Сопряжение: подчинённый

Ян видит красное небо и чёрные деревья. Они мелькают. Иногда небо оказывается внизу, а деревья наверху. Яна мутит. Чёрный смешивается с красным. Ян сидит за столом. Он чёрный и красный. Должно быть, Ян ест? Откуда-то идёт тепло. Он поворачивается и чуть не отключается в процессе. Горит огонь, ослепительно белый. Ян снова проваливается в чёрное и красное. Он не знает, как определить, сколько прошло времени. В основном, кажется, он находится где-то здесь один. Но память услужливо подбрасывает моменты, когда к нему приходит чёрно-красный Минотавр. «А как же зелёные бронзовки?» – думает Ян, а мысли невозможно тягучи в его сознании. Он слабо осознаёт себя в происходящем, но со временем некоторые вещи становятся знакомыми. Вот кружка, он уже пил из неё много раз. И даже то, что она глубокого антрацитово-чёрного цвета с ярко-красным отливом, его уже не смущает. Он привык. Ян не помнит, что он ест. Помнит, что не видел Илью в теле человека ни разу, только Минотавром, и то редко. Когда разум приходит в относительный порядок, Ян может осмотреться. Это небольшой рубленый дом, в нём две комнаты. Очень маленькие. За небольшим окошком виднеются равномерно чёрные деревья и много-много красного. Кажется, это снег. Да, красный снег и красное небо. В следующий период просветления Ян решает выйти из дома. И понимает, что уже выходил и не один раз. Вон там туалет, за баней. Он сюда ходил. Вот лопата стоит, он снег чистил. Вроде бы, он. Такие небольшие мелочи радуют. То есть, он всё же как-то живёт в этом странном мире. Ян внимательно смотрит на красное небо и замечает, что оно полно красных же облаков, таких объёмных, будто грозовых. – Не хочешь мяса? Ян чуть не подпрыгивает, но его реакций сейчас не хватает для прыганья. Перед ним по красному пробегает чёрная кошка и скрывается за деревом. Ян озирается по сторонам. – Мяса-мяса-мяска не хочешь? Под деревом сидит некое существо, несомненно тварь, похоже, женщина. Она вся чёрная с красными отсветами. Но даже в этом не слишком цветном мире Ян смог разглядеть, что она что-то держит в руках и прижимает к себе. – Мясо-мяско? Хорошенький кусочек! Она вгрызается в нечто, слишком напоминающее человеческую ступню. Яна передёргивает. Нужно удирать в дом, вдруг она нападёт? Ян бочком-бочком, да к порогу дома, не отрывая глаз от фигуры, которая, впрочем, больше не обращала на него внимания, а только отвратительно причмокивала. Впоследствии он видел её не один раз, и это жутко напрягало. И так с памятью проблемы, так ещё и одним из главных якорей была эта странная особа. Постепенно он стал помнить, как ест. Он варил каши в пакетах, как-то умудряясь различать, где какая. У него были консервы в ящике под столом. И чай, куча пакетированного чая. Всё чаще в мозге всплывают сцены прихода Минотавра. Ян ощущает, что он в какой-то мере рад его появлениям. Почему? Не ясно. Он вспомнил, как смотрел на длинные рога и не понимал, каким образом бык не задевает ими за потолок. Одно радовало: в этом мире у него совершенно не было депрессии и самоуничижения, хотя Ян еле-еле сознавал, что он должен быть здесь в позиции пленника. Что радовать не должно, но пока что ему было наплевать. Когда цвет вернулся обратно, Ян заметил не сразу. Кажется, он ел и вдруг обнаружил, что кружка не чёрная. Она синяя. Это открытие вдохнуло в него любопытство, и он половину дня потратил на то, чтобы как следует осмотреться. Чёрной кошки, чтоб её, на улице не оказалось, зато был белый-белый снег. А вечером пришёл Илья. Ян дремал в комнатушке на кровати, но услышал его. Осторожно встав, Ян выглянул в дверной проём. Илья был Ильёй. Он уже сбросил ботинки и куртку и полез под стол бренчать консервами. – Там есть лапша по-флотски, я утром делал, – говорит Ян. – Блядь! Илья бьётся головой об стол, мычит, вылезает и сердито смотрит на Яна. – Не обязательно так пугать, нахрен. Он матерится себе под нос, встаёт, видит кастрюльку, ставит её вместе с чайником на растопленную печь греться. Неудовлетворённо хмыкает, снова лезет под стол, достаёт банку консервированной кукурузы, открывает её. Сливает жидкость в ведро под умывальником. Садится за стол и ест ложкой прямо из банки. Видимо, сильно голоден. Ян не знает, куда себя деть, подходит к окну. Спрашивает, полуобернувшись: – Ты всё-таки решил заявиться в человеческом обличье? Илья поднимает глаза от банки: – Я всегда приходил сюда человеком. – Я помню тебя только рогатым. Илья пережёвывает очередную ложку кукурузы: – Ты был не в себе. Видел слегка не то, что происходит на самом деле. Ясно было, что объяснений от него не дождёшься. Придётся выспрашивать. – Где мы? И какой сегодня день? Его собеседник издаёт неопределённый звук. Видя, как он занят едой, Ян вздыхает, подходит к печи, помешивает лапшу. Доев кукурузу, Илья идёт в угол к стоящим на полу пластиковым бутылкам. Одна пятилитровка и две полторашки. Ян припоминает, кажется, там должна быть кипячёная вода. Сам-то он воду практически не пьёт, только чай. Но он знает, что бутылки пусты. – Там ничего нет, – говорит он, будто Илья сам не видит. – Знаю. После тебя хрен что останется. Хотя иногда что-нибудь оставалось. – Я не пью воду, – слабо возражает Ян. Илья морщится: – Я уже это слышал. И воды всегда либо нет, либо на донышке. Когда Илья съел разогретую лапшу, он придвинул к себе кружку чая. Ян тоже себе налил. Илья