Еще минуту

Слон куда-то сбежал, но за него Стервятник не переживает, он переживает за Дорогушу и Ангела, Гупи, вроде, тоже ушел с ними. Ральфа на этаже сегодня нет — отмечает день рождения Шерифа на третьем — и в коридорах излишнее возбуждение. Не прикрытое попытками спрятаться и вести себя тише, подстегнутое нервяком от этой ночи. Кажется, Самая Длинная. У Стервятника плохое предчувствие. Он выходит из спальни, но замирает у дверей, его будто тянет куда-то, но он никак не может понять куда. Колебания внутри настолько сильны, что он практически начинает метаться на месте, но сдерживает себя, лишь постукивает тростью о пол и нервно грызет ноготь. Все равно неспокойно, хочется проверить, что с его мальчиками все в порядке, хоть это и будет неуместно. Он запрещает себе это делать, но и вернуться в комнату не может. Тогда он просто идет, идет куда-то туда, в ночь. Только до Перекрестка — велит он себе, но Перекресточный диван позади, а трость уже стучит по ступеням. Стервятник замирает на первом и ругает себя за эту постыдную панику. Он почти решает вернуться назад, как вдруг на него из темноты выскакивает Конь. Сердце ухает вниз и бьется там бешеной птахой. Конь не успевает и рта открыть, как Стервятник поворачивает в сторону бассейна, а тот семенит следом, сжимая губы, не в силах теперь рассказать, что происходит. Их голоса Стервятник слышит еще из раздевалки — Соломон и Дон, а когда заходит в душевые, видит, что еще и Фитиль. Тот стоит поодаль, будто на стреме, но Стервятник знает, почему он не участвует. Он смотрит ему в глаза, светя фонарем, и Фитиль умоляюще моргает в ответ: я не могу вмешаться, просто не могу — будто хнычет он, и Стервятник отворачивается. Дон скрутил Гупи, и тот шипит, пытаясь выкрутиться, Ангел на полу рядом с перевернутой коляской, его губа разбита, а сверху над ним нависает Соломон. По затравленному взгляду Дорогуши Стервятник понимает — Ангел защищал его, вот и получил. Он в любом случае бы получил, он не умеет держать язык за зубами, он будто сожрал свое чувство самосохранения с молочными зубами. — Что вы здесь забыли, уважаемые? — спрашивает Стервятник, и в голосе его угроза. Этих придурков он не боится, пусть хоть толпой, пусть хоть забьют его ногами. Ему не впервой, а заставить его по-настоящему испугаться они не смогут. Эти вот — не смогут. Жалкие Крысы, которые даже между собой грызутся и пилят вены по воскресеньям. Конечно, Соломон сильнее его, и он не один, но Стервятнику сейчас так сильно на это наплевать. — Хотим почистить ваши перышки, — усмехается Соломон, и его оскал — копия Спортсмена в юные годы: такая же наивная самоуверенность и превосходство. — Оставьте их в покое и давайте разойдемся по-тихому, — предлагает Стервятник. — О, мы не хотим по-тихому, — ржет Дон и отталкивает от себя Гупи, отвешивая ему вслед пинка. Гупи охает и валится на пол, даже не успев выставить перед собой руки. Стервятник не собирается ждать, пока эти трое (скорее, двое) их тут всех изметелят. Он знает, что у Крыс всегда с собой бритвы, и это на самом деле может быть опасно. Но у него при себе тоже отличное оружие, не раз выручавшее в сложной ситуации, и, не дожидаясь приглашения, он бьет Соломона тростью в живот. Тот сгибается пополам, но Стервятник был неточен, и Соломон быстро приходит в себя, хватает его за шкирку и бьет в лицо. Раз, еще один. Ангел с визгом вцепляется в Соломонову ногу и получает ботинком по лицу. Дон бросается было на помощь, но ему не дают: Гупи хватает его за штанину и валит на пол, Конь оказывается рядом и бестолково лупит Дона, куда попадет. Коню так страшно, что он весь сжимается, почти зажмуривается и бьет не кулаками даже, а ладонями. Фитиль подскакивает, стаскивает Коня и отшвыривает в сторону. Дон же поднимается с пола и снова спешит в гущу событий, где Стервятник вцепился когтями в лицо Соломона. Фитиль глупо вертит головой из стороны в сторону. — Я… — мямлит он, — я снаружи покараулю, — и быстро сваливает на выход. Дон отшвыривает Стервятника к стене и бьет в солнечное сплетение, и Стервятник давится собственным желудком. Он бессмысленно моргает пару затянувшихся