Сопряжение: подчинённый

Едва ли кашу под ногами можно считать приемлемой для длительного путешествия, но они идут уже много часов подряд. У Яна в рюкзаке те немногие вещи, которыми он привык пользоваться, а у Ильи - всякие бытовые мелочи. Он скидал их с собой, не посчитав нужным советоваться с Яном. Когда они выходили, на горизонте только начинал теплиться свет зари. А теперь уже, считай, обед. В лесу было много непроходимых мест, но Илья находил обходы. Ян думал о том, как вообще он определяет направление, внутренний компас у него, что ли? Они шли в тишине, нарушаемой только треском веток под ногами. Пару раз останавливались перекусить. В какой-то момент Илья вывел их на подобие дороги, накатанной когда-то охотниками. Когда время стало близиться к вечеру, Ян уже был на последнем издыхании и еле шёл. Илья снова погрузился в своё отрешённое состояние и шагал, как робот. Пытаться воззвать к его жалости Ян и не думал. Лес вокруг казался бесконечным. Постепенно начало грезиться, будто они идут так уже не первый день и не второй. Возможно, это просто их наказание после катастрофы, и они будут бродить здесь по кругу до тех пор, пока обезумевший мир не схлопнется окончательно. Персональный лимб. Деревья расступились так неожиданно и резко, что Ян не поверил своим глазам: небольшой пригорок, усыпанный разномастными домишками. У подножия деревеньки виднелся мелкий ручей. И дорога, видимо, ведущая к трассе. Пока он разглядывает в сумраке всё это внезапно свалившееся на него великолепие, Илья стоит и словно бы вслушивается. Кусает губу. Поправляет рюкзак и шагает дальше. Ян осознаёт, как жутко ноют ноги, и с трудом волочит их дальше. Илья приводит его к калитке перед небольшим домиком. Открывает её, входит первый, оглядывается. Пока Ян топчется рядом, Илья достаёт из рюкзака замок, новый совсем, с ключами. Вешает его на цепь, закрывает. – От кого? Ты же сказал, здесь никого нет. – Так надо. Сегодня нет, завтра есть. Дверь в дом тоже с новым висячим замком, а у Ильи есть ключ. Когда они входят, Илья достаёт свечи и зажигалку. При свете становится видно, что обычный дверной замок был сломан, но рядом крепко вкручены петли под висячий. Изнутри также есть внушительная щеколда, но Илья почему-то всё равно вешает замок. – Я знал, что мы придём поздно, – говорит Илья, и его голос звучит непривычно гулко. – В тот раз приготовил дрова и даже ведро угля. В лесу такой роскоши нет. И воду приносил, только вскипятить нужно. Он деловито занимается всем, и Ян ощущает всколыхнувшуюся тягучую ревность, что и здесь он тоже не хозяин. Когда печка разгорелась, а свечи осветили всё вокруг, Илья начал выкладывать на стол у окошка всё, что было в его рюкзаке. Консервы, лапша, каша, подсолнечное масло, чай, сахар. Ещё свечи. Спички, зажигалки. Часы! Тетрадь и ручка. Пара замков с ключами. Семена. Как он это всё на себе тащил? – Дом из бруса, обложен кирпичом, – монотонно бубнит Илья. – Должен быть тёплым. Если что, передвинешь диван к печи. Я не обносил эту деревеньку, завтра посмотрим. Надеюсь, найдём тебе что-нибудь пожрать в погребах и домах. А потом на огородах вырастет что-нибудь. Сейчас в деревне никого нет, но когда я уйду – не гарантирую. Всегда закрывайся на замки, заимей привычку. Так хотя бы не умрёшь в собственной постели. Поначалу внутри затхло и неуютно, но по мере прогревания в помещении становится не так уж и плохо. Они ставят вариться лапшу. Ян заценил уличный туалет, вполне крепкий. Баня тоже в порядке, на первый взгляд. Всё требует мытья и уборки, но это успеется. Быстро отужинав, они ложатся, даже не утруждая себя поисками постельного белья. Ян облюбовывает старенький скрипучий диван, пропахший влагой, а Илья – кровать. «Первая ночь на новом месте», – успевает подумать Ян и проваливается в глубокий сон. Утром он слышит, как бурлит вода в кастрюльке, а Илья ходит туда-сюда. Полежав немного, Ян решает, что ему предстоит интересный день, и лучше бы начать его раньше. Он встаёт и видит, как Илья сосредоточенно разглядывает этикетку на консервной банке. – Паштет печёночный, – оглашает он и поднимает глаза. – Что думаешь? – Думаю, паштет ничем не хуже всего остального. Ян выходит наружу. Погода радует: светит солнце, по небу еле ползут редкие облака. Он ещё раз осматривается, использует сортир и возвращается в дом. На столе стоят тарелки с рисом, и Илья уже уплетает свою порцию. – В шкафах есть кое-какие вещи, переберёшь, может, что и сгодится. Участок приведёшь в порядок, посадишь хотя бы морковь и свеклу. Теплица, вроде, живая, можешь попробовать и огурцы с помидорами осилить, не знаю, наверное, надо было рассадой нормально заниматься, но с тобой как-то не до этого было. Если что, там и семена салата есть, кабачков, баклажанов, капусты. Да, редис посеешь в теплице – быстро растёт, летом уже есть будешь. Остальное нужно будет по огородам поискать. Ян слушает и мотает на ус. Честно, он не знает, что будет делать, когда закончатся консервы и лапша. Видимо, жрать траву, а зимой подыхать от голода. И вот, они тратят целый день, блуждая по домам. Илья выламывает замки, поражая своей силищей явно нечеловеческого происхождения. Берут всё: одежду, обувь, одеяла и подушки, инструменты и посуду, остатки муки, соды, макарон, уксуса, масла, приправ, бытовой химии, таблетки и бинты. Как ни странно, много водки. Очень быстро домик Яна превращается в склад, набитый доверху. Придётся хорошенько разгрестись, чтобы разложить всё. Они натягивают верёвки между домом и баней и развешивают найденные простыни, одеяла и полотенца, может, получится их высушить, а затем выстирать этот неприятный запах с плесневым привкусом. Подушки разложены на крыльце, тут же ботинки и тапки целой горой, всё нужно мыть, сушить. С едой