. Моя «империя» в мире не-магов рушится и тонет, а в Америке без денег в мире не-магов мне точно нельзя: в мире магии мои деньги не совсем мои. Боже. Во что я вляпался с этими деньгами?! — Энджи, я очень хорошо могу себе представить, что я разорву связи с Америкой, — я вздохнул, — рано или поздно меня оттуда в любом случае выпрут, как только деньги закончатся, — Энджи прикусила губу и кивнула, — Россия готова будет принять меня, даже если случится очередной скандал? Дело не закончилось тогда, — я вскинул брови, — я поддался один раз, на меня налетела целая стая стервятников. Те, кому я не смогу заплатить, добьют мою репутацию. Те, кто захотят забрать мои деньги, увидят подобный маневр с судом самым легким путем. — А почему не судишься? — А ты уверена, что ко мне отнесутся справедливо? — Я засмеялся, — а если отнесутся, все скажут, что это моя известность сыграла роль. Я не знаю, что мне делать. Сейчас у нас мне действительно легче заплатить, чем судиться, — Энджи покачала головой. — Магическая Россия не признает решения американского суда, что маггловского, что магического, потому что и они нас не признают. Но, — она вскинула брови, — если создастся ситуация, когда суд будет у нас, заплатить не выйдет. Будет суд с уголовной ответственностью, а в том, — она выделила «том», — случае у нас, как и во многих других странах, наказание – смертная казнь прохождением через Арку Смерти. При необходимости будет применена сыворотка правды, — я кивнул, — если тебя устраивает такой вариант, то, да, Россия готова тебя принять. Я знаю наше законодательство в сфере выдачи гражданства, и у России нет причин тебе отказывать. Если ты дашь свое согласие на это, я могу через свои связи вернуть тебе все твои деньги, но этот счет уже будет в нашем евразийском сегменте Гринготтса. Если еще точнее, то российско-азиатском. Европейцы нас не очень жалуют, потому что Банк Америки является запрещенной на территории России организацией, а так англосаксы не играют, — я улыбнулся, Энджи тоже. — Тогда я готов, — Энджи извинилась и перебила меня: — Мы не занимаемся подрывной деятельностью в Штатах. Если мы там и присутствуем, то только для мониторинга ситуации. Россия не пойдет первой на запланированное столкновение с Америкой, это будет сродни тому, чтобы в ходе мордобоя из одних из сильнейших держав скатиться вниз. Я могу тебе гарантировать, что то, что ты услышишь, не будет тяжелой ношей на душе в плане ответственности перед американцами, — Энджи кивнула, показывая, что сказала всё, что хотела. Тяжелая ноша? Она у меня и так за все конфликты в мире. То, что я молчу о моем мнении по поводу того, что творится, не значит, что у меня его нет. Иди и скажи в Америке, что мы кого-то неправильно «научили демократии»! Я еще пожить хочу, рано такое говорить. Да и не видел я, чтобы в Америке что-то организовывалось Россией: тамошнее посольство на каждый внутренний конфликт смотрит из своих окон Парамаунт-плаза, никак не способствуя нагнетанию обстановки. И чего уж тут скрывать! Я, как черный человек, понимаю, откуда ноги растут у всех наших внутренних конфликтов. Там никто, кроме самой Америки и черных ни при чем, как бы Америка ни пыталась убедить нас в обратном. Это внутренне дело, которое является ошибкой внутренней политики. — Энджи, я готов услышать то, что Максим хочет сказать, и обещаю, что по моему собственному желанию от меня никто об этом не узнает, — Энджи кивнула. — Не переживай. Те твои старшие товарищи не проблема, — Энджи мне тепло улыбнулась, обратилась к Максиму, — Максим, прошу, говорите по-английски. Тот кивнул, вернулся к нам за столик, Энджи расширила чары конфиденциальности, и тот заговорил: — Графиня, я бы хотел просить вас сообщить в столицу, что ситуация с приютом накаляется. Под угрозой само существование этого места, — я и Энджи удивленно вскинули брови. — Нам катастрофически не хватает кадров, — Максим вздохнул, — сейчас наши учителя по многим предметам работают с перегрузкой, иногда еле-еле удается закрыть эти дыры. Детям приходится сидеть подольше, чтобы дождаться, пока освободится преподаватель, который и так одновременно ведет урок для половины всей параллели. Мужчин катастрофически не хватает, женщины жалуются, что не всегда могут справиться без мужчины в коллективе. Известно, что мальчики в таком возрасте неохотно соглашаются сотрудничать с учительницей или воспитательницей. Мы не можем дернуть кого-то из России или Индии, не все ведь владеют испанским, а Боливия еле-еле разбирается со своими кадрами, — Энджи закивала, поставила чашку на стол. — В Боливии кризис, студенты местного происхождения уплывают из Академии Кастелобрушу в шахты или на посевные работы, чтобы хоть как-то выжить. Наши, — Максим вздохнул, — простите, конечно, — это было ко мне, — американские товарищи вовсе нам не товарищи: они распространяют среди здешних людей мысль, что мы здесь воспитываем детей для тяжелых работ в России или Индии. Якобы мы их потом отсюда вывезем и будем использовать у себя. Да здесь русский знает в лучшем случае пять процентов детей, что нам с ними в России делать-то? А Индия имеет много проблем, но недостаток населения явно не в их перечне. Я уже молчу о том, что действительно тяжелые работы в мире магии требуют высочайшей квалификации, туда принимают только с дипломами из Академий, — Максим развел руками, — за этот год, который, прошу заметить, только-только начался, под этой эгидой борьбы с незаконным вывозом детей на наших сотрудников совершили более тридцати нападений, из которых двадцать с вооружением. Вопрос еле удалось разрешить через совершенно идиотские, снова прошу меня простить, — снова было ко мне, — переговоры с американской стеной. Мы уже поняли, что мы для них говорящие болванчики, но это переходит всяческие границы. Более того, — Энджи закивала, поощряя к продолжению, — нам не дают расшириться. Недавно на продажу был выставлен земельный участок, примыкающий к нашей территории, так его в обход нас продали какому-то лицу, даже не дав нам вести переговоры с продавцом. Это было очень и очень нагло, даже у нас в маггловской России девяностых я не видел того, что с нами сделали тут, — Максим потер лицо, — а нам нужна та территория. У нас даже имеется сумма для ее выкупа, а там и на строительство соберем, но там такая же непробиваемая глухая стена непонимания, как и в случае с американцами. Я очень просил бы вас, Графиня, уведомить о сложившейся ситуации нашего Президента. Этот проект, который поддерживает детей, который уже вытянул большие деньги из нашей казны и казны Бразилии и Индии, под угрозой. В этом году кризис усугубился: Всемирный банк и Нидерландская компания приватизировали систему водоснабжения Боливии. Они взвинтили цены на воду до предела, запретив населению собирать дождевую воду, вы себе это представляете? — Максим снова развел руками, — каким-то образом эти ограничения наложили и на местное волшебное население. Агуаменти и прочие заклинания для создания воды попали в список запрещенных, на них наложили табу, за исполнением приказа следит местная полиция. Из-за экономии воды участились случаи вспышек инфекционных заболеваний, — он поднял вверх указательный палец правой руки, — в одну ночь у нас стало на сорок воспитанников больше, просто потому что у родителей теперь нет средств даже прокормить детей. Эти дети размещены, но мест больше нет: те три комнаты, которые я вам показал, последние свободные комнаты. Что будет, если придет еще хоть один воспитанник, я не знаю. Придется ставить кровати по четыре в одну комнату, но лицензии на незримое расширение у нас, спасибо Америке, нет, и я уже молчу о том, что наши собственные расходы на воду выросли почти что экспоненциально! Хоть снег из Сибири контрабандой ввози! И, посмотрите, что пришло мне буквально этим утром, — он передал Энджи документ. Она его прочла и нахмурилась. — Что они себе позволяют? — Сказала она строго, а потом повернулась ко мне, — представляешь! Здесь письмо с угрозами! На ломанном русском! — Я в шоке покачал головой. Вот, а когда я всем говорю, что дело в нескольких олигархах у власти по всему миру, все крутят пальцем у виска: дело же в отсутствии демократии! Я просто уверен, что Всемирный банк и Нидерландская компания, несомненно, являющиеся демократическими организациями, руководствовались исключительно принципами демократии, гуманизма, толерантности и рекомендациями ООН, когда лишали людей воды. Ничего ведь не могло пойти не так. — Да, Графиня. Поэтому я очень вас прошу донести до ведома Президента, что происходит. Я хотел уже связаться с той семьей, которая нас курирует, но выяснилось, что связь ограничена. Это, — он кивнул в направлении письма, — вообще нельзя передавать через третьи лица. Я знаю, что «Большая Пятерка» связана друг с другом, поэтому посчитал, что могу поделиться этим с вами, Графиня. Что бы ни привело вас сюда сегодня, спасибо этому огромное, — не за что. Как мы вовремя зашли, что называется. — Максим, вы поступили правильно, я разберусь в ситуации. Я буду в Питере уже завтра, сразу же подам заявку на разговор с Президентом, — сказала Энджи, выдохнув. — Нельзя допустить того, чтобы все эти дети оказались в непонятных условиях. Про деньги, которые были выделены, и говорить не следует, — Максим кивнул и ответил: — Я еще раз выделю, что дезинформация распространяется с целью не дать Бразилии стабилизировать кризисную ситуацию в этом регионе и национализировать здешние ресурсы. Нашим американским коллегам выгоднее иметь здесь хаос, как в черных кварталах самих Штатов или Севере этого континента. Боливия изначально очень горяча на перевороты: если считать с 1825-го года, в 1971-ом здесь произошел сто восемьдесят седьмой по счету переворот. Сейчас же ситуация вовсе дошла до абсурда. Наше Посольство и представительства Бразилии и Индии обвиняются в Вашингтоне в том, что мы разжигаем здесь конфликты среди населения. Знаете, о каких конфликтах идет речь? — Энджи вскинула брови, — прямо перед резиденциями местних американских богатеев и дипломатов состоялся стихийный митинг. Люди стояли там и били в барабаны, нарядившись в майки с символом «OLODUM». Они требовали отдать им их рудники и их месторождения, а также снять табу с использования Агуаменти и снизить цены на воду для магглов. По мнению наших коллег из Америки, это не их политика хапужничества вынудила людей пойти на этот митинг, а науськивание Бразилии в сотрудничестве с Россией и Индией. Всё, как всегда, — Максим снова передо мной извинился, — это не мы страну разгромили, а вы им глаза на это открыли. «They Don’t Care About Us» в переработанном на проблемы Боливии виде