вдруг начал шарить в кухонном ящичке, где-то в самом дальнем уголке. – Ага! – торжествующе говорит Илья и вытаскивает на свет пакетик. – Не нашёл, значит. Не сожрал подчистую. – Что это? – Ириски. Только не пытайся их жевать, рассасывай. Очень твёрдые. Ну, ещё бы. Им, самое малое, года четыре. Они пьют чай в полной тишине. После Илья неторопливо моет за собой посуду. – Ты ничерта не помнишь с того момента, как попал сюда, – это не вопрос. – Скорее, с того момента, как ты подошёл к бараку и закрыл мне глаза. Некоторые обрывки есть. – Например? – Всё чёрное и красное. Кроме огня, огонь – белый, – Ян говорит это так буднично, будто это что-то общеизвестное. – Я здесь. Иногда приходишь ты, только Минотавр. – Минотавр? – с интересом повторяет Илья. – Ну да. Ещё снаружи женщина-кошка, которая предлагает мясо, но, кажется, оно человеческое. – О, ты видел её? Больше, скорее всего, не увидишь. Только кошкой. Она приносит несчастье, кстати. – Кошка? – Она же чёрная, – Илья смотрит на него, как на идиота, потом оттаивает: – Ладно, просто поверь мне на слово. Интересно, что бы было, если бы ты попробовал это мясо. По идее, она предлагает его только тварям. Логично, ведь лишь мы её видим. Ну и ты как-то надолго задержался там. Не думал, что так выйдет. – И что будет, если тварь попробует этого мяса? – мяса-мяса, мяска. – Станет сильнее, но потеряет часть человеческого. Тьма не хочет, чтобы в нас оставалось людское. – Ты тоже ел? Презрительный смешок. – Ты её видел? Как можно, вообще. Хотя можно, наверное. Он ушёл куда-то в свои мысли, пожирая ириску за ириской. Ян всё не мог понять, на каком он тут счету. Что он здесь делает? Зачем Илья его сюда притащил? – И да, – продолжает Илья, будто не молчал до этого несколько минут. – Сегодня тридцатое декабря. Ян ошарашенно смотрит на него. Не может быть. – Если бы я тебя где-то оставил, каюк бы тебе был. Видишь ли, добраться сюда мне было проще через тёмную сторону, да и вряд ли бы ты так просто перенёс столь длительный переход. Но я легко вынырнул, а ты остался. Потому что человек. Поначалу я вообще думал, что я тебя этим убил. Но выкарабкался же. Всё ещё пытаясь переварить услышанное, Ян получает новую порцию информации для размышления: – Ты меня отпустил. А я жутко не люблю быть в долгу. И всех заключённых нужно было освободить. А ты отправил меня последним приказом куда глаза глядят. Пришлось, нахрен, выполнять. Потом возвращаться. Он зло смотрит на Яна, потом встряхивает раздражённо головой. – Ты перебил заклятье Ивана. Помог мне. Что тобой двигало? – Желание не иметь ничего общего с этим балаганом. – Помнится, ты хотел ввязаться в эту историю больше всего на свете. И да, я мог раздавить тебя в тот момент безо всяких угрызений совести. Не считал, не считаю? – спрашивает Илья сам у себя: – Что мы в расчёте. Ян кивнул, зная, что он не способен сейчас внятно говорить о причинах и последствиях. Всё произошедшее казалось не реальным и далёким. Возможно, только для него, у Ильи-то всё с памятью в порядке. – Пойдём на улицу, подышим. Баню затоплю. Сегодня не сильно морозно, самое то. Не понимая, почему он так легко подчиняется, Ян оделся и вышел. Темнота жуткая. Интересно, сколько уже времени? – Ни облачка, – Илья с улыбкой смотрит куда-то вверх. – Смотри, покажу кое-чего. Вот. Он тычет в небо. – Вон там, яркая звезда. Видишь? А теперь вот так соединить, как их хорошо видно сегодня. Это Орион. А теперь вот сюда, наискосок. Ярко светит Сириус, самая отчётливая звезда из созвездия Большого Пса. Увидел? – Наверное. Внезапно Яна накрывает, утягивает в воспоминания. Должно быть, он уже слышал это. Может, Илья говорит об этом не впервые? Он видит, как тот идёт в дровник, пристроенный к бане, берёт охапку полешек, заносит в предбанник. Ян идёт за ним. Илья запихивает поленья под лавку и зажигает свечи. – Чтоб просохли до следующего раза, – комментирует он, кивая на дрова. – Крыша текла явно, половина поленьев сырая, а сейчас они ещё и замёрзшие. В другом углу стоят три ведра, полные сухих дров. Илья вытаскивает откуда-то из-за них газеты, бросает в печку, мельком взглянув на них. Берёт одну полешку и топором потихоньку разрубает на щепки. – Так где мы, если не секрет? – В глухой тайге. До ближайшего людского поселения километров тридцать, половина пути через лес. Но меня изловили не там, а ещё дальше. Искал разную чушь, ушёл туда, куда не следовало. – Откуда тут дом, в этой глуши? – Я построил, – удивлённо отозвался Илья. – Начал где-то через год после катастрофы, с весны. И потихоньку-потихоньку. В этом году должен был всякие мелочи доделать, может, утеплить, обшить чем-то… Из меня так себе строитель. Короче, нихера не сделал. Теплицу хотел возвести. Вернулся, а все мои запасы огородные уже того. Кое-что осталось, но это так, мелочи. Картошки с ведро в погребе, несколько морковок, луковиц штук пять. Завтра можно типа на праздник вытащить картошку. Да и вообще, жрать её надо, что теперь с ней делать-то. Огонь, наконец, разгорелся, дрова были закинуты в печь. Илья, с удовлетворением крякнув, встал и направился к двери. – Пошли в дом. Дома он тоже подкинул дров в печь. А затем забрался на неё, отодвинув шторку. – Ага, постельное бы тоже перестелить. Так вот где он спит. Илья слазил на чердак (Ян умудрился в своём забвении даже не разглядеть люк), взять там бельё, расстелить на печи. – Почему ты