вышло скудно: несколько консервных банок, пара пачек лапши быстрого приготовления, крупы. В погребах мешки сгнившей картошки, которую они тоже вытаскивают, чтобы Ян нашёл хотя бы парочку целых и посадил, но это скорее попытка выдать желаемое за действительное. Гораздо полезнее будет высмотреть, где она взойдёт сама собой и выкопать, перенести ближе к своему дому. Помимо всего этого, Ян без разбора берёт попадающиеся книги и журналы, про что бы они ни были. Радуется, когда видит садово-огородную тематику, для такого дуба, как он, это вещь первостепенной необходимости. Также он хватает самые разные приглянувшиеся ему предметы: бритвенные станки, мыло, вёдра, ножи, канистры, бутыли. Даже умыкнул из одного домика журнальный столик, хоть Илья и сопроводил это довольно красноречивым взглядом. Ничего, Ян потом разберётся, что нужно, а что нет. Они прерываются на обед, точнее сказать, это просто быстрое распитие чая. И всё заново. За день они вряд ли обходят хотя бы треть домов со всеми пристройками. Количество найденного хлама уже зашкаливает. В какой-то момент Ян понимает, что пора бы остановиться, иначе потом разобраться во всём этом будет невозможно. Ещё одна партия всего, что может когда-нибудь пригодиться, в доме или возле него. Ян смотрит на всё это и вздыхает. – Устал? Пойдём, покажу кое-чего. Илья идёт куда-то из деревни, но не по дороге, а насквозь в прилесок и дальше. Ян шагает за ним. Вскоре они оказываются на краю склона над широкой рекой. Ян и не думал, что они на такой приличной высоте. Внизу виднеется каменистый берег, но как туда спуститься при надобности? – Если бы мы шли по дороге, то там есть пологий спуск к реке, – говорит Илья, будто прочитав его мысли. – Но это долго. И я не реку тебе хотел показать. Вглядись, вон там, видишь? Он показывает вправо по реке. – Мост, – говорит Ян. – Да. Там город. И есть люди по безопасным его частям. Ян напряжённо всматривается. Это не так уж далеко. Может, часа четыре пути не спеша. – Если разожжёшь пару покрышек, тебя оттуда заметят, думаю. – Понятно. Ян не в восторге, Илью его реакция откровенно веселит. – С возвращением в цивилизацию, – криво улыбается он. – Прекрасно. Пойдём обратно, а то там чёрт ногу сломит, если не начать всё раскладывать. – Как знаешь. Дома они готовят более-менее полноценный ужин. Ян думает о том, что, в сущности, Илье тут больше делать нечего. Помогать он не обязан, что мог – показал. Ян хочет остаться один, но ещё и затем, чтобы проверить их теорию про утягивание на тёмную сторону. Вот Илья уйдёт – и видно будет. – Пиши в тетради каждый день. Как дневник. Во-первых, всегда будешь знать дату. Во-вторых, описывай результаты своих экспериментов с посадками. Можешь даже погоду отмечать. В-третьих, если я приду, а ты не в себе, я пойму, когда это произошло. – Ты придёшь? – спрашивает Ян. Но идея с дневником ему нравится. – Принесу немного припасов. Жрать тут особо нечего. – Спасибо. Илья хмыкает. – Завтра утром пойду. Недели полторы-две продержишься? Не шарься, где попало, лучше обживись. Твари могут прийти. Так что, полного одиночества я тебе не гарантирую. Ян только кивает. Дел у него невпроворот. Утром Илья не задерживается. – Будь начеку, – говорит он и уходит быстро, не оборачиваясь. Ян решает для начала набрать побольше воды во все ёмкости, пока вокруг однозначно никого не было, и это можно сделать спокойно. Он несколько часов ходил с вёдрами к ручью, размышляя о том, что всё-таки коромысло было бы весьма полезным предметом, будь оно здесь. Он наполнил бак и большой чан в бане. Несколько канистр для питьевой воды в дом. Затем открыл бочки на участке и таскал воду туда, но они наполнялись так медленно. Ян с ужасом думал о том, как он будет летом поливать огород, его спасением могут стать только периодические дожди. Руки уже отваливались. Убедив себя в том, что в спешке никакого смысла нет, Ян разрешил себе передохнуть и выпить чаю с кусочком сахара вприкуску. Интересно, сможет ли он испечь какое-то простое печенье? И как, на сковородке, что ли? Духовочного отделения здесь предусмотрено не было. На печке нагрелось достаточно воды, чтобы начать мыть дом не ледяной тряпкой, от которой руки ломит, а вполне себе с комфортом. Ян вытащил всё из кухонных шкафчиков, помыл их внутри и снаружи. Подумал, что и где будет удобнее хранить, разложил самое необходимое. Справа от кухонного гарнитура пустовал небольшой угол, который, как видно, раньше использовался для складирования разного хлама: изначально Ян нашёл там ведро, совок, веник и канистру. Здесь можно было бы оборудовать полноценную кладовую, только нужно сколотить три стеллажа. А потом всё это завесить шторкой, и получится вполне прилично. Или прямо стенку сделать от пола до потолка. Всё зависит от того, какие Ян найдёт материалы. Время бежит быстро, вот уже и стемнело. Стоило бы попробовать протопить баню и помыться нормально. Ян понимает, что завтра-послезавтра желательно разобраться с дровами: сколько их, нужно ли наколоть ещё. Мимоходом Ян проверяет замок на калитке. Дел куча, чем-то можно заниматься и в полутьме, но когда Ян отогревается в бане, то понимает, что доползёт до дивана – и всё на этом. Наверное, и завтра проспит до обеда с непривычки. Но, вернувшись в дом, Ян зажигает свечу на столе, берёт тетрадь и записывает в неё пару фактов прошедших суток. Между тем ставит вариться гороховую кашу, потому что желудок просто воет. Рассматривает принесённую стопку книг и газет. Наверное, нужно сколотить стеллаж и под них, чтобы не мешались, где попало. В общем, планы образовались такие: разобраться с инструментами, с дровами, попытаться что-то сотворить. А там уже разгребать дальше бедлам, который занимал добрую половину дома. Дни летели быстро, а