разрывалась тут двадцать четыре на семь, не было никакого спасения. И что вы думаете, потом случилось? — Я еле усидел на месте, услышав название своей песни. Нельзя палиться, что это меня так тронуло, вдруг еще иллюзия слетит! — Местные товарищи резко вспомнили, что Джексон антисемит! Это же смешно! Хорошо хоть так. Это, по версии прессы, еще не самый большой мой грех. Антисемит! Да, прям фашист, чего уж тут. Максим весело хмыкнул. Я еле сдержался не цокнуть. Весь тот фарс с моим антисемитизмом был лишь очередным выпуском «Майкл Джексон кается перед таблоидами за то, чего не делал». Если бы я хотел, я бы прямо сказал, что не люблю евреев, а не делал бы намеки через песни. Максим снова хмыкнул, покачал головой и продолжил: — Джексона не просто так повторно и с куда бОльшим запалом обвинили в этом, просто эту, в кавычках, ужасную песню срочно нужно было выбить из всеобщего моря любви и радиоэфира. После этого заявления СМИ стихийные митинги резко переросли из битья по барабанам в битье по головам и мародерство. Создалось такое ощущение, что люди до последнего не хотели вершить кровавое правосудие под песню Джексона, а потом поняли, что не вытерпят и махнули рукой: песню-то уже выключили, — Максим вздохнул. — Наше Посольство и приют от этого кошмара спасло только то, что мы вовремя среагировали. Мы поняли, что наших сил не хватит на обеспечение должной безопасности через охрану с военной подготовкой, ворота тоже могли не выдержать наступления сотен человек за раз, и поэтому мы в знак солидарности с митингующими вывесили на ворота символику «OLODUM», плакаты с Джексоном с детьми и открыли пункт выдачи бесплатной воды семьям с детьми. Сюда действительно не зашли, потому что с ворот смотрел Джексон с ребенком на руках и подписью «Здесь дети! Не входите!». Я не забуду эту неделю никогда. Пара плакатов и всего десять человек с лицензией на убийство отделяли нас от той бури, что прошла по Ла-Пасу. Ее отголоски слышны до сих пор. Ожидается повторение митинга, протестующие собирают силы на новый виток. Поэтому мы плакаты далеко не убираем, пункт выдачи тоже не закрываем и ждем, — Максим открыл дверь у шкафа, там были цветастые плакаты со мной и символом «OLODUM». Господи. Очень приятно, если бы не было так грустно. Боже, а потом у меня спрашивают, чувствую ли я себя новым Иисусом. Будто я прошу ставить свои плакаты как иконы-обереги! Я этого не просил и не прошу, но раз это помогает, не буду же запрещать. Пусть делают, что хотят, пока никто не страдает. Максим очень тяжело вздохнул, выпил чай и сказал: — Надо решаться: если мы упустим этот приют, мы упустим влияние на весь регион. Как только мы уйдем, это движение быстренько подавят в самых демократических традициях, — сказал Максим с сарказмом. — Россия и Индия в таком случае не выполнят своих обязательств перед Бразилией: не будем же мы идти здесь на прямой конфликт с Америкой. Бразилия одна этого тоже себе позволить не может. Я не буду делать предположений о возможных жертвах и пострадавших, если мы всё же уйдем и эти дети останутся на улицах, просто скажу, что это будет очередной гуманитарной катастрофой региона. В условиях информационной блокады и контроля за каминами мы не можем передавать информацию постоянно, Россия слишком далеко отсюда, Индия тоже. Вот это всё, — он обвел руками шкаф с плакатами, — произошло на днях. Насколько я понимаю, в газетах этого еще нет, — нет. В наших уж точно. — Надо что-то решать. — Максим, спасибо за откровенность. Я передам в столицу всё, что вы сказали, — Энджи кивнула. — Спасибо, что услышали, Графиня, — он сделал неглубокий поклон. Мы допили чай, Максим проводил нас до ворот, еще раз выделив, что он надеется на Энджи. Я раньше думал, что «Большая Пятерка» – это прям непогрешимый авторитет, перед которым все кланяются и расплываются в льстивых комплиментах, а тут я понял, что непогрешимый авторитет они зарабатывают делами, а не происхождением. Максим очень уважительно отнесся к Энджи, но он не просил, а буквально требовал от нее решительных действий в столице, а, значит, он прекрасно понимает, что имеет полное право требовать это и не получить потом от Энджи за «чрезмерную активность». Права была Софа: работает российская клятвенная система. Тут хочешь, не хочешь работать начнешь. — Энджи, спасибо, что показала, — я еще раз посмотрел на ворота позади нас. Орел больше не считал меня чужим и спокойно закрыл глаза. — Пожалуйста. Я знала, что тебе понравится, — Энджи улыбнулась. — А получится разрешить вопрос? — Она закивала. — Мы добьемся этого. Было бы, конечно, легче, если бы не было необходимости вечно оглядываться на наших магглов, но тут уж пока что ничего не поделать. То, что мы делаем сейчас, поможет им в будущем. Мимо нас пробежал молодой парень, едва нас не сбив. Еще группа за ним помчалась вниз по улице. — Интересно, что там творится, — сказала Энджи, проследив взглядом за бегущими. — Нет, я соврал. Один стереотип всё же есть: русские не могут усидеть, если где-то что-то происходит без них, — она тихо засмеялась. — Да, потому что потом придется действовать в невыгодных условиях и без информации, — Энджи еще подумала, — пойдем? У меня нехорошее предчувствие. Идём, если там произойдет что-то противоправное, мои слова потом можно будет предъявлять как весомое доказательство, — я кивнул. — Конечно, идём, — мы направились за теми людьми вниз. — Майкл, насколько хорошо ты ставишь щиты? — Энджи сняла перчатки, убрала их в карман пальто. — Приемлемо, — она кивнула, — ты думаешь, там разборки бандитов? — Это Боливия, здесь полезно уметь ставить щиты вне зависимости от расстояния до ближайшего бандита, — сказала Энджи, весело хмыкнув. — А вот и эпицентр. Это же прям рядом с приютом! — Воскликнула она, осмотрев рядом стоящее здание. — Что тут происходит? — Спросила она у девушки, что стояла рядом с нами. Она не ответила, а потом вовсе отошла. — Ну и дела! Надо узнать! Я молчал, потому что, затаив дыхание, наблюдал за переменой в поведении Энджи. Только-только она сидела у меня на коленях, радуясь объятиям, носилась со мной по парку, кидаясь снежками, потом показывала детский приют, потом сидела как представитель своего государства, а сейчас она выглядела так, словно готова отодвинуть всю толпу заклинанием, лишь бы понять, что там происходит и помочь. Там явно происходит что-то незаконное, это даже обсуждать не следует: в другом случае у людей были бы лица попроще. Боже, какой я молодец, что взял обручальное кольцо с собой. Полдня убедили меня, что Энджи та, которую я вечно придирчиво выискивал. Я женюсь на ней, как можно скорее. Так, надо вернуться мыслями сюда и сообразить, что делать. — Майкл, ты тоже ничего не видишь? — Спросила Энджи. — Нет, даже со своим зрением, — ответил я со вздохом, — там такая толпа, они закрывают само действие. Надо вооружиться переводчиком, чтобы не переходить к языку жестов, — Энджи закивала, огляделась и сказала: — Смотри, человек в толстовке с надписью на английском, может, он будет понимать или говорить? — Спросила она с надеждой. — Давай спросим, и лучше ты: может, он даме ответит. Я молча постою рядом с тобой, чтобы он не сильно наглел, — Энджи закивала. — Простите, вы говорите по-английски? — Парень оглядел Энджи, замотал головой. — По-французски? — Снова такая же реакция, — По-немецки? — По-моему, он знает английский, а сейчас просто издевается. — Вы понимаете английский, — сказал я уверенно. Не своим голосом, конечно, но не слишком грозно. — Что там происходит? — Что они там прячут, раз все как воды в рот набрали? — Нет комментариев, — ответил парень и протиснулся вглубь толпы. — Это ж надо! Они там явно что-то прячут! — Сказал я. — А вы кто? — Обратился к нам парень в свитере с моим мерчем: я в синей рубашке и символом «OLODUM». Вот его точно можно будет вывести на ответ. Я что, зря пою свои песни о человеке в зеркале?! — Простите, мы не отсюда, но нам интересно, что там происходит, — ответила Энджи, мило похлопав глазами. — Ничего хорошего, — буркнул парень. — Уходите. Вечно вы тут ходите, — Энджи вскинула брови, сказала: — Мы не из Европы и не из Америки, — парень резко заинтересовался. — Россия? — Сказал он, оглядев Энджи. — Да. Скажите, что там. Мы можем помочь. Мы теряем время на этот спор, — парень посмотрел на меня, покачал головой: — Это опасно, уходите. — Мы русские – с нами Бог, нам не страшно, — ответила Энджи на полном серьезе, вызвав искренний шок у парня. У меня тоже, если честно, но я умудрился не выдать этого. По нашей легенде же выходит, что я тоже из России и мне следовало бы знать, что Бог с нами. Уверенность Энджи и Суворова в содействии Бога русским людям подействовала, парень вздохнул, начал признаваться: — Там ритуальное убийство, лучше не лезьте. Шаман злой, он вас проклянет, если вы помешаете. Господи, ты, Боже мой. Шаман. Ритуальное убийство. Каждый день в этом мире являет собой вызов принципам гуманизма. Двадцать первый век через год! — Вы будете переводить то, что мы скажем? — Спросила Энджи. — Нет, я боюсь, — парень уже собирался сбежать, но Энджи в него вцепилась мертвой хваткой и спросила: — А кого там собираются убить? — Тануки, — что-то очень знакомое. Кажется, Джанет говорила что-то о них… — Кто это? — Спросила Энджи. — Не знаю другого слова, — ответил парень. А я вспомнил! — Энджи, это енотовидная собака из Японии. Основные черты тануки: обращается во всевозможные предметы, даже в людей. — Энджи удивленно вдохнула. — Но как его тогда поймали? Боже! Нельзя этого допустить! Надо заиметь этого паренька в помощники! Без его испанского мы вряд ли что-то сделаем без драки, а это не тот путь решения конфликтов, который я стараюсь продвигать. Правда, я нутром чую, что тут без драки не обойтись. — Как вас зовут? — Спросил я самым успокаивающим голосом, на который только был способен в этих обстоятельствах. — Маурисио, — ответил парень. — Очень приятно, Маурисио, — я пожал ему руку. — Вы ведь тоже переживаете за тануки. Поможете нам? Мы хотим его забрать, — он уже хотел дать отказ, но я был быстрее, сделал вид, что только-только разглядел его одежду и с улыбкой сказал, — у вас очень красивый свитер. Вам нравится Джексон? И песня-то какая, — я с улыбкой покачал головой, — мне эта синяя рубашка всегда напоминает о песне о человеке в зеркале. Если бы люди придерживались принципов из той песни, то вот этой, — я обвел руками себя в тюремной синей рубашке, — не было бы вообще. Как жаль, что так мало людей хочет менять мир к лучшему, всё время надеясь, что кто-то это сделает за них, — Маурисио завис на несколько секунд. Ох, нельзя так делать, но тут совсем уж выдающиеся обстоятельства! — Да, — Маурисио