не оставил меня в каком-нибудь поселении людей? Илья прищуренно смотрит на него: – Некогда было думать. Сначала добрался сюда, подальше от разных ваших приколов. Потом выяснилось, что ты слегка потерялся. – Не то слово. Илья переливает кипяченую воду в бутылку, перерыв перед этим весь шкаф в поисках воронки. – Конечно, ты мне тут не сдался, – говорит он себе под нос. – Но выставить тебя в такой мороз – всё равно, что прибить. Ты меня не прибил, пожалуй, и я не стану. Если не будешь нарываться. Ян жмёт плечами. По правде говоря, после произошедшего он пребывал в каких-то растерянно-эйфорических чувствах. Он разом стал не командующим, не рабом Новомирска, просто никем, слегка поехал рассудком, и, в какой-то степени, это было прекрасно. И пока что мало заботило, что теперь со всей этой навалившейся свободой делать. – Ты специально доставал меня последние деньки перед своей аферой, чтобы твои говнюки поверили. Я сразу думал, что что-то здесь нечисто, то ли ты оскотинился, то ли что, но, находясь в клетке, особо запариваться над тем, с чего бы ты стал ещё мерзотнее, я не стал. И что, как Радослав всё это сожрал? – Был подозрителен, но, в конце концов, вроде поверил. Илья хмыкает: – Вот же тупица. – Ты его не убил? Почему? Пронзительные глаза Ильи сразу вспыхивают злобой: – Как, по-твоему, я должен был это сделать? Я не знаю всего арсенала его штучек. И вообще, это не моя война. Видал я. И так слишком самонадеянно попёр напролом, вот, Ивана не заметил. Хотя, мне побоку было. Ну, застрелили бы и ладно. – Не застрелили бы. Застопорили и оставили. Снова в подчинении. – Я же говорю, был слишком самонадеян. Пойду, дров подкину. Ян остаётся один и понимает, что у него разгорается аппетит. Нужно что-то сделать. Лезет в ящики под стол, берёт перловку. Взгляд падает на консервированные шампиньоны. В итоге, он ставит вариться нечто, похожее на грибной суп из двух ингредиентов. Поразмыслив, Ян находит томаты в собственном соку. Наверное, это жуткое разбазаривание продуктов, но есть хочется. С этой мыслью, он берёт ещё и пару бульонных кубиков. Илья возвращается, смотрит на открытые банки. – И что это будет? – Какой-то суп. Тот с недоверием осматривает продуктовый набор, потом откидывается на стену, сидя на табурете. – Хлеба бы, – говорит он. – Нужно будет попробовать сделать. Хотя бы лепёшки какие-нибудь. – Может, и так. На половине процесса Илья уходит мыться. Ян снова ныряет под стол и находит там гору приправ. Вытащив один из ящиков на стол, он находит сушёный укроп и петрушку. На глаза ему попадается смесь сухого лука и моркови, и он присвистывает. Ян и не знал, что такая существует. Ильи долго нет, Ян почти успевает закончить, отставляет кастрюлю подальше, чтобы не кипело, а томилось. Был бы сейчас интернет, набрал бы, как раньше бывало, рецепт какого-нибудь самодельного хлеба, да и всё. Но о таком теперь можно было только мечтать. Придётся что-то выдумывать самому. Но не сегодня, не в этот раз. Дверь скрипит. Илья входит в одном полотенце, раскрасневшийся и довольный. – Иди, – машет он рукой. – Там уже не так жарко. Ян подчиняется, берёт своё (он, наверное, всегда им пользуется) полотенце и идёт на выход. Но оборачивается, застаёт, как Илья помешивает суп. – Почему ты постоянно пропадал так надолго? – Я? Пропадал? – какое-то странное веселье в его голосе. – За всё время, что ты здесь, меня не было два раза по пять суток, по острой необходимости. Я же не изверг, бросать человека в таком состоянии. Илья видит, что Ян ошарашен. – Ты был не в себе, не замечал меня, – поясняет он. Как будто это должно успокаивать! Ян удаляется в баню, ещё горячую, но не так, чтобы задохнуться. Моется под жужжание роя мыслей в голове. Получается, он всё это время вёл себя, как полоумный, а Илья смотрел? Ян думал, почему же он так ровно к нему относится, хотя причин для ненависти море. Должно быть, отненавидел, как следует, пока Ян тут в облаках витал. Отненавидел и привык к нему, ущербному. Ян впервые за долгое время сознательно рассматривает татуировку на рёбрах, пересечённую небольшим тонким шрамом. Ему бы хотелось, чтобы её здесь вообще не было. Он попал в Новомирск, когда их небольшую группу увели с окраин прикарьерного городка. Их было-то двадцать с лишком человек. Купились на электричество, жизнь без тварей и прочее завлекалово. Хотя, не так-то плохо было, если задуматься. Конечно, он навидался смертей, намёрзся, наголодался, но жил же. И таких извращений не видел, как в соседних бараках Новомирска. Всё познаётся в сравнении. И все эти извращённые мыслишки, никакое электричество не помогло. Вот сейчас: горит свеча, полумрак. Но тепло, внутри спокойно. Ян некоторое время сидит, откинув голову назад на полотенце. Насладившись тишиной, он моется, тушит свечи и уходит. Илья ест суп за столом, на печи греется чайник. – Садись, ешь. Что-то жрать хочется, не могу. Ещё бы целого слона сожрал. Во время трапезы Ян ощущает себя какой-то не особо досаждающей мухой, которая, вроде, и нахрен здесь не нужна, но и с веником за ней гоняться лень. Илья был погружён в себя, причём как-то по-деловому, видно было, что для него это не в новинку. Он не грустил, не депрессовал, а именно что обдумывал что-то довольно активно. – Тебе, кстати, предлагаю поразмыслить о своей легенде. Кто ты, откуда взялся. Что будешь людям в поселении рассказывать, – вдруг огорошил его