***
Внутренний голос Итачи никогда его не подводил, всегда верно предупреждая хозяина о грядущем пиздеце. И в этот раз внутреннее чутьё сработало четко. Итачи чувствовал, как дурное предчувствие разрастается внутри, становясь все больше и чётче, ощущаясь тяжёлым камнем в груди. Итачи ускорил шаг, потому что внутренний голос подсказывал ему, что пиздец напрямую связан с Саске. И он понял, что был прав, когда, открыв дверь палаты, увидел, как Микото отвешивает крепкую пощечину Саске, который стоит в своей больничной пижаме, босой, цепляясь за стойку для капельницы. От резкой пощёчины он отшатывается, колесики стойки со скрипом отъезжают чуть назад вместе с Саске, который спиной врезается в стену и, кажется, только благодаря ей не падает. — Что происходит? — гремит Итачи, резко захлопывая дверь палаты. Микото и Саске так же резко обращают свои взоры на него. Микото усмехается. — Что происходит? — издевательским тоном переспрашивает она, шагая к Итачи с безумным блеском в глазах. — О, я расскажу тебе, что происходит. — Микото подходит к Итачи почти вплотную и заглядывает ему в лицо. Высокие каблуки дают несколько сантиметров роста и вместе с тем возможность смотреть старшему сыну в глаза, не задирая голову снизу вверх. — Директор Чжан отказался от подписания договора, — цедит она сквозь зубы. — Более того, он аннулировал уже подписанный договор о соглашении. Его, видите ли, оскорбил тот факт, что ты, я цитирую: «так беспардонно покинул встречу и не присоединился к ужину». У него к тебе были какие-то вопросы, и хоть я предложила ему ответить на все интересующие его вопросы, он отмахнулся от меня, как от букашки. И в итоге, он покинул ресторан крайне разозленным и ненамеренным более сотрудничать с нами. Понимаешь, что это значит, Итачи? — Микото тяжело дышит после пламенной речи, которую произнесла на одном дыхании, ее глаза горят тем же безумием, но теперь в них ещё и сверкают злые молнии. Она в гневе. — Это значит, что отныне Китай для нас закрыт. Всё было зря. Вся наша работа до изнеможения была зря. И знаешь, кто спустил весь наш кропотливый труд в унитаз? Он, — Микото поднимает руку и указательным пальцем тычет в сторону Саске, который все так же стоит, оперевшись спиной о стену. — Ты виноват, — кричит Микото, шагая к младшему сыну. — Во всем виноват ты. Почему ты решил сделать это именно сегодня?! А?! Неужели ты не мог выбрать другой день для того, чтобы попытаться в очередной раз сдохнуть?! — Мама! — осаждает ее Итачи, шокированный словами матери, которые она выплюнула в лицо Саске. — Не смей заявляться домой! — Микото не слышит зова Итачи. — Это больше не твой дом. С этого дня можешь считать, что у тебя нет дома, ты понял меня? Чтобы духу твоего не было. Видеть тебя больше не желаю! — Остановись, — повышает голос Итачи и встаёт между матерью и братом. — А я уже всё сказала, — фыркает Микото и, резко развернувшись, уходит, с громким стуком закрыв раздвижную дверь. — Взаимно, — роняет в оглушительную тишину Саске, и Итачи переводит на него усталый взгляд. — Ты привёз? — Ты же понимаешь, что она сказала это из-за злости? — пробует сгладить углы Итачи. — Она это не всерьёз. — Не нужно утешать меня, — отмахивается Саске, вытягивая из рук брата пакет. — Наоборот, это лучший исход для меня. Итачи хочет остановить Саске, возразить ему, убедить, что всё не так, что всё неправда. Ведь их мать не такая. Она любит своих детей. Вот только, чтобы убедить в этом Саске, нужно сначала убедить в этом себя, а у Итачи не получается, после того, что он только что видел. Саске шлепает босыми ногами к кровати и без особых церемоний вытряхивает содержимое пакета на постель. Он равнодушно перебирает выпавшие вещи. Зубную щетку с пастой Саске кидает куда-то в сторону подушки, затем тянется к брюкам, выбирает из трёх пар одну и разворачивает, чтобы одеться. — Останься хотя бы до утра, — предлагает Итачи, видя, как Саске всё еще штормит. — Завтра уйдешь. — Нет. — Мама больше не придет, — продолжает Итачи. — Ты же знаешь её, когда она зла, она предпочитает игнорировать всё вокруг, погрузившись в работу. — Нет, — упрямо твердит Саске. На самом деле, он понимает, что он сейчас не в самом лучшем состоянии, и что предложение Итачи разумно, но если честно, Саске просто боится. Ему страшно, что Микото может отправить к нему Сая, и тот снова будет сторожить его. Ему страшно, что, в конце концов, Микото снова запрет его, изолирует от внешнего мира и не выпустит до тех пор, пока он не сойдет с ума взаперти. Саске пробирает дрожь всякий раз, когда он думает об этом, так что единственное, чего он хочет — исчезнуть, лишь бы не возвращаться в особняк, в свою комнату, которая из личного убежища превратилась в место заточения. Саске наклоняется, чтобы надеть брюки, но его заносит в сторону, и Итачи приходится снова ловить его, предотвращая падение. Саске уже даже не пытается вырваться, лишь обреченно выдыхает и устало прикрывает веки, раздираемый отчаянием из-за собственной слабости. — Один день. Даже несколько часов, — произносит Итачи, поддерживая брата за руку, — и потом ты уйдешь, а я не буду тебя останавливать. Обещаю. Саске не отвечает, не двигается, даже не открывает глаза, только сжимает плотнее губы, но, в конце концов, сдается. Позволяет себе сдаться только на один день.***
Итачи игнорирует осуждающий взгляд врача, когда Учиха сообщает ему, что Саске согласился остаться в клинике только до утра. Доктор разочарованно поджимает губы, и Итачи игнорирует этот жест тоже, потому что вообще-то даже эти с трудом выторгованные несколько часов — уже победа, которой могло и вовсе не состояться, не будь Саске в таком измученном состоянии. В конечном итоге врачу, как и Итачи, приходится смириться с ограниченными сроками. Саске увозят на обследования и перевязки и привозят обратно в палату к ужину, который уже ждал на специальном столике. Саске скептично косится на еду, но Итачи заставляет его поесть. — Ты разве не должен ехать на работу? — говорит Саске, ковыряя палочками еду. Аппетита не было. — У вас вроде как важная сделка сорвалась. Итачи дергает уголками губ и отрицательно мотает головой. Он ясно понимает, что Саске пытается отвязаться от него. Но сегодня ехать в офис уже нет смысла. Ведь всё уже произошло, они провалили сделку, так что любые метания сейчас бесполезны и бессмысленны. — Не должен, — отзывается Итачи. — Ты ешь-ешь, не отвлекайся. — Я сыт. — Неужели? — вскидывает бровь Итачи. За весь день Саске только сейчас более-менее пришел в себя, его не рубит и не подкашивает. Наверное, эффект капельниц и уколов, которые он успел принять. Но Итачи не помнит, чтобы Саске сегодня ел, так что про сытость младший брат явно лжет. Даже сам Итачи уже два раза ходил к автомату за кофе и сэндвичем. Саске выдерживает взгляд Итачи и отодвигает столик на колесиках. — Что ж, твое право, — произносит Итачи, стараясь звучать максимально незаинтересованно. — Но в таком случае, думаю, твое восстановление продлится дольше, и тебе придется задержаться в больнице. Итачи не верит, что эта примитивная манипуляция сработает, но всё равно делает попытку. Саске стреляет в него мрачным взглядом, в котором короткой вспышкой промелькнул испуг. Итачи же сидит с непроницаемым лицом и смотрит на брата