поглядел на мое изображение на своем свитере, подумал, вздохнул и ответил, — да, я помогу, — молодец. Надо потихоньку начинать что-то делать, а не только слушать. — Спасибо, — Энджи его тепло поблагодарила, заинтересованно глянув на меня. Еще бы! Я так расписываю, как я трясусь над своими фанатами, а тут сам же склонил одного из них к опасному, по его личному мнению, делу. Это вынужденная мера. Во-вторых! Быть моим фанатом и спокойно наблюдать за убийством маленького енота, когда появились люди, предлагающие свою помощь! Прям обидно! — Идите за мной, — мы кивнули, а парень, крича что-то на испанском, пробил нам дорожку к центру. — Боже! — Энджи от шока воскликнула это на русском. Практически сразу она заплакала. Было, от чего: бедный измученный енот с красными глазами и исцарапанными лапами бился в попытках обратиться и сбежать, но не получалось: его задняя лапка была закреплена цепью, и именно она не обращалась с остальным туловищем. Боже, надо предотвратить это убийство! Здесь же куча народу, даже дети есть! Это и им привьет понятие «нормальности» таким явно ненормальным вещам! Живодеры! — Майкл, деньгами или боем мы его отсюда заберем, — сказала Энджи, кое-как стерев слезы. — Конечно, Энджи, не переживай. Мы уйдем отсюда с тануки, — Энджи закивала. Я повернулся к Маурисио, тот провел нас к самому шаману в его отдельно обустроенную палатку. Ну и клоун! На нем было всё и сразу, причем сразу всех цветов. У меня даже зарябило в глазах. Самое страшное, что люди снаружи верят этому клоуну! Как показывает практика, людям, особенно таким клоунам, фиолетово на всё, кроме денег, так что не будем тратить время зря и перейдем к сути: — Маурисио, переведите, пожалуйста. Сколько он хочет за этого тануки? — Он перевел, шаман замахал руками, показывая нам уйти. — Он не продает, — перевел нам Маурисио. — Он в этом уверен? — Спросил я, глядя на самого клоуна. Если бы я только знал, что именно в мозге позволяет ему и ему подобным вытворять такие ужасы за деньги! — Да, сэр, — ответил парень со вздохом. Шаману не понравился наш интерес. Это было понятно, еще когда мы просто зашли в его палатку, а сейчас он недобро смотрел на кольцо Энджи. — Не думайте даже, — сказала она очень четко, сжав руку с кольцом в кулак, показывая, что не снимет его. Шаман замахал руками, взял какую-то мокрую тряпку, решил выгнать нас с ее помощью. — Ну-ка переведите, — сказал я, когда поставил между нами и тряпкой щит, — если он не прекратит, ему придется торговаться с нами, что выкупить руки, которые я ему оторву! — Парень ошалело на меня уставился, а потом стал переводить. Я редко перехожу к угрозам, но сегодня, видимо, такой день: этот клоун, видя меня рядом, замахнулся в первую очередь не на меня, а на Энджи! Этого я точно просто так оставить не могу! Если бы мы оба не выставили щит, он бы ударил ее этой грязной вонючей тряпкой прямо по лицу! — Он сказал, что сам оторвет вам руки, — перевел Маурисио. — Уверен в этом? — Я и Энджи едва не прорычали это. Шаман сделал шаг назад. Вот почему такие люди понимают только угрозы? Так, надо вернуться к цивилизации, которую мы представляем. — Маурисио, для чего этот ритуал? — Может, можно выкупить причину, чтобы не было следствия? — Чтобы здание хорошо стояло, — я недоуменно на него посмотрел. — Тануки оставят в фундаменте, — Боже. — Здесь так принято и у не-магов. Ягнят и других мелких вмуровывают в фундамент, — спокойствие. На нервах ситуацию не решить. — Хозяин фундамента здесь? — Спросил я. — Вот он, — Маурисио указал на шамана. Стоило бы догадаться. Когда столько гадостей делаешь, можно и не на такой домик заработать! — Переведите ему, что, если он не продает нам только енота, пусть продаст и дом, и живого енота, — я выделил «живого». Мало ли. — Нет, он говорит, что замуровать тануки особая удача, — в такие моменты мне вообще хочется биться головой об стену. Как вообще можно соединить слово «убить» и «удача» в одном предложении?! — Эта удача аукнется ему неудачей в будущем, — сказала Энджи со слезами на глазах. — Дома имеют плохое свойство падать и гореть! — Я закивал. — Да, переведите, — сказал я, так как парень ждал одобрения от меня. — Он вас проклянет, если вы сейчас же не уйдете, — перевел нам Маурисио. — Мы вызовем полицию, если он сейчас же не продаст нам дом и живого енота, — сказал я, — а полиция тут церемониться не будет. Он ведь понимает это? Боливийская полиция не самая добрая в этом мире, а сейчас, когда по городу ходит митинг, тем более. Это нас с Энджи не тронут, а по остальным, особенно по шаману, сходу начнут шмалять не самыми добрыми заклинаниями. Раздался душераздирающий писк. Мы с Энджи обернулись, увидели, что кто-то стал отстегивать цепь енота. Так, это надо остановить! — Энджи, остается самый нехороший путь, — она кивнула. — Жмем на авторитет России, делать больше нечего. Нас вдвоем они тут обезоружат, — тут уже кивнул я. — Маурисио, — обратился я, вздохнув, — переведите ему, что мы в последний раз предлагаем ему отдать дом и енота, — я вытащил палочку, Энджи сразу же продемонстрировала чуть ли не искрящееся кольцо. — Даже если нас двое, а его людей тут много, и мы проиграем, на этом дело не закончится. Он же понимает, что в конфликт втянется Россия? — Это слово отрезвляюще подействовало на шамана. Чего уж тут. Как оказалось, даже в черном квартале Штатов можно добавить себе уважения (или заставить бояться, иногда эти эмоции не отличить) русским акцентом и паспортом. Я узнал об этом на днях, когда стал смотреть историю первых черных переселенцев в Россию. — Да, за двух своих граждан Россия молчать не будет, — добавила Энджи, а потом вытащила из сумки красный паспорт с двухглавым золотым орлом, который поднял крылья и символы государства в лапах еще выше, а глаза гневно скосил на шамана. Удивительные чары у них на орлах! Надо потом спросить! Шаман дал своим помощникам команду подождать, значит, сейчас откроются торги. — Он хочет сто десять тысяч, сэр, — я вскинул брови на перевод Маурисио. Обнаглевший клоун! — Пусть берет, — я через открытый вход в палатку оценил размер участка, — сорок тысяч и сам разгоняет собравшихся. — Дома здесь стоят порядка тридцати тысяч, сэр, — сказал Маурисио. О, как я хорошо попал. Почти в саму цену. — Тогда предложи двадцать, — парень кивнул, перевел. Шаман засуетился и стал показывать пальцами пятерку и четыре нуля. — Предложи тридцать пять, и пусть проваливает отсюда, — сказал я. — Он согласен, — перевел Маурисио облегченно. — Пусть несет енота и вызывает необходимую службу переоформления. Если он приобрел это нелегально, ничего, я заплачу штраф, — Маурисио удивленно вскинул брови, но перевел. Шаман согласился. Господи, спасибо. Особенно за безбашенную репутацию обладателей красного паспорта с золотым орлом! У меня давно не было таких ощущений. Одно то, что Энджи, красными глазами смотрела на бедного енота, чего стоит! Я уже молчу, что сам достаточно эмоционален, и мне сложно сохранять такое внешнее спокойствие, когда я знаю, что в паре метров от меня мучается маленькое беззащитное создание. Я просто старался забыть о еноте, чтобы быть в состоянии нормально говорить. — Вот, они несут тануки, сэр, — сказал Маурисио, и мы с Энджи обернулись. — Дайте мне, — я поднял руки, чтобы те поняли, что я возьму его, а не Энджи. Енот в стрессе, он сейчас ей полпальца откусит. — Спасибо, — сказала Энджи, едва не трясясь от нетерпения тоже взять его в руки. — Энджи, на всякий случай будь готова закрыть выход, вдруг он убежит, — она закивала. Те двое, что несли енота, были в больших толстых перчатках, а мне решили отдать его просто так. Хорошо еще, что у меня перчатки из драконьей кожи, может, не прокусит. Тануки очень сильные, буду надеяться, что конкретно этот устал от борьбы с цепью и не будет сильно вырываться. Джанет что-то говорила про силу челюстей, но я так разглядывал изображение тануки, что не уловил точную характеристику. Откусить палец тануки точно могут, а пальцы мне нужны. Фанаты быстро заметят отсутствие даже одной фаланги. — Боже! — Энджи воскликнула, когда енот в моих руках завертелся, пытаясь зубастым ртом достать до моих рук. Я прижал его к себе, взяв рукой за шею сзади, чтобы зафиксировать голову. Даже если ему больно, это единственный метод на данный момент. Сейчас он успокоится. — Вам помочь? — Маурисио кивнул на енота, который понял, что двигаться ему теперь нельзя. Надо еще понять, что с его лапой. — Нет, спасибо, — тануки так громко сопел, что было немного жутко. Это от страха. — Энджи, я держу его, не бойся, подойди, — она подошла, — погладь его немного, но подальше от пасти, — Энджи пригладила шерсть на голове, енот задрожал, попытался сбежать. Я прям чувствую, как мышцы рук начинают болеть: я же танцор, а не тягач, а тануки вырывается так, что мне сейчас было бы легче взять на руки Энджи и еще какого-нибудь маленького ребенка и пройтись с ними туда-сюда. Магию применять не надо, мы же не знаем, что с енотом. — Мой хороший, мой маленький, — заговорила Энджи очень тихо и мягко, — тебя больше не обидят, всё хорошо, — она вытащила из кармана маленькую печеньку. — Вот, бери, — енот сразу схватил ее зубами, стал есть. Боже, сколько они его не кормили?! Ох, надо как-то сохранять спокойствие. Надо засунуть желание поджарить пару-тройку человек подальше. Софа предупреждала, что на фоне отказа от того зелья у меня могут быть панические атаки и приступы гнева. Я и без зелья в гневе не сахар, а из-за зелья так вообще. Я даже не думал, что я способен подумать о том, чтобы поджарить пару человек. Надо успокоиться. Енот перестал сопеть, начал нормально дышать. Это хороший знак. — Мой маленький, — Энджи улыбнулась, — идешь ко мне? Я тебя не обижу, — тануки сам устал мне сопротивляться, я тоже устал сопротивляться его сопротивлению, — давай маленький, иди ко мне, мой хорошенький, мой маленький, мой сладенький, — Энджи взяла его у передних лап как ребенка, тот не стал вырываться. — Молодец, мой маленький, — енот захныкал, вцепился в рукава ее пальто, — холодно? Бедненький, иди сюда. Энджи, не задумываясь, расстегнула пальто, спрятала енота, снова укуталась, стала гладить его сквозь пальто, продолжила говорить с ним успокаивающим голосом, но уже на русском, а потом стала давать ему прямо в пасть большие виноградины, которые она доставала из коробочки для еды, что вытащила из сумки. Хороший выбор: если тануки давно не ел, то от печенья ему может быть плохо, а водянистый виноград и напоит, и подкормит бедолагу. Я, когда увидел эту коробочку для еды, сразу проникся еще большим чувством к Энджи. Видимо, мужчины подсознательно хотят себе запасливых женщин, и я