Илья. – Правда весьма щекотлива. – Понятия не имею, – вырвалось само собой. – Сейчас-то, пока мозги в кашу, да. Но позже придётся проявить фантазию. – Когда? Илья уставился на него, как на уникальное в своём роде говорящее бревно. А Ян пытался уложить в своей голове: сколько же у него времени, куда он направится, как? – Когда дороги станут проходимы, вестимо. Я же говорил, что не изверг. – А в ближайших посёлках не изверги? Илья потягивается, берёт посуду, идёт к раковине. – Да хер вас, людей, разберёшь. Не знаю. Боишься? Признаюсь, это меня радует. Ян поворачивается, и Илья отвечает ему оскалом. – Добро пожаловать в реальный мир, где мы, твари, представляем опасность, а вы, людишки, трясётесь от страха. Можешь выкинуть из головы Новомирск и власть, данную ведуном. Не обращая внимания на язвительный тон, Ян спрашивает: – Ты повредил татуировки? Илья кривится: – Это был приказ. Конечно, повредил. – Ты вообще хотел сбежать? Оттуда, из Новомирска. – Я хотел, чтобы вы все сдохли, – хмыкает и продолжает: – Бежать? Учитывая твои приказы в духе «Не касаться предметов, не представляющих поисковую ценность, не направлять предметы против людей, использовать их, как оружие, только в случае крайней нужды для защиты группы»? Ты сам-то как думаешь, каким бы образом я мог свалить? Ты охрененно дотошен, и твой собственный план в моём исполнении из-за твоих мелочных приказов хрен состоялся бы. Удивительно, но Ян даже не помнил эту формулировку. Должно быть, он начитывал её из блокнота на автомате, даже не вникая в смысл. Все свои идеи он записывал, но после, видимо, уже не так фиксировался на сути. – Могу сказать, что ты совершил ту ещё глупость. Как ты теперь будешь жить, где – мне не ведомо. Знаю только, что ты в жопе. – Я смогу дойти до поселения через лес? – Через лес сможешь, через деревню по пути – нет. Но я провожу. Будешь должен за это, – рот Ильи изгибает нехорошая улыбка. – А ещё ты проедаешь мои запасы. Я, конечно, привык, что ты тут бродишь, как привидение, но мы уже, кажется, и так сильно дохера времени провели бок о бок. – Мог меня не забирать из Новомирска. – Мог, учитывая, что у тебя всё равно крыша уже подтекала. Интересно, через сколько и как ведун бы от тебя избавился? Насколько я наслышан, командующие тварями просто так из Новомирска не уходят. Ну, или сразу в землю, знаешь. Собственно, поделом. Видел, как девчонки своих мучителей разодрали? В лоскуточки, смачненько так. Я бы, конечно, был более милосерден, если бы меня кто так пришёл и освободил. Свернул бы тебе шею по-быстрому. Чтоб не отравлял мир своими гнилыми помыслами. Можно было бы испугаться таких речей, но Ян пребывал в таком спокойствии, что его этим было не пошатнуть. – Меня как-то отпустило, кстати. Сейчас подобного в голове нет. Как будто там место какое-то такое, развращающее мозг, развязывающее руки. Заставляющее быть хуже. – На место пенять нечего, если лишаешься человечности, чувствуя власть. Вы все там знали, что делаете. Всё это – жалкие оправдания. Ян не стал спорить. Собственно, те мыслишки, которые сейчас стали ему чужеродны, тогда воспринимались, как само собой разумеющееся, как норма, как неотъемлемая часть происходящего. А теперь в голове такая приятная пустота, что нисколько не хочется думать о том, что же будет дальше. Эта внезапная передышка так расслабила, что Ян размышляет о том, что людям, скорее, надо было объединяться с такими разумными тварями и жить практически нормально. Но, опять же, а какой тварям-то с этого гешефт? Помогать людям, зачем бы им это? Видимо, оттого его идеализированные рассуждения так и останутся только красивыми картинками в голове. Наутро Ян слышит, как в дом вваливается Илья, занося холод. Продрав глаза, Ян встал с постели и прошагал в соседнюю комнату. Илья сидел рядом с грязными мешками. Видимо, спиной почуял, что Ян стоит позади, и сказал: – Итак, у нас есть картошка, лук, морковка, пара головок чеснока. Какие идеи? – Пюре? Салат типа оливье? Исключая такие очевидные вещи, как яйца и мясо, конечно. Салат с консервированной горбушей? Морковка по-корейски? Илья оборачивается и смотрит на него нечитаемым взглядом. – Что? Ты же об этом спрашивал? Новый Год и всё такое? Он кивает, и весь день уходит на варку, чистку, нарезку. Они, в основном, молчат, перекидываясь лишь простыми фразами типа: «Дай этот нож». Вечером стол не так чтоб праздничный, но выглядит аппетитно. Ян осматривает его и приходит к выводу, что ему страшно хочется бутербродов со шпротами. Илья бессловесно уходит на улицу, а возвращается с большой еловой веткой и бутылкой игристого вина. Удивлению Яна нет предела. Еловая ветка погружается в ведро с водой неподалёку от печки, и через некоторое время по дому начинает распространяться густой аромат хвои. – Бокалов нет, – говорит Илья. – Стаканы. Ян расценивает его слова, как просьбу, и достаёт стаканы из кухонного шкафчика. – Интересно, сколько сейчас времени? – спрашивает он больше в пустоту, чем с целью выяснить. – Десять уже. – Откуда такая точность? Илья указывает на кухонный шкафчик. На самом верху стоят часы. – Они, конечно, сели, пока я отсутствовал. Пришлось сходить в поселение и беспалевно узнать. Зато теперь батарейки на месте, и всё в порядке. Можно садиться за стол. В качестве заправки к салатам пошли соусы в стеклянных банках, которым ничего особо не сделалось за эти годы. Сколько