таким взглядом, чтобы Саске поверил, что у старшего есть реальная власть оставить его в больнице. Тоже примитивный трюк, но Итачи отыгрывает свою роль безупречно, изображая непоколебимость, свойственную породе Учиха. И Саске ведется. Он смеряет брата тяжелым взглядом, придвигает несчастный стол обратно и принимается есть, запихивая в себя больничную еду. После ужина Саске снова незаметно для себя засыпает и просыпается, когда стрелка часов приближается к половине одиннадцатого. Он едва не подпрыгивает на кровати, спросонья не сразу сообразив, где находится. Но успокаивается, заметив Итачи, который со стула переместился на небольшой диванчик, снял пиджак и ослабил галстук. В руках Итачи держал журнал местной клиники и читал статью об итогах работы прошлого года. Заметив, что Саске проснулся, Итачи моментально потерял интерес к журналу и откинул его в сторону. — Как себя чувствуешь? — спрашивает Итачи, зная, что честный ответ он не получит. — Нормально, — отзывается Саске и сползает с кровати. Итачи приходится приложить все усилия, чтобы не сорваться с дивана к брату и помочь, потому что знает, что тот снова отреагирует резко и грубо отмахнется от предложенной помощи. Итачи остается сидеть на месте. Саске, тем временем, уходит в ванную комнату, откуда через минуту доносится шум воды. Итачи наконец-то позволяет себе развалиться на диване. Он откидывается на кожаную спинку, запрокидывает голову назад и устало выдыхает. У него болит голова, ноют плечи и шея. Ноги, затянутые в узкие туфли, противно гудят, а тело просится в освежающий душ. Этот день был слишком длинным. Но пролежав всего пару минут, Итачи подбирается, собирает себя с дивана и садится ровно, тянется за телефоном и открывает последние уведомления, большая часть из которых приходится на рабочий чат в мессендежере и непрочитанные письма на электронной почте. Итачи решил игнорировать их все до завтрашнего утра. Он отвечает на сообщение Какаши, который уже второй раз спрашивает о состоянии Саске. От матери же нет ни пропущенных звонков, ни смс, ни сообщений на голосовой почте. И Итачи снова задает себе один и тот же вопрос: неужели она сегодня говорила всерьез? Верить в такую правду совсем не хотелось. Итачи вздыхает и блокирует телефон. Думать обо всем этом сейчас не хочется тоже. Щелкает замок, и из ванной выходит Саске всё в той же больничной пижаме, с мокрых волос на сорочку капает вода, потому что Саске как всегда просто накинул на голову полотенце вместо того, чтобы как следует вытереть волосы. — Полегчало? — спрашивает Итачи. — Надо сменить бинты, — произносит Саске и сразу же разворачивается к выходу из палаты, полностью проигнорировав присутствие Итачи, последний только вздыхает, давно привыкнув к такому поведению брата. Саске достаточно быстро возвращается с обновленными бинтами. Конечно, ведь он хорошо знает, где и что расположено в этой больнице — он слишком часто лежал здесь. Осознание этого факта тупой болью отдается в сердце Итачи, и он в который раз спрашивает себя: с каких пор всё это стало привычным для них? Саске активно роется в пакете, словно вспомнив о чём-то, и Итачи быстро понимает, что именно он ищет. Старший тянется к пиджаку и достает из внутреннего кармана одноразовый телефон, поднимается с дивана и подходит к Саске. — Вот, — произносит Итачи, протягивая телефон брату. — Но кажется, он разряжен. — Выключен, — поправляет Саске, забирая черный простенький телефон из рук Итачи. Старший кивает и возвращается на свое место на диване. Саске стягивает с головы полотенце и медленно опускается на кровать. Телефон включается и тут же заходится глухой вибрацией, уведомляя о попытках Наруто дозвониться. Но не успевает вибрация прекратиться, как на телефон прилетает новое сообщение уже от самого Наруто. В нём нет ни слова, только три точки, три тире, три точки и на конце вопросительный знак. Саске хмурится, не понимая, что это значит, но потом вспоминает шифр. Это SOS. Учиха поражается осторожности Наруто и одновременно с этим сожалеет, что им просто до абсурда приходится быть осторожными. — Не купишь мне сок в автомате на первом этаже? — Саске поднимает взгляд на Итачи, который снова схватился за журнал. Тот легко считывает напряженный взгляд Саске и всё понимает. Саске пытается выпроводить его из палаты. Итачи усмехается про себя, но все равно делает вид, что ничего не понял, и поднимается с дивана, чтобы спуститься за соком, но на самом деле чтобы оставить Саске наедине с кем-то в телефонной трубке. Как только дверь с тихим шорохом закрывается, Саске набирает номер Наруто. Узумаки почти сразу снимает трубку, но молчит, и Саске тихо выдыхает: — Это я. — Саске, — восклицает на том конце Наруто, и Учиха физически ощущает облегчение в голосе Узумаки. — Всё в порядке? Где ты? — Да, в порядке, — говорит Саске и нисколько не лжет, потому что он на самом деле считает, что сейчас всё стало лучше, чем было до этого. Саске умалчивает о больнице и причинах, по которым он здесь. — Я думал, тебя поймали, — продолжает Наруто, — ты так резко отключился тогда и пропал. Саске отмалчивается, потому что ему стыдно. Он вспомнил, как незаслуженно нагрубил Наруто во время их последнего разговора. — Что теперь? — спрашивает Наруто, буквально тащит на себе весь диалог. — Ты сбежал ведь, да? Тебе есть куда идти? Некуда ему идти. Саске даже не знал, куда пойдет, когда отчаянно порывался уйти из больницы. Главным для него было просто уйти, а куда не так важно. — Если что, то ты знаешь мой адрес, — говорит Наруто, — и знаешь кодовый стук. Саске, кажется, никогда не привыкнет к этой черте характера Наруто. Его всегда как будто током прошибает, когда Узумаки без всяких колебаний и стеснений подставляет плечо и протягивает руку. И никогда ничего не просит взамен. Он только и делает, что даёт. А Саске только и делает, что принимает. Учиха хмурится, злясь на самого себя. — Завтра я не работаю, так что буду дома целый день. Саске сильнее сжимает телефон в руке и кивает, как будто Наруто может его увидеть. — Где ты сейчас? — спрашивает Наруто настороженно, потому что Саске подозрительно отмалчивается. — Я в порядке, — невпопад отвечает Саске, потому что, кажется, теперь действительно всё в порядке. Он больше не взаперти. Сай не караулит его под дверью и не сопровождает до туалета. А Микото, похоже, отреклась от него, а это вроде бы может стать положительным ответом на извечный вопрос Наруто и Итачи «Всё в порядке?». Теперь Саске, кажется, может честно ответить на этот вопрос, не находя его тупым или идиотским. — Я в порядке, — тихо повторяет Саске.***