дела делались медленно. Ян теперь понял слова Ильи о том, что расслабиться будет некогда. Он пытался ухватить поначалу всё и сразу, потом же заставлял себя концентрироваться на чём-то одном. Он привёл в порядок сарайчик с инструментами и подумал, что к зиме неплохо было бы пристроить к нему хороших размеров дровник и заполнить его полностью. Но это позже. Голова и руки были заняты круглосуточно, но Ян понимал, что один хрен ничего не успевает. Одно, второе, третье – не знал, за что хвататься. И это никуда не годилось. Вечерами он штудировал дачные журнальчики, оставляя закладки. Нет, огород явно будет одним большим провалом. Когда первые неказистые стеллажи встают в угол и заполняются доверху, Ян доволен. Работа занимает все мысли, он забывает обо всём, что волновало его раньше: провалы на тёмную сторону, Минотавр, тварь-кошка. В голове только дом. Ян замечает, что он всерьёз готовится зимовать здесь, то есть, в город знакомиться он не пойдёт. Ему страшно от того, что он может там увидеть. Какие-то особенные порядки. Здесь Ян никому не навредит. К нему постепенно возвращается понимание того, что происходило в Новомирске, от этого гадко и липко на душе. Ян не слишком задаётся вопросом, почему всё было именно так, больше осознаёт, что он – херовый человек. А следующим вечером приходит Илья. Ян как раз вышел растопить баню, и вот он, стоит за калиткой со скучающим видом. – Не откроешь? – спрашивает он. – Давно ты здесь? Илья делает неопределённое движение рукой. – До тебя не докричишься. – Мог бы сломать замок, – сказал Ян, вытаскивая из кармана ключи. – Этот? Нет. Ты заперся от тварей, и ты внутри. Такое мне не позволено. – В самом деле? Ян, наконец, открывает калитку и замечает, что рядом с Ильёй на земле стоит здоровенный полипропиленовый мешок, как из-под сахара. – Это что? – Провизия. Илья с лёгкостью поднимает его и заносит в дом. Ян видит, как он осматривает изменившийся порядок вещей. – Обустраиваешься? – Вроде того. Ты садись, отдохни, чайник горячий. Я баню пойду затоплю. Когда Ян возвращается, его ожидает разложенное на столешнице великолепие: тонна лапши, различных круп, мука, сахар, соль, несколько бутылок растительного масла, консервы, бульонные кубики и даже конфеты. Глаза разбегаются. – Как я могу отблагодарить тебя за всё это? – Ян, правда, не знает. – Скажи, какой сегодня день. Ян говорит, и Илья удовлетворённо кивает. То есть, Ян ни разу не забывался где-то на тёмной стороне. Он всё время был здесь. И это прекрасно, значит, он в твёрдой памяти. И, следовательно, теория Ильи верна? Им просто нужно быть подальше друг от друга? – Давай, я тебе суп подогрею? Ну, как суп: вода, лапша, приправы. Смотри, что научился делать, – Ян ставит перед ним тарелку, накрытую полотенцем. Илья убирает его, на тарелке обнаруживаются лепёшки. Вроде, вместо хлеба. Ян жарит их теперь раз в два дня. Мука, вода, соль, растительное масло и сода, гашёная уксусом. Просто и вкусно, если нет альтернатив. Ничего не стесняясь, Илья сразу берёт одну и кусает. Жуёт, а потом выдаёт: – Грей суп. Поставив суп греться, Ян уходит мыслями далеко-далеко. Илья вечно командует, он думал, что это из-за того, что было в Новомирске, но, видимо, это характер такой. Интересно, он и до катастрофы был таким хмурым? Внезапно Ян замечает, что постель, на которой будет ночевать Илья (не уйдёт же он ночью?), завалена разным барахлом, и хорошо бы было прибрать. Он старается делать это с самым непосредственным видом. Хорошо, что у него есть выстиранный плед, им можно заменить ещё не видавшее порошка шерстяное одеяло. Подушки, слава богу, он просушил хорошенько у печки. После того, как суп был разлит по тарелкам, Илья умял все лепёшки со скоростью света. Сверху запил чаем и сказал тоном, не терпящим возражений: – Нужен джем. Или мёд. Да хоть варенье. Чтобы с чаем можно было вприкуску. – Чего нет, того нет, – шутит Ян. – Посмотрю, может, в следующий раз принесу. Илья встаёт и идёт к стеллажу, две полочки которого заполнились книгами. Разглядывает. Ян, пользуясь заминкой, утекает из дома подкинуть дров в бане. Интересно, стоило ли так срочно гнать Яна в другой дом, если сейчас Илья снова заявляет, что придёт ещё раз? Или за вечно недовольным лицом прячется доброе сердце? Жалко, что Ян тут подохнет, имея руки из жопы, не способный прокормить сам себя? Условия, конечно, тут были так себе, даже хуже, чем в самом начале катастрофы, тогда найти жрачку не представлялось чем-то сильно из ряда вон выходящим. А вот сейчас… Однако, Ян был уверен, что он справится. Справлялся раньше, до Новомирска, так в чём проблема теперь? В опеке, которая появилась, откуда не ждали? Ян, с одной стороны, рад был снова увидеть Илью, но тот своей нелюдимостью всё портил. С ним через несколько минут становилось неловко, невозможно было завести какой-нибудь лёгкий разговор, не напоровшись на отсутствие ответа или осуждающий взгляд. И даже когда Илья абсолютно ничего не делал, Ян чувствовал, что именно он здесь хозяин положения, и это слегка нервировало. А ведь Илья в состоянии показать своё превосходство и более травматичным способом. Как он там сказал той твари? «Грязь под моими ногами?» Тогда что он думает о людях в целом и конкретно о Яне? Когда он вернулся из бани за полотенцем, Илья невозмутимо спросил: – Я займу у тебя пару книг? Я верну. – Не вопрос. Ян первым пошёл мыться, долго не засиживался. Потом отправил Илью, а сам вспомнил, что не помыл посуду. Привёл её в порядок, протёр стол. Прилёг на постель, думая о том, что вот-вот вернётся Илья, да так и срубился. А утром открыл глаза и увидел, что Илья сидит на постели, подложив подушку за спину, и читает. Видимо, почувствовав пристальное внимание к своей персоне, он опустил книгу и уставился