секунд, пытаясь не упустить новый удар от кого-то из Крыс. Откуда-то снизу раздается отчаянный вой. Ангел похож сейчас вовсе не на ангела, он ползет, как остервенелый безногий демон, пытается укусить Соломона или хотя бы стащить его на пол, поближе к себе. Его бы убрать отсюда, иначе схлопочет опять, и Стервятник кричит Коню: — Забери его, забери! Конь с Гупи поднимают Ангела с пола, впопыхах заталкивая в коляску. — Вот уж нет! Хрена с два! — орет тот, но сделать ничего не может, Конь мешает ему вновь вывалиться на пол. — А как же ты? — дрожащим голосом бросает Конь. — О, я справлюсь! — оскал Стервятника поистине устрашающий. Его называют Монстром Дома. Никто точно не знает почему, у каждого на это свои причины. Кто-то считает его проклятым, тянущим за собой свой черный траур изорванным шлейфом, а кто-то просто уродом, носатым хромоножкой, что размалевывает лицо. Но в ярости Стервятник страшен, с этим спорить трудно. Многие помнят его в детстве, он был жестоким и злым, иногда даже слишком, многие помнят его в драках после отделения Птичьей стаи, он часто выходил победителем. И все они знают — в его глаза нельзя смотреть. Конь выкатывает Ангела, Дорогуша торопливо катится вслед за ними, Стервятник уверен, что Фитиль не станет им мешать. В душевых с ним остается только Гупи. Так себе боец, если честно, но никто из третьей не бросил бы Папу одного по собственной воле. Соломон и Дон заходят с двух сторон, у Соломона в руках что-то блестит. Ну отлично, а вот и бритвы — думает Стервятник, он понимает: подпускать его близко нельзя; он мог бы вновь ударить Соломона тростью, но тот только этого и ждет, а потому это опрометчивый ход. Но тут на выручку приходит Гупи: он налетает на Соломона сзади, и у Стервятника появляется шанс врезать Дону, который это наступление проморгал. И он наносит удар, и еще раз по ногам. Дон валится на пол. Соломон сбрасывает с себя Гупи и бьет Стервятника. Падая, Стервятник пинает обидчика в лодыжку, Сол скулит, хватаясь за ушибленную конечность, и тоже не удерживается на ногах. Бой почти на равных, обе стороны теперь ползают по полу и несут потери, и потери эти даже не так велики, но тут возвращается Фитиль. — Я, кажется, видел Черного Ральфа! — орет он. — Блять! — шипит Соломон. — Сюда идет? — Я не уверен, — мямлит Фитиль. — Вроде нет. Но еще я видел Рыжего. Соломон вскидывает голову. — К черту этих ублюдков, пошли, — велит он Дону и, прихрамывая, идет к выходу. — Но я не забыл, Стервятник! Ты у меня, сука, еще попрыгаешь! — обещает он. — Мне с тростью не с руки, — огрызается вслед Стервятник. — Больной, — доносится уже из раздевалок, а потом хлопает дверь. Стервятник с Гупи сидят рядом на полу и переводят дыхание. Гупи досталось меньше всех, выглядит он довольно бодро, да и Стервятник, вроде как, вполне себе жив, нужно узнать, что с Ангелом. Какого черта эти Крысы приперлись, Стервятник так и не разобрал, у них с Соломоном особых конфликтов никогда не было. Да и драка, считай, пустяковая. Стервятник почти уверен: не явись он, его мальчиков даже не побили бы. Какая-то ерунда творится. Сол не был пьян или что-то вроде, он даже не был толком зол, но в его глазах Стервятник увидел отчаяние. Отчаяние и безумие, будто тот теряет связь с реальностью, изо всех сил хватая пальцами выскальзывающее из них полотно мироздания, будто так боится за собственную жизнь, что ему нужно принести кого-то в жертву. Он не хочет, но ему необходимо. На секунду Стервятнику показалось, что Сол вот-вот разревется, потому что он не хочет его убивать, но бритва уже до боли сжата в пальцах и не отступить. Стервятник вздрагивает, понимая, что угроза могла быть вполне реальной, хотя Крысы с ним только играли. В этом Доме всегда так, здесь, даже оступившись на лестнице, можно свернуть шею. Он закуривает и молча предлагает сигарету Гупи, но тот отказывается, уходит через несколько минут, убедившись, что вожак в спальню возвращаться, видимо, не желает. Стервятник сидит в темноте. Ему почему-то невероятно спокойно, или лучше сказать — никак. На душе пусто и единственное, что он чувствует — это тянущую боль в ребрах и колючую