Еще минуту

Стервятник ведет фонариком по плиткам у себя под ногами и ступает аккуратно, пытается не долбить тростью слишком уж громко, но даже несмотря на резиновую нашлепку, стук эхом разносится по вытянутому помещению пустующих душевых. Пахнет сыростью, плесенью, где-то капает вода, хотя в половине душевых ее нет — даже лейки не прикручены — но рабочие экземпляры иногда плюются холодной. Кабинки вытянулись вдоль обеих стен, ни шторок, ни дверей, лишь кафельные перегородки между ними, словно полупустая выставка диковинных персонажей. Или витрина в магазине разврата. Не хочется думать об этом месте, как о своеобразном квартале красных фонарей, но надо признать: ушли они недалеко. По крайней мере, здесь все бесплатно и только по обоюдному согласию. Такое позволить себе они могут, лишь потому что Слепой позволяет. С его молчаливого согласия заброшенный бассейн превратился в место, где некоторые законы не властны. Некоторые, но не все. Стервятник идет вдоль кабинок, отворачивая от них свет фонарика, чтобы не спугнуть тех, кто там может оказаться. Обычно никто из Птичек не решается соваться сюда вместе с ним, разве что Ангел, не понятно, что смущает их больше — собственная слабость и похоть или то, что Папа тоже может испытывать эти чувства. Стервятник хотел бы думать, что он не подвержен мирским желаниям, что не жаждет чужих прикосновений или что сердце его отдано кому-то, кому он верен телом и душой, но это не так. Иногда он сдается, иногда он хочет, чтобы другие руки, кроме его собственных, касались его жарко и сладко, иногда он хочет опуститься на самое дно и позволить себе просто быть. Он заходит в последнюю кабинку, личную, можно сказать, и, пристроив трость в углу, опирается на стенку спиной, закуривает. Его немного потряхивает, хоть это не первая его ночная вылазка, но привыкнуть он все еще не может. Мятная настойка делает все немного проще, а в темноте так легко представить другие глаза напротив. Стервятник выключает фонарик и ждет. Шаги появляются внезапно, выдергивая его из дышащих дымом мыслей, громкие, торопливые. Нервные — слышит Стервятник. Но незнакомые. — Какого?.. — раздается недовольный голос Ангела откуда-то неподалеку, но обрывается на полуслове, и шаги продолжают свой путь. В душевых темно, недостаточно, чтобы врезаться в стену, но достаточно, чтобы не разглядеть выражение лица, лишь нездоровый блеск глаз. Стены светятся во тьме, будто покрыты не белым кафелем, а люминесцентными грибами, даже кажется, что их светящиеся споры кружат вокруг крошечными песчинками. В душевых темно, недостаточно, чтобы не узнать ночного гостя, но достаточно, чтобы скрыть собственный настороженный испуг. Стервятник молчит. И дело не в том, что тут не принято называть друг друга по именам, если вы этого не хотите, а в том, что разговор не хочется начинать первым. Он чувствует чужие намерения по сбившемуся дыханию и неприятному оскалу. Стервятнику вдруг хочется убежать, протиснуться мимо преградившего путь тела на выход, но на секунду он задумывается, не уронит ли это его вожачье достоинство. Но ронять там уже ниже некуда, особенно перед этим человеком. Стервятник хмыкает и тянется за тростью. Но это движение не остается незамеченным. — Уже уходишь, Птичка? — Помпей перехватывает его руку, больно сжимая запястье. — Ну что же ты, не торопись. — Что тебе нужно, Помпей? — Хочу познакомиться с тобой поближе, — тянет тот мерзким голосом и щелкает массивной пряжкой ремня. — Посмотреть, какой ты ретивый, когда твой рот занят не разговорами. Стервятник молчит, сверлит Пса взглядом, даже в густой темноте желтые глаза ярко горят злобой и