***
Антон по началу ничего не понимает. Замечает задумчивость Попова и начинает наблюдать пристальнее, чтобы не проебать критический в человеческих загонах момент. Он узнает в хмуром и молчаливом Арсении себя когда-то и хочет быть рядом и помогать справиться с этим. Мужчина все чаще в беседах выступает статуей, которая просто существует где-то рядом. Играет на камеру и в историях, но уже нет той искорки и постоянного детства, играющего в жопе. — Арс.. Арс? — Тут я, — прозвучало из-за ширмы. Чего только не придумают напихать им в гримерку в городах необъятной. Шастун заглядывает за деревянное ограждение, явно выбивающееся своей азиатской стилистикой из общего строго постсоветского ремонта. Арсений, освещенный белым светом рамки зеркала, слегка щурится и крутит головой, рассматривая отражение напротив. Подставляет лицо под свет с разных ракурсов и корчится устало, явно недовольный. — Что-то случилось? Ты грустный. Арсений качает головой на вопрос, наверное, в тысячный раз. Мычит, опускает голову и опять отрицает любую догадку о его самочувствии. Водит пальцем по чему-то бежевому и кремообразному на тыльной стороны руки и вновь поднимает взгляд на Антона, отражающемся в зеркале. Свет холодный и освещает лишь его лицо, голубые глаза от освещения горят ярче, а черные одежды только подчеркивают это. Шастун почти залипает. Точно бы залип, увидь он такую картину пару месяцев назад, когда видел мужчину лишь на работе, мероприятиях и редких посиделках. Постарался бы неосознанно запомнить всю сцену, чтобы было. Сейчас же, не поймите его неправильно, он все также ценит каждый такой момент, но вместо благоговения, его изнутри наполняет забота и нежность. Антон тоже яркий такой, хотя уже одет к концерту, со своими цепями и кольцами, пышной челкой. Светит даже так, с озадаченностью на лице и легким волнением в глазах. Он из тех людей, кого любые эмоции украшают, даже негативные. Арс вздыхает, собирается с мыслями, посматривает изредка на себя, постоянно соскальзывая взглядом куда-то в сторону. Не хочет думать, бежит от раздумий, но те быстрее. Почему то, отражение его совсем не радует в последнее время. — Что делаешь? — Прерывает эту задумчивость Антон, подходя ближе. Точно, он планировал что-то сделать. — Антон, я замазываю синяки под глазами. — А я предлагал лечь пораньше. Твой недосып меня беспокоит. Не лень потом будет смывать? Со сцены же все равно ничего не видно. А я тебя и помятым люблю. — Эту помятость уже ни утюгом, ни здоровым сном не исправить. Вот Арсений не сказал ничего для себя необычного. Простая юмореска. Однако, тон был таким обреченным, что Шастуна пробрало тревогой до кончиков пальцев моментально. — Арс. — Мм? Антон приближается, пристраивая руки на чужих боках и чуть тянет, чтобы тот обернулся на него. Попов следует движениям, рассчитывая на повседневные порывы тактильности от блондина, а также на то, что парень также быстро смоется в закат. Однако, его кисть обхватывают пальцами и тянут к себе. — Давай помогу. — Антон собирает графский тональник с кожи и подносит пальцы к лицу напротив. Арсений прикрывает глаза, пока тот медленно и осторожно наносит крем под глаза. Раньше Шастун никогда ничего подобного не делал, но часто видел, поэтому решает, что точно справится. Сейчас, как ему кажется, важно не качество, а внимание. Мужчина неосознанно обхватывает его плечи, просто чтобы было, чувствует легкие прикосновения и чужое дыхание. Это расслабляет. Антон старается нанести все равномерно и чтобы было незаметно, почти так и получается. Ленка бы им гордилась. Он останавливается, смотрит пару мгновений и обхватывает чужое лицо ладонями. — Свеженько. Арсений открывает глаза и видит теплую улыбку напротив. Благодарит тихим «спасибо». — Лучше? Арсений кивает почти неосознанно, подается чуть ближе, утыкаясь лбом в чужой подбородок. Шастун даже ничего не сделал, но стало правда чуть легче. Пора на сцену, но Антон записал себе об этом поговорить.***