же там консервантов, однако! Илья ел, как вол, добавляя себе в тарелку то того, то другого. Потом он открыл игристое, разлил по стаканам, отпил, не чокаясь, без тостов. Ян не стал это комментировать. О чём-то вспомнив, Илья полез под стол, лбом приложился об уголок, чертыхнулся, но достал консервированные оливки. Он отправлял их в рот одну за одной, запивая вином. Выражение лица Ильи не располагало к задушевным разговорам. Скорее, было ощущение, что он над чем-то работает в своей голове, да так тщательно. Исходя из совокупности всех этих фактов, Ян решил, что будет развлекать себя наблюдением за пламенем свечи. Не телевизор, конечно, но сойдёт. Парафин вот стекает так причудливо, тут же застывая на блюдце. Итак, полчаса до Нового Года. Будет ли этот праздник иметь хоть какой-то смысл среди выживших людей? Или лучше уже отсчитывать годы, прошедшие со дня катастрофы? Илья пьёт так, будто бы сидит здесь совсем один, но Яну при этом подливает. За считанные минуты до наступления Нового Года Илья как-то оттаивает, поворачивается к Яну, сканирует взглядом. Тот недолго выдерживает это молча и говорит: – Хоть бы карты какие у тебя были. – Не сочти меня странным, но у меня есть монополия. – Здесь? В километрах от ближайшей живой души? Илья жмёт плечами: – Так что, играем? Они убирают со стола всё, кроме стаканов, Илья лезет на чердак и возвращается оттуда с коробкой. – Раскладывай. Я в погреб, ещё бутылку возьму. Он натягивает куртку, Ян смотрит на часы и говорит: – С Новым Годом, если что. – Ага. Щас вернусь. Делать нечего, Ян начинает раскладывать карточки на игровом поле. И да, это не «Монополия», а «Менеджер». Ян в такую лет двадцать пять назад играл у кого-то в гостях, не меньше. Он хотел посмотреть год выпуска, но отвлёкся на раздачу денег: самые часто используемые уже были характерно изогнуты. А потом вернулся Илья, и Ян как раз закончил все приготовления. Поначалу игра текла вяло, Яну казалось, что Илья больше обращает внимание на оливки, коих открыл уже вторую банку. Но потом Илья покупает карточку «Электросила», и уголки его губ приподнимаются в довольной улыбке. Ян ходит по кругу, попадая на разные сюрпризы и извещения, пока Илья скупает нормальные карточки. В очередной раз пытаясь не попасть в лапы этого проклятого капиталиста и не потерять последние деньги, Ян тряс кости в ладонях и чёрт его дёрнул взглянуть на часы. Три часа ночи, обалдеть! Илья проследил за его взглядом. – Ладно, спать. Он поставил остатки еды ближе к двери на пол, где ощутимо тянуло холодком. Ян лёг, буквально пару раз прислушался к тому, как Илья вертится на печке, и уснул. Разбудил его мерный стук топора. Видимо, Илья рубил дрова ни свет ни заря. Часы, конечно, в этом переубедили – шёл первый час дня. За окном, судя по термометру, было минус семнадцать – неплохо, не так уж и холодно. Надев куртку и шапку, Ян вышел наружу. – Тебе помочь? – спросил он у раскрасневшегося Ильи. – Нет. Вообще, погода была сказочной. Снег красивый, белый-белый, небо чистое, голубое, что нечасто бывает зимой. Оглянувшись, Ян смахнул снег с большого пня, присел на него. Стал наслаждаться природой вокруг. – Яйца отморозишь. Ян фыркает, а Илья продолжает с чувством махать топором до тех пор, пока окончательно не употел. – Теперь точно баню нужно топить. Он внимательно смотрит на Яна, думает. Выдаёт: – Курить хочешь? Удивительно разговорчив сегодня. – Да не. Давно пора было окончательно бросить. – Я пытался, но как-то не моё. – Когда, в подростковом возрасте? – Нет, после всего этого. Думал, буду курить, чтобы не пить. Хер там плавал. Бухал, как чёрт, а сигареты так и не прижились. – И что тебя остановило? – Тьма любит, когда кукушкой едешь. Быстрее прибирает. Тебе вот как, понравилось не помнить большую часть случившегося? Тут может доходить до такого же, только деяния будут не столь мирными. Осточертели природе людишки, вот и убирает она их до сих пор, даже тех немногих, кто остался. В его голосе не было жалости. Как не было и у Яна по отношению к тварям, когда он был командующим. – А есть где-то безопасные деревни, но без людей и тварей? Я бы поначалу лучше освоился один, чем лезть в очередную копию Новомирска. Взгляд Ильи холоден, как лёд. – Можно посмотреть. Возможно, я всех уже расшугал. А может и вернулся кто. Что, людей боишься? – Да я, в общем-то, отдохнуть хотел. От всего. – Так отдыхай. Со своим домом затрахаешься потом в одиночку с непривычки. Собственно, день соответствовал типичному первому января: ленивый, тягучий, без особых дел. Они по очереди помылись. Погрели вчерашнюю еду. Илья рассказал ему о том, что иногда прибегают чёрные белки, но их не нужно бояться, безобидные. В остальном, в душе Яна царило умиротворение. Он полностью сбросил с себя груз того, кем он был и чем занимался, и теперь целиком был открыт этой новой жизни. А потом ему снилось красное и чёрное. Минотавр с длинными рогами в потолок. Ян встаёт на цыпочки, пытаясь пальцами дотянуться до острого кончика рога. Он чёрный, нет зелёного, нет бронзовок под кожей. Кружка снова чёрно-красная. Это больше не пугает. Всё знакомо. Ян стоит под елью. Снег красный. Дышится так глубоко. – Попробуй, и ничего не будешь бояться, – раздаётся над самым ухом. Страх сковывает, из-за спины выпрыгивает чёрная кошка и вальяжно вдоль бани уходит за деревья. – Мяска попробуй, м? – шёпот в ухо, и тут же вопли чуть