Улыбнись мне на память

      Ей очень хотелось, чтобы Балем ошибся. Разговор, случившийся в сумерках по возвращении с Синезиса, заставил девушку несколько дней просидеть над книгами, в которых ничего не было. Маленькое предположение об интерпретации мертвого писания грозило разрушить всю ее жизнь. Синкразис не понимала, отчего ей так тревожно, ведь Балему совершенно не обязательно снимать проклятие с династии Архонт. Не обязательно убивать чистокровного потомка. Не обязательно убивать ее. Да и в глазах Синкразис, помнящих Балема едва ли не ребенком, он не выглядел похожим на убийцу. Даже с учетом перемен в его характере за последние пару десятков лет, Архонт было трудно представить кровь на его руках. И все же…

Ioanna Gika — Gone

      — Она сама попросила меня об этом, — Балем говорит холодно, но остекленевшие глаза выдают его боль.       Синкразис научилась жить с мириадами воспоминаний и эмоций, сотканных сознаниями, которые уже или еще не жили в ее времени. Девушка переживала все вместе с ними, и в какой-то момент отчаяния и боли накопилось столь много, что Архонт перестала различать эмоции, а вскоре — и ощущать их вовсе. Но что смятение генного кода, что картина, представшая перед ее глазами, заставляли глубоко внутри что-то, еще надломанное в первый день встречи, что-то, что должно было переломиться с громким треском, рассыпаться тихим пеплом.       — Что с тобою стало… — Синкразис смотрит взглядом, к которому Балем был бы безразличен, если бы это не была она. И в следующую секунду он морщится, хватается за черную атласную рубашку на своей груди так, будто у него прихватило сердце, и оседает на холодный мраморный пол балкона перед окровавленным телом матери.       — Я не хотел ее убивать. Это был лишь порыв гнева, вырожденный… несколькими последними годами испортившихся отношений с матерью, — Абрасакс кричит, срываясь на сип, а его глаза наполняются слезами, которые он отчаянно пытается удержать внутри. — Я не хотел. Я не хотел, я не хотел!       Синкразис с минуту наблюдает за исступленным отчаянием, в состоянии которого она видела его впервые, а затем медленно подходит, опускается на колени рядом и осторожно прикасается к его плечу. Мужчина едва ощутимо вздрагивает, и Сине на секунду кажется, что он стряхнет ее руку, но Балем лишь болезненно съеживается, пытаясь подавить громкий всхлип. Она тянет его к себе, и Абрасакс утыкается в ее плечо, будто маленький ребенок. Что она должна сейчас чувствовать? Разделять боль, как связанная проклятием генного кода, ужас, печаль, сожаление. Возможно даже вину, ведь приди она немногим ранее, трагедии, возможно, удалось бы избежать. Но впервые за долгое время на душе вместо тревоги и страха царило спокойное чувство обречённости. Мир в ее глазах потерял Балема Абрасакса, которого он когда-то знал, но будто все так и должно быть. Будто все встало на свои места, дав начало чему-то огромному, неотвратимому.       Девушка сквозь толпу наблюдает на стоящего совсем рядом с гробом Балема. Его наполненные слезами глаза разрывались в немом крике о том, что больше ничего не будет, как прежде. Она больше не услышит это привычное, пускай и глупое «улыбнись мне на память». Не услышит его голоса за усталым сипением. Прокручивая казавшийся веками момент судорожных прикосновений к его рукам в попытках оттереть кровь и наблюдая за заплаканными Калик и Титом, в смятении рассуждающими между собой, кто же это мог сделать, Синкразис понимала, что унесет этот секрет с собой в могилу. Ей хотелось унести его в могилу, но генный код, словно птица с поломанными крыльями, обреченно трепыхался внутри, выбивая в сознании непонятно откуда взявшееся желание защитить Абрасакса. Ведь «всего лишь порыв гнева» было хорошо отрепетированной мыслью, которая сквозь время принесёт утешение лишь в обмен на человечность.       