не исключение. Всё, я сделаю ей предложение сегодня же. Вот так закутать грязнющего енота, лишь бы согреть его… Обычно на меня в таких случаях смотрят как на ненормального, а тут моя вторая половинка нашлась! Будем вдвоем доводить брезгливых черствых чистоплюев! — Вот бумаги, сэр, — Маурисио позвал меня. — Да, иду. Энджи хотела что-то сказать, но я покачал головой. Не буду же я давать ей оплатить этот дом. Всего тридцать пять тысяч, и штраф всего пять. Служба была не особо шокирована обстановкой. Они знают, видят, слышат и молчат! Если бы люди просто понимали, что иногда можно хоть что-то сделать, мир был бы лучше! — Вам повезло, сэр, — сказал мне Маурисио, пока служба составляла бумажки, — этот участок хотел купить соседний приют, но не вышло. Тот, кто купил этот участок, был человеком местного крупного криминального авторитета, но его убили буквально неделю назад в бою, — а вот тут можно позволить себе «Какая удача!», — хозяин этого участка по дешевке отдал его этому шаману, но его тоже убили, причем убили до того, как шаман отдал все деньги. Можно сказать, что шаман еще и заработал на этом участке. Бог воздаст этому шаману за его деяния. Я и Энджи сделали всё, что могли. Не убьем же мы теперь этого клоуна. — Спасибо, Маурисио, — парень кивнул, стал дальше слушать разговор шамана и службы. — Предъявите паспорт, — сказал служащий. — Энджи! — Она сразу подошла, — дай паспорт товарищу, — она сразу вытащила, орел уже был спокоен, я бы даже сказал, что доволен, — вот. — Но платите вы? — Спросил служащий. — Да. Я выписал чек, отдал ему, а тот отдал шаману. Шаман поставил подпись в документе о продаже, дал служащему, а тот дал Энджи. Народ понял, что зрелище отменяется и стал расходиться. Шаман сокрушенно разглагольствовал о своей потере, но тоже удалился вместе со своими помощниками и палаткой. — Маурисио, спасибо, — сказала Энджи. Я тоже поблагодарил его. — Спасибо, что настояли, сэр, — обратился он ко мне, — я только тогда понял, насколько это всё отвратительно, — он указал на цепь, оставшуюся от шамана, — когда мэм взяла тануки, — Энджи всё еще держала его под своим пальто, — он ведь тоже живой, ему тоже жить хочется, какой может быть прок от того, что он будет в фундаменте? Особенно, если дом действительно может упасть или сгореть вне зависимости от того, там ли этот тануки или нет. Хорошо хоть так. Главное, что вообще понял. И как удивительно! Угроза помогла этому пониманию? Не скажи Энджи эту фразу про «плохие свойства» домов, Маурисио и не подумал бы, что тануки в фундаменте не панацея? Надо заниматься просвещением народа, чтобы они не верили всяким клоунам и глупым обрядам. — Вы нам очень помогли, Маурисио, спасибо, — я улыбнулся. Парень посмотрел на меня на своем свитере. Эх, знал бы он, что я-оригинал стою тут перед ним и горжусь его итоговым решением нам помочь. — Лучше поздно, чем никогда, — сказала Энджи. — Да, вы правы, что поздно, — Маурисио махнул рукой. — Зато успели. — Маурисио, а сколько вам лет? Кем вы трудитесь? — Спросила Энджи. — Двадцать два, мэм, я работаю не по образованию, — парень немного смутился, — я участвую в разработке шахт на севере страны, сейчас приехал в столицу, чтобы проведать семью. Тут же сейчас неспокойно, — шахты? Максим говорил как раз о таких юношах! — А какое у вас образование? — Энджи что-то задумала, иначе с чего бы такой опрос. Боже! Я понял! Если она ему поможет, я тут умру от счастья! — Я поступил в Академию при Кастелобрушу на факультет «Прикладные понятия Арифмантики», но ушел, когда оставалось доучиться два года, — Маурисио вздохнул, — в стране случился кризис, денег перестало хватать. А у меня семья, — Энджи кивнула, чтобы он продолжал, — думал, что всё нормализуется, вернусь к обучению, но… У нас больше шестидесяти процентов населения за чертой бедности, что у магов, что у не-магов, — тут кивнули и я, и Энджи, — если я уйду с работы, я могу потом не найти ее, если снова понадобится выходить из кризиса. Можно, конечно, заниматься арифмантикой после работы, но, — Маурисио махнул рукой, — я не знаю, кто на это способен после полной смены тяжелого физического труда. Магия в шахтах как искра у газового облака, так что мы делаем всё вручную. Я не в состоянии читать что-то в таком ужасном состоянии, — он грустно улыбнулся, извинился за тавтологию, — денег хватает моей семье, и то ладно. У меня хотя бы есть эта работа, у некоторых и этого нет, — Энджи снова кивнула. — Вы можете подтвердить, что действительно поступили в Академию при Кастелобрушу? — Парень немного удивленно вскинул брови. — Не подумайте, что я вам не верю, просто это было бы необходимо, если вы примете мое предложение. — Могу, мэм, у меня есть все документы, — ответил Маурисио, — но что за предложение? — Не хотите сменить место работы? — Спросила Энджи с улыбкой. — Я могу устроить вас сюда, — она кивнула в направлении школы, — там катастрофически мало мужчин. Детям нужен хороший пример и от сильного пола. Вы бы хорошо подошли для преподавания математики, — Маурисио задумался. — Я думаю, что провести несколько уроков в день не будет для вас большой проблемой. Может, у вас и на собственное обучение время и силы найдутся, — парень, не веря, посмотрел на Энджи. — Зарплата определяется не местным правительством, а фондом, который совместно содержат Россия, Бразилия и Индия. Кризисы Боливии, как вы понимаете, проходят мимо этого фонда. — Вы правда это можете, мэм? — Энджи закивала. — Я знаю, что у приюта сейчас не самое лучшее время, но я с радостью, я не боюсь каких-то нападок со стороны! — Идемте, Маурисио, — сказала она с улыбкой. Мы пошли вверх по улице к воротам приюта. — Долго до ваших документов добираться? — Нет, я могу хоть сейчас их принести, — ответил он. — Давайте, и возвращайтесь прямо сюда к воротам, — Маурисио кивнул, исчез. — Я очень люблю своих фанатов, — Энджи спародировала мою манеру говорить, — я не могу видеть, как кто-то что-то им делает, — мы оба улыбнулись, — потому что это только моя прерогатива склонять их к чему-то, — Энджи улыбнулась шире. — Спасибо, Майкл. Если бы не Маурисио, нам бы пришлось начинать с прямых угроз. Россия Россией, но не будет же она теперь реально выходить к трибуне международных форумов за каждого енота, — она погладила его сквозь пальто, — я так испугалась, что мы можем не успеть, — Энджи посмотрела на тануки, — как можно навредить такому маленькому и беззащитному созданию? — Я сам не знаю, Энджи, — я обнял ее, встав так, чтобы енот был между нами, — спасибо, что поможешь Маурисио. Я, — она приподнялась на цыпочки, поцеловала меня в уголок губ. — Тебе спасибо, Майкл, — я улыбнулся, положил голову ей на макушку. — Ты же сам слышал, что преподаватель нужен. Почему бы не взять Маурисио? По нему видно, что он совестливый и не бессердечный, математику и геометрию для школьников уж точно знает, а больше ничего и не нужно. Приют не закроется. Мы, конечно, не сможем решить все проблемы Боливии, но удержать приют в работоспособном состоянии уж точно обязаны. Иначе нельзя. — Сэр, мэм, — Маурисио появился около нас, — я всё принес. Энджи подошла к нему, попросила показать документы, закивала, вызвала свой Патронус, ягуар выглядел уже намного приличнее, и через минуту с другой стороны ворот оказался Максим. — Максим, я нашла вам математика! Максим осмотрел парня, кивнул. Дальше Энджи сказала что-то по-русски, отдала документ о покупке той прилежащей территории, он пару раз перечитал написанное, с улыбкой кивнул и поклонился нам. — Пройдемте со мной, сеньор Гонсалес, — Маурисио широко улыбнулся, повернулся к Энджи: — Спасибо, мэм, я не знаю, как выразить мою благодарность, — он ей очень глубоко поклонился, Энджи подержала его за запястье, сказала: — Удачи, Маурисио. Я надеюсь, что ты будешь служить здешним детям хорошим примером, — тот кивнул. — Спасибо, я вас не подведу, мэм, — он еще раз поклонился, пошел за Максимом. Мы с Энджи подождали, пока они скроются в дверях здания администрации, а потом пошли вверх по улице. Надо решить, где можно осмотреть нашего тануки. — Энджи, ты знаешь, где здесь ближайшая гостиница? — Она закивала, ответила: — Я знаю здесь одно очень хорошее местечко, там можно снять комнату, чтобы разобраться с енотом. Место хорошо тем, что это не главная гостиница Ла-Паса, но и не бордель. Идем? — Идем, — я обнял ее, — даже поспешим, вдруг с тануки что-то серьезное. — Не думаю, он очень успокоился, — Энджи приподняла воротник, — смотри, как он мило спит, — енот действительно тихо сопел, свернувшись клубочком. Мы ускорили шаги, дошли до небольшого здания в традиционном боливийском стиле, без труда сняли комнату на сутки. Три раза нам повторили запрет на использование Агуаменти. Это, конечно, позор. Это против всех международных норм. Запретить создание воды! Когда мы вошли в комнату, Энджи спросила: — Та-ак, что тут у нас есть? Мы огляделись, поняли, что это самая обычная комната, лишенная каких-либо люксовых удобств: на одной стене было средних размеров окно с видом на улицу около гостиницы, перед ним – стол с кувшином для воды, но без воды. Рядом стояли два стакана. Около стола было два стула. Слева была двухспальная кровать с ярким красно-желто-зеленым балдахином, справа – два шкафа, у каждого на одной из дверок было по одному старому, местами облупившемуся зеркалу. Было еще две двери, которые своим синим цветом выглядели пятнами краски на фоне персиковых стен. Это был самый незатейливый номер, который я видел за много-много лет. Просто потрясающий! — Вот, что нам надо! — Энджи заметила две стопки полотенец, на кровати. — Акцио! — Они подлетели к столу, повисли в воздухе. — Надо как-то осмотреть енота, но из-за грязной шерсти не особо что-то видно, — Энджи его еще не вытаскивала, чтобы не спровоцировать приступ паники. — Что будем делать? — Давай попытаемся его достать, если что-то уж совсем серьезное, то по тебе мы это увидим, — Энджи кивнула, вытащила тануки. Как и ожидалось, он запаниковал, но вырываться пока что не пытался. Я помог Энджи снять пальто, посмотрел на ту часть платья, которая соприкасалась с енотом, никаких ужасов вроде пятен крови не было. Это уже очень и очень хорошо. — Тише, тише, маленький, тише, — Энджи попыталась его успокоить, но немного отдохнувший енот и не думал успокаиваться и начал попытки побега. — Тогда по работающей схеме, я держу, а ты делай, — сказал я и снял пальто, чтобы было удобнее. — Хорошо, — сказала Энджи и отошла, чтобы дать мне место. В этот раз я взял енота нежнее, так как и он вырывался не так активно. Энджи стала подряд бросать заклинания, потом выдохнула и сказала: — Всё хорошо, скрытых травм нет, кости