презрением. С тех пор, как Помпей стал вожаком, он потерял всякое чувство меры и попирает границы одну за другой. А его нападки на Птичью стаю становятся все неприятнее, и Стервятник опасается, что одной словесной перебранкой ему сегодня не отделаться. — Ну же, — Помпей дергает Стервятника за руку ближе к себе и указывает красноречивым взглядом вниз. Стервятник за его взглядом не следит, ему это не нужно. Такие, как Помпей, хуже всего, для них сексуальное принуждение не как удовлетворение собственных потребностей, а как акт унижения. От одной мысли противно. — Я ни перед кем не встаю на колени, — цедит Стервятник. — Слишком гордый, да? — усмехается Помпей, и его голос звучит так, будто он и не злится вовсе, но через мгновение все меняется, и он угрожающе рычит: — Я сказал: соси, сука! — Пошел. К черту. Стервятник хочет сказать что-то еще или просто плюнуть в рожу этому козлу, но не успевает. Помпей хватает его за волосы и коротким, резким движением прикладывает головой о кафельную стенку. Перед глазами плывет, и Стервятник теряет ориентацию, в голове звенит и кружится, он не может сообразить, упал он или все еще стоит на ногах. Стоит — понимает Стервятник, когда под колено прилетает удар тяжелым ботинком, и вот теперь Стервятник готов упасть, но не тут-то было: Помпей вздергивает его вверх за волосы и снова впечатывает в стену уже лицом. Острая боль расползается внутри черепной коробки пульсирующими волнами и стекает от брови теплой струйкой, заливая левый глаз. Стервятник едва осознает, что происходит за стеной отгородившего его от мира звона в ушах, не сразу, но он соображает, что Помпей неуклюже расстегивает на нем брюки и несколько раз безуспешно дергает молнию. Стервятника тошнит от ужаса, он понимает, что если сейчас ничего не сделает, то… Но что можно сделать, когда твоя голова прижата чьей-то лапой к стене так сильно, что глядишь, черты лица отпечатаются на плитке, а сам ты в такой прострации и панике, что даже выкрутиться из этой хватки не можешь. Стервятник отчаянно дергается и бьет локтем куда-то Помпею под дых. Тот охает и со злостью ударяет Стервятника о стену еще раз, от удара из груди вышибает весь воздух. Помпей отпускает его волосы, и это шанс, чтобы развернуться и дать отпор, но брюки Стервятника уже стянуты до середины бедра, а нога после пинка так болит, что стоит он исключительно благодаря чужому телу, вжимающему его в стену. Стервятник не успевает сделать ничего, когда Помпей заламывает его руку за спину с такой силой, что Стервятник не сдерживается, вскрикивает и выгибается от боли. Помпей довольно ржет, и его зубы клацают у самого уха. Блять, блять, блять. Многое в жизни Стервятник готов пережить и многим поступиться. Но не этим. Он собирает в кулак все оставшиеся силы, всю оставшуюся боль (пожалуйста. пожалуйста. кого он просит?) и пинает Помпея каблуком в лодыжку. Помпей скулит и отшатывается назад, отпуская его, Стервятник резко поворачивается, но не успевает ударить и вскользь — падает. Помпей рычит, глаза его полыхают во тьме, как у адской гончей, и он ни куска живого не оставит от своей жертвы. Рывок и… Стервятник хватает свою трость и бьет наотмашь по ногам, Помпей валится на пол неуклюжим мешком. Но эта фора — всего лишь секунда — ничего не даст, Помпей целее, Помпей сильнее и, может, не в совсем здравом, но более ясном уме. Он одним резким движением выдергивает трость у Стервятника из рук, и тот не может ее удержать, как бы ни цеплялся, ломая ногти. Помпей оказывается сверху, прижимая его к мокрому полу. Теперь ему точно конец. Где-то позади грохает дверь раздевалки, раздаются торопливые шаги и