Улыбнись мне на память

      — Серафи так изменилась в последнее время, — говорит Балем сиплым голосом, но тут же откашлявшись, продолжает своим обычным голосом; и Синкразис отчего-то на секунду задумывается, как бы эта манера речи не осталась с ним навсегда. — Она научила меня всему, но предала это. Я слышал, как она говорила, что ненавидит свою жизнь.       — А каков шанс, что ты не станешь ее ненавидеть? — Архонт говорит как всегда слишком прямолинейно, чтобы заставить Абрасакса задуматься. Его раздражало это, ему всегда хотелось ответить что-то колкое, язвительное, и, наверное, он бы обязательно схватил невежду за горло и смерть стала бы тому уроком, кто посмел судить о жизни старшего наследника. Если бы это не была Синкразис.       В глазах Балема она виделась столь разносторонней личностью, необычного серебристого цвета горящие глаза источали мудрость, и нередко Абрасакс-старший ловил себя на размышлениях о том, сколько ей может быть лет. В первые дни их знакомства она упомянула, что много старше его, но в их реалиях «много» было понятием растяжимым. И вот сейчас, наблюдая перед собой Архонт, одетую в военную одежду, он совсем не видел в ней девушку высокого положения, наследницу когда-то великой династии, еще вчера в роскошном платье позировавшую с ним для картины.       Они проходили мимо посадочной площадки, к которой пристыковался средних размеров корабль дома Архонт и еще один, поменьше, принадлежащий лично Сине, когда вдруг девушка замерла на месте и, задумчиво посмотрев куда-то вдаль, за гостевые корабли, достала из кармана на рукаве кожаной куртки небольшое устройство. Связной датчик, продемонстрированный Балему, воскресил в памяти древний разговор в библиотеке спустя пару дней после знакомства, в котором она рассказала о владении незаселенной планетой.       — Полетели сейчас.       — У меня нет времени на развлечения, Синкразис, — устало проговорил Абрасакс.       — Сина, — поправила она его, ловя глазами поникающий взгляд мужчины. — Тебе восемьдесят тысяч лет, и ты не можешь выделить один вечер на прогулку?       По вдохновленному лицу Балема, горящим взглядом осматривающего бескрайние просторы карликовой планеты, открывающиеся перед ним за панорамным стеклом фронтальной части корабля, было понятно, что он уже и позабыл о том, насколько спонтанной может быть Синкразис. Ему и самого этого необъяснимо не хватало – вырваться вот так из дворца хоть на день, хоть и забот было предостаточно. Конечно, он вряд ли признает это.       Бескрайние поля, леса ярко-зеленого цвета, освещаемые лучами Альтаира, местного солнца, согревающего поверхность, сменялись горными хребтами из причудливой бирюзовой породы.       — Я назвала ее Синезис, — произнесла Синкразис, когда они миновали внезапный обрыв, издалека казавшимся линией горизонта. Далеко внизу было что-то наподобие пляжа с ярко-красным песком, омываемым высокими пенящимися волнами. Девушка развернула корабль, и тот застыл в воздухе.       — Ты назвала? — Балем завороженно смотрел на возвышающуюся над пляжем каменную породу, местами рассекаемую водопадами из грунтовых вод.       — Эта планета родилась, когда мне было восемнадцать. Мама подарила ее мне на день рождения с пожеланиями, чтобы мне исполнялось восемнадцать многие тысячи раз. Ее пожелание сбылось, но я так и не смогла заселить ее. Не хочу убивать такое…       Корабль приземлился недалеко от обрыва. Ступать на мягкую почву было странно. Понимать, что они вдвоем на целой планете – странно. Для Абрасакса, едва ли покидавшего дворец Серафи не по деловым нуждам, все было странно. В этих видах, в принципе, не было ничего нового, подобный вид открывался с любой смотровой площадки королевского дома, может, был даже богаче на цвета, нежели здесь. Он читал о множестве миров с похожей природой. И все же на Синезисе все ощущалось совсем по-другому. Наверное, именно поэтому Синкразис и не заселила ее. Об этом и еще о многом рассуждал в своих мыслях Балем, сидя по правую руку от девушки и наблюдая, как Альтаир медленно тонет в океане, окрашивая небо в фиолетово-лиловые оттенки.       — Расскажи что-нибудь, — говорит вдруг мужчина, не отрывая усталого взгляда от горизонта.       Синкразис на мгновение хочется в обычной манере их общения отшутиться, рассказать что-то глупое, над чем они смогут посмеяться, но наблюдая за серьезным видом Абрасакса, это желание угасло.       — Ты знаешь, что Архонт – проклятая династия? — спустя пару минут тишины заговорила девушка, отчего-то не в силах отвести глаз от Балема. Его серо-зеленые глаза, в обычности довольно холодные, в свете лучей Альтаира на закате приобретали теплый оттенок.       — Разве это не слухи? — спросил он, продолжая рассматривать сверкающую водную гладь.       — Хотелось бы, чтобы были только слухи, — печально усмехнулась Сина. — Архонтами в гностицизме называли духов-мироправителей, творцов материального космоса. По приданию, верховный Архонт, цитата, «не будучи абсолютно злым, пребывал, однако, в греховном невежестве относительно существования бесконечно превосходящего его абсолютного Бога, за которого тот принимал самого себя». За тщеславие он и все его чистокровные прямые потомки были прокляты и вынуждены жить с воспоминаниями всех своих возможных во временном континууме рекурсий.       — Всех возможных во временном континууме… — спустя пару минут молчания и переваривания информации повторил, будто рассуждая вслух, Балем, а затем недоверчиво стрельнул глазами в сторону девушки. — Даже тех, что жили когда-то в прошлом и тех, что живут или только будут жить в будущем?       — Всех, кроме воспоминаний, еще не пережитых мною и будущими рекурсиями*, — Синкразис кивнула, наблюдая за тем, как странно меняется лицо Абрасакса-старшего.       По выражению лица Балема было ясно, что ему будто хотелось спросить столь многое, в частности, о своей смерти. Это был первый вопрос, который она слышала от всякого, кто едва уловил суть древнего проклятия. Наверное, поэтому она и перестала рассказывать об этом. Невыносимым было наблюдать за тем, кто постоянными расспросами выудив из воспоминаний многих рекурсий Синкразис момент их смерти, доживал свои века в муках неизбежности. Абрасакс-старший стал первым за многие и многие тысячелетия, кому она поведала о родовом проклятии. Да и то, быть может лишь потому, что его случае серебряные глаза Архонт, глядящие сквозь пространство времени глазами своих реинкарнаций, видели только образ его следующей рекурсии. Ничего более конкретного. «Мы, похоже, еще встретимся в будущем», — хотелось сказать Синкразис, но слова предательски затерялись в неопределенном тревожном чувстве, вновь тронувшем девушку на уровне генного кода. Что-то не так.       — Кстати, Архонтов отождествляли также с Абраксасом… — собравшись с силами, произнесла Сина, дабы отвлечь себя от ничем не обоснованной тревоги и прервать затянувшуюся паузу. Услышав малость измененную фамилию своей семьи, Балем вопросительно посмотрел на девушку.       — …И я катастрофически отказываюсь верить в то, что Серафи не рассказывала тебе о том, что от великого космологического божества зародился королевский род.       Повисло неловкое молчание, говорящее само за себя, и, обменявшись взглядами, они рассмеялись. Архонт поймала себя на мысли о том, что ныне она стала более ценить такие моменты, ибо Абрасакс теперь редко улыбался. Никчемная улыбка ощущалась неким возвращением куда-то в беззаботное детство, которого у Синкразис никогда не было.       Обратно они летели в тишине. Балем переваривал новую информацию, доселе не читанную им нигде, Сина же сосредоточилась на управлении кораблем, изредка отвлекаясь на блаженное наблюдение далеких звезд за бортом и ловя себя на мысли о том, что, должно быть, впервые она не чувствовала дискомфорта от молчания с кем-то.       — Неужели от проклятия никак не избавиться? — спросил мужчина, когда они шли по длинному коридору от посадочной площадки. Синкразис раздумывала, понравилось ли ему путешествие, и была поглощена воспоминаниями об однозначно завороженном взгляде Абрасакса, поэтому вопрос стал для нее некоторой неожиданностью. Тем не менее, она быстро вернула сознание в реальность.       — «Вывести его из этого заблуждения призван его сын, превосходящий его мудростью и благостью…», — с важным видом процитировала девушка строчку, виданную когда-то несколько рекурсий назад в утерянном писании древнего рода, а затем, увидев вопросительный взгляд Балема, добавила, — верховного Архонта.       — То есть, чистокровного потомка должен убить его сын? — уточнил Абрасакс, понимая, что единственный чистокровный потомок сейчас идет рядом с ним.       — У меня не будет детей, — покачала головой Синкразис, опустив голову, чтобы скрыть легкую улыбку. Ей вполне хватало разговоров на подобную тематику с матерью, и обсуждать это с кем-то другим было странным, но все-таки отчасти забавным.       — Откуда ты знаешь?       — Не спрашивай, — глаза девушки едва заметно блеснули в тусклом свете, когда она вновь подняла взгляд.       — А если речь не о ребенке рода Архонт?       — Чего? — Синкразис едва удержалась, чтобы не рассмеяться, таким до абсурда неправдоподобным показался ей вопрос, но со следующими словами Балема посерьезнела.       — Ты говорила, что Архонтов отождествляли с Абраксасом, от которого произошел мой род. При всем уважении, в цитируемом тобой писании не сказано, чей именно сын, поэтому ты могла не так интерпретировать.       — Послушай, — нервно улыбнулась Сина, остановившись напротив мужчины; ее губы подрагивали, в мыслях за считанные секунды воцарился хаос, сердце наполнило неверие, — то лишь легенды…       — Но генный код никогда не дает о себе знать, если судьбы династий не связаны, — голос Балема вновь звучит сипло, он медленно протягивает ладонь к ее лицу, и когда его пальцы невесомо проводят линию по бледной щеке, с глаз Архонт срываются поблескивающие слезы, пока внутри все каменеет от ужаса осознания чувства, наполняющего их обоих при каждом прикосновении. Она стоит перед своим убийцей.       — Улыбнись мне на память, — произносит Абрасакс слишком по-родному. И Синкразис впервые не выполняет его просьбу.