Отыграв концерт, коллективно решают, что сон важнее, а потому разбредаются по номерам сразу после быстрого ужина в небольшом кафе рядом с отелем. Номер был уютным и не очень большим, основное помещение занимала кровать, висел телевизор, парочка кресел, был проход в уголок, называемый кухней, где было минимум техники, но хватало, чтобы приготовить что-нибудь по быстрому и совмещенный санузел. Ничего необычного, но весьма прилично. Пока Арсений смывал с лица тоналку, Антон зажимал его как только мог. Хотелось ласки после эмоционального дня. Сначала он просто приобнял со спины, стараясь не мешать, потом обошел, загораживая зеркало и раковину, уткнулся в шею, хаотично перемещая руки по родному телу. Никакого подтекста, просто тактильность на максимуме. Они провели так несколько минут, потом Шастун будто бы подзарядился и в его голову пришла мысль, что без подтекста тут совсем никак и начал заигрываться. Чуть прикусил тут, сжал там и был выгнан из ванны Арсением, которому душ был жизненно необходим. Антон не особо расстроившись, устроился на постели. Прикинул, как быстро сгонять в душ без потери такого драгоценного времени на обжимания и залип в телефон. Почти вырубился, пока ждал Попова, сонно принял водные процедуры и завалился к Арсению в кровать, отпихивая его телефон с мелькающими историями в инстаграм подальше, а мужчину притягивая поближе. Сопит в шею и честно пытается держать глаза открытыми. — Сюш, мы же поговорим? — О чем? Парень неопределенно двигает плечами, все также собирая мысли по уставшей голове, чтобы прошептать: — О том, что тебя беспокоит. Арсений лишь также неопределенно мычит, затихая и использует запрещенный прием. Запускает пальцы в светлые волосы перебирая и усыпляя. Антон даже не замечает, как вырубается, пока ожидает ответа от старшего.***
Утром Попова он рядом не обнаруживает. За то обнаруживает смску о том, что мужчина умотал гулять по городу и прятать очередное фото. На часах было уже около десяти, а история в инстаграме была двухчасовой давности. Антон был бы рад поспать подольше, но всегда вставал раньше своей нормы, когда не чувствовал Арсения рядом. И в этот раз, помучав себя попыткой в сон еще часик после ухода мужчины, он поднялся и уже приготовил завтрак, успел прочекать соцсети, обсудить со Стасом парочку рабочих вопросов и даже заскучать, пока не услышал шум входной двери их номера. Он неторопливо с кружкой чая пошел на звук, чтобы увидеть Арсения и стырить несколько поцелуев, но так и замер посреди комнаты. Попов собственной персоной стоял нагнувшись, опираясь рукой на стену, пытался снять обувь. Явно застигнутый врасплох, он неловко улыбнулся. Одно из колен было разбито, а кровь замарала разрез на джинсах. — Арс? Что случилось? — Я упал. Звучал он как обиженный ребенок, поэтому уточнений было решено не спрашивать. Пока Антон помогал ему стянуть верхнюю одежду и обувь, тот кажется нахмурился еще больше. Шастун перехватил его руки, проверяя на наличие царапин и осторожно провел в ванну, где тот аккуратно стянул джинсы и даже успел переодеться в принесенные парнем шорты, пока блондин бегал в поисках перекиси. Благо, с ним всегда была дежурная аптечка. Антон вновь рассмотрел колено, замечая припухлость и много грязи, потому осторожно поставил Попова в душевую кабину и присел на корточки, а руки мужчины положил на свои плечи. — Будет больно, так что держись за меня. Неглубокая, но очень неприятная рана. Кожу содрало и осталось много мелких крупиц всякого, определенно, лишнего. С такими сталкивались все, ничего серьезного, каждый хоть раз в детстве разбивал локти или колени, поэтом Шастун был спокоен. Он осторожно включил комфортной температуры воду, чтобы смыть кровь и все, что удастся. Арсений же был молчалив, рассматривал то лицо напротив, то руки, то стены вокруг. Стоически терпел, но