пульсацию в губе. Он не знает, сколько времени проходит в этой капающей темноте, по внутреннему ощущению полчаса, не меньше, но он готов поклясться, что стрелки часов об этом ничего не знают. Он чувствует кожей, как время превращается в вечность, и думает, как хорошо бы было остаться здесь. Ноги его онемели без движения, и глаза, кажется, перестали моргать, глядя в темноту. В темноту, в которой не видно его тени, в которой не тяжело, будто жизнь его уже закончилась. Чужие тяжелые шаги он пропускает мимо ушей. Свет фонарика недружелюбно выдергивает из забытья, и Стервятник чувствует, что замерз. — Стервятник?! — фонарик светит ему почти в лицо. Стервятник не поднимает глаз, лишь слизывает кровь с разбитой губы, из носа тоже течет. — Р Первый? — отвечает тем же тоном Стервятник. — Что случилось? Стервятник не отвечает. Криво улыбается и смотрит куда-то между собственных коленей. — Пойдем, — Ральф протягивает руку. Стервятник игнорирует ее. Он не хочет никуда идти, но знает, что Ральф теперь не отстанет, и потому поднимается, держась за стену и помогая себе тростью, отвергая чужую помощь. Он пытается протиснуться мимо Ральфа к выходу, но тот не дает. Преграждает ему путь, жестко берет за подбородок и поднимает его лицо к себе, подсвечивая фонариком. Стервятник упрямо пялится на него, а потом прикрывает глаза. От Ральфа исходит такое тепло, что хочется прижаться к нему всем телом, и от того, как сильно приходится сдерживать это желание, очень больно. А может, это просто ноют отбитые ребра. — Пойдем, я осмотрю твои раны. Стервятник устало вздыхает, и медленно поворачивает голову, вынуждая Ральфа отпустить его подбородок. — Не стоит тебе шататься по коридорам ночью, Черный Ральф, — говорит он, не глядя на этот раз в глаза. Стервятник уходит, и Ральф не идет за ним. Он все понял, яд и горечь в голосе Большой Птицы трудно не расслышать. Оставь меня в покое — говорит этот голос. Умоляю, не прикасайся ко мне — шепчет он.

***

В комнату Стервятник не возвращается. Ему муторно и тошно, не от драки даже, а от встречи с Ральфом, от этого молчаливого спектакля «Смотри, какая гадская у меня жизнь». Оттого, что Ральф не принимает участие в этом спектакле, очень обидно, хотя Стервятник именно этого от него и хотел. Каждый чертов раз душа мечется между желанием вырвать Черного Ральфа из своей жизни с корнями или умолять его на коленях хотя бы притвориться на секунду, что есть что-то большее между ними. Стервятник не возвращается в комнату, бесцельно бродит по коридору, обходя таких же скитальцев, шуршащих кустами, насвистывающих свои племенные песни, курящих по углам и хихикающих из стен. Дотянуть бы до утра, а там все потечет своим чередом. Взволнованные крики и душераздирающие вопли прорывают тьму, и кто-то врезается в него, чуть не сбивая с ног. Соломон. Но он будто не замечает Стервятника, отскакивает и бежит дальше. В его глазах что-то чужое: кровь, страх и пустота. Издалека доносится отборная брань Ральфа, и сердце сжимается болезненным комком. Стервятник спешит туда, откуда веет паникой, где не прекращается измученный вой, такой отчаянный, что слезы наворачиваются от жалости. Туда, где пахнет кровью. — Посветите кто-нибудь до Могильника, — просит Ральф, выволакивая на себе Рыжего из учительского туалета, и Стервятник тут же выныривает из толпы. В Могильник они идут торопливо, Стервятнику тяжело поспевать за Ральфом, но он стискивает зубы и опирается на больную ногу во всю силу, отталкивая себя от пола тростью. Луч фонарика в его руках дрожит и скачет, потому что он практически не смотрит себе под ноги, все чаще бросая взгляды на Ральфа. Рубашка того перепачкана кровью, и это, скорее всего, кровь Рыжего, а вот на лице… На лице крови много, заливает щеку, шею, воротничок, и Стервятник пытается рассмотреть рану, хотя в темноте это практически невозможно. Он в панике и ему страшно спросить, куда еще могло вонзиться Крысиное лезвие. Стервятнику плевать на Рыжего. Они не друзья, наверное, даже враги, но Стервятник никогда не думал, что ему будет настолько безразлична чужая жизнь. Пусть сдох бы, лишь бы Ральф не лез в это болото. Ну