— Куда ты пойдешь? — спрашивает Итачи утром, когда Саске снимает с себя больничную одежду и надевает рубашку с брюками, но Саске не отвечает, делая вид, что очень сосредоточен на переодевании. Итачи бесшумно вздыхает. Пытаться выведать что-то у брата прямо сейчас не представляется возможным. Саске ничего не скажет. — Какаши ждет внизу, мы можем подвезти тебя. — Не надо, — отказывается Саске, складывая вещи в пакет. Технически он просто небрежно закидывает вещи, пакет нелепо топорщится и чуть-чуть надрывается сверху, но Учиху это не беспокоит. Он просто хочет быстрее уйти. Саске ещё раз окидывает палату взглядом и, удостоверившись, что ничего не забыл, выпрямляется и поворачивается к Итачи, который стоит в метре от него, спрятав руки в карманы брюк, и выжидающе смотрит на брата в ответ. — Дай мне денег, — натянуто просит Саске и сразу же отводит взгляд в сторону. — На автобус, — зачем-то уточняет он. — И на первое время. Верну, когда заработаю. Итачи замирает на мгновение и удивленно моргает. Не из-за того, что Саске попросил. А из-за того, как он это сделал. Сдавленно и напряженно. Как будто ему пришлось переступить через себя, унизиться, чтобы попросить помощи у брата. Итачи перекоробило от этого, но он проглатывает вставший в горле ком, молча достает из бумажника одну из своих банковских карт и протягивает её Саске. — Пароль 0901. — Наличных нет? — спрашивает Саске, абсолютно незаинтересованный в пластиковой карте, которую предлагает ему Итачи, потому что так его можно будет отследить и контролировать. — Если нет, то ничего не надо. Итачи вздыхает. Он нечасто пользуется наличными, и поэтому купюр в его бумажнике не так много, но он достает их все и протягивает брату. Саске отсчитывает несколько купюр и остальное протягивает обратно. Итачи же берет деньги и запихивает их в нагрудный карман на рубашке Саске. — Возвращать не нужно, — и прежде чем Саске успевает возразить, Итачи спрашивает: — Что будешь делать? У тебя есть план? — Есть, — отзывается Саске, потому что это правда. Даже эта ситуация уже часть плана. — Позвони мне, когда устроишься, — говорит Итачи, протягивая визитку, и это выглядит довольно комично. Саске берет визитку, хотя знает номер Итачи наизусть. — Я улажу всё с матерью, — продолжает Итачи, — а ты позаботься о себе и, пожалуйста, не делай больше никаких глупостей, — осторожно добавляет в конце Итачи, и Саске молча кивает, глядя ему в глаза, и в них Итачи, кажется, впервые за долгое время видит тёплый проблеск, похожий на благодарность. До этого Саске смотрел лишь с холодом и отчуждением, а сейчас Итачи показалось, будто он заглянул в глаза того Саске, которого знал раньше. Итачи улыбнулся и мягко опустил ладонь на плечо брата. Саске не отпрянул. Лишь слегка напрягся из-за почти невесомого прикосновения. Можно ли считать это прогрессом? — Береги себя, — произнес напоследок Итачи и, похлопав младшего по плечу, вышел из палаты. Саске знал, что брат ушёл не потому, что ему всё равно. Итачи ушёл первым, потому что так он проявлял свою заботу. А ведь это, должно быть, трудно — отпускать кого-то, у чьей кровати просидел чуть ли не целые сутки, ломая голову, почему он снова порезал вены. Но Итачи отпустил. Доверился Саске и позволил ему уйти, потому что поверил, проникся и понял, что Саске хочет уйти, что ему лучше будет там, куда он так рвётся. Саске думает, что не заслуживает такого брата. И снова хочет оттолкнуть его от себя, чтобы не доставлять ему проблем, чтобы он не беспокоился и не забивал из-за него на работу, которой каждый день отдавал столько сил. Саске хочет оттолкнуть Итачи, чтобы защитить его от себя.***
Саске вышел из больницы в серый пасмурный день. Тяжелые тучи плотной пеленой закрывали голубизну неба и не позволяли солнечным лучам пролиться теплым светом на город, который из-за этого казался невообразимо мрачным и нагонял тоску. Саске смотрел на невзрачный город через окно автобуса и не мог избавиться от тяжести в сердце, которая залегла там после слов Микото. Учиха прикрыл глаза, вспоминая их разговор в палате. Он думал, что почувствует облегчение, услышав эти слова, но вместо этого внутри иррационально скребли кошки, ошмётками отдирая острыми когтями плоть от костей, оставляя пульсирующие раны на стенках. Слова матери вместо ожидаемого облегчения, преподнесли на подносе внушительную порцию боли и затолкали её в глотку Саске, кажется, вместе с подносом. Иначе откуда там взялся болезненный комок, который сдавливал трахею и не давал нормально дышать? Саске вздыхает и прижимается лбом к холодному стеклу, отгоняя мысли о матери. К черту. Он должен радоваться, ведь теперь всё идет по плану. Так ведь? Автобус тормозит у остановки рядом с торговым центром, и Саске выходит, хотя ему нужно было проехать еще одну остановку, но он хочет зайти в кофейню и купить чего-нибудь, чтобы не заявляться к Узумаки с пустыми руками. За стойкой стоит новенькая девушка-бариста. Она вежлива и улыбчива, но почему-то в её улыбках нет даже крошечной толики тепла, которое несут в себе улыбки Узумаки. Саске не задерживается взглядом на бариста, пробегается глазами по витрине и выбирает сэндвичи с курицей и те самые миндальные круассаны, которые присылал ему Наруто с Какаши. Саске протягивает для оплаты купюру крупного номинала, потому что у Итачи мелкие купюры не водятся, и терпеливо ждет сдачу. До дома Наруто Учиха шагает пешком, по пути останавливается у киоска, покупает сигареты с зажигалкой и сразу закуривает одну. Наконец-то. Как же ему хотелось покурить. Саске сворачивает с тротуара в неприметный переулок, останавливается и смотрит на сигарету в своих руках. На зависимость, которую расценивает, как медленную форму самоубийства. Учиха усмехается. Зажатая между пальцев сигарета чуть заметно подрагивает — его руки дрожат, под рукавами рубашки спрятаны бинты, а под ними — новые порезы. Саске хотел снять бинты в больнице, чтобы они не бросались Наруто в глаза, но размотав их и увидев свои руки, Учиха замотал их обратно, чтобы в глаза Узумаки не бросались порезы и оставленные Саем синяки. Саске делает очередную затяжку, глядя на небо, серое и невзрачное, и выдыхает табачный дым вверх, наблюдая, как тот, танцуя в воздухе, постепенно рассеивается, уносится то ли к родственным серым облакам, то ли умирает где-то между небом и землей. Учиха ловит себя на мысли, что тоже хотел бы исчезнуть где-то между небом и землей. Саске раскуривает сигарету, глядя в унылое небо, и чувствует себя буквально никак. Он притаптывает окурок носком обуви, отлепляет себя от кирпичной стены пятиэтажки и поворачивает в сторону дома Наруто. Нелепо растянутый пакет Hugo Boss, в который Саске небрежно скидал свои вещи, при каждом шаге ударяется о его ногу, но Учиха предпочитает этого не замечать, заботясь лишь о сохранности бумажного пакета с сэндвичами и круассанами из кофейни.***