когда дело дошло до перекиси, схватился руками за чужие плечи сильнее чем планировал, нахмурился и сжал губы в тонкую полоску. Далеко не приятное чувство шипения и пены, образующейся на ране. Антон старался чуть почаще дуть и закончить побыстрее. — Ну все, осторожно только. Протер ногу влажным полотенцем, не касаясь раны, чтобы смыть едкий запах медикамента. Обхватил кисти Арсения и поднялся, придерживая. Помог добраться до кровати, всучил в руку чашку чая. — Как так вышло, Арс? — Шел, упал, очнулся, гипс. Антон улыбнулся, нашел свободно чужую ладонь и слегка сжал. — А если серьезно? — Не знаю, — он лишь слегка повел плечом, хмурясь. — Наверное, просто не ожидал. Такого никогда не было. Я шел, подвернул ногу и рухнул. Все было хорошо, только позже заметил, что, оказывается, сильно прополосил голым коленом по асфальту. Антону бы хотелось, как обычно, поворчать, что не стоило носить драное в уже совсем осеннюю погоду. Поворчать, что вообще нужно одеваться теплее, спать подольше, бережнее относиться к себе. Но, во-первых, колени Арса он очень любил, а во-вторых, нравоучения из-за беспокойства не то, что сейчас пошло бы на пользу. — Случается. Ты устал. Так что будь осторожнее, ладно? — Звучишь так, будто старость подкралась незаметно. Антон хихикнул и мужчина поддержал его легким смехом. Шаст не это имел ввиду, но рад, что Арсений приободрился, сжал руку в ответ. Осторожно наклонился и поцеловал мужчину в губы.***
Вблизи мелькает тур по Дальнему Востоку, они полетят через всю страну в обожаемых Антоном самолетах. Арсений держался бодрячком и делал вид, что вовсе ничего не произошло. Покорно принимал заботу Антона, иногда чрезмерную. Смирно сидел, пока тот обрабатывал его рану, хотя и не считал это сильно необходимым, и целовал в благодарность после каждого раза. И еще между. И вообще всегда, когда удавалось. Концерты проходили хорошо, Арс много кривлялся, как и раньше, занял собою почти весь новый импровлог, появляясь почти в каждом кадре и так удачно перетягивая внимание с Шастуна, которому смена часовых поясов и ранние подъемы далась ой как не просто. Дурачился, тырил чужие шмотки, как выразился, однажды, Шастун: никакого нытья, чистая бодрость. Носился по улочкам городов, искал цветочки по всему Хабаровску, ел все, что Антон бы никогда не решился. Ой, качнуло, да, Арс? В общем, не сидел сложа руки, как бы парень не старался его заставить, а потому выздоровление сильно затянулось. Твиттер не прекращая постил фотки с новых выпусков чего бы то ни было, обсуждая дедовский вид, усталость и вымотанность. Фандомные шутки про дедов вышли на новый уровень и заполонили собой все соцсети, в которых Арсений хоть иногда сидел. Он понимал, что в каком-то плане поклонники просто волновались. Таких комментариев он видел также много. Видели, что утомленность все сильнее сильнее отражалась на его лице. Он натыкался на фото с ранних сезонов импровизации и сам замечал, насколько изменился за последние несколько лет. Все это начинало удручать. Арсений старался, но то, что раньше казалось его особенностью, на фоне его усталости выглядит сейчас как дедовские словечки. Антон сыпался с этого каждый раз, фандом, в принципе, тоже. Но все было не то. Брюнет сидел, задумавшись, на одном из удобных кресел в офисе импрокома. Чуть скользнув вниз и закинув ногу на ногу, всматривался в свои руки. Антон бы сказал, что он выглядит, как надувшийся ребенок. Последний как всегда тихо. Потому что нет уже того шума, что он создавал, да и не нужно, потому что тут один лишь Арсений. Он как никто другой знает, каким Антон бывает в разных ситуациях. Шастун присел на самый край, самим же им принесенного стула, который поставил напротив мужчины. Максимально близко наклонился к хмурому лицу. Смотрит пристально и уверенно. До этого момента у них особо не было времени на поговорить между съемками, шоу, концертами и всем иным. Антон