на Яна в ответ, приподняв бровь. – Агата Кристи. Эркюль Пуаро расследует очередное дело, – пояснил он. – Понятно. Ян умылся и почистил зубы. Посмотрел из интереса на год выпуска тюбика зубной пасты. За год до катастрофы. Почти свежак. Он сбегал в туалет и принялся разжигать печь. Жрать хотелось, да и чай тоже не помешал бы. – Летом будет накладно топить печь в доме, чтобы чайку выпить, – говорит Илья, не отрываясь от чтения. – Какие предложения? – Соорудить мини-печку во дворе. Иначе зажаришься. Представь, на улице духота, а ты тут дровишки подкидываешь. В поту собственном утонешь. И ведь был прав. Ян почему-то ещё не задумывался о том, что с готовкой пищи вскоре придётся заморачиваться как-то по-другому. – Можно пошариться после обеда. Может, кто делал сжигатель мусора. Или печь под коптилку. Подойдёт любая мало-мальски рабочая конструкция. Ян слушает и думает о том, как раньше неприязненно к нему относился, и как был привязан к Минотавру. Странно, но воспоминания о тех светлых всепоглощающих чувствах тоже смыло таким же неведомым образом, как и память о случившемся в Новомирске. Было, да, но уже не трогает. Почему так? Ян всерьёз опасается за свою, по-видимому, очень даже съезжающую крышу. Он слишком погрузился в свои мысли и когда, наконец, растерянно оглянулся, вспоминая, чем же он занят, то наткнулся на пытливый взгляд Ильи. В нём читалось неприкрытое любопытство. Постаравшись абстрагироваться от этого пристального внимания, Ян отправил на печь вариться гречневую кашу. Можно было бы, конечно, уже взвыть от такого вкусового неразнообразия, но нужно всего лишь правильно чередовать. Пока в кастрюле тихо булькало, Ян замесил тесто на лепёшки и поставил греться маленькую сковородку. Илья вчера сожрал всё подчистую, а Ян уже к ним привык. Пришлось восполнять запасы. Илья наблюдает, не стесняясь. Может, запоминает. – Кисель любишь? – вдруг говорит он под руку, когда Ян раскатывает тесто на маленькие кружочки. – Скажем, не маниакально, но не отказался бы. – Принесу потом. Дохера есть, в брикетах. И крахмал есть, самому из ягод варить летом. А то в тех сахара – глаза на лоб лезут. Ян переваривает услышанное и задаёт давно волновавший вопрос: – Ты с людьми контактировал после катастрофы? Пытался выдать себя за человека? Тот смотрит исподлобья, но отвечает: – Только первое время, когда ещё не понимал, что стал слишком отличаться от других. Когда до меня дошло, сразу покинул поселение. Сначала было трудно, потом утряслось как-то. Он неопределённо поводит рукой в воздухе, Ян уже заметил, что это его характерный жест: – Правила игры меняются. Мы меняемся. То чувствуешь себя безвольной пешкой, то просто опасным. Сейчас легче, чем раньше. Можно противиться безумию, которым наделяет тьма, – иногда. Это не вносит особой ясности для Яна. Он понимает, что Илья ему объясняет про свою метаморфозу, поэтому спрашивает: – И ты больше не чувствуешь себя человеком? Вообще? – Я вижу то, чего не следует видеть. Обладаю силой, которой не следует обладать. Какой, нахрен, человек? Я не могу им считаться. Ян не согласен, но молчит. Выглядит, как человек, ведёт себя, как постоянно на что-то обозлённый, но человек. Первая лепёшка отправляется на сковородку и вскоре начинает пахнуть жареным тестом. Ян подумал о том, можно ли будет из этого теста сделать что-то вроде пирожков. А с какой начинкой? Он перебирает всё, доступное теперь, в мыслях. Щавель! О, эти кисло-сладкие вкуснейшие пирожки! Осталось только дождаться, когда начнёт расти всё вокруг и найти где-нибудь щавель. Или, как минимум, посадить, кажется, он видел семена. У Яна аж слюна выделилась, как он вспомнил про эти пирожки. Ещё бы научиться пирожковое тесто заводить, ему попадались рецепты в натащенных журналах. Что там, дрожжи сухие, вроде были… Илья стягивает с тарелки ещё горячую первую лепёшку. Яну кажется это немного странным, что он так легко ест его готовку, хотя, почему должно быть иначе? Если Ян объедал его всё то время, что вынужденно гостил у него с поехавшей головой, сейчас у него в наличии продукты, принесённые Ильёй же, так чего ему стесняться? В лепёшки можно будет добавлять свежий укроп, когда подрастёт. Наверное. Вообще, у него в голове миллион планов. Когда каша сварилась, а всё тесто было переработано в лепёшки, они оба спокойно поели, после чего Илья снова предложил ему идти проверять оставшиеся дома. Он, оказывается, принёс ещё обыкновенных навесных замков и маркер, чтобы подписывать замки и ключи. – Зачем обязательно всё закрывать? – спрашивает его по дороге Ян. А сам думает, что нужно сколотить ключницу с кучей гвоздиков-вешалок, и повесить у двери. И ведь там делов-то! А сколько удобства. – Чтобы какая-нибудь мелкая мимопроходящая тварь не облюбовала один из домов. А то ты потом туда сунешься, и каюк тебе. – Мелкая? Которые ходят без привязки к месту, не такие уж мелкие. Наверное, я и так с ними могу встретиться с трагичным концом. – На улице есть шанс заметить издалека и спрятаться за замок, а вот если ты оставишь всё на самотёк и будешь здесь лазить без оглядки, то тебя ничто не спасёт. Видя, как Илья в очередной раз легко ломает замок на калитке, Ян спрашивает: – Ты говорил, замок должен остановить. А сам их во как щёлкаешь, голыми руками. – Так было не всегда. Раньше я так не мог. Может, год на третий стало получаться. Сейчас меня удержат на расстоянии только замки, которые закрыл человек, что прячется внутри от тварей. Ну и ведунские штучки какие-нибудь. Ян задумчиво протянул: – Интересно, как оно там теперь, в Новомирске. – Вообще не интересно. – Я в том плане, что там Радослав, опять набрал команду утырков или нет? – Насрать с высокой колокольни. Илья методично обшаривал очередной домик. – Тебе не жалко тех, кто