ли не на весь лес: – Мяса поешь! Мяса! Лучше станет, сил придаст! Ян аж проснулся в холодном поту. Всё цветное. Просто сон. Но какой жуткий. Илья сидит за столом бледный, как мертвец. Заболел, что ли? – Там картошка осталась ещё? – спрашивает Ян, а сам смотрит у двери, потом на печь, но не видит знакомой кастрюли. Взгляд Ильи колючий и нехороший. И сам он выглядит так себе. – Всё нормально? – уточняет Ян. – За исключением того, что сегодня – шестнадцатое января, да. Ян холодеет: – Нет, не может быть. – Да. Что помнишь? – Мало. Помню рога Минотавра, трогал их. Илью чуть ли не передёргивает, кажется, от отвращения. – И кошку эту сраную. Про мясо орала на весь лес. – Видимо, приходит, пока я моюсь. Я бы ей задал жару в эту холодную пору. – Ты болеешь или что? – Сплю плохо. Ян догадывается, что в своём лунатизме вполне может быть причиной его бессонницы, поэтому извиняется, как может: – Я не хотел. Надеюсь, у меня это пройдёт. – Или моя близость так влияет. Тебя утягивает туда. – И что будет, если утянет? – Что-что, приведёт тебя к кому-нибудь, кто тебя сожрёт с потрохами. Тут я слежу. Да и нет тут никого. Хоть привязывай тебя, блядь. Или в клетку сажай, – на его лице появляется оскал. – Да, клетка подошла бы. Илья не врал, когда говорил, что не считает, что они расплатились друг с другом. Злобу он-таки затаил. Ян это понимал, но отчего-то никак не мог ассоциировать себя с тем человеком, которым он был пару месяцев назад. И совесть даже не заедала. Может, это психическое расстройство какое-то? Ненормальная реакция? В любом случае, всё продолжилось. Ян на той стороне категорически не мог понять, что это снова случилось, это было как сон, как кино, он словно и не участвовал вовсе. Во всех снах он находил Минотавра и был восхищён силой, исходившей от него. Что-то было в нём эдакое даже без бронзовок, которые, видимо, ушли в зимнюю спячку. Огромный чёрный бык с невыносимо длинным хвостом. У Ильи был взъерошенный и отрешённый вид, когда Ян соизволил проснуться в нормальной реальности. Под глазами – тёмные мешки. – Что происходит? – спрашивает Ян и начинает реально беспокоиться. – Что происходит, когда я там? Я тебя таким не видел даже в заключении. – Там мне не приходилось быть тебе нянькой. Их общение, и без того натянутое, теперь капитально расстроилось. Убедившись, что Ян в себе, Илья погружался в глубокую спячку, сотрясая дом молодецким храпом. Казалось, что просыпался он только затем, чтобы поесть и удостовериться в том, что Ян ещё тут. Он ел лапшу, сваренную Яном, и говорил: – Я, бля, на это не подписывался. Это невозможно. – Что именно? Но Илья смотрел на него волком и не отвечал. В одном из следующих снов Минотавр, кажущийся весь сплетённым из нефтяной густой черноты, вздёргивает на рога ставшей вдруг огромной кошку. Шипение, визг, она приземляется на лапы в красный снег и убегает в лес. Вернётся ли? Ян бы не стал после такого. Минотавр, словно терпеливый наставник, молчаливо смотрит на Яна, а у того внутри разрастается благодарность и тепло. Эти эмоции такие искренние, живые. Яну даже кажется, что это, скорее, ответ на то, что он сам получает от быка в свою сторону. Такая ласковая бережливость, Ян принимает её и не остаётся равнодушным, радостно отзеркаливая восторженным позитивом, любованием, неясным для самого себя подобострастным желанием угодить хоть в чём-то. Это чувство так захватывает, что проснувшись в реальном мире, Ян продолжает испытывать неподдельную радость, клокочущую внутри. Она совершенно не вяжется с миром после катастрофы, с тем, кем он был, вообще с его сознанием и его личностью, но факт есть факт: он ощущает что-то, ужасно напоминающее счастье, то, чего не знал очень давно. Ян не представляет, как встряхнуться, как сбросить это с себя. Наверное, это плохо, что тот мир доставляет ему такое удовольствие? Возможно, он утонет там, в красном и чёрном, и вот так, безумно довольный, уйдёт в вечность? К его удивлению, Илья пьян в стельку. Но понимает сразу, что Ян «вернулся». – Я найду тебе место для жизни. И просто за шкирку тебя туда утащу. Ненавижу. Нужно было бросить тебя в Новомирске. Или удавить. – Я же ничего плохого не делаю! – Это ты так думаешь. И у тебя скопилось достаточно долгов. Время идёт, а Илья сочится бессилием и ненавистью. Всё чаще, вываливаясь в реальный мир, Ян хочет вернуться обратно, хоть и понимает, что теряет большую часть разумной жизни. Время на той стороне идёт совсем не так. И там совсем другие ощущения. Интересно, если это тьма всё так подстраивает, тянет на свою сторону, зачем вообще пытаться избежать этого, если там так хорошо? Или хорошо только потому, что Минотавр рядом? Ян много говорит с ним, точнее, говорит ему. Обо всём, что чувствует, что думает. В ответ он не получает слов, но эта поддержка, тепло, исходящее от молчаливого собеседника, убеждает его в том, что нет ничего зазорного в том, что он так открыт. Ян плохо помнит по возвращении, что именно рассказывал, какие темы поднимал, но помнит одно: эти разговоры приносили ему радость. Илья серый лицом и, кажется, готов убить его. – Я не могу это остановить, так почему ты смотришь на меня так, как будто я во всём виноват? – решается спросить Ян. – Ты виноват одним своим существованием, – рычит тот. – Возможно, если мы разойдёмся подальше, то этот эффект пропадёт. Но пешком этот путь сейчас не проделать. – А если