Васильковый венок

Тёплые июльские ночи приветливо встречали двух подруг, лишь иногда разлучая непогодой. Девушки признавались сами себе, что в поздние часы им нравилось видеть друг друга даже больше, чем днём: темнота и мягкий свет луны расслабляли, способствовали откровениям и прикрывали собой неловкие касания, вдохновлённые взгляды. Прямо под ярким пустым диском на большом поле, спрятанные в высокой траве, лежали Соня с Алиной. Ведьма впервые осмелилась и обняла подругу, прижавшись к ней и положив голову на грудь. Олешева мягко поглаживала по волосам, наслаждаясь близостью. Они молчали; слышно было только сверчков, переговаривающихся между собой. Соня вдруг чуть приподнялась, ласково, немного боязно посмотрела в глаза Алине и оставила на её щеке наивный поцелуй. Светловолосая растерялась. — Прости, — начала извиняться Софья, заметив метающийся взгляд подруги, — прости, мне не стоило этого делать. Прости, я… — Соня импульсивно отстранилась от Алины, — я просто хотела как-то выразить свою благодарность тебе. — Эй, эй, ты чего? — Олешева поднялась за ней и взяла за руки. — Я просто не ожидала. Мне было приятно, правда. — И ты на меня не злишься? — Софья чуть ни плакала и очень волновалась. Её конечности похолодели, сердце в три раза ускорило ритм, а по телу мелкой волной проносилась дрожь. — Нет, ты что, — старалась успокоить девушку Алина. — Всё хорошо, я рада, что ты стала немного смелее. Олешева села ещё ближе и заключила колдунью в объятия. Она терпеливо гладила её по голове, спине, плечам, пока не почувствовала, что девушка успокоилась. Алина немного отстранилась, всё ещё не разрывая кольцо рук, коротко посмотрела в небесные глаза Сони и сама поцеловала её в щёку. — Сонечка, ты очень мне дорога, — тихо сказала Олешева. — Прости, что напугала. Вместо ответа Софья снова прижалась к подруге и долго не отпускала: ей было спокойно в родных объятиях. Алина старалась глубоко дышать и не показывать Соне, что сама очень испугалась её реакции. Она боялась, что ведьма закроется от неё, будет считать себя недостойной. Ей очень хотелось стать для подруги чем-то очень важным и необходимым. — Алин, — обратилась к ней Соня, посмотрев в глаза. — Что? — Я должна тебе кое-что рассказать. Только после этого ты можешь не захотеть со мной общаться. — Софья с досадой опустила глаза. — Почему ты так решила? — спросила Алина, мягко проведя ладонью по щеке подруги. — Потому что это делает меня опустившейся. — Рассказывай, не бойся. — Олешева крепко сжала ладони ведьмы и приготовилась к словам Сони. — Помнишь, я говорила тебе, как однажды наслала хворь на человека, который сделал мне плохо? — Помню, утвердительно кивнула светловолосая. — Но я не сказала, за что так поступила с ним. — Соня помрачнела и опустила голову. Холодная луна бросила тонкую полосочку света на её лицо, позволив Алине различить блеск слезинок, покатившихся по щекам колдуньи. — Сонечка, что такое? — обеспокоенно спросила Олешева. Она подсела чуть ближе и заключила подругу в объятия. — Почему ты плачешь? — прошептала девушка. — Мне стыдно и страшно такое рассказывать, — дрожащим голосом начала Соня, — но я хочу, чтобы ты знала об этом. — Что я должна знать, Сонечка? — спрашивала Алина и гладила ведьму по волосам. Софья сделала глубокий вдох, немного восстановив дыхание, и почему-то отстранилась как можно дальше. — Он выследил меня в лесу, когда я ходила за земляникой. Прижал к дереву, душил, сорвал платье… — Соня шмыгнула носом и сделала небольшую паузу. — Он говорил, что я здесь лишняя, что никто никогда не возьмёт меня в жёны, что я уродлива и больна. А потом обесчестил. Это было так грязно и… больно. Софья закрыла лицо руками и заплакала сильнее прежнего. Алина в ужасе распахнула глаза и немедленно прижала подругу к себе. Олешева молчала, хотя хотела кричать, будто это случилось с ней самой, она просто давала Соне выпустить накопившуюся боль. Ведьма, впервые поделившаяся волнующей её историей, едва ли могла совладать со своим телом: девушка сильно дрожала и чувствовала, что конечности становятся ватными. Слёзы перекрывали воздух, и рыдания с каждой секундой только усиливались. Алина понимала, что подруга просто не может сейчас контролировать себя, она открыта и очень уязвима. Олешева была растеряна, она отчаянно старалась найти хоть какое-то решение в своей голове. — Соня, Сонечка, это уже осталось в прошлом, он наказан, — торопливо говорила светловолосая, не переставая обнимать колдунью. — Ты ни в чём не виновата. — Он сделал меня грязной, — неразборчиво сказала Соня. — Нет, нет, что ты! — воскликнула Алина. — Этот ужасный случай не делает тебя какой-то плохой. — Ты откажешься от меня, и я снова останусь одна. — Слова стали понятнее, но Соня продолжила так крепко обнимать подругу, словно делает это в последний раз. — Ты не стала для меня хуже, Сонечка. Я очень тебе сочувствую и не хочу оставлять одну с этой историей. Ты безумно мне дорога, я не откажусь от тебя, — искренне говорила Алина и гладила Софью по спине. — Правда? — спросила колдунья, подняв на Олешеву заплаканные глаза. — Конечно, — ответила та и принялась стирать с лица Софьи мокрые дорожки. — Спасибо, — прошептала ведьма и снова прижалась к Алине. Ночь постепенно стала рассеиваться, но девушки не спешили расходиться, и без того сильно задержавшись сегодня. Они обнимались ещё много минут подряд, пока Соня, наконец, не пришла в себя.