попадёт так же, как и ты в своё время? – Я ничего не могу с этим сделать. Мне хватило одного раза. – Ты бы мог положить конец всему этому. – Нет. Хотя Яну казалось, что мог бы. Было в нём что-то такое, какая-то самоотверженность и жертвенность. Или героизм. Или просто сила, видная невооружённым взглядом. Увидев вопросительный взгляд Яна, Илья поясняет: – Тебе не приходило в голову, что там может быть кто-то, у кого мозги слабоваты, как и у тебя? Кому сказали: «Делай!», и он делает. Предлагаешь всех мелко покрошить? – В тот раз не пострадал ни один невиновный. – Про охранников ты помнишь или нет? Я не знал их. Кто они, как себя ведут, есть ли у них семьи. – Они открыли по тебе огонь. – Они защищались. – Ты тоже. – И кто будет судить, кто прав, а кто нет? Ты? Ян заткнулся и занялся поиском. – Я больше не хочу действовать в чьих-либо интересах, только в своих. Мне надоело чувствовать себя использованным, – зло сказал Илья. И был, в сущности, прав. Удивительно, но его настроение сегодня не удалось испортить даже Яну. И вот он с победным видом показывает ему добычу: газовая печка в кейсе, насадка-горелка на баллоны и, собственно, сам газ. Мелкие баллончики, несколько штук. И один напольный, от него шёл шланг. – Смотри, какие вещицы. На экстренный случай – идеально. Надеюсь, твой дом не порвётся от такого количества барахла. Ян спрашивает: – А тебе ничего из этого не нужно? – Всё, что мне нужно, я в состоянии найти. Позже Илья также обнаружил самодельную печку под казан, сваренную из автомобильных дисков, и сам казан с крышкой. – Просто суперская вещь, – нахваливал он. – Себе тоже где-нибудь нарою такое. Жаль, конечно, что сейчас с мясом беда. Но что-то вроде постного плова можно соорудить на свежем воздухе. Эх. Пока он маялся с тем, как эту тяжеленную херню перетащить к дому, сам Ян таскал всякие мелочи. Ему была странна эта помощь, ведь Илья старался избавиться от него, как можно быстрее, а теперь сам здесь. Ян не понимал, что к чему. Не понимал и этого неясно откуда появляющегося нормального отношения, без подначек и поддёвок. Как бы ни было, Илья ушёл через сутки. Ян снова с головой погрузился в работы по дому и огороду. Наступил май. Земля начала прогреваться. Ян сначала перекопал теплицу, попробовал посеять там разную мелочёвку в средний ряд. Потом взялся за сам участок. Заняться было чем. Вечерами стало прихватывать спину. Пришлось тормозить себя и давать отдых телу. Ян сколотил ещё один стеллаж, думал поставить его на место кровати, но потом передумал и втиснул в уголок рядом с другими. На веранду он тоже сколотил нечто вроде обувницы на летний период и ещё одну полку рядом со входом, как зимний холодильник для приготовленной пищи. Стопроцентная уверенность в том, что он будет зимовать здесь, придавала сил. Ян понимал, что не сунется в город. Нет, никакого вранья в ближайшее время. Ни себе, ни другим. Он шарахался от каждого звука, когда ходил за водой. Да и вообще, старался не выходить за пределы участка. У него здесь было всё, что нужно для жизни. По крайней мере, пока что. Так к чему рисковать? Ему было, чем заняться здесь. В прошлый раз он притащил более-менее приличного вида ковры, решил их разложить на пол в доме, чтобы было не так холодно. Но перед этим их следовало постирать. Ползал, скрёб их щёткой с порошком, смывал, сколько воды ушло. Но итог радовал: три ковра сушились на заборе. Ян даже поменял занавески на окошке рядом со столом, потому что старые годились только на тряпки. Он постарался перестирать и привести в порядок найденные вещи и обувь, к слову, иголками с нитками он тоже разжился. Вся эта движуха радовала. Ян понимал, что делает это всё для себя и собственного удобства, отмечал каждый день, что ему живётся всё комфортнее. Был какой-то смысл в происходящем, хоть Ян и признавал – в его отшельничестве нет ничего нормального. Он научился делать сносное пирожковое тесто и делал из него пончики, пока не росло ничего на дворе. Наблюдал за тем, как дают всходы семена в теплице. Вечером понемногу читал, хотя часто засыпал от усталости. А ещё столько предстояло сделать! Ему нравился такой мир: мир, где у него есть собственный дом, свой участок. Никто ему тут был не указ. Сдохнет с голоду – да и пусть, зато никто нервы не мотает. В один момент всё стало стремительно зеленеть и распускаться. Солнце начало конкретно припекать. Вот-вот наступит лето. Когда разразилась первая гроза, Ян сидел со свечкой, читал и прислушивался к звукам снаружи. Это было так грандиозно: вот он один, маленький человек в этом доме, а снаружи бушует природа, неподвластная никому. Утром Ян проснулся отдохнувшим, даже ничего не болело. Потянулся, собирался встать, и вдруг его внимание привлёк дневник, лежащий на журнальном столике. Он был открыт. Ян не помнит, чтобы оставлял его открытым. Он берёт его в руки и с ужасом обнаруживает, что дата, проставленная, видимо, этим утром, написана не его рукой. И это совсем не та дата, которую он ожидал увидеть. Ян листает назад, до своих записей, чтобы найти первую чужую и читает: «Пришёл вечером. Этот идиот встретил у самой кромки леса». Волосы на голове шевелятся. Ян, конечно, понимает, что это почерк Ильи, но ужас в другом: у него нет никаких воспоминаний или ощущений. Раньше оставалось хоть что-то. О Минотавре. О разговорах. А теперь Ян просто потерял несколько дней жизни, не уловив ни отголоска происходящего. Читает следующие дни: «Засолил папоротник, который принёс. Хер знает, что получится», «Поливал в теплице», «Ходил за водой», «Доел пончики». Интересно, он всё ещё здесь? Кровать заправлена так, будто на ней никто и не спал. Яну хочется орать в голос. Всё же было нормально. Он выходит на улицу и видит, что Илья сидит на сколоченной Яном