зачем ему все время нужно всех спасать! — Зайди, — велит Ральф перед дверями Могильника. — Пусть тебя тоже осмотрят. И Стервятник только сейчас вспоминает, что и ему сегодня досталось. — Я подожду здесь, — отказывается он, и Ральф даже не настаивает, скрывается с Рыжим за белыми дверями. Ноги подгибаются, и Стервятник буквально валится на пол и прячет голову между колен. Дышать тяжело, темнота опускается на плечи, словно хочет раздавить. Соломон, это были Соломон и Дон, может, и Фитиль еще — Стервятник успел кое-что услышать от самых любопытных. Он вспоминает взгляд Соломона и понимает, что сегодня на месте Рыжего мог быть он сам. Бритва была в руке, Стервятник был зажат в темноте заброшенных душевых, а сумасшествие ночи уже отравило всех присутствующих. Ральф получил случайно, вмешиваясь, а вот он вполне мог оказаться принесенной в жертву плотью. В ушах звенит, а ребра будто выворачиваются внутрь, сдавливают грудную клетку, протыкают сердце. Он чувствует запах крови, нервно дергается, плюет на ладони и истерично вытирает их о брюки. Отчаянно трет лицо, но только тревожит израненную губу, корочка лопается и вновь начинает кровоточить. Слезы подступают, и Стервятник душит их, сдавленно скулит. От Ральфа тоже пахло кровью, так сильно пахло кровью. Что, если он не заметил других ран? Что, если Р Первому вспороли горло, и он рухнул замертво, переступив порог Могильника. Этот стерильный белостенный монстр забирал уже у Стервятника того, кого он любил, сожрет еще и не подавится. Стервятник может потерять его, может потерять его прямо сегодня, может потерять. Он опускается на колени и прижимается лбом к полу. Когда за дверью раздаются знакомые шаги, он изо всех сил собирает себя назад воедино и успевает подняться на ноги как раз, когда открывается дверь. — Ты чего здесь? — хмурится Ральф. Глаза его уставшие, тени залегли под ними черными провалами, лицо бледное, а скула заклеена белоснежной повязкой. Он разбит и измочален, но с ним все нормально. — Я хотел проводить… — скрипит Стервятник, в горле так сухо и больно. Ральф кивает и шагает вперед. Они идут молча, коридоры пустые, будто вымерли, и луч фонарика еще сильнее дергается в руках Стервятника. Они никуда не торопятся, все живы, все позади, но Птицу так трясет, что ему кажется, словно стены исчезли и наружняя стужа хозяйничает в коридорах. Он кусает губы, а перед глазами блестящая бритва. Мелькает в темноте, ловя лезвием лунный свет, льющийся в окна, рассекает воздух со свистом и погружается в плоть. Свистящий блеск, хлюпающая рана и нет того, ради кого Стервятник сам готов умереть. Эта сцена встает перед глазами раз за разом, и Стервятник думает: лучше бы Соломон убил сегодня его, там, в душевых. Тогда Ральфа бы лезвие даже не коснулось. Пусть бы так, пусть. — С тобой все нормально? — голос Ральфа вырывает Стервятника из душного красного тумана, который пропитал, кажется, всю его одежду насквозь. Оказывается, они уже пришли и неизвестно сколько стоят у Ральфовых дверей, вокруг ни души. Ральф смотрит Стервятнику в глаза и он не на шутку взволнован. — Я… — выдыхает Стервятник и вдруг роняет фонарик. Вздрагивает, наклоняется, поднимая его, а потом делает шаг, приближаясь к Ральфу на расстояние выдоха. — Что такое, Стервятник? Стервятник вдруг прижимается к нему, обхватывает руками за талию и укладывается щекой на грудь. Он слышит, как сердце Ральфа начинает стучать быстрее, как все его тело каменеет от этого неожиданного поступка Птицы, а вдох обрывается где-то в грудной клетке. Ральф прочищает горло, собираясь что-то сказать, но Стервятник его перебивает: — Всего минуту. Пожалуйста. Ральф не отвечает, не отталкивает, но и не обнимает в ответ. Стоит так молча, даже расслабляется немного, а спустя мгновение опускает ладонь на макушку Стервятника. Такой успокаивающий жест, будто ребенка жалеет, и от него Стервятнику так горько внутри, потому что действительно ведь жалеет. Только и всего. Весь стресс этой ночи обрушивается на Стервятника ведром ледяной воды, и он мелко дрожит, стучит зубами, прижимаясь сильнее, пытаясь отнять чужое тепло. — Еще минуту, — шепчет он.