через секунду свет фонарика бьет по глазам. — Какого хера?! — еще полуслепой Стервятник узнает голос Валета. — А ну отошел от него! — Ты с кем разговариваешь?! — возмущается Помпей, но поднимается на ноги и все-таки отступает в сторону. — Иди отсюда, а то я за себя не отвечаю! — орет Валет. — Ой, подумаешь, помял немного твою Птичку! Ему только в радость. Смотри, как бы не прилечь рядом за неуважение к вожаку. — За что тебя уважать-то? — Следи за базаром, — тихо угрожает Помпей. Помпей не боится Валета, и Стервятника не боится, да хоть всю Птичью стаю. Если его даже Слепой не пугает как противник… Но за плечом Валета торчит Мертвец с недовольным лицом, а он совсем без башки, покруче Помпея. Непонятно, зачем он-то сюда сунулся, никогда не был замечен на ниве защиты прав угнетенных меньшинств, может, не понравилось, что неприкосновенную зону любви и разврата Псина попирает своими грязными ботинками, а может, просто руки чешутся. В любом случае, иметь дело с ними двумя Помпей не станет. Он бросает на Стервятника насмешливый взгляд. — Еще увидимся, Птенчик, — обещает он, и Стервятник от этих слов готов блевануть в тот же момент. Помпей выходит, Мертвец уходит за ним, не удостоив Стервятника и взглядом. — Ты как? — Валет помогает ему подняться. Боль в колене невыносима, и, натянув на себя брюки, давя внутри мерзкое чувство ненависти к вонючей Псине и к себе самому, Стервятник снова опускается на пол, опираясь на стену спиной. — Нормально, — отвечает он хриплым голосом, в горле такой ком, что проглотить его не удастся. Не сегодня. Он достает сигареты и безрезультатно пытается подкурить дрожащими пальцами, но у него никак не выходит, и Валет мягко забирает зажигалку из его рук. Пламя вспыхивает, отражаясь миллионом рыжих бликов в каждой маленькой глянцевой плитке, Стервятник затягивается лишь раз, а потом упирает запястье в колено и смотрит на тлеющий огонек. Ему кажется, что он сидит на дне иссохшего колодца, по грудь в грязи, а напротив каменные стены, покрытые плесенью и засохшей тиной. Ему кажется, что если не шевелиться, то можно привыкнуть к тому, что это отчаяние и отвращение не твое, оно просто растет здесь на стенах. — Тебе нужна помощь, — говорит Валет. — Если не хочешь в Могильник, я могу проводить тебя до третьей. Стервятник только сейчас замечает, что рубашка на нем разорвана и испачкана темными пятнами, а на лице подсыхает и крошится кровавая корочка. Запястье распухло и покраснело там, где его сжимал Помпей. Где еще оставил свои мерзкие следы этот ублюдок? — Ты и так уже помог. Спас мою задницу, — усмехается Стервятник, и Валет отворачивается от его треснувшей улыбки. — Спасибо тебе, Валет, но ты лучше уходи. Они сидят молча какое-то время, смотря, как осыпается столбик пепла Стервятнику под ноги. Вторую тот закуривает, когда Валет уходит. Руки уже дрожат не так сильно, но внутри разливается какая-то горячая волна невыносимой тоски, безнадеги, от которой хочется удавиться. Бессильной злобы и жалости к себе. Плечи вздрагивают и становится разом тяжело дышать, Стервятник распахивает рот, словно выброшенная на берег рыба, и пытается глотать вязкий воздух. Внутри все крутит, крутит, крутит, и хочется биться и метаться, потому что нигде сейчас, кажется, нет для него места. Слезы жгут глаза, ободранную щеку и искусанные губы. Стервятник выбрасывает тлеющую сигарету на пол, не затушив, и прижимает руки к лицу, тихо воет в ладони и содрогается всем телом от рыданий, ломающих ребра и рвущих все внутри. Валится на пол, сжимаясь в несчастный комок на грязном кафеле. Он хочет, чтобы все это дерьмо закончилось. Чтобы все закончилось.