целые, кровотечений нет, — я взял енота на руки как ребенка. Тануки посмотрел на меня, потом на Энджи своими черными глазками-бусинками и тихо пискнул. — Тогда надо справиться маленькими ранками, — сказал я. — Софа говорила, что не отпускает тебя без аптечки, — Энджи улыбнулась, кивнула и вытащила из кармана сумочку, а из нее другую, а из нее аптечку, — прям как матрешка, — сказал я с улыбкой. — Да, — Энджи, кажется, до моего комментария этого не замечала: она в недоумении смотрела на свои сумки и улыбалась. — Меня по части аптечек и зелий Софа собирала, а она любитель коробочек и сумочек в других коробочках и сумочках, — она вытащила несколько баночек, — держи его покрепче, может немного щипать, — енот хотел принюхаться к мази, но Энджи уже нанесла немного ему на лапу, и он заскулил. Я запел спокойную песню-колыбель, енот вжался в меня, но скулить перестал. — Софа так нашего троюродного брата успокаивает, — сказала Энджи, когда закончила обрабатывать ранки. — Моими песнями? — Спросил я с улыбкой. — Да, — Энджи засмеялась, — мы обе немного не в ладах с его мамой, но как родственники периодически сидим с ним. Он совсем еще маленький, иногда не успокоить и не уложить без мучений. Софа включает «Human Nature», «Liberian Girl», «Heal The World», малыш действительно успокаивается. Софа в такие моменты всегда ехидно потирает ручки и говорит, что у мелкого есть шанс вырасти хорошим человеком. Она, цитирую этого новоявленного Макаренко, планирует и дальше внедрять тебя двадцать пятым кадром, компенсируя недостаток воспитания у родителей, — я со смехом покачал головой. — У тебя действительно невероятные песни, но мне кажется, что дело не только в том, что у тебя голос необычный, навыки хорошие, слух абсолютный, — Энджи поцеловала меня в щеку, — по миру в каждой академии нет-нет да найдется человек с умением петь и великолепным музыкальным слухом. Твои песни очень проникающие, их можно чувствовать. Это не просто пение в ноты на протяжении нескольких минут. На некоторых я не могу не улыбнуться, даже если до этого чуть ли не плакала, на некоторых не могу сдержать слез, даже если смеялась. Некоторые могут поднять, даже если сил нет никаких. Ты что-то делаешь с голосом, что слышно эмоции и всегда чувствуется твоя любовь, — Энджи обняла меня за талию, погладила енота. — Спасибо, ангелочек, мне очень дороги эти слова, — я сам поцеловал ее в щеку, в висок. Энджи улыбнулась, обратилась к еноту: — Идем купаться, сладенький? — Тануки покрепче в меня вцепился. — Он будто понимает, что это что-то новое, — сказал я с улыбкой. — Идем, — Энджи взяла полотенца, открыла обе двери, поняла, что ванна только в одной из комнат, — сюда, Майкл! Я с енотом на руках зашел за Энджи. У ванны высокие бортики, это хорошо: тануки не будет сильно убиваться в попытках сбежать. — Сэкономим воду? — Я вскинул брови, — сейчас, — Энджи сняла с карниза занавеску, свернула ее, а потом трансфигурировала в плотную подушку. — Теперь гидрофобные чары, — подушка стала резиновой на ощупь, — отлично, — Энджи положила подушку в ванну так, чтобы она стояла вертикально и касалась бортиков. Эдакая плотина получилась. — Всё равно маленькому не понадобится вся ванна, а так мы воду сэкономим бедным боливийцам. Я так понимаю, что маги оказались в еще более затруднительном положении, чем магглы, не у всех ведь был трубопровод, а слишком большое массовое подключение к сети магглов магам позволено не было. Воду тут очень аккуратно распределяют по всем волшебникам, пока не стабилизируют ситуацию с водопроводом, так что не будем тратить лишние литры. Я на ней женюсь. Это же принципиальное различие между просто богатым человеком и зажравшимся олигархом: второй считает, что, если у него есть средства оплатить его каприз, то он может выполнить этот каприз без зазрений совести. Энджи и я можем хоть все ванны в этой гостинице набрать, но ведь нужно подумать о тех, кому еще понадобится эта вода. В СССР очень хороша была идея плановой экономики, я в этом никогда не признаюсь на камеру в Америке, но я поддерживаю эту идею. Правильное распределение ресурсов и учет реальных потребностей покупателей, а не идеи-фикс производителя, вот истинный ключ к решению самых крупных проблем, с которыми сейчас сталкивается наше человечество. Я общался со многими крупными бизнесменами, многие видят «пузырь» на рынках, биржах и в банках. Рано или поздно он лопнет, и вот тогда над нами с того света поржут и Ленин, и Сталин, и Маркс, и Энгельс. Всё-таки не их же вина в том, что идея с грамотным и справедливым распределением ресурсов была выполнена не совсем правильно. Эх, я в глубине души это признаю, но говорить такое сейчас в Америке сродни политическому самоубийству. Мне «простили» антисемитизм, плагиат и преступления против детей, а вот коммунистические взгляды мне точно не простят. Объявят поехавшим врагом капитализма и народа и выкинут на улицу. Надо сначала набрать достаточное количество единомышленников, укрепиться, дождаться первого кризиса и только тогда приступать к активным действиям. Пока что остается хранить деньги в правильной валюте – в золоте гоблинов Гринготтса. Пока я обо всем этом думал, Энджи открыла кран, дождалась, пока уровень воды будет приемлемым. Подушка работала идеально: вода была только в нужной части ванны. — А какую температуру сделать? Как думаешь? Как ребенку? Или ему будет холодно? Он очень горячий, — да, енот и вправду уже грел меня, а не я его. — Можно чуть-чуть потеплее, — я опустил руку в воду, — нагревай, я остановлю, — Энджи кивнула. — Всё, достаточно, — я медленно опустил енота в воду, чтобы он понял, что она неопасная. — Молодец, маленький, всё хорошо, — он не стал вырываться, а сам начал нырять с головой, чесать морду. — Думаешь, он сам справится? — Спросила Энджи с улыбкой. — Видимо, да, — ответил я, когда енот стал сам тереть и лапы. — Удивительное создание. Мы так и стояли там, пока енот сам купался. У меня было только одно желание – поцеловать Энджи, но я не мог решиться. — Может, сменим воду? — Спросила она, кивнув на ванну с серой водой. — Давай, я подержу его. Я взял полотенце, через него взял енота, вытащил его из воды, сразу закутав, чтобы он не замерз. Он вытащил морду и стал вытираться прямо о мою рубашку. Энджи улыбнулась, сменила воду. Это было очень любопытно: она выставила руку с кольцом ладонью к поверхности воды, та забурлила, даже пар поднялся, а потом он резко сконденсировался, а от воды повеяло холодом. До того, как поднялся пар, вода еще была серой, а сейчас стала кристально чистой. Энджи облегченно выдохнула, опять нагрела воду до нужной температуры, я опустил туда тануки и быстро вернул рубашке опрятный вид. — Он такой хорошенький, — сказала Энджи, посмотрев на меня, — спасибо, Майкл. Если бы ты не подействовал своим авторитетом на Маурисио, мы могли бы не успеть, — она положила руки мне на плечи и поцеловала в уголок губ. — Ангелочек, не мучай меня, — Энджи озорно сверкнула глазами, чмокнула меня в губы. — Нет, хорошего понемножку, — сказала она и отстранилась. — Думаю, что всё же нужно помочь маленькому. Энджи призвала из своей сумки баночку с гелем, взяла немного на руки, потерла, чтобы вспенить, и стала очень аккуратно намыливать еноту спинку и лапки. Я точно на ней женюсь. Чем быстрее, тем лучше. — Ему очень нравится, — сказал я, облокотившись на бортики. — У тебя очень нежные руки, Энджи. Когда ты что-то делаешь, ты словно передаешь часть своей доброй энергии, — она засмеялась. — Я серьезно. Такое очень редко бывает, даже я чувствую, когда ты держишь меня за руки, — она улыбнулась и прикусила губу. — Иди поближе, — я придвинулся, Энджи поцеловала меня в щеку, в висок, снова в щеку, а потом оставила короткий нежный поцелуй на губах. — Когда-нибудь ты от меня не убежишь с фразой «хорошего понемножку», — сказал я со смехом. Мне хочется посмотреть, как Энджи отреагирует на такой намек. — А зачем мне от тебя убегать? — Спросила она, продолжив мылить енота. Это очень и очень хороший ответ. Прекрасно. — М-м, — я обнял ее сзади, — это радует, — Энджи выдохнула, когда я крепче взял ее за талию и прижал к себе, — тебе помочь? — Нет, — тихо пискнула она, — просто стой так, — я зарылся лицом в ее кудри, глубоко вдохнул, Энджи от этого тоже шумно вдохнула, немного задрожала. Она стала смывать с енота пену, он ей в этом помогал, а когда они закончили, я взял его в чистое полотенце, вынес в комнату, положил на кровать и стал сушить. — Высушим тебя побыстрее? — Енот всё вытирался о полотенце. — Давай ускорим этот процесс, — я взял палочку, произнес заклинание-аналог фена, стал обдувать енота. Ему и это понравилось, он стал сам вертеться. — Я в шоке, они все такие? — Спросила вошедшая Энджи. — Не знаю, не видел, надо у Джанет спросить, — ответил я, посмотрев на Энджи. Она кидала на полотенце какие-то чары, в итоге все полотенца оказались идеально белыми, даже хрустели. — А что это? Это и те чары, что ты применила к воде. — Химчистка в мире магии, — Энджи улыбнулась, — мы же енота купали. Чтобы потом отстирать полотенца, здешнему персоналу потребовалось бы слишком много воды, и наши усилия по ее экономии пошли бы прахом. Сейчас и ванна, и эти полотенца еще чище, чем были, когда мы только-только сюда пришли, и ни капли лишней воды не было на это потрачено: хватило того, что осталось с шерсти енота. Этим чарам без разницы, насколько чистая вода используется: главное, чтобы была вода как вещество. Чары очень сложные, я их так быстро выжала, потому что это моя работа – выжимать из себя магию, а неподготовленный маг не сможет их повторить, — она щелкнула пальцами, полотенца сложились в стопки и улетели в шкаф. — Вообще, это очень перспективное направление. Я про разработку заклинаний для дезинфекции, стирки и прочих санитарно-гигиенических процедур в условиях недостатка воды. Это поможет не только в экономии воды, но и сократит вредные выбросы остатков моющих и дезинфицирующих веществ в водоемы. Софа в прошлом году делала курсовую работу в АМНЕЗИИ, брала пробы вод по Питеру, и результаты были не совсем уж радужными. Надо сокращать волшебные выбросы, иначе они начнут воздействовать на не волшебную фауну и флору в водоемах, а нам уже хватает того, что магглы выливают в воду свои ПАВ и моющие средства. Хорошо, что енот сам сушится, а от меня требуется только держать палочку: всё мое внимание было на Энджи! — Во-от, — она улыбнулась, — так что сейчас в мире науки гонка: кто первый добежит до наиболее эффективных и щадящих дезинфицирующих и моющих средств, тот будет большой молодец. Мы очень хотим взять эти лавры. Посмотрим, что будет. — В мире магии те же проблемы, что и у