так, как ты провёл меня сюда? – Чтобы убить тебя окончательно или свести с ума? Легче сразу топором тебе голову раскроить, чем заниматься такой ерундой повторно. – Думаешь, любой человек был бы обречён на подобное из-за того, что прошёл тёмной стороной? У Ильи слегка меняется выражение лица, становится мягче. – Не знаю. Возможно, основной причиной было моё неуравновешенное состояние. Я был полон той зловещей силы, которая уже начинает подчинять себе. Могла прибрать тебя под шумок, попытаться. И ты в процессе привязался к тёмной форме. Все видят какую-то особенную красоту в силе, пока не попадаются на крючок и не доходят, что взамен ты становишься управляемым. И на той стороне совсем не тот блаженный Эдем, которым раскармливают. Подчинение порой равняется боли, – а дальше, яростно: – Я знаю о том, что ты говоришь быку. Но он тебе не отвечает. И не ответит. – Минотавр мне отвечает! – горячо возражает Ян. – Может, не словами, но отвечает. – Как? – Чувствами. Теплом, – это стыдно произносить, но ведь в самом деле так и есть. Яну отчего-то хочется защитить Минотавра, это существо, которое дарит ему душевный покой. Илья встаёт, чуть ли не опрокидывая стол. – Я знаю, каким образом и что он может тебе отвечать. И он не отвечает. Всё это твои выдумки. Я всё это знаю, потому что Минотавр на той стороне – это я. А у меня, в отличие от тебя, с головой всё в порядке. Он срывает куртку с крючка и выходит наружу. У Яна в голове каша. Да, он знает, что Минотавр – всего лишь тёмная ипостась Ильи. Но он отчего-то совсем перестал осознавать это. Более того, Ян отделил их друг от друга. И с Ильёй ему было невыносимо: события недавнего прошлого всё же стояли в глазах, а в связи с этим и непонимание, и отрицание случившегося. На той стороне, с Минотавром, он был обновлённым, не было никаких неприятных воспоминаний, чистый лист, забвение, счастье. И, что бы ни говорил Илья, Минотавр отвечал ему своей поддержкой. Если же это всего лишь обман теми витающими теперь повсюду древними силами, то он весьма искусен. Ян не слишком доверяет своей памяти касательно событий, творящихся на той стороне, он ни черта толком не помнит, кроме ощущения того, что он бесконечно говорит, а иногда любознательно интересуется ростом Минотавра, длиной его рогов, смотрит за хвостом, и как-то всё это не складывается в одну картинку, только обрывки. Только наслаждение, остающееся фоном в голове после. Илья пьёт временами, и Ян даже не знает, что лучше: застать его трезвым и злым или пьяным и никаким. Чёрт пойми как, но он уже безошибочно определяет, когда Ян здесь, даже когда он ещё и слова не произнёс. В этот раз Илья пьёт игристое, а на столе стоит здоровенная банка консервированных ананасов. – Ананасы в шампанском! – говорит Илья и плюхает кусочки фрукта в стакан. Ян молча наблюдает за тем, как пенятся пузырьки. – Это, конечно, не шампанское. Ты же знаешь? «Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!» Он отпивает немного и закусывает фруктом из стакана же. – Но шампанское – это только из провинции Шампань! – назидательно поднимает палец Илья и пьяно смотрит на Яна. Так, будто ждёт ответа, реакции. – Ты просто зануда, – говорит Ян. И вызывает у него улыбку. – Ладно, в ряде стран считается, что шампанским можно называть и другие игристые вина. Считалось, по крайней мере. Ян удивляется тому, что за окном уже темно, а на часах стрелки показывают почти девять часов вечера. – Почему я проснулся сейчас? – Ушёл подремать. – А до того? – Пошевели извилинами, может, вспомнишь. – Тебе обязательно меня всё время таким образом поддевать? Он чувствует себя беспомощным. Ян не знает, как себе помочь. От Ильи тоже никакого толка. Яну кажется, что когда-нибудь он не выйдет с той стороны в этот мир просто потому, что не захочет. Какая радость с того, чтобы быть здесь? Весь этот мрак и ненависть, как резкий контраст тому, что он ощущает там, где красный снег и белый огонь. – Разве ты меня жалел? – Когда? Илья язвит зло: – Если ты решил, что ты вышел из Новомирска и заново родился, то спешу тебя разочаровать: я вполне помню кто ты такой, как ты себя вёл и о чём думал, даже если у тебя самого не хватает смелости посмотреть правде в глаза. – Я не отрицаю того, что был в состоянии, когда казалось, что такое поведение – единственно верное. – Думаешь, это обеляет тебя теперь? Неудавшийся рабовладелец. – Я бы никогда не выбрал конкретно тебя в той ситуации в Новомирске, но мы там не выбирали. – Вот и гнильца твоя вылезла. Твоя способность подчиняться первой уличной шавке, что возомнила себя мессией, просто поражает. Какой-то ведун, которому давно пора удобрить землю, раздавал приказы, а вы выполняли. Ещё и находили это удобным, такую жизнь. – После того, как тряслись от страха по своим убежищам, Новомирск казался оплотом человеческой цивилизации. Где не нужно бояться. – Ну и цена тебя не оттолкнула. Ты и рад был. – Я считал вас врагами. И не людьми. – Мы и есть враги. И не люди. Далеко не люди. Ян устал спорить. Он понимал, что смена его поведения, наверное, очень странна. И это Илья сейчас ведёт себя сообразно ситуации, а не он сам. Но чувствовал, что сердится на Илью, как на обиженного на мелочь ребёнка. Но ведь это не было мелочью. Он согрел себе еды. Достал стакан, налил туда не-шампанского из бутылки. Сел. Илья с каменным лицом бросил ему в напиток пару кусочков ананаса. Ян