старался бодрить его мелочами, чтобы Попов совсем не скатился в уныние, пока они не разобрались во всем. Арсений лишь хмурил брови, одной рукой подпер щеку, второй же перебирал телефон в руках, дергая кольцо на нем из стороны в сторону. Блондин вспомнил, как сам игрался с ним в контактах, просто потому что получил такой желанный к нему доступ. В целом, тот период не очень приятный в его жизни, однако, сами съемки были островком спокойствия и взаимопонимания, какой-то особой гармонии между ними. Это вызывает легкую счастливую улыбку. — Поговорим? — О чем, Антон? Шастун правда считал, что еще более обиженным ребенком Арсений звучать не может. Всегда замечал, что люди впадают в детство, когда по настоящему ранены чем-то. Даже самые серьезные и сдержанные из них. Мужчина нахмурился и шумно вздохнул, похоже, собираясь с мыслями, а потому Антон решил не вытягивать из него все по кускам самостоятельно, а дождаться признания, раз Арсений все же решил этим с ним поделиться сам. Смотрел пристально в эти прекрасные глаза, чтобы уловить малейшее изменение в эмоциях, дать понять, что он тут, всегда рядом. — Они называют меня дедом. — Выражение лица Антона приобрело неоднозначный вид. Он действительно удивлен, что это беспокоит его парня настолько серьезно. Поэтому брови сами собой дернулись вверх, а рот расширился в глупое «о», пока Арсений сам не посмеялся тихо от того, что сказал далее. — И еще у меня жутко болит колено. Антон улыбнулся так ласково и приободряющее, положил руку на здоровое колено и чуть сжал, заглянув в глаза. Ну, наконец то, Арсений перестал играть из себя супергероя перед ним. Шастун часто спрашивал его о самочувствие, на что получал лишь стандартные «хорошо» и «супер» или другие ни о чем по-настоящему не говорящие эпитеты. Он видел, что все не так по состоянию колена, все также заботился, ненавязчиво подсылал Поза, но без толку. Тихо поднялся со своего места и пошел на поиски аптечки в одном из шкафчиков. Нашел гипертермический пакет, раздавил внутренний пакетик с жидкостью и встряхнул. Все как по инструкции. С его то неловкими конечностями, он отлично знает, как всем этим пользоваться еще со школы. Вернулся обратно, вновь попадая в поле зрения заинтересованных глаз напротив. Взгляд потеплел, сменяя холод грусти. Антон осторожно положил прохладный мешочек к ноющему колену, подсел, чтобы быть еще ближе. — Все таки сустав, да? — Мгм, — промычал Арсений. — Помнишь, ты говорил, что не важно, какой ты в глазах других людей? Что если прислушиваться к тому, что о тебе говорят, сам поверишь в это? Важно то, как чувствуешь себя ты сам. Так вот тут та же история — люди просто не привыкли, что после тридцати есть веселье. Никто из молодежи этого не понимает. Они застали своих родителей и всех взрослых людей вокруг хмурыми в постсоветское время, после кризиса и депрессии двухтысячных от бесконечных серых будней. Для них кажется странным, что кто-то может быть таким легким, выдавать глупости и чудачить направо и налево вне зависимости от возраста, пола и профессии. Все дело в ярлыках, я думаю. По их логике мира, ты должен быть серьезным дядькой с хмурым, как сейчас, лицом, но это в корне не верно, Арс. Ты должен быть таким, каким хочешь быть. Ты меня этому учил. — Антон. Дело не в этом. Я, кажется, правда постарел. Блондин качает головой, явно давая понять, что совершенно с ним не согласен, и сжимая губы в тонкую полоску. — Почему ты думаешь так? — Я больше не тот энергичный и неугомонный, каким был раньше. Я тяжелее переживаю наш плотный график, недостаток сна, быстрее устаю. Даже это чертово колено. Раньше меня бы такая глупость не побеспокоила, не влияла бы на работу. Кажется, я правда постарел. Арсений в очередной раз проводит ладонью по лицу, задерживаясь подушечками пальцев у глаз. Ощущает тонкие паутинки морщин. Он начал делать так все чаще в последнее время, что не скрылось