не-магов, да? — Энджи кивнула, — и тоже на фоне роста населения? — Снова кивнула. — Большой прирост населения, урбанизация, стремление к повышению уровня жизни, развитие технологий, требующих не совсем уж распространенные химические элементы, — Энджи вздохнула, — проблемы в том, что мы боремся не с тем, чем надо, а с тем, что выгодно. Я думаю, ты понимаешь, о чем я. — Да, — я сел, чтобы было удобнее разговаривать, — я очень много читал на эту тему, и все книги, написанные для обывателей, пытаются убедить в том, что имеющиеся проблемы решаются. Приводят в пример фреон, — я покачал головой, — этот фреон в каждой бочке затычка. Что сделали экологи? Запретили фреон! — Энджи закивала. — Конечно, им заплатили, вот они и запретили. Когда я узнал о том, что их движение проплачено, я был в шоке. Я купил подписку на научный журнал, — я весело хмыкнул, — я там ни слова не понимаю, если статья прям о биологии, химии или физике, но, — я вскинул брови, — когда речь идет о трактовке результатов, я справляюсь. По результатам стало понятно, что фреон нового типа не особо-то лучше того запрещенного, а иногда и хуже. У тех активистов была цель разорить другого производителя холодильников, и всё. Здесь заботой об экологии и не пахнет. Зато, если открыть другие научные статьи, которыми обмениваются ученые, прикладывая к ним реальные данные, можно понять многое другое. Эти ученые прекрасно понимают нынешние возможности человека, — Энджи закивала усиленно, — прекрасно понимают, что в один момент настанет такой день, когда развивать технологии дальше станет невозможным. Это сейчас всеми движет желание иметь ноутбук потоньше, телефон поменьше, да поинтереснее, а что дальше? Будем менять форму, размер экрана и число камер? А что до этого? Будем бездумно потреблять ресурсы планеты, а мусор выкидывать в Африку? — Да, да, и еще раз, да, — Энджи перешла со стула ко мне на кровать, — а ты слышал про картель Фобос? Это можно привязать к этой идее замены внешнего вида устройства! Боже, я на ней женюсь. Всё, это окончательное решение. — Про лампочки? Когда я об этом прочел, хотел биться головой об стену. Это же насколько надо бороться за свои деньги и не париться за планету и людей, чтобы такое придумать. Енот уже высушился, уснул на подушке около нас. — Я тоже была поражена! — Энджи села ближе ко мне, — вот, откуда столько мусора, отходов и вечного недостатка ископаемых. Если мы изначально тратим столько материала, чтобы выпустить лампочку, которую искусственно ограничили в работе на энное количество часов, то не следует даже ожидать, чтобы у нас не было тонн выкинутых лампочек и потенциального недостатка материалов для производства новых. Я вспомнила о Фобосе, потому что запланированное устаревание введено не только в работоспособности, но и во внешнем дизайне. Ты сказал про телефоны и ноутбуки, я уверена, что скоро магглы будут каждый год или два покупать новый телефон, просто потому что теперь у него другой цвет или новая форма. А каждый такой телефон – это литиевый аккумулятор и другие ценные металлы. Литий особенно ценен, потому что его мало. — Да, уже сейчас думают, можно ли было бы создать аккумулятор на натрии, которого полно, — поддержал я, Энджи закивала, — но тут у меня другой вопрос: то есть мы настолько не хотим разгребать мусор прошлого, что готовы придумать чуть ли не с нуля новую технологию? Что вам мешает реально разбирать и перерабатывать мусор? Только отсутствие выгоды. Я читал, что на данный момент переработка мусора невыгодна, потому что пока еще выгоднее добывать новый ресурс. Даже несмотря на то, что железные руды порядком обеднели на железо, пока что выгоднее получить новое железо из руды, а не металлолома. — И мне тоже это интересно! Кто будет потом создавать всю необходимую инфраструктуру для переработки? Рано или поздно деньги закончатся, ресурсы закончатся, а мусор останется, — я тоже закивал. — Я слышал, что у вас в Союзе было то, к чему сейчас хочет прийти Европа в плане упаковки товаров, — Энджи кивнула: — Да, у нас не было пластика на каждом углу. Если ты покупал что-то, то ты был уверен, что бумажная упаковка потом разложится в природе. Ты не мог прийти за продуктом, который продавали в стеклянной таре, без стеклянной тары. Ты видел пионеров? В наших фильмах они часто мелькают с красными барсетками в руках, а внутри – пустые банки и бутылки, — я покачал головой, — это такие сетки, они очень прочные, у каждого она была своя. В ней носили всё. Так вот, — Энджи вскинула брови, — мы не знали проблем с полиэтиленовыми кульками, пластиковыми бутылками и прочей этой гадостью, пока их к нам не ввезли с Запада. Наши перебились за кульки с принтами, все прям хранили эту гадость, которая сейчас стоит копейки, — она вздохнула. Ох. Во мне прям борются американец и человек с логикой. Первое – воспитание, навязанное клятвами флагу и постоянным внушением через СМИ, но я же вижу, что часто СМИ нагло врут. Я же понимаю, что плановая экономика может помочь. И я уже молчу о ВОВ и об Африке! Всё. Американец во мне сдался. Нельзя бороться за ложь и насилие под прикрытием мира и демократии в стиле «У вас есть нефть или золото? Демократия идет к вам!». Как Софа тогда сказала? Бургер, кола, кулек и свобода крыть президента матом на площади? Я бы тоже его крыл, если у меня кроме бургера, колы и кулька ничего бы не было, пока этот алкаш там в Кремле ест и пьет. Хорошо ест и пьет, я сам видел. А вот дети в больницах сидели в ужасных условиях! Я даже ему об этом сказал, а он сделал вид, что не понял! — А почему вы выбрали вашего алкаша? — Энджи засмеялась. — Майкл, только не говори, что ты веришь в выборы, — она засмеялась громче. — Дорогой, их даже у вас нет, — Энджи еле перестала смеяться. — Выборы из более, чем двух кандидатов! Ага! Поэтому у вас выбор между демократом и республиканцем, а остальная шушера отсеивается на предыдущих этапах. Каждый раз одна и та же шушера. И у вас люди голосуют, Штат принимает решение в пользу одного из кандидатов, а специальный человек от Штата может изменить это решение. Курам на смех эти выборы. Наши сейчас тем более. Страна в огне. Какие выборы? Мы не знаем, проснемся мы завтра в России или попиленной стране! — Она махнула рукой, — а алкаш – это западный ставленник. Там целая группа занималась агитацией на выборах, чтобы создать вид деятельности и хоть какую-то поддержку среди населения. — И вы сидите просто так? Не думаете его убрать? — Энджи загадочно пожала плечами. — Может, да, может, нет. Надо найти того, кто сможет правильно работать со Штатами, не прыгая перед ними как пудель с мячиком. Вендетта будет, — Энджи выдохнула, — в приоритете наша страна, и когда наступит время, остальные жертвы американской демократии будут рядом с нами. Мы бы могли хоть сейчас поставить кого-то вместо алкаша, но России нужен тот президент, который сможет сам своим умом дойти и сесть в это кресло. Если он не сможет дойти без нас, то и усидеть он не сможет, а России нужен жесткий человек, не мямля. Управлять магглами маги не очень-то хотят, это несколько неправильно. — А ваши не-маги знают, что у вас есть щит против ядерного оружия? — Нет. Это только понизит стрессоустойчивость правительства. Зная, что наша страна защищена, они могут применить оружие к другим. Мы решительно против этого и можем заверить, что при появлении такой односторонней опасности примем соответствующие меры и уберем магглов от кнопки. Первого удара от нас не будет, но при попытке нанести удар по нашей территории мы ответим без ядерного оружия. У нас хорошо укомплектованная армия из нескольких полков, для волшебной страны этого достаточно, а магглов поднимет тот, кто станет следующим президентом России. У них уже двадцать лет непробиваемый купол, и они сидят спокойно. Что бы сделали мы? Вернее, куда бы в первую очередь наши политики отправили снаряд? Москва, или начали бы с другого места? Я вообще не верю в нашу доброжелательность. Не СССР, а Штаты применили ядерное вооружение на Японии, а Россия со своим куполом сидит и ждет. Даже того человека быстрее не ставят, а ждут, что он сам сделает. Интересно, а наши в выборы вмешиваются? Не удивлюсь, если да. — Многие американцы чувствуют то, что ты сейчас чувствуешь, — Энджи погладила меня по спине, — да, Россия умеет воевать. Если нас долго провоцируют или угрожают нам, мы отвечаем. Когда мы отвечаем, всем бывает плохо, нам тоже. Это цена того, что страна еще есть на карте мира. Мы не хотим выглядеть как Африка, поделенная линейкой. Это наше право и каяться за это мы не будем, — Энджи заговорила тише, — мои бабушки с дедушками пережили блокаду, — я посмотрел на Энджи, — над тогда еще Ленинградом были анти-аппарационные куполы, установленные волшебными подразделениями СС. Не было еды, не было ничего, — Энджи стерла слезы, — и маги, и магглы пережили тот ужас. По всему западу Союза разбросаны города-герои. Это победа советского народа. Американцы когда-то с таким сталкивались? Они не знают, что такое реальная война, они умеют только трусливо кидать бомбы сверху или отстреливать аборигенов, — она сделала глубокий вдох, — когда я читаю отчеты о том, что в мире происходит и произойдет, я не хочу в это верить. Неужели мир настолько прогнил? — Я ее обнял, поцеловал в макушку. — Люди должны рано или поздно открыть глаза и посмотреть в лицо правде, а не газетенкам. Это ведь только верхушка айсберга. Я знаю такое, что не могу тебе рассказать, что кровь в жилах стынет. Я каждый день молюсь, чтобы этого не произошло, — я еще крепче ее обнял. Надо мной многие смеются, что я могу едва не плакать, когда вижу такую обстановку в мире. Иногда я вижу, что то, что показывают, далеко от правды. Я спонсирую благотворительные организации не по той причине, что поддерживаю линию нашего правительства и поощряю их действия помощью пострадавшим. Мне просто жаль людей, которые оказались вовлечены в разборки толстосумов. У маленьких и бедных стран нет ни шанса, когда рядом есть большой и богатый сосед. Пусть даже заокеанский. — Теперь будем молиться вместе, — Энджи подняла на меня глаза. — У тебя есть песня «Will You Be There», — я кивнул, — Майкл, когда я ее в первый раз услышала, я ревела. Это, — я сам там в конце плачу, пока читаю текст, — иногда так и хочется узнать, если кто-то там. Если да, почему мир такой? Ответят эти негодяи за свои поступки? Или отвечу я, потому что говорю правду? — Я хочу верить, что там кто-то есть. Что всем воздастся за дела, — Энджи кивнула, — наступит день, когда люди посмотрят на руки, вымазанные в крови, на убитую природу, и поймут, что так больше нельзя. Появится человек, который снова приведет их к свету. Если