мини-лавочке и готовит, судя по запаху, обещанный постный плов. – Привет, – Ян еле сдерживает дрожь в голосе. Илья оборачивается через плечо и снова смотрит в казан. – Привет. – Это снова случилось, да? – Да. Ян берёт чурку, ставит, как табурет, рядом с Ильёй, садится. – Я устал, – признаётся он. – И в этот раз я вообще ничего не помню. Проснулся, как будто после вчера, но вчера для меня – ночь, когда была прекрасная гроза. Всё-таки, это из-за того, что ты приходишь, да? Я тяготею к твоей тёмной стороне? – Это так. – Я бы хотел, чтобы это не повторялось больше. Я не против, что ты приходишь. Я подохну без твоей помощи тут один. Но эти выпады из реальности – они меня убивают. – Ты не знаешь, насколько трудно даётся происходящее мне. Видимо, выход один – прекратить даже кратковременные встречи. Ян думает, а потом выдаёт: – Мне проще жить, когда я знаю, что ты можешь заглянуть. Я могу свалить шорох на то, что это ты. Могу придумать что-то, чтобы угостить тебя. Если же я буду знать, что ты больше не придёшь, то взвою, в конце концов. Он слышит в своих словах просьбу, даже мольбу. А сам ведь постоянно уверяет себя в том, что справится и в одиночестве. Жалкий лицемер. Илья глухо отвечает: – Я не знаю, насколько меня хватит. Ты даже не осознаёшь, какое это испытание для меня. Ты хотя бы ничего не помнишь, склерозник. Ни из того, что происходит сейчас, ни из того, что было в Новомирске. Лето идёт, а Илья продолжает приходить. Порой всё нормально, и это – хорошие деньки. Иногда недели выпадают из памяти, и Илья после этого сам не свой. Ян нашёл карты, и они играют. На улице приходится ставить небольшой навес со столом и кухонной утварью на жаркое время. Ян готовит там пирожки с щавелем, и Илья сжирает их за один вечер. Илья никогда не приходит без подарков. Целые мешки провизии, всегда. Когда Ян спрашивает откуда, Илья с неохотой говорит, что из города, из тех мест, куда людям не попасть. Ян не понимает почему, почему, почему он так о нём печётся. Он всё ещё бывает груб, когда не в настроении, но чаще в нём проскакивает что-то, подобное дружелюбию. Иногда у Ильи случается философское настроение, и вечерами он смотрит на звёзды, сидя на ступеньках крыльца с чашкой чая в руках. Он даже не зыркает зло, когда Ян садится неподалёку, составляя ему молчаливую компанию. За половину лета они закончили исследование домов. Теперь, даже если что-то не утащено на участок сразу, у Яна в тетради было помечено, где и что интересного осталось. Они нашли несколько красивых банок вишнёвого варенья, но Илья отсоветовал его есть. – Оно с косточками. В косточках – синильная кислота. За столько лет она могла выделиться в само варенье. Сваришь сам осенью свежее. Нафиг травиться. Они уже ели редиску, растёт второй тепличный урожай. Ян трясётся над помидорами и капустой. Илья смотрит на его метания больше с любопытством, конечно, это же не его овощи! Они съели кучу жимолости, и Ян сварил несколько банок варенья на зиму. Он пытался втюхать пару баночек Илье, но тот отказывается без объяснения причин. Ян изо всех сил собирает всё с соседних участков, что растёт само собой, и помогает, как может: убирает тонны сорняков, завладевших землёй за эти годы. Воды приходилось таскать немеряно, каждый дождь, набирающий бочки стоком с крыш, был как благословение. В целом, всё шло как нельзя лучше. Ему всегда было, чем удивить Илью, но вот с его стороны такого же восторженного энтузиазма не было. Однажды Ян лежит утром в такой славной дремоте, когда ещё снятся сны, когда чувствуется тепло и ласка. Приятное забытье длится долго, но постепенно Ян приходит в себя и обнаруживает касания к своему лицу. К губам. Через несколько мгновений до него доходит: это поцелуи. И он целуется в ответ! Этот факт так ошеломляет, что, кажется, он ломает заданный ритм и тем самым выдаёт себя. Но от его губ отрываются не сразу, а с оттягом, как будто придавая происходящему некое логичное завершение. Ян просыпается окончательно и понимает, что Илья (а кто ещё?) лежит на нём, приподнявшись на локтях, а ноги их сплетены. Наконец, он чувствует, что от его лица отодвинулись, и рискует открыть глаза. – Какая неловкая ситуация, – произносит Илья, а в его глазах нет ни намёка на какое-либо беспокойство или смущение. Он сползает с Яна и ложится на спину, закрывает глаза и запрокидывает руки за голову. Ян чувствует, как от его подмышек пахнуло резким свежим потом, но, в общем-то, этот запах не кажется ему неприятным. Он обнаруживает, что у него и у Ильи прилично стоит, а где-то возле лобка предательски холодит лужица чьей-то смазки. Оказывается, диван разложен, поэтому места хватило им двоим. Ян не знает, что и думать. Он не способен дать какую-либо оценку тому, что происходит. Потом он собирается с мыслями и спрашивает: – И давно это происходит? – Слишком давно, – в голосе Ильи только усталость. Должно быть, с самых первых его провалов в памяти. С тех восторгов по поводу Минотавра. Значит, это было не только пустое восхищение, Ян умудрился в своём невменяемом состоянии перейти в полноценное наступление. Интересно, как Илья вообще допустил этот романтический посыл после Новомирска? Должно быть, не так чтоб оценил, судя по его психозам, но позже смирился. Или вошёл во вкус. Вероятно, понимание того, что Ян прилипал к нему только из-за тёмной формы, должно было вызывать жуткую ярость. Собственно, наверное, так оно и было. Но как дошло до этого? Сдался? Проникся? Появилась симпатия в ответ? Вопросы, не имеющие ответов. Итак, Ян не знал нихрена: ни то, что водил шашни, как ему в его эйфории казалось, с Минотавром, а тем был, по сути, обыкновенный Илья, которому что-то пришлось с этим делать. – Мог бы обрисовать ситуацию, – вздохнул Ян. – Ввести в курс дела, так