от пристального внимания коллеги. Антон вновь покачает головой, улыбаясь. — Говорит человек, что для фотосессии на руках ходил над какой-то юной леди. — Это вызывает улыбку напротив и он продолжает. — А то, что ты вытворяешь на импровизациях? Хорошо, что вращающуюся комнату убрали, а то мы на твоем фоне все пенсионеры. Скачешь по сцене раз за разом. У меня, как и у многих вокруг, и в двадцать не было столько энергии, сколько у тебя сейчас. Становится легче совсем чуть чуть. Но Попов в своем драматизме так быстро не сдастся. Антон это знает. — Арс, — тянет Шастун с нежностью. Смотрит на него все также, как много лет назад, когда они только начали работать все вместе. Познавали нюансы друг друга и работы в команде. Важно, не так шокировано, как в первые пару месяцев, а тогда, со второго года (на самом деле еще раньше, но Антон сам разъяснил именно такие рамки однажды). Этот восторг и забота, перепутанные в немыслимом коктейле, похлеще тех, что Арсений сам готовит на своих эфирах с Лентой. От этого взгляда каждый раз сложно не задохнуться. — Ты не постарел. Твое тело лишь дает тебе знать, что ты к нему и себе слишком требовательный. Все рано или поздно изнашивается, но тебе лишь нужен здоровый отдых, понимаешь? Это не зависит от возраста, скорее от образа жизни. Не только твое тело устало, но и твоя голова. Ты бы не концентрировался на всем этом так сильно, если бы не эмоции, верно? — Возможно, — вздыхает Арсений, кивая скорее сам себе. Антон накрывает рукой его щеку, нежно поглаживая. — Все это, — он проводит подушечками пальцев рядом с уголком глаза. — Только лишь признак того, как часто я смешу тебя, а ты — меня. Это признаки счастья, Арс. Я люблю тебя все также сильно. — И я тебя люблю, но, Тох, можно ли сделать так, чтобы это меньше отражалось на моем прекрасном лице? Антон смеется, потому что забавно. Потому что Арсений, наконец, стал собой искренне. Качает головой, как бы говоря «неа, хер тебе, вот такой». Подсаживается на его кресло, оставляя на стуле остывший компресс. Обхватывает его лицо ладонями и прижимается, целует долго, ласково. Пока Арсений не вздыхает ему в губы. — Все равно страшно. — Это нормально. Даже когда ты действительно постареешь, а не устанешь, как сейчас. Я буду любить тебя. — Не хотелось бы стареть, знаешь. — Это нормально. Жизнь прекрасна тем, что она конечна. Хотя это и пугает. Скоротечность времени придает всему смысл. — Антон совсем чуть-чуть считает, что разговор зашел в какое-то слишком серьезное русло, поэтому по-обыденному сводит все в шутку, чтобы не останавливаться на печальном. — Но до конца тебе еще далеко, не переживай. Лет сорок-пятьдесят минимум, если взять минимальные восемьдесят. — Вообще то, средний возраст мужчины в России куда меньше восьмидесяти. Арсений поддерживает шутку, улыбаясь поправляя воображаемые очки. Антон как всегда сыплется и выдает, как только ему кажется, серьезным тоном, пытаясь сдержать смех: — О, поверь, Арс, ты так сильно считаешь, что твое тело — храм, что до восьмидесяти с тобой точно ничего не случится.***
Особый концерт импровизации на открытом воздухе, где они впервые вышли не в черном. Арсений долго готовился, Антон же, по своему обыкновению, нацепил, что дали стилисты. Однако, трепетно тусил на каждой примерке с Арсом. В конечном итоге, то, в чем вышел Попов, на секунду выбило Антона из колеи. Мужчина выглядел как тогда, на свадьбе Стаса. Когда сам Шаст еще не был таким широким в плечах. Про него все еще шутили, что он дрыщ и палка. Когда по Арсению сходили с ума все в радиусе километра, а он сам дико хейтил свою прическу. Сейчас, кстати, только предпоследнее и осталось неизменным. Арсений Попов в поисках нового себя выглядел, как что-то абсолютно прекрасное. Антон правда старался не залипать за кулисами. Не светить так ярко, когда Арс просто стоял рядом. Ничего не выходило, но попытка была весьма упрямой.