бы Бог действительно хотел вмешиваться во все войны, вмешивался бы. Но Бог оставляет это людям. Рано или поздно люди должны посмотреть на опыт предков, понять, что за идеи могут привести мир к кровопролитию, и отказаться от них. Герои, которые жертвуют собой ради торжества добра, это те люди, в которых есть свет. Надо научиться не пускать этих людей в расход, а перенимать их внутренний свет. Если люди не будут вставать под знамена того же СС, то и войны не будет. Против ВОВ я в отличие от многих наших товарищей с Запада, ничего не имею, там никакая любовь бы уже не спасла: опустить у фашиста дуло автомата, как я это на концертах делал, нереально… Чтобы его так опустить, нужно еще подойти на такое расстояние, а это в тех условиях невыполнимо. Я даже слышал одну вашу песню, «Салют героям» называлась, там прекрасные стихи: «Победой общею горды – мир заслонили от беды, одной большой Страны Советской люди.», — Энджи улыбнулась, напела из нее кусочек. Мне понравился ее голос, надо потом попросить еще что-нибудь спеть. — Да, и несмотря на это люди почему-то еще думают о национальностях, о расах, о таких глупостях, которые придумала кучка олигархов у власти, чтобы навязать контроль. Пока есть такое деление, воевать будет легко: люди друг другу не родня и даже не друзья, считают свою кровь чище и не испытывают угрызений совести за убийство чужака-грязнокровки, — Энджи закивала, крепко-крепко меня обняла, словно боялась, что я сейчас уйду. Вот глупенькая, куда же я уйду? Я так еще ни с кем не говорил. Обычно все разговоры прекрасного пола со мной заканчиваются попытками сесть меня оседлать, а тут такая беседа. Вообще, у всех есть свое мнение, и не помню, к сожалению, кто это сказал, но фраза была шикарной: я не разделяю вашего мнения, но готов умереть, отстаивая ваше право на его выражение. Если это мнение не призывает к массовому геноциду по национально-этническому признаку или сбросу ядерной бомбы, то я полностью поддерживаю того оратора. Это ведь когда-то и было основной идеей демократии. Что случилось потом, что всем стали заправлять деньги, непонятно. — Майкл, — я тоже крепко обнял Энджи. Я не понимаю, чего она так сейчас боится. — Ты точно согласен переехать в Россию? Я, — я приложил палец к ее губам, поцеловал в висок. — Согласен, мой ангелочек, — Энджи вскинула брови, — я всё понял об Америке, еще тогда, когда меня не фотографировали на обложки журналов, пока я был черным. Я и сейчас черный, просто это не так заметно, — мы оба улыбнулись. — Я понял, когда увидел, в каком состоянии черные кварталы. Когда, извращая понятие свободы слова и права журналиста на расследования, газеты окунули меня в грязь по уши. Когда ввиду особенностей ведения судебного процесса потерял репутацию. Ты видела мое обращение? Где я был в красной рубашке, а грим еле скрывал, в каком я состоянии? Где я еле не срывался на слезы? — Энджи кивнула, — нашлись люди, которые обратили внимание на то, что у меня там неестественные ресницы, — она нахмурилась, — не на то, что меня вынудили раздеться на камеры. На ресницы. Чертовы ресницы. У меня суды по несколько раз в неделю. То я чей-то отец, то чей-то муж, то кому-то что-то сломал, то украл, то вернул, то, — я вздохнул. — Моя империя тонет, причем топят меня мои же хозяева. Следующий альбом провалится. Я в этом уверен. Нет, там будут продажи. Многие артисты мечтают о таких продажах, но я не эти артисты. Я привык к оглушительному успеху. — А почему ты так думаешь? — Энджи села ровно, но всё еще обнимала меня. — Я владею большой частью компании Сони, у меня права на песни Битлз, у меня многое в этой индустрии. Это не нравится большим парням, — я усмехнулся, — они специально делают из меня фрика. Я хотел бы купить все права на Марвел. Представь, какие это деньги. Фильмы, комиксы, рестораны, мерч. Это море, нет, это океан денег. И у меня были и есть деньги купить то, что принесет этот океан. И что они сделали? — Я даже засмеялся, — сделка сорвалась. Причина – то, что я хотел сам играть человека-паука. Делают фрика, что тут еще сказать. Я хотел бы попробовать себя в режиссуре. Куда мне в актеры, когда я на себя смотреть не могу? — Энджи крепче меня обняла, — но те парни понимают, что в моих руках скопится слишком много власти. Представь, что я смогу делать как главный правообладатель. Новые политические повестки шли бы мимо Марвел, потому что мне было бы плевать на эти повестки, а этого в США не хотят. Те большие парни трясут меня, чтобы я продал свою часть Сони, права Битлз. Они всё хотят отобрать. Альбом провалится, а все скажут, что это из-за того, что я не поехал в тур. Энджи, — она вскинула брови, — когда-то я бы машиной, но сейчас я не могу давать столько концертов. Я умру прям там на сцене. Это по меркам волшебников я молод, а для не-мага у меня уже полжизни за спиной, я одной ногой в могиле, а от меня всё равно требуют, лишь бы выжать деньги. Я устал, я с пяти лет танцую и пою, я больше не могу и не хочу. Я хочу иметь право так распорядиться собой и своей жизнью. Сказать, что больше не буду этого делать, и реально не делать. Я отдал двадцать два миллиона, — я горько засмеялся, — я мог бы помочь стольким детям, а отдал их, чтобы не судиться. Я ненавижу тех людей, которые склонили меня к этому решению. Если бы я судился, без разницы, как бы ко мне отнеслись, но, если бы я судился, всё было бы по-другому. Тот суд меня не убил, так что будет следующий. Я смотрю на детей, которые периодически живут у меня на ранчо, а потом ловлю себя на том, что разглядываю их родителей и спрашиваю себя: «Может, эти? Наверное, они. Зачем им еще так мне улыбаться?». Я даже стал почитывать эмоции родителей, — Энджи вскинула брови, — не легиллеменцией. Думаю, что ты знаешь, что наша магия имеет определенные бонусы, так я просматривал их поверхностные эмоции на враждебное отношение, а в итоге понял, что большая часть просто хочет денег. Это жутко, они как… Если махать перед ними пачкой из стодолларовых купюр, у них ровно те же самые эмоции, что бывают у собак, когда перед ними махаешь косточкой или куском мяса: был бы хвост, виляли бы им. Я устал жить в самой Америке, я давно хотел бы хоть куда-нибудь оттуда уехать, а в американском магическом мире вовсе не хотел бы даже появляться. Мы же консерваторы, не Британия, конечно, но и не вы. У вас мне было бы гораздо легче. — Майкл, не хочешь петь и танцевать, не пой и не танцуй. Что бы ни вытворили магглы, я тебя поддержу. Можешь перенести все деньги в мир магии, а потом объявить себя банкротом. Американцы такое часто делают. Я буду рядом, — Энджи обняла меня за шею, — я тебя не отпущу. — Не отпускай, — я провел носом по ее шее к ушку, глубоко вдохнул. Анимаги различают запахи почти так же, как животные: определение свой/чужой происходит за секунду. Энджи для меня самый родной человек. Я прям не могу сдержаться, чтобы не прижать ее к себе. Когда я подошел к ней в обличии ягуара, я повел себя как самый обычный домашний кот: я ничего не мог с собой поделать. — Мы через всё пройдем, Майкл, — сказала она, отстранившись, чтобы посмотреть в мои глаза, — что бы ни было. — Что бы ни было, — она прислонилась лбом к моему. — Ангелочек, чего бы ты хотела? — Я сделаю для нее все. — Подари мне ребенка, — она улыбнулась, — а лучше несколько. — Сколько захотим, ангелочек. Энджи расслабилась у меня в объятиях, зарылась руками в кудри. Боже, я до сих пор балдею от этих ощущений: я несколько лет не мог себе позволить так тянуть волосы на том участке. Сейчас Энджи тянет, а я еле сдерживаю стон. Хочется попросить тянуть сильнее. Мы отвлеклись друг от друга, услышав тихий писк. Это тануки проснулся. Он сел на подушку и тихо пищал, положив лапки на животик. Надо его покормить. — Надо позвонить Джанет, спрошу, что они едят, — Энджи согласилась, села около меня на кровать. Атмосфера резко выровнялась. Мы чувствовали, что выровнялась она не по той причине, что нас «спасло» пробуждение тануки, а потому что мы поняли, что стали намного ближе друг к другу. Письма письмами, а это живое общение на «горячие» темы вроде политики и семьи. Очень много пар не выдерживают разговора на эти темы. — Значит, она тоже волшебница? — Я с улыбкой кивнул. — Это хорошо. Хорошо, когда есть кто-то настолько родной. — Джанет мне очень помогала и помогает, это меня еще надо отругать как бессовестного брата, — Энджи подошла, обняла. — Не думаю, что Джанет согласилась бы с тобой сейчас, — да, из приличия и потому что слишком меня любит, — не переживай. Самое главное, что вы есть друг у друга. — Я могу описать степень вовлеченности Джанет в свою жизнь одним предложением, — Энджи вскинула брови, — когда я впервые показал лунную походку, произведя фурор на публику, я был в черном блестящем жакете мамы, который мне нашла и выбрала Джанет, — Энджи удивленно расширила глаза, — да. Я часто думаю о том, что нужно было по молодости побольше уделять ей внимания, поменьше говорить не очень приятных слов, — я вздохнул, — для меня самое главное, что Джанет вернулась в мою жизнь после стольких лет недомолвок. Понимаешь, я оказался отрезан от семьи, а особенно от Джанет. Я не знаю, как так вышло. Я сам виноват, так уперся в этот свой Триллер, а потом хотел восстановить связи, но почему-то не вышло, — Энджи покачала головой. — Ничего, все те люди, которые были к этому причастны, будут наказаны по всей строгости законов, которые они нарушили, — она потерлась щекой о мое плечо. Еноту стало скучно, он слез с кровати и побежал к напольной вазе с цветком. Та задняя лапка не только не превращается, но и практически не гнется, поэтому при ходьбе слышен звук «тук-туки-тук-туки». — Может, назовем его? — Спросила Энджи. — У тебя есть предложения? — Я пересел к ней и обнял. — Звук очень похож на его название, м-м? Туки-Тануки, — она вскинула брови. — Ты же тоже слышишь именно «туки»? — Да, — я кивнул, — тогда так и назовем, — я поцеловал ее в лоб, вытащил из нагрудного кармана зеркало, — а ты нас познакомишь? — Конечно, — я ее крепче прижал. — Не переживай, Джанет хорошая. Я открыл зеркало, позвал сестру, она появилась через несколько секунд. Ой, как удачно получилось: она дома. — Джанет, привет, — Боже, как я рад, что я теперь снова вижу ее улыбку, когда звоню. — Как дела? — Она всегда говорит, чтобы я переходил к делу быстрее, но я не могу. — Майкл! Как у тебя дела? — Спросила она. — Как твой ангелочек? Джанет! Ох. Ладно. Всё равно Энджи бы узнала, что я ее только так и называл, когда увидела бы, что Принс тоже привык так ее называть. — Вот мой ангелочек, — я повернул зеркало, чтобы показать улыбающуюся Энджи, — я очень счастлив, что мы с ней встретились, — Джанет облегченно выдохнула, — мы в Боливии, — тут всё облегчение испарилось, — и выкупили у местного шамана тануки. Ты могла бы посмотреть в своих книгах, чем они питаются? — Сейчас, — она пропала из обзора, потом мы увидели, как она перебирает книги на полке, — он теперь ваш? Я очень хочу на него посмотреть! Я была в Японии, но видела только картинки. Они, видя людей, превращаются в камни или что-то мелкое, чтобы их не видели, — она нашла нужную книгу, — и как поймали вашего? — У нашего что-то с лапкой, она остается лапкой при обращении, — ответила Энджи. Джанет сочувственно вздохнула. Мы показали ей енота, оторвавшего у цветка маленький листик. — Бедное создание, — она открыла книгу почти на середине, зачитала нам список из еды. — Спасибо, Джанет. Мы тебе еще позвоним, а пока накормим этого бедолагу, — она улыбнулась, отправила нам воздушный поцелуй и дезактивировала зеркало. — Нам еще нужно позвонить Софе, она там себе места не находит, — я кивнул. — Вот, возьми, я сейчас тоже сяду, — Энджи села за стол перед окном, — ты хочешь, чтобы она всё сразу поняла? — Спросил я со смехом. — Она всё равно поймет, — Энджи улыбнулась, — иди ко мне, — бегу. Я взял енота, подушку с кровати, положил подушку на стол, енота туда же, он сам залез и улегся. Эльф гостиницы принес угощения, я открыл печенье и корзину с ягодами, тануки сразу набросился, начав набивать щеки.***