сказать. – Я надеялся, что всё это закончится, и мне не придётся поднимать эту тему. А оно не заканчивалось. В том состоянии ты уязвим, я не мог наплевать на это. – Разве? Тот фыркает в ответ. Яна мало волнует факт их поцелуя, он совершенно не кажется чем-то значимым в проблемах более крупного масштаба. Либо сказывалось то, что на самом-то деле Ян давно привык к подобному, только сам не помнил об этом. – То есть, я доканываю тебя с самого ухода из Новомирска, при этом считая, что ты – мой прекрасный Минотавр, а ты подыгрываешь тому мне, а от меня нормального всё скрываешь? Что за чепуха. – Конечно, лучше бы было, если бы и тебе, и мне было хреново из-за происходящего? Или тебе мало факта потери памяти, хочешь ещё знать о том, что тот ты ведёт совсем другую жизнь? – Было бы неплохо. Илья молчит, а потом как-то виновато объясняет: – В какой-то момент я вас поделил. Как тот ты различает меня и Минотавра, я решил, что есть ты из Новомирска, а есть он, другой. Твоя слабая сторона. Он – не ты. – Приехали, – говорит Ян. Вот этого-то и не хватало для полного счастья. – Может, нам пора как-то избавляться от этого раздвоения? – Как? – Ну, вести себя одинаково и с тем, и с тем. Тебе, как минимум. Я-то нихрена не помню, бля. – У тебя того слегка другие запросы ко мне. Хотя и не ко мне вовсе, если разобраться, а к моей тёмной сущности. – Как ты вообще всё это допустил? Видимо, у Ильи нет ответа. – А я-то думал, какого чёрта, мать твою, ты вдруг стал со мной не через зубы разговаривать. – Не из-за этого, – слабо возражает он. Илья уходит этим же днём, оставляя Яна в растерянности и паршивом настроении. Очень классно иметь провалы в памяти, иметь определённые загоны в части осознания прошлого, так ещё и прибавилось то, что с его другой стороной ведут тайную жизнь. Раньше Ян считал, что там нечего говорить особо, поэтому Илья и не распространялся. А тут такие новости. Можно было бы в какой-то мере ощутить себя использованным, но Ян лишь раздосадован этой странной, не к месту ложью. Уж от кого-кого, но не от прямолинейного во всех аспектах Ильи. Заняться было чем: Ян сушил на зиму зелень, рассматривал внимательно листья картошки, перенесённой в основной своей массе с других мест с таким мытарством. Делал варенье из клубники. Ухаживал за перцами и баклажанами. У него не так уж хорошо всё получалось, но какие-никакие плоды трудов всё же были, и это не могло не радовать. Как-то Ян, чертыхаясь, таскал воду, и вдруг позади что-то захрустело. Будто кто-то прошёл по сухой траве. Ян себя не помнил, как сиганул к дому, очнулся, когда дрожащими руками закрывал калитку уже изнутри. Ему было страшно вглядываться за забор. Страшно было увидеть кого-то. Он пошёл в дом и заперся ещё и там. В голове гудело. Но он же не может вечно сидеть здесь, прячась. Воду нужно будет таскать, поливать всё. Этим вечером ему даже мыться было стрёмно выходить. Утром Ян проснулся от постукивания дождя по крыше и поблагодарил все силы небесные за дождь, который польёт огород и наполнит бочки. Перед тем, как сделать себе утренний чай с листом мелиссы, что росла в углу возле крыльца, Ян, как всегда, слил остатки кипячёной воды в бутылку. Поразился тому, как привык это делать и даже не замечал. Илья хлебал воду постоянно. Это было настолько странно, осознать вдруг, что он оставляет ему воду чуть ли не с самого начала житья здесь. Ян понял, что скучает. Без него действительно невыносимо. Ещё и эта вчерашняя тварь… Ян пытается уговорить себя, что ему показалось. Но не получается. Он знает, что, скорее всего, там кто-то был. И, как назло, Ильи нет. Он приходит только через пару недель, мрачный, как туча. Не здороваясь, шагает к дому со своим очередным мешком полезностей, и тут Ян замечает, что на спине у него висит автомат. – Это что ещё за новости? Где взял? – Тебе не понравится, если я расскажу, – бурчит тот в ответ. – Только не говори, что в Новомирске. – Я, по-твоему, дурак, что ли? Нет, конечно. У городских спиздил. Не у этих, которые рядом. Далеко ходил. Долгая история, в общем. Ян не знает, что и говорить, и спрашивает каким-то внезапным для самого себя просящим тоном: – И что же я с ним делать буду, когда у меня башку вырубает постоянно? А если херню какую-нибудь сотворю? – Ты тот вряд ли что-то сотворишь. Но мы уберём его на чердак, он туда не полезет, это точно. В подтверждение своим словам, Илья сразу лезет наверх и оставляет оружие с припасами к нему там. После он помогает Яну разложить притащенное по полкам. – В случае чего, автоматные очереди будет слышно на много километров вокруг, – слабо пробует ещё раз возразить Ян. – Вот и пусть боятся те, кто услышат. – Не очень хочется раскрывать своё инкогнито. Илья отзывается: – Надеюсь, и не придётся. Это так, подстраховка. Ян признаётся: – Мне тут померещилось, что кто-то шёл. Дал такого дёра, что хер знает, может, показалось. – Или не показалось. Вовремя я, а? Пулями многих можно отогнать, а кого-то так и вообще укокошить. – Вовремя. Илья смотрит на него пронзительно, а потом как-то разом расслабляется. Подходит, кладёт руки на плечи, съезжает ими до локтей, поглаживая туда-сюда. Ян, поддаваясь иррациональному ощущению, едва уловимой фантомной памяти, кладёт свои ладони Илье на грудь. Они смотрят друг на друга молча. Потом Илья прижимает Яна к себе в крепком объятии и выпускает. – Ты хотел, чтобы я вёл себя, как с тем, другим. Ну, примерно так. – Ладно. Боюсь того, что может ждать меня ночью. Илья даже хохотнул, мигом разгоняя гнетущую ауру вокруг. – Не бойся. Так далеко ты ещё не заходил. – А ты типа не против? – Я не забиваю себе голову. Это уже не имеет смысла. Ян тоже пытается просто не думать. Он кормит Илью своими новыми рецептами, и тот вдруг шутит, что Ян ставит