вздохнул. – Минотавр мне не враг, – считает нужным пояснить он. – С чего ты так уверен? – Просто знаю. – Нихера ты не знаешь. Он – это я, я и никто иной. А я не помню, чтобы мы с тобой стали друзьями. Или ты можешь с уверенностью сказать, что я тебе не враг? Ян думает, что безопаснее промолчать. Илья его пугает. Он выглядит опасным, слишком остро реагирующим на происходящее. Кажется, Ян даже в Новомирске не был так напряжён от его присутствия, ведь там он был подконтролен. А теперь? И Ян не понимал, чем же он его так бесит. Перспектива обрести свой собственный дом уже не казалась такой мрачной, по крайней мере, там не нужно будет каждое утро терпеть злобную и, вполне возможно, бухую рожу. Ставящую в укор то, что Ян не в силах изменить. Но если всё получится, и расстояние между ними подействует, как лекарство от погружений на тёмную сторону, значит, в его жизни не будет больше Минотавра? И этих невероятных ощущений, которые переполняют сознание после возврата в реальность. Перспектива расставания с этим источником эмоций угнетала. Но и так продолжаться вечно не могло. Видимо, Илья думал в схожем ключе, так как в начале марта он однажды сказал: – Завтра я уйду на несколько дней. Два-три. Максимум пять. – Куда? – Есть на примете одно место. Я там не бывал, ни к чему было. А теперь посмотрю. Как там по тварям, да и по людям, если есть. Как бы там ни было, Ян помнил, как Илья ушёл, а вот как пришёл – нет. Очнулся он, услышав звон разбитой тарелки, и осознал, что стоит в проходе из одной комнаты в другую. И смотрит на то, что возле стола лежат кусочки тарелки, чуть дальше – разбитая кружка. А Илья держит в руке нож и исступлённо вбивает лезвие в стол. Не ясно, пьяный он или нет. – Эй, – как можно мягче говорит Ян. Илья отшвыривает нож куда-то в угол. Поднимает бешеные глаза. – Да когда ж ты, мразь, уже отстанешь от меня? Когда, блядь, я буду от тебя свободен? – Ты шёл искать мне дом, – Ян не хочет говорить вслух, что он больше ничего не помнит, Илья всё равно наверняка это знает. – И я нашёл его. Но вот незадачка: дом там, а ты здесь. Ян даже не сообразил, что ответить. Снег ещё не растаял. И здесь, в лесу, растает не скоро. Илья сидит, красный от злости. Кажется, даже вена на лбу вздулась. Ян не шевелится, так и стоит. В конце концов, Илья встаёт, берёт совок и веник и начинает сметать осколки. Ян помогает убрать крупные куски в мусор, нож с пола отправляет в раковину, моет его. Смотрит на щербины на поверхности стола. – Жалко стол, – говорит он, чувствуя, что основной накал страстей прошёл. – Накрою клеёнкой какой-нибудь, – бурчит Илья. Яну становится жаль себя, Илью, которому он досаждает, его точит безвыходность ситуации в целом. Понимает, что уже невозможно терпеть происходящее, хочет просто телепортироваться отсюда куда подальше. Следующие дни Илья берёт себя в руки. На лице его написана самоубийственная решимость. Он занимается хозяйством: рубит дрова, ворошит снег, выдумывает новые рецепты. Обычно молча, но если говорит, то отрешённо, без злобы. Предлагает сыграть в монополию, и у них получается довольно умиротворённый вечер. Было бы побольше настолок! Или хотя бы карты. Ян рад бы почитать какую-нибудь книжку, любую. Но здесь ничего нет. Он осторожно спрашивает об этом Илью, помня, что он тоже не прочь скоротать время за чтением. – Было как-то всё не до этого. Надеюсь это изменить. Когда солнце начинает понемногу пригревать, Илья что-то мастерит из досок на улице. Размеренно, не спеша. Он даже вздрагивает, когда Ян подходит со слепого угла, но через секунду продолжает своё занятие. Через пару часов наблюдений Ян понимает, что это будет комод. Не так, чтобы само совершенство, но вполне функциональный. Неужели ему тоже предстоит заниматься подобным? Не факт, ведь в доме, который присмотрел Илья, может оказаться всё необходимое. Или в доме рядом, например. Это здесь легче сделать, чем добыть и принести. Этот цикл проходит без отравляющих существование подначек и злобы. Так гораздо проще, не нужно держать лицо в спорах. Тем более, Ян знает, что он не прав, хоть внутри и восставало всё против этого. – Там, в том доме, – осмеливается спросить Ян, – тоже вот так? Он обводит взглядом комнату, печку. – Там одна большая комната. Как заходишь, слева кухонный гарнитур небольшой. Считай, посередине комнаты печка. За ней кровать, шкаф. Справа, у окна, стол. На входе небольшая веранда, можно дверь хорошо утеплить и зимой так задувать не будет. И подпол там есть, небольшой, но, думаю, одному хватит. Ян чувствует, что нужно внутренне быть готовым к тому, что у него будет что-то своё. И он фантазирует о том, что будет делать там, как наведёт порядок, как попробует совладать с огородом. До тех пор, пока снова не уносится прочь, на тёмную сторону. А там всё так приятно, гладко, Минотавр, к которому огнём горит признательность, привязанность. Ян, кажется, готов рассказать ему, что угодно, раскрыться на тысячу процентов. Он чувствует в нём близкого, родного, друга. Ян переживает заново целый калейдоскоп мощнейших чувств, каждое из которых можно назвать воодушевляющим. Но просыпается он тёмной ночью, слышит дикое: – Чтоб ты сдох, чтоб ты испарился, чтоб не существовало тебя никогда! Илья стоит у его кровати на полу на коленях и повторяет, как мантру, с абсолютно безумным лицом: – Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.