ОТ ЛИЦА ЭНДЖИ. Едва зеркало закрылось, я положила его на стол и крепко обняла Майкла. Боже, я не знаю, как я с ним расстанусь хоть на сутки! Я же уже привыкла чуть что брать его за руку и наслаждаться теплом, что разливается от этого по всему телу. — Всё хорошо? — Спросил Майкл. — Да, — я посмотрела ему в глаза, — видишь, судя по отсутствию жалоб Драко, ягуар проигнорировал Гермиону, — Майкл улыбнулся, — сработало. — Да, — он вскинул брови, — я очень рад, — он немного замялся. — Всё хорошо? — Спросила уже я. — Да. Майкл на что-то решился, встал, подал руку мне. Я встала с енотом на руках, прошла за ним к дивану, села. Что он задумал? — Энджи, — Майкл сел напротив меня на колено. Он, наверное, слышит, как бьется мое сердце! Боже! Точно слышит! Иначе с чего бы он так облегченно выдохнул и улыбнулся! — Энджи, я всю свою сознательную жизнь хотел найти себе жену, которая будет искренне разделять мои интересы, чтобы для нее самой было важно то, что важно и для меня. Я хотел именно того, чтобы у нее в сердце было это желание, а не, — он вздохнул, — а не принятие этого желания как данность. Чтобы она не делала то, что, нравится мне, лишь по той причине, что ей это не сложно. Энджи, я думаю, я уверен, что я нашел себе именно такую жену, — Боже, Майкл показал коробочку! Там точно кольцо! — Я не спешу, просто я вижу, что хочу тебя во что бы то ни стало, — я приоткрыла рот, вдохнув, — Энджи, ангелочек мой, ты будешь моей женой? — Когда он открыл коробочку, я вовсе в шоке расширила глаза. — Майкл, — я положила енота вместе с подушкой на диван, — Боже! — Сапфир в кольце точно, как мои глаза! Тут я поняла, что это не последний сюрприз. Кольцо-то непростое! — Майкл, я согласна, только ты уверен, что, — он словно понял, о чем я, и закивал, взял мою руку и нежно надел кольцо мне на палец. — Иди ко мне, мой ангелочек, — я уже стояла и крепко обнимала его за шею, — Господи, как я рад, — а я?! Я еще больше! — И я! — Я чувствую, что у меня потекли слезы, — Боже! Надо обрадовать Софу! Пусть она увидит меня в таком счастливом состоянии! — Майкл улыбнулся, призвал мне зеркало. — Софа! Ты не представляешь! — Майкл подошел ко мне сзади, чтобы и обнимать, и попадать в обзор, улыбнулся. — Что не представляю? — Спросила Софа. Ой, всё она представляет! Небось скрестила пальцы под зеркалом! — Смотри! — Я даже запрыгала, показав руку с кольцом. — Ты будешь свояченицей Майкла! — Софа запищала, а Майкл тихо засмеялся от моей подачи информации. Я повернулась к своему, Господи, жениху! Жениху! И крепко обняла его за шею, много раз подряд поцеловав в щеку. Я с удовольствием поцеловала бы его не только так, но ладно. — Ой, как это неожиданно, Майкл! — Ага, прям! Всё Софа прекрасно знала и ожидала. Маленькая артистка. — Моя Энджи настолько прекрасна, что я боюсь потратить даже секунду, не имя возможности назвать ее своей. Теперь, — он снова поцеловал руку с кольцом, — у меня есть на это полное право. Да, мой ангелочек? — Майкл поцеловал меня в висок, в лоб, обнял покрепче. — Да, Майкл, — я сама к нему прижалась, уткнувшись носом ему в шею. Нас отвлек Томас: — Дайте-ка оценить колечко, а то я даже отсюда его вижу. Прям-таки не терпится разглядеть повнимательнее! — Он даже сошел с портрета! Я приставила руку поближе к зеркалу. — Неплохо, очень неплохо, — он еще посмотрел, — нет, это не неплохо, это очень хорошо, даже отлично! Поздравляю, желаю счастья в браке, — и ушел обратно на портрет. Он тоже понял, что это за кольцо. — Сэр, а рассказать, что это? Вы не поделитесь? — Сказала Софа, захлопав глазами. Томас вскинул брови и начал: — Сапфир весом двадцать? — Майкл с улыбкой кивнул, — двадцать карат, окружен розовыми и синими бриллиантами, металл – платина. Общая стоимость от двух до четырех сотен тысяч галеонов в зависимости от чистоты бриллиантов, плюс надо добавить за спиральную укладку бриллиантов по бокам от сапфира и возможную гравировку внутри. Я бы в итоге оценил кольцо в диапазоне от четырехсот до пятисот тысяч галеонов, — я посмотрела на Майкла, а он пожал плечами, прошептав на ухо: — Это единственное кольцо, которое еще хоть как-то тебя достойно, — Боже, если он это не прекратит, я сама его поцелую! — Энджи, гравировка есть? — Спросила Софа с улыбкой. — Да, здесь есть, — я одной рукой продолжила обнимать своего жениха, сняла кольцо и показала поближе внутреннюю сторону. — Видно? Мне очень понравилось. «А» так аккуратно вписана в «М», что нет ощущения, что «М» важнее. Наоборот, получилось, что именно «А» «строит» «М». — Поздравляем! — Джинни, Гермиона и Софа открыли волну поздравлений. Когда все поздравления были приняты, Софа запищала: — Невесту поцелуют или нет? Только не в щечку! Сколько так можно?! — сестренка, я тебя обожаю! Я сейчас точно покраснею, но оно того стоит! — Меня поцелуют? — Майкл кивнул, поцеловал меня сначала в уголок губ. От одного этого я задрожала в его руках, сама приоткрыла рот, чтобы вдохнуть, а Майкл в эту же секунду поцеловал меня по-настоящему. Господи, я еще никогда не испытывала таких сильных ощущений от поцелуев. Да я едва на застонала, повиснув у него на шее! Я услышала, что где-то в комнате что-то упало, что-то разбилось. Интересно, это моя или Майкла магия? — Ура! — Софа захлопала в ладоши, а я еле-еле оторвалась от Майкла. — Когда свадьба? — Сразу спросила она. — Апрель-май? М-м? — Спросила я, еле выдохнув и крепко вцепившись в его пиджак. Я еле стою. Если Майкл резко отпустит меня, я осяду на пол. — Апрель-май, — выдохнул он, — хоть завтра, — он зарылся лицом в мои кудри. Боже, я сейчас действительно упаду в обморок от избытка ощущений! — Мы пойдем, — сказала я, чтобы побыстрее завершить разговор. Мы потом позвоним, сейчас нам нужно время! — И мы уже потом позвоним, спасибо за поздравления! — Я быстро отправила им воздушный поцелуй и дезактивировала зеркало. Едва я его закрыла и положила на стол, я обняла Майкла за шею и снова поцеловала. В этот раз мы даже не сдерживали облегченных сладких стонов. — Иди ко мне, я еле стою, — сказал он в перерыве и повел нас к первому предмету мебели. — Боже, как хорошо, — я даже говорить не могу! — Энджи, — он уперся в кровать, сел, я сразу села к нему на колени, — не смей вспоминать свою любимую фразу! — Я и не собиралась, просто целуй меня дальше! — Нет, — я пересела на кровать, потом отползла к центру, — иди ко мне, — Майкл через секунду был рядом, — поцелуй меня, — он поцеловал. Разве от одних поцелуев может быть настолько хорошо? Я выгибалась к нему на встречу, водила руками по спине, по рукам, зарывалась пальцами в кудри, направляя его голову, чтобы он целовал мне шею и понимал, что я не против таких поцелуев. Майкл не делает даже попыток как-то намекнуть на более «взрослое» продолжение, поэтому я очень спокойно лежу, сама получаю удовольствие и стараюсь сделать приятно ему. Я захотела поцеловать его, нежно потянула за волосы, а Майкл тихо застонал. Ему понравилось? — Прости, это, — я даже не стала слушать его извинения ни за что и поцеловала, параллельно потянув его за кудри. Майкл обнял меня крепче. Это было приятно. Всем девочкам нравится, если мужчина сильный. Когда мы оторвались друг от друга, поняли, что лежали так почти час. Час пролетел как пара минут! — Спасибо, — я легла на него сверху, — у меня ощущение, словно я… Словно у меня из жизни ушло всё плохое, — Майкл улыбнулся. — И у меня, — он погладил меня по спине, — будто перезагрузка, — не одна я формулирую мысли через пень колоду. — Давай закажем еды? Я так проголодалась, — Майкл поддержал мое предложение, — здесь или еще куда-нибудь переместимся? — Можем вернуться на ранчо, — сказал он. — Хочешь? — К тебе? — Конечно! — Если ты покажешь мне Принса и Пэрис, — Майкл снова меня поцеловал, крепко взяв за затылок. Я не сдержала стона. — Ты изумительная, Энджи, — выдохнул он, — как отправимся? Опять Посольством? — Конечно! Зачем светиться в МАКУСА? Твои стервятники только обрадуются, если точно поймут, с кем именно в России ты закрутил новые отношения, — Майкл засмеялся. — Отправимся инкогнито. А потом предложу тебе вовсе переехать ко мне. Пока всё не утрясется, вернее, пока я всем этим гадам по шапке не надаю, целесообразнее, чтобы Майкл и дети, а особенно дети, были в безопасном месте. Остальную семью тоже хорошо было бы взять на карандаш, чтобы отследить появление посторонних на из территории. Я вызвала эльфа из здешнего Посольства, попросила порт-ключ. Всё время ожидания мы провели лежа в обнимку на кровати. Майкл может просто лежать и гладить меня, целовать, но при этом он не делает каких-то дополнительных намеков. В моих предыдущих женихах меня всегда раздражало то, что они, видя меня, думали, что я просто живая кукла для выполнения их желаний. У меня не секс центр отношений. У них он самый. Майкл, видимо, придерживается моей позиции: секс, хотя я бы предпочла говорить «занятия любовью», должны грамотно дополнять отношения, а не заменять их. Я чувствую, что Майкл тоже, как и я, возбуждается от наших обнимашек и поцелуев, но он, как человек разумный, а не умелый, в состоянии держать себя в руках, уважая мои принципы, мое желание и не пугая меня. Эльфийка принесла нам ларец, мы собрали нашего Туки, сдали номер гостиницы и перенеслись прямиком к воротам ранчо.