Почему-то всякий раз, когда Учиха возвращается к Наруто, спустя какое-то время, пятый этаж становится для него настоящим испытанием и почти недосягаемой высотой. Саске устаёт уже на третьем этаже и на пролетах четвертого и пятого этажей он буквально борется за жизнь, тяжело дыша и опираясь на перила, как какой-нибудь дряхлый и очень больной старик. Так что у двери Саске тратит пару минут, чтобы восстановить дыхание, и только после стучит. Три коротких стука, три длинных и снова три коротких. А потом время замирает. И сердце Саске тоже. Из квартиры слышатся шаги Наруто, который уверенно идет открывать дверь, потому что знает, кто пришёл. В конце концов, для чего они и придумали этот код? Два раза щелкает замок, дверь распахивается перед Учихой так быстро, и он, абсолютно не готовый к такому, теряется и каменеет всем телом, ногами прирастает к несчастной лестничной площадке и отчего-то забывает, как дышать. Наруто же выглядит так, будто бежал со всех ног и страшно боялся опоздать, он смотрит на Саске во все глаза, одновременно удивляясь и убеждаясь, что Саске на самом деле стоит прямо перед ним, но уже через мгновение его взгляд становится спокойным, губы расплываются в приветливой улыбке, а напряженные до этого плечи расслабляются. Он улыбается, до необычайного тепло и искренне. И Саске готов возвращаться сюда хотя бы ради одной только улыбки. — Пришел, — с облегчением произносит Наруто, и его голос, слегка хриплый, тихим эхом разливается по лестничной площадке и заполняет всё пространство собой. Но он не звенит и не оглушает. Он успокаивает. Саске, поджав губы, кивает. — Привет, — неуверенно отзывается Учиха, ссутулившись и глядя на Наруто из-под челки, и почти сразу опускает глаза на носки обуви, как какой-нибудь нашкодивший подросток — почему-то сейчас стоять перед Узумаки было неудобно, а смотреть ему в глаза и вовсе стыдно. Было стойкое ощущение, будто он, Саске, подвел Наруто или еще хуже — разочаровал. — Привет, — отвечает Наруто, и Саске слышит улыбку в его голосе, привычную доброту и искренность. Учиху поразило, что даже в банальном приветствии Наруто смог уместить столько света. Саске осторожно поднимает глаза к лицу Узумаки, встречаясь с его ясным и чистым взглядом. Дыхание сбилось мгновенно. Наруто, его взгляд и его улыбка, его бескорыстная доброта и по-детски наивная радость казались Саске чем-то нереальным. Неземным. Потому что за всю жизнь Саске ни разу не встречал ничего подобного, настолько искреннего и оттого необычного, что от этого даже становилось как-то по-тоскливому грустно. — Проходи, — звенит хриплый голос. Наруто отступает назад, приглашая Саске внутрь. Учиха неловко переминается с ноги на ногу и, помешкав секунду, переступает порог и закрывает за собой дверь. В прихожей они снова замолчали, и неловкая тишина, шелестя толстыми пластами, опускалась в пространство между ними. — Я купил сэндвичи и круассаны, — скованно произнес Саске, протянув бумажный пакет. Наруто молча моргнул и медленно, словно сомневаясь, принял протянутый пакет из кофейни. А Саске вдруг стало до ужаса стыдно за эти круассаны и сэндвичи, и он даже пожалел, что не выбросил его в урну у дома. За это короткое мгновение неловкость стала практически осязаемой. — Тогда я поставлю чайник, а ты пока разувайся и проходи, — протараторил Узумаки и ушел на кухню, откуда почти сразу послышался шум воды — это Наруто набирал воду в чайник. Саске, поочередно наступив на пятки, стянул с себя туфли и, поправив съехавший носок, прошел по коридору к двери в жилую комнату, но завидев привычно расправленный диван, хаос на рабочем столе и беспорядочную кучу одежды на стуле, замер в нерешительности. А можно ли заходить? Где-то на задворках сознания голос разума призывал Саске перестать тупить и загоняться, ведь, в конце концов, они с Наруто делили эту квартиру, спали в этой комнате, ели за одним столом, носили одежду друг друга, так что о какой неловкости может идти речь? Но иррациональный страх, непонятно откуда взявшийся, каменной стеной вырос перед Саске, не позволяя ему шагнуть дальше. На помощь пришел Узумаки, который с нервными смешками протиснулся в комнату через пространство между дверным косяком и замершим Саске. Он принялся хаотично наводить порядок, оправдываясь и извиняясь за беспорядок. Учиха лишь пораженно следил за ним глазами, потому что Наруто никогда не стеснялся своего жилища, беспорядок он называл частью интерьера и никогда не извинялся за не заправленный диван или вещи на табурете. Он объяснял, приводил аргументы за свой беспорядок, защищал его и отстаивал, но он никогда не извинялся. И тут до Саске доходит, что Наруто тоже нервничает, и осознание этого помогает Учихе расслабиться. Он, лишившись сковывающего его напряжения, обессиленно приваливается спиной к стене, качает головой и незаметно усмехается. На кухне щелкает закипевший чайник. — Наруто, — тихо зовет Саске, но Узумаки, слишком занятый тем, что запихивает скомканную в кучу одежду в шкаф, не слышит его. — Наруто, — чуть громче повторяет Учиха, и Узумаки оглядывается на него. — Что? — Чайник вскипел. Наруто зависает на пару секунд, будто пытаясь вспомнить, а ставил ли он чайник или что значит, что он вскипел. Но как только до него доходит смысл слов, он выдает энергичное «Отлично», с усилием разом заталкивает все вещи на полку в шкафу и закрывает дверцу с громким хлопком. Саске, правда, не уверен, что та не откроется в какой-то момент, позволив вещам высыпаться на пол. Ну, да ладно. — Идем, — бодро произносит Узумаки и зовет Учиху за собой. Саске отлепляет себя от стены, ставит пакет, который до сих пор держал в руках, на пол у двери и послушно следует за Наруто. Узумаки быстро достает содержимое пакета, разливает чай и ставит кружку перед Саске, тот благодарно кивает, но притрагиваться к еде не спешит. Аппетита не было. Запах соуса в сэндвичах вызывал тошноту, а круассаны сейчас казались приторно сладкими на вкус, так что Учиха маленькими глотками потягивал горячий чай под пристальный взгляд Узумаки, который слишком сосредоточенно пытался что-то в нём рассмотреть. В какой-то момент он отодвигает от себя сэндвич, стряхивает крошки с пальцев, выпрямляется на стуле и смотрит в упор. Взгляд серьезный и непоколебимый. — Так, а теперь рассказывай, — произносит Наруто тоном, не терпящим возражений. — Что было после того, как ты уехал? Саске беззвучно выдыхает, опустив глаза на чашку с чаем. Он делает еще один глоток, чтобы оттянуть момент разговора. Учихе всё ещё стыдно перед Наруто. За всё. За то, что пришел. За то, что не нашел другого способа вырваться из дома. За то, что ему вообще пришлось сбегать из дома. За то, что за ним тогда приехал Сай со своими напарниками. За то, что вообще пришел к Наруто после того, как Микото послала за ним Какаши. За то, что позволил себе принять предложение Наруто остаться. За то, что согласился пойти с ним в тот самый рождественский вечер. За то, что сорвался прочь из дома, когда столкнулся с Мадарой. За то, что пять лет назад позволил произойти тому, что произошло. Стыдно за то, что такой слабак. Саске вздыхает снова и поднимает усталый взгляд на Наруто. Тот смотрит выжидающе, терпеливо, не торопит, но ждет. Ждёт правды. Надеется услышать её взамен на волнение и тревогу, которые испытывал, пребывая в неведении всякий раз, когда Саске пропадал. С самого начала Наруто ничего не спрашивал, ни к чему не обязывал. Он просто был, поддерживал, как мог, и тактично не нарушал границы и не переступал черту. Саске всегда был благодарен ему за это, но он никогда не задумывался, что на самом деле Узумаки хочет спросить о многом, что он беспокоился о нём с того самого Рождества, когда заметил его замерзшего, напуганного и совершенно потерянного за неприметным столиком в углу. У Наруто защемило сердце, когда Саске ответил, что прогуливает семейный ужин по привычке. Фраза была брошена небрежно, но Наруто сразу догадался, что за ней скрыто что-то серьезное, ведь по сути это означало, что Саске в тот вечер ушел из дома. В разгар семейного праздника, когда все члены семьи собираются за праздничным столом, он ушел. Хотелось спросить почему, но Наруто прикусил язык, ничего не стал спрашивать, наблюдая со стороны всю оставшуюся смену, и с каждой минутой понимал, что человека за столиком в углу