на нём кулинарные эксперименты. Говорит, что он и за лепёшки готов был душу продать, не говоря уже о большем. – Не перегибай, – просит Ян. Это слишком разительные перемены, чтобы принять их так быстро. Илья задумчиво наблюдает за тем, как Ян смотрит на банку консервированной папайи, принесённой Ильёй сегодня. – Попробуй, – говорит он. Ян слушается, вскрывает банку и вылавливает пару кусочков ложкой. Жуёт. – Херня какая-то, – а сам катает вкус на языке. – Как морковка варёная. Илья усмехается и тоже съедает кусочек. – Ты был лучше, чем остальные командующие. Я готов был порвать тебя на мелкие кусочки, но знал, что ты лучше. – Это не так. Ты сам знаешь. Если бы вместо тебя дали девчонку, я бы закончил точно так же, как и они все. – Нет. У тебя были проблески. Ян качает головой. – Никогда бы не подумал, что ты станешь идеализировать такое прошлое. – Всё сложно, – соглашается Илья. – Считай это отголоском моей симпатии, зародившейся в Новомирске. – Ну, нет! – Ян не верит своим ушам. – Ты шутишь! – Помнишь, ты говорил, что ты только отвечаешь на тепло, исходящее от Минотавра, когда проваливаешься на тёмную сторону? Как ты думаешь, почему это было так? Ян смотрит на Илью, а тот серьёзен, как никогда. – Нет, быть не может. Илья хватает его за руку, резко, больно. – Психика – странная штука. Порой выдаёт такие выверты. Ты обладал мной. Ты, блядь, слишком много знал. Ты не оставил мне ничего личного или интимного. Ты позволял себе ту ещё хуергу. Всё это заставило меня чувствовать чрезмерную близость. Ещё тогда. Он разжимает пальцы, недовольно цокая, словно сам осуждает собственные действия. Это сложно представить, что Илья мог испытывать там к нему иные чувства, кроме желания убить. В любом случае, это было совершенно ненормально. – Сходим за водой? – предлагает Ян. – Я тут здорово струхнул. Выбегаю с одной канистрой и назад. – Сходим, конечно. Всё мнимое бахвальство и способность к выживанию у Яна облетели, как ненужная шелуха. Он понимал, что не готов к реальным противостояниям вообще. Храбрости больше не было, как прямо после катастрофы. Нет, был только страх и желание забиться в угол, переждать все опасности там. С такими задвигами идти в людское поселение – только позориться. Бесплатно кормить его никто не станет. А к вылазкам он не готов. Давно ясно, что без Ильи он долго не протянет. Как повезёт. Они таскают воду, вокруг, вроде бы, тихо. Илья помогает справиться по хозяйству. Ян колет дрова для вечерней бани, пока он кипятит чайник на уличной печи. Намахавшись топором вдоволь, Ян садится на ступеньку крыльца. Илья ходит по огороду, обрывая листья смородины, малины, вишни и мелиссы. – Как-нибудь схожу, нарву душицы. На зиму самое то будет, – говорит он, ставя на ступеньку рядом с Яном кружку с листочками. Сам Илья уходит в дом и возвращается с парой пончиков и банкой мёда. Уплетает всё это с видимым удовольствием. Ян держит в руках горячую кружку, чувствуя, как ноют ладони от топора. Солнце пригревает, погода хорошая. Остро не хватает пения птиц. Интересно, их хоть сколько-то осталось? Он чувствует, как Илья кладёт руку ему на плечо. Закрывает глаза, потому что не хочет видеть выражение его лица. Пальцы проминают плечо, аккуратно, но ощутимо. – Может, если ты будешь получать то, чего хочет та твоя сторона, то перестанешь проваливаться в забытье. Ян сомневается в успехе подобной терапии. – Интересно другое. Заклинит ли меня, когда ты обернёшься в свою тёмную сущность? – Не хотелось бы проверять, – в голосе Ильи слышно сомнение. – Но мы выясним это. Позже, когда не будет столько дел. Видимо, у Яна совсем страдальческий вид, так как от Ильи слышится бодрящее: – И у тебя ошалеть какой неудобный диван. Как ты вообще на нём спишь? – Есть предложения? – Сколотить нормальную кровать? Я мог бы притащить матрас откуда-нибудь из города. Правда, это будет ещё то охуенно удобное путешествие, зато потом у тебя спина болеть не будет. – Да ну нахер. Диван как диван. – Как знаешь. Вечером Илья идёт в баню первым, а после него такая парилка, что дышать нечем. Ян некоторое время держит дверь открытой, выпуская жар. Затем тщательно моется с мочалкой, чистит зубы, ополаскивается напоследок прохладной водой. Бодрит. Вернувшись в дом, Ян видит, что Илья читает, полулёжа на постели. – Фруктов свежих хочется, аж жуть, – говорит он. – Груш там каких-нибудь. Апельсинов. – Мигрируй в жаркие страны, – предлагает Ян. – Ага. Представь, какая сейчас херня творится везде по пути? Подумать страшно. – Тебе-то и страшно? – На каждую хитрую гайку найдётся свой болт с резьбой, – отвечает тот. – До глобальной жопы с Новомирском я встревал только с тварями. И порой это было очень так себе. – Мы, люди, думаем, что вы невероятно сильны. – И у нас своя пищевая цепочка. Образно. Твари каждая сама за себя. Выслушав его, Ян заполняет дневник. Вот и начало августа. Совсем скоро лето обернётся осенью, а там и до зимы недалеко. Яна более-менее радуют его посадки, какие-никакие закатки. Он уже начал спускать в подпол свои творения в надежде, что будет есть их зимой. А потом Илья перестанет приходить, потому что выпадет снег. Как он уже не задолбался ходить туда-сюда. Интересно, а как у него с огородом? Ведь он, бывает, по неделе-полторы подряд проводит здесь. Не засыхают ли там его растения? Охватившая Яна тоска заставила думать о предстоящем полном и безоговорочном одиночестве. – Послушай, – неопределённо начинает он, заставляя Илью отвлечься. – Я понимаю, что столько сил вложено и потрачено, что это безопасно и так далее, но… Может быть, ты останешься на зиму здесь? Илья вздыхает, откладывает книгу. Поднимается, берёт бутылку с водой, отпивает. Садится к Яну на диван. – Ты спрашиваешь об этом не в первый раз, – снова этот