***

Алина шла к дому с неприятной щемящей болью в груди. Она снова и снова прокручивала в голове рассказ Софьи, представляла мерзкую сцену в лесу, вспоминала, как подруге было плохо. Подойдя к заднему двору, Олешева остановилась, побледнев. Девушка уставилась на окно своей комнаты: в нём хорошо различался блеск от свечи. Сердце упало и в три раза ускорило ритм, конечности похолодели, в голове зашевелились самые плохие мысли. Алина глубоко вздохнула и стала обходить дом, решив, что через окно возвращаться сейчас смысла нет. Завернув за угол, она чуть не врезалась в отца и, испуганно посмотрев в его разъярённые глаза, сделала два шага назад. — Явилась, — холодно сказал мужчина. — Мать, готовь розги! — крикнул он. — Что? Какие розги? Отец, нет… — Алина стала пятиться назад. — Скажи спасибо, что на первый раз только высечем, а не станем делать свадьбу. Мужчина грубо взял дочь за ворот платья и поволок в сторону бани. Девушка плакала и пыталась сопротивляться, но крупный отец не оставил ей никаких путей для выхода и уже через несколько секунд толкнул в маленькое помещение. — Раздень её сверху, Настасья, — приказал он жене. Мать без капли сожаления развязала ленту на платье дочери и спустила его до бёдер, затем заставив опуститься животом на скамейку. Алина с безысходностью смотрела в стену сквозь радугу слёз и ждала своего наказания. Послышались тяжёлые шаги где-то очень рядом. Женщина закрепила руки дочери у неё над головой. Через пару секунд раздался звонкий удар размоченных прутьев о нежную спину — и Алина болезненно вскрикнула. На коже появился первый багровый след. Отец ударил ещё раз, затем третий, четвёртый и пятый… Девушка уже не кричала, а лишь едва слышно поскуливала и плакала. — Хватит, — подытожил мужчина, когда на спине Алины насчитывалось около тринадцати ярких полосок. — Останется здесь до утра. Родители затушили лучину и вышли из помещения. Сквозь маленькое окно пробивался ещё приглушённый ночью свет, готовивший село к рассвету. Алина лежала, не двигаясь, ещё около получаса; из её глаз катились слёзы, спина болела, а в голове стояла только Соня. Олешева не знала, что будет дальше, но была уверена, что ночные свидания продолжатся — пусть хоть убивают. С отразившейся на лице решительностью девушка резко поднялась, поморщившись от неприятных ощущений, оделась и, вылетев из бани, побежала…