Синкразис неспешно волочит ноги по длинному коридору, который вместо одной стены от пропасти отделяют массивные колонны. Сквозь череду резных столбов мелькает иссиня-чёрное небо, усыпанное мириадами звёзд. Если бы Архонт не была столь уставшей, может быть, она даже задержалась бы на каком-нибудь из балконных выступов, что периодически отсчитывались через определенное количество колонн, дабы понаблюдать за небесной красотой. Но все, чего хотелось сейчас — лечь на поверхность воды и ни о чем не думать, если последнее вообще представлялось возможным после последних событий и навязчивой идеи, которую она никак не могла сформулировать, зародившейся вместе со странным чувством к плачущему Балему в ее руках. Завернув в сторону банного зала, миновав узкие коридоры, подсобные комнаты, она вошла в основное помещение с бассейном и панорамными окнами, и тут же застыла на месте, когда сердце ее пронзила неловкость.       — Не спится? — сиплый голос рассек тишину. В воде по пояс спиной к Синкразис стоял виновник торжества ее мыслей. Наверное, она обязательно пошутила бы над этой ситуацией, но слишком многое изменилось за короткий промежуток времени. Она не могла узнать и себя тоже. Архонт хотела сказать что-то помимо прочего, и, облизав пересохшие губы, открыла было рот, но так и не позволила себе произнести ни слова.       Спешно скинув одежду, Синкразис обхватила себя руками и обернулась в сторону бассейна. Балем по-прежнему неподвижно стоял спиной к ней, и, если бы вода вокруг него не шла рябью, девушка почти наверняка подумала бы, что это лишь проекция. Неловкость и стеснение, поразившее ее сердце, когда девушка только увидела обнаженного Абрасакса перед собой, теперь в мгновение куда-то исчезли, уступая место беспричинному глупому страху. Страху перед тем, что он может значить для нее что-то гораздо не осознаваемо большее, чем вторая сторона проклятия. Но он же подталкивал ее проверить.       Безуспешно пытаясь усмирить сбившееся дыхание, казавшееся едва ли не единственным звуком, рассекающим тишину зала, Архонт подошла к лестнице, уходившей под воду с регенексом. Закусив губу и заставив себя опустить руки, она шагнула вперед. С каждым шагом чувствовалось прибавление физических сил, в то время как на душе было опустошение, такое, как никогда прежде. Регенекс обновляет клетки, генный код, но не лечит душевные раны. Иначе бы цена на него выросла в мириады раз.       Балем развернулся к Синкразис, и она остановилась в полуметре от него. Наверное, это был первый момент, когда Архонт задержала на его лице взгляд дольше пары секунд. Это был первый момент, когда ей хотелось его рассматривать. На его темных волосах выступала проседь — видимо, он еще не окунался в Регенекс полностью. На спокойном лице причудливо играли переливы водной глади. Покрасневшие глаза смотрели с бесконечной усталостью, будто за один вечер к возрасту Абрасакса-старшего прибавилось ещё несколько сотен тысячелетий. В его опустевшем взгляде не было ничего, хотя бы отдалённо похожего на эмоции.       — Ты такая красивая, — устало просипел Балем, протянув худую ладонь к лицу девушки и невесомо коснувшись пальцами ее щеки.       Ощущение его прикосновения дарило умиротворенное опустошение. Будто бы смерть. Не в силах отвести взгляд, Синкразис, словно отражение в зеркале, повторила его движение, только проведя рукой выше, по виску и волосам, и, наблюдая, как седина исчезает под действием капель регенекса на ее ладони, медленно сократила расстояние между ними и прикоснулась своими губами к его. Несколько первых секунд все движения казались такими томными, аккуратными, будто бы оба боялись спугнуть момент. Но спустя мгновение, когда руки Абрасакса легли на талию девушки, ими завладело что-то странное, выбившее все мысли из головы.       Синкразис было приятно ни о чем не думать впервые за всю долгую жизнь ее генного кода. Не размышлять о проклятии генного кода, о связи с королевской династией. Не держать в голове мириады воспоминаний своих рекурсий. Не держать в голове и свои. И ничего не чувствовать. Светлая беспечность пленила. Проведя пальцами по плечам Балема, Архонт стоило лишь немного навалиться вперед, чтобы они упали в воду. На секунду ей показалось, будто Абрасакс даже потянул ее за собой в ответ, ибо сам того хотел, иначе бы не поддался падению.       Мерцающие голубоватые пузырьки повсюду взмывали к поверхности, причудливо кружась. За несколько секунд под водой лицо Балема поменялось перед Синкразис, возвращая молодость. Она растянула губы в улыбке, завороженно наблюдая за Абрасаксом, а затем, положив руки на его щеки и закрыв глаза, вновь прислонилась к его губам своими.       Не в тот ли момент она подписала приказ о собственной смертной казни?