сегодня оставлять одного нельзя, что его нужно спасать. И он утянул его за собой, в свою квартиру. До утра. Но в итоге всё сложилось так, что Саске остался дольше, чем просто до утра, и Наруто до сих пор убежден, что Учиху всё ещё нужно спасать, потому что там, в своем мире, он медленно погибает, а Наруто не знает почему, и это так сильно давит на него, так что прямо сейчас он смотрит на Саске и надеется получить от него ответы хотя бы на некоторые вопросы. Саске просит пару минут, достает из кармана сигареты и выходит на балкон, глухо закрыв за собой дверь. Наруто остается на кухне, отсчитывая гребаные минуты и прислушиваясь к звукам из комнаты. Эти несколько минут становятся самыми длинными в жизни Наруто, длиннее даже тех дней, которые он провел, гадая, всё ли в порядке с Саске. Снова хлопает балконная дверь. Наконец-то. Наруто подрывается со стула и через пару мгновений оказывается в комнате. Саске стоит к нему спиной, смотрит в окно сквозь занавески, и молчит. Наруто беззвучно выдыхает, нервно кусает губу, потому что не знает, чего ожидать от этого молчания, от этой паузы в несколько минут и от этого Саске, который даже со спины выглядит умиротворенным. Но как-то по-зловещему умиротворенным. У Наруто плохое предчувствие, и оно настолько сильное, что из-за него давит в груди. И когда Саске медленно поворачивается к нему лицом, Наруто понимает, что не ошибся, потому что Учиха выглядит не просто умиротворенным, он выглядит, как смирившийся человек или, вернее будет сказать, как сломавшийся человек. — Я покажу тебе кое-что, поэтому присядь, — произносит Саске, и его голос звучит так задушено и хрипло, словно правда выходит из него битыми стеклами, царапая острыми краями стенки горла и цепляя голосовые связки, заставляя голос дрожать. Наруто с непривычки сглатывает, потому что прямо сейчас Саске стоит перед ним совсем уязвимый, без своей брони из отталкивающих колючек и готовится стереть личные границы, позволив Наруто пройти за черту. Сердце Узумаки бьется чертовски громко, стучит в груди и отдается гулким эхом в голове, но Наруто не двигается и практически не дышит. Саске расстегивает свой кардиган, и Наруто не понимает, чего ожидать, и часть его хочет умолять Саске говорить словами, но другая часть призывает молчать. И он молчит. В комнате из-за серой погоды за окном витает полумрак. Кардиган Саске небрежно лежит на диване, рукава рубашки закатаны до локтей, а бинты кучкой сложились на полу. Выставленные на обозрение руки дрожат. И хоть Узумаки не требовал показать руки, это был ответ Саске на первый вопрос Наруто: как ему удалось уйти из дома. Сначала Саске хотел соврать или рассказать всё в общих и размытых чертах, но, в конце концов, решил, что всё это не то. И что после всего Наруто не заслуживает быть обманутым. Так что Саске медленно стянул с себя кофту, бросив её куда-то в сторону, не особо заботясь об этом. Под вопросительным взглядом Наруто он опустился на диван рядом с ним, расстегнул пуговицы на манжетах рубашки и медленно закатал рукава до локтей. Когда Саске схватился за край бинта, Узумаки всё понял и мягко накрыл его руку своей, останавливая. — Ты уверен? Саске кивнул. Да, он был уверен. Действительно уверен. Возможно, впервые за всё время он захотел довериться и открыться другому человеку, показать себя со всеми отталкивающими шрамами на коже. Он так долго носил это в себе, прятал и защищал эти шрамы от других, пока шрамы, в свою очередь, защищали его самого от окончательного падения в бездну. Саске уверен. Он осторожно убрал руку Наруто со своей и начал разматывать туры бинтов. Сначала на одной руке, потом на второй. Закончив, он повернулся корпусом к Наруто и медленно, боясь столкнуться с презрением в голубых глазах, вытянул руки, исполосованные шрамами, среди которых выделялись свежие порезы и еще не сошедшие синяки, оставленные Саем. Наруто вдохнул, но, шокированный, выдохнул далеко не сразу. Он медленно протянул руки к Саске, осторожно, едва касаясь, провел подушечками пальцев по шрамам и синякам, не веря, что они настоящие, что они когда-то кровоточили и болели. Наруто мягко обхватил ладонями холодные кисти рук Саске и поднял на него свои голубые глаза, которые снова стали океанами в полумраке комнаты и блестели из-за подступивших слёз. Саске не смог долго смотреть в эти глаза и уязвленно опустил взгляд в пол. — Другого способа я не нашел, — едва слышно сказал в оправдание Саске и сглотнул — откровенность голоса противно царапала горло. Наруто ответил не сразу, сжал его ладони в своих и только потом попросил: — Расскажи мне всё, — тихо произнес Наруто, наклонившись, чтобы быть на одном уровне с опущенной головой Саске. — Пожалуйста, в этот раз расскажи мне всё. Наруто боится, когда произносит эти слова. Боится, что Саске закроется, обрастёт колючками и снова оттолкнёт. Наруто боится, но все равно подталкивает Учиху открыться. Потому что с первой встречи в Наруто росло беспокойство за Саске. С каждым днем оно становилось больше и росло, подобно снежному шару, впитывая в себя усталый взгляд темных глаз, пренебрежение жизнью и происходящим вокруг, внезапные исчезновения, странные предупреждения насчет семьи и неоднократные просьбы быть осторожным. Всё это было очень странно, и из-за всего этого Наруто, действительно, серьезно волновался за Саске. Но он молчал. Прислушивался к его словам, пытался войти в положение и ничего не спрашивал, пока снежный ком внутри него становился всё больше и больше и больно давил изнутри на ребра. И вот теперь, когда Наруто увидел свежие шрамы, ужасные синяки, оставленные чужими пальцами, снежный ком взорвался в груди, вонзившись миллиардами ледяных шипов в легкие и сердце, сковав их болезненным холодом, но вытащить их Наруто сам не сможет — они растают или взорвутся, только если Саске начнет говорить о себе и ответит хотя бы на часть тех вопросов, которые терзают Узумаки с момента появления Саске в кафе в тот рождественский вечер. Но Учиха молчит, и ледяные колючки проникают глубже в органы Наруто, раня и замораживая их. И пока холодный лед замораживает внутренности Наруто, сердце Саске сгорает в огне гребаного сомнения. И хоть брюнет остается неподвижным снаружи, но внутри него это самое сомнение борется с решимостью, разворошив сгусток чувств и переживаний, которые копились годами, образовав большой комок внутри Саске. В этом комке сосуществовали ненависть, вина, отчаяние, разочарование и угасшая вера, туго-натуго перевязанные слабостью, которую Саске презирал в себе больше всего. Именно эта слабость заставляла его убегать, прятаться и чувствовать себя настолько жалким, что не хотелось жить. И из-за этой слабости с ним случилось то, что случилось. Из-за этой слабости он стал тем, кем является сейчас. И если сейчас он позволит слабости снова взять над собой верх, то станет ненавидеть себя еще больше. Но, кроме того, если он сейчас струсит, он больше никогда не сможет посмотреть в глаза Наруто, потому что слабость заставит его считать себя недостойным, и тогда он потеряет Наруто. Саске делает вдох и выдох, поднимает голову, но смотрит прямо перед собой, потому что уверен, что утонет, если посмотрит в глаза-океаны Наруто. Утонет и снова спрячется, не расскажет ничего. — Я не пью алкоголь, — начинает Саске явно издалека, и Наруто хмурится, не совсем понимая, чего ожидать, но не перебивает. Сегодня он будет только слушать. Сегодня очередь Саске говорить. Сегодня Саске хочет поговорить. — Да, я курю, может, даже слишком много курю, — пожимает плечами Саске. — И... оставляю шрамы на своем теле, — говорит он вместо «пытаюсь покончить с собой», ставя свои попытки в один ряд с вредными привычками. Какая ирония. Саске кидает быстрый взгляд на Наруто, который внимательно слушает его и смотрит только на него. Учиха снова отворачивается, чтобы не утонуть. — Но я не пью алкоголь. Я был пьян лишь однажды, — Саске замолкает на секунду. Как будто за эту секунду он даёт себе последнюю возможность отступить, промолчать, не рассказывать правду о себе. Но усталая решимость наступает страху на горло, и Учиха, вдохнув, продолжает: — И в тот единственный раз, когда я был пьян, меня изнасиловали, — говорит он. Последнее слово Саске произносит быстро, словно желая как можно скорее снять с языка это мерзкое слово, как будто чернильное пятно пережитой боли не успеет впитаться и распространиться по венам и артериям по всему организму, если произнести его достаточно быстро. Но метод не работает, потому что киста с черной жидкостью сидит в мозгу, и она взрывается одновременно с произнесенным словом-триггером и заливает черной краской черепную коробку, стекает по спинному мозгу к нервам, натягивает их и звенит во всем теле противной болью. Саске делает вдох, разбавляя чёрную краску кислородом, и та шипит, противится, вспенивается и начинает бурлить, вступив в химическую реакцию и запуская целый каскад следующих, вырываясь наружу вместе с глухим и судорожным выдохом, отравляя воздух ядовитыми газами. Наруто, как пассивный курильщик, травится словами Саске, чёрная жидкость впитывается легкими, цепляется за эритроциты и разносится по организму, оседает в теле Узумаки тяжелыми токсичными соединениями. От последних слов у Наруто холодело и сжималось в тиски сердце, но он заставил себя остаться неподвижным, сидеть молча и слушать. Сегодня очередь Саске говорить. — В тот день я сдал последний экзамен в средней школе. — Узумаки тяжело прикрывает веки. В средней школе. Это сколько лет ему было? — После экзаменов мы с одноклассниками решили расслабиться и пошли в караоке, где почти три часа орали песни в микрофон до потери голоса. Домой я вернулся вечером и столкнулся дверях с матерью, которая собиралась в театр, — продолжает Саске. Он не смотрит на Наруто. Смотрит куда-то мимо, перед собой, в пол, но только не на Наруто. Узумаки же, наоборот, смотрит только на Саске и весь изнутри напряженно дрожит, чувствуя, как тревога поднимается внутри него высокими волнами и разбивается о стенки и внутренности, пропитывая собой всё естество. — Дома оставался мой дядя, — произносит Саске и почувствовал, как сжались пальцы Наруто на его кистях, которые Узумаки всё еще не выпускал из своих рук. Саске не нужно смотреть в голубые глаза, чтобы понять, что Наруто догадался. — Моя мать тогда сказала не беспокоить его слишком сильно, потому что он устал на работе. Она всегда чрезмерно беспокоилась о его комфорте и благополучии. Возможно из-за того, что очень уважала его и была благодарна за то, что он делал для компании и для неё, после смерти отца, не знаю, — вяло пожимает плечами Саске. — Но в любом случае она очень сильно уважает его. Он для неё едва ли не бог. Так что она велела мне не волновать его лишний раз, но при этом быть готовым исполнить любую его просьбу. Я заверил её, что всё будет хорошо, и она ушла с его женой в театр на премьеру какого-то спектакля. И я остался с ним один. Он сидел в гостиной, пил виски и выглядел действительно уставшим. Я спросил, не нужно ли ему чего-нибудь. Он попросил остаться с ним и просто поговорить. Я остался. Говорил в основном я. Он задавал вопросы про школу, про экзамены, про планы на будущее, а потом попросил рассказать что-нибудь отвлеченное. И я начал рассказывать про караоке. Это был первый и в итоге единственный раз, когда я так отрывался, отпускал себя и просто сходил с ума с ровесниками. Я был взволнован и был на эмоциях, говорил о караоке так, словно это было каким-то чудом света. А он слушал и смотрел на меня так странно. Тогда я подумал, что это он из-за усталости так внимательно фокусируется на мне, но, как оказалось, причина была совсем не в этом, — горько усмехается Саске, вспомнив свою наивность. — Потом он предложил мне составить ему компанию и выпить немного с ним. Я, конечно, отказался. Но он не признает отказов, любые неудобные ему «нет» он игнорирует. Он сам сходил на кухню, принес второй стакан, в нем уже было немного колы. Он сказал, что это лайт-версия специально для первого раза. Я всё ещё пытался отказаться, но он продолжал настаивать. Говорил, что за окончание средней школы стоит выпить. Обещал, что мама об этом не узнает. Говорил, что в первый раз алкоголь лучше пробовать дома, под присмотром взрослых. А он взрослый, так что мне не о чем беспокоиться. Я понял, что он не отстанет, и чтобы закончить этот бессмысленный разговор, мне пришлось выпить тот долбанный стакан. Меня чуть не вывернуло от одного только запаха, и я бы откинул стакан, но он уже держал его за донышко и не отпускал, пока я не выпил всё. Он тогда сказал «Очень хорошо, Саске» и ухмыльнулся. Мне почти сразу, как это говорят, ударило в голову, и я, пытаясь не свалиться прямо там, в гостиной, предложил ему пойти отдыхать. Он снова усмехнулся и кивнул, поблагодарил меня за компанию и поднялся наверх в гостевую комнату. Я тоже пошёл к себе, хотел умыться холодной водой, чтобы прийти в себя, но сил хватило только на то, чтобы доползти до кровати. Не уверен, подсыпал ли он что-то в мой стакан, но отъехал я почти сразу. А он дождался, когда я совсем размякну, и только после пришел ко мне в комнату и сделал то, что сделал. — Саске замолкает на пару секунд и, шумно выдохнув, продолжает. — В тот вечер он трахнул меня, — произносит он как-то пугающе отстранённо. — Перевернул на живот, залез сверху и отодрал как последнюю шлюху и был уверен, что я в крепкой отключке. Но я не спал. Проснулся из-за боли, когда он вошёл в меня. Я всё чувствовал и даже понимал, хоть и смутно, но тем не менее. А он всё время шептал мне в самое ухо, что это всё неправда, что это всё страшный сон. Он трахал меня, а я ничего не мог сделать, собственное тело не слушалось меня, я даже конечностями пошевелить толком не мог, и только и делал, что мычал в его ладонь, которой он зажимал мне рот. — Саске замолкает, закрыв глаза — неосознанный жест. Так он пытается убрать картинку из прошлого, всплывшую из воспоминаний, которые Саске всё это время прятал глубоко внутри себя, не позволяя никому заглянуть туда. Даже самому себе. Он заколачивал их в черный ящик своего подсознания, поливал кровью и запечатывал. Обходил стороной и не трогал. Боялся, что ящик взорвется, и что его снесет этой взрывной волной и вернет в тот день, в ту постель, в то беспомощное тело, которым воспользовались, как одноразовой вещью, сломали и бросили. Но закрытые веки не помогают — картинка живет в голове, в сознании, и она становится только чётче, стоит Саске закрыть глаза. Поэтому он почти моментально размыкает веки, слегка мотнув головой, размывая четкие кадры на пиксели, и поднимает взгляд на Наруто, который сидит неподвижно, до сих пор держит кисти Саске в своих руках и смотрит на него своими большими глазами. И Учиха облегченно выдыхает про себя, заметив, что жалости в голубых глазах нет. Да, они блестят, стали стеклянными, но в них не закралась эта проклятая жалость, не изуродовала и не осквернила собой взгляд Наруто. Будь она там, Саске с отвращением отвернулся бы. — Ты никому не рассказывал? — спрашивает Наруто, про себя молясь, чтобы это был не первый раз, когда Саске делится этим с кем-то. — Рассказывал, — слишком спокойно отвечает Саске, и Узумаки нутром ощущает подступающее к горлу предчувствие дурного. — Утром, кое-как придя в себя, я рассказал всё своей матери. Она оценивающе осмотрела меня с головы до ног и подняла полный скептицизма взгляд. Я тоже осмотрел себя. Оказалось, что он меня помыл, переодел и уложил в кровать, будто ничего и не было. Это я уже потом вспомнил. Он побеспокоился о том, чтобы я выглядел «презентабельно» и не вызывал подозрений. В итоге моя мать мне не поверила. Она решила, что я всё выдумал, чтобы опорочить его доброе имя, чтобы оскорбить его. Она ударила меня, и её пощечина в то утро была больнее того, что он сделал, потому что этой пощечиной она защищала его честь, а не мою, над которой надругались несколько часов назад. И это меня как будто заблокировало. Я закрылся и больше никому ничего не сказал. Какой в этом был смысл, если родная мать мне не поверила? Внутри Наруто всё звенело, клокотало, трескалось и разбивалось. Воображение, подпитываемое словами Саске, рисовало страшные картины, где Учиха лежит, совсем беззащитный и обманутый родным дядей, пока этот дядя нависает над ним, закрыв ладонью рот Саске, нашептывает слова про страшный сон и насилует. Наруто не представляет, как с этим вообще можно справиться, и он не понимает, как Саске справился со всем этим один. — И как ты справился с этим совсем один? — на грани слышимости выдохнул Узумаки. Саске посмотрел в его глаза-океаны, которые теперь, наполнившись слезами, блестели как стекло. — Справился? — глухо отозвался Саске, в усмешке дернув плечами. — Разве похоже, что я справился? Посмотри на меня, — говорит Саске, вырвав руки из захвата Наруто, трясет ими почти у самого лица Узумаки. — Я пытаюсь покончить с собой, Наруто. Видишь мои руки?! А моё тело?! — Саске резко встает и, расстегнув пару пуговиц сверху, рывком стягивает с себя рубашку, обнажая шрамы на боках и внизу живота. — Ты видишь это? Видишь?! Я ни черта не справился! Я просто неудачник, который не смог покончить с собой вчера, — беспомощно выдыхает Саске и оседает на пол, растеряв всю силу. Он весь дрожит. Он на грани истерики, но Наруто реагирует быстро и накрывает Саске собой, сгребая его в объятия. Сначала Учиха пытается оттолкнуть, но Узумаки не уступает, и Саске сдаётся, обмякает в его руках и беззвучно плачет, уткнувшись ему в плечо. И Наруто с горечью предполагает, что, возможно, Саске плачет из-за того, что случилось, впервые за всё время. Он прижимает друга к себе до тех пор, пока тот не перестает содрогаться в его руках и не отстраняется сам с глухим «Извини. Мне, правда, жаль, что ты всё это услышал». Наруто мотает головой и вообще не понимает, почему Саске так говорит. — Ты не должен извиняться, — отвечает Узумаки, обхватив пальцами подбородок Учихи, заставляя того поднять голову и посмотреть на него. — Ты ни в чём не виноват. Саске растерянно смотрит на Наруто, как будто услышал что-то неправильное. Непривычное. Как будто Наруто глубоко ошибается, произнося эти слова. — Ты не виноват, — повторяет блондин, глядя в эти испуганные глаза. Саске моргает несколько раз и неуверенно поджимает дрожащие губы, опустив глаза в пол, спрятавшись от сильного взгляда Наруто за отросшей челкой. Блять, он всё еще жалок. Наруто предлагает Саске помочь одеться и, если нужно, снова замотать бинты. Учиха мотает головой, поднимается с пола на ноги и говорит, что в порядке, когда уходит в ванную. Наруто не верит в его сухое «В порядке» и идёт следом за Саске, схватив с пола рубашку. Учиха склоняется над раковиной и плещет в лицо холодной водой, загоняет своих демонов обратно в клетки, заколачивает кривыми гвоздями черный ящик с грязными воспоминаниями и хочет приклеить на него наклейку «Не прикасаться!», обмотать тяжелыми цепями и скинуть на самое дно сознания. Когда Саске выключает воду и выпрямляется, то в зеркале встречается взглядом с Наруто. Тот протягивает ему полотенце, но Учиха продолжает смотреть на отражение блондина в зеркале. Саске внимательно сканирует Наруто, его позу, его выражение лица, его мимику. Считывает его взгляд, пытаясь не пропустить изменения в Узумаки, после рассказанной истории. Грязной, обличающей Саске, показывающей, насколько он испорчен и изуродован. Но в Наруто не изменилось ничего. Он смотрит так же, как смотрел. Он не отворачивается, не отводит взгляда, и Саске искренне не понимает почему. — Тебе разве не противно? — спрашивает Учиха. Ему действительно важно знать, и он задаёт честный вопрос и хочет получить такой же честный ответ. Наруто в зеркале моргает. — А почему мне должно быть противно? — Потому что я... — запинается Саске, не находя в себе достаточно смелости или дерзости произнести те самые слова, которые носит в своём сознании все эти годы и которые не раз произносил про себя, но почему-то не может произнести вслух, глядя в глаза Наруто. В конце концов, Учиха сдается и опускает взгляд на раковину, смотрит на белое глянцевое покрытие и на свои руки, которыми он опирается о раковину. — Потому что ты что? — подает голос Наруто, нахмурив брови. — Грязный? Испорченный? Недостойный? Так ты думаешь о себе? Саске беззвучно усмехается, потому что да, да и да, именно так он думает. Но, в конечном счете, разве это не так на самом деле? Молчание затягивается, и Учиха поднимает пытливый взгляд на Наруто, смотрит и ждёт его честный ответ. Это важно, черт побери, для него сейчас — услышать правду. Саске никому вот так откровенно не рассказывал — Микото не захотела слушать, а после Учиха не пытался. И он хочет знать, что теперь о нем думает Наруто, увидев, какой грязный он на самом деле. Узумаки неслышно вздыхает, потому что всё это неправильно. Саске не должен так думать о себе, потому что то, что с ним случилось, не делает его грязным или недостойным. И Саске не должен себя стыдиться. Наруто неотрывно смотрит на Саске через отражение и изо всех сил пытается сказать глазами: «В тебе нет ничего противного». Но Учиха слишком напряжен и взволнован, чтобы читать по глазам, поэтому Наруто моргает, его взгляд смягчается, становится простым и открытым, честным и искренним, без всяких лишних примесей. — Нет, мне не противно, — отвечает Наруто на прямой вопрос. — Я не считаю, что ты грязный или испорченный. Саске отворачивается от этих слов, они кажутся ему лживыми. Учиха снова опускает голову и прячется от Наруто за закрытыми веками и сутулыми плечами. — Сказать тебе, что вижу я? — роняет Наруто в тишину между ними и выдерживает короткую паузу, прежде чем продолжить. — Я вижу перед собой красивого человека. Саске резко вскидывает голову и пораженно смотрит на Наруто через отражение в зеркале. Его влажные глаза блестят и выглядят такими беззащитными сейчас, шокированными, и по его реакции Узумаки понимает, что Учиха не считает себя красивым. — Ты думаешь, я красивый? — неуверенно и даже несколько боязливо спрашивает Саске дрогнувшим голосом, а у Наруто буквально сердце разрывается из-за такого уязвленного вида Учихи. — Да, — спокойно отвечает блондин, глядя в темные глаза через зеркальную призму. — Ты очень красивый. И речь не только о внешности. Ты весь красивый. Полностью, — подчеркивает Узумаки, потому что видит в глазах Учихи сомнение и настороженность, как будто тот подозревает Наруто в неискренности, пытается поймать на лжи. — Ты не должен себя стыдиться. Тебе не нужно извиняться за то, какой ты. Потому что в тебе нет ничего уродливого или неправильного. Саске выглядит преданным и обманутым. Он не двигается, не говорит ничего, просто смотрит в упор на Наруто таким серьезным взглядом, силясь понять, почему Узумаки произнес эти слова. Лживые и неправильные. Саске, правда, не понимает. Ведь эти слова не о нём и не про него. В нём нет ничего красивого. Даже если и было когда-то, то он сам вырезал эту «красоту» из себя лезвиями. Саске моргает, и переводит взгляд с отражения Наруто на свое. Из зеркала на него смотрит худой и бледный человек, у него уродливо выступающие ключицы и ребра, острые локти, шрамы на туловище и руках и чёрная гниль внутри. Определенно ничего красивого. Учиха вяло дергает плечами, усмехнувшись, потому что Наруто не прав. Он ошибся. Он всё не так понял. — Ты смотришь неправильно, — равнодушно отзывается Саске и поворачивается к Наруто лицом. — Во мне нет ничего красивого. Учиха подходит к Наруто, наклоняется и забирает из его рук свою рубашку и ловко натягивает её через голову. Ткань дорогого изделия помялась от такого небрежного обращения и теперь оскорблено висела на худых плечах Саске, превращая его в потерянного подростка, который не знает, как ему вообще жить эту жизнь. Или зачем? Саске выходит из ванной. Протискивается в узкий дверной проем, ненамеренно задевая плечом Узумаки, и выходит. Наруто мельком цепляется глазами за равнодушное выражение лица Саске. Такое, какое обычно Учиха натягивает в попытках защититься. И взгляд его тоже стал холодным и непроницаемым и больше не отражает чувств своего хозяина. И это так чертовски неправильно. Саске снова закрывается, пихает себе в глотку собственные переживания, невысказанные толком и не проработанные, глотает, давится ими, захлебывается, но не подаёт виду. Натягивает на лицо маску холодного безразличия, гасит в глазах эмоции, сжимает губы в полоску, обрастает броней и живет внутри неё вместе со своей болью и иррациональным чувством вины и никчемности, изолируя себя от всего остального. Это неправильно и несправедливо. «Так не должно быть», — яркими вспышками мигает в сознании Наруто, и он резво разворачивается и идет за Саске, который уже прошел через комнату и вышел на балкон. Саске чиркает зажигалкой и через мгновение выдыхает первую порцию дыма. Он стреляет в Наруто непроницаемым взглядом, когда тот выходит следом на балкон, и почти сразу отводит взгляд, но Узумаки все равно успевает заметить в них скепсис. Наруто понимает, что Саске принял его ответ, но не поверил ни одному слову. Это угадывается по нахмуренным бровям, поджатым губам и напряженным плечам. Саске жалеет, что рассказал. — Когда ты рассказывал, о чем ты думал? — спрашивает Наруто, ступая по горячим следам и не позволяя Учихе закрыться. — Думал, отвернусь ли я от тебя? Выгоню прочь? Открывшись мне, ты боялся? Или ты открылся, потому что доверился? Саске отвечает не сразу, он тратит пару секунд, чтобы прислушаться к себе. — Потому что доверился, — честно произносит он и, затянувшись снова, выдыхает дым из легких, прикрыв веки. Он, правда, доверился, но теперь жалеет об этом. Не стоило рассказывать. От разговоров легче не стало. Наоборот, всё стало только хуже. — Тогда почему не веришь мне? Саске вздыхает про себя. Действительно, не стоило ничего говорить. — Дело не в том, что веришь или не веришь, Наруто. А в том, что во мне на самом деле нет ничего красивого. Это истина. Это то, что я знаю и вижу, — устало выдыхает Саске и проводит ладонью по лицу. — И ты тоже это видишь, но почему-то не замечаешь или просто игнорируешь, не знаю, — дёргает плечами Саске и делает очередную затяжку, выдыхая сигаретный дым в пасмурный день, под угрюмые тучи. — Не пытайся говорить или решать за меня, — предостерегает Наруто, но звучит как всегда беззлобно. — Мое отношение к тебе не поменялось, и я могу сказать тебе ещё хоть сто раз, что в тебе нет ничего уродливого. Ты действительно красивый. Весь. Это то, что знаю и вижу я. И здесь проблема не во мне и не в том, что я смотрю «неправильно». Из нас двоих смотришь «неправильно» ты. А знаешь почему? Саске не двигается, не поднимает голову и просто молча ждёт ответа, который на самом деле боится услышать. — Потому что это у тебя изменилось отношение к себе, — ровно продолжает Наруто, озвучив то, в чем Саске не признавался себе с того самого дня. Учиха замирает, внутри него все застывает, и только уязвлённое правдой сердце больно стучит, а легкие сжимаются в груди под тяжестью слов Наруто. Саске судорожно затягивается, его сжавшиеся легкие расправляются, наполняются едким дымом, который выжигает парализующий страх из альвеол, и дышат, благодаря никотину, а не гребаному кислороду, из-за которого Учиха, напротив, задыхается. Хотя на самом деле задыхается он из-за слов Наруто. Жестоких, но правдивых и поражающих, подобно току — быстро и очень больно. Блять, всё-таки не стоило рассказывать. Тогда бы Наруто не заглянул глубже, не увидел бы то, что даже сам Саске предпочитает игнорировать, и не сказал бы этих слов. Надо было просто сказать «Я принёс сэндвичи» и закончить этот день без правды. Так было бы проще. А ведь Наруто в самом начале давал возможность не говорить ничего. Тогда Саске был уверен, что поступает правильно, решив рассказать свою историю. Но теперь же, действительно рассказав её, он не уверен ни в чем. Учиха тушит сигарету и на автомате убирает окурок в пачку, которую сразу же прячет в карман. Он обреченно поднимает глаза к небу, затянутому тяжелыми тучами, мысленно молит о проливном дожде, который смыл бы его с лица земли. Но вместо этого получает протянутую ладонь и спокойный и одновременно сильный взгляд глаз-океанов Наруто, который предлагает вернуться в квартиру, но выбирает для этого более громкие слова. — Пойдем домой, — говорит он и протягивает раскрытую ладонь. Смотрит прямо, взгляд сильный, лицо непроницаемо. Прямо сейчас он даёт Саске понять, что у него есть дом, где его никто не осудит и не пристыдит, где его примут таким, какой он есть, где его защитят и поделятся силой, чтобы помочь встать с колен. А взамен просят только поверить и принять протянутую ладонь. И будь это кто-то другой, Саске послал бы его к черту, но с Наруто он не может сопротивляться. Никогда не мог. Потому и пошел с ним тогда, в Рождество. Потому и возвращался к нему всегда. Потому и пришел сегодня. Потому что верит, и именно поэтому принимает протянутую ладонь, и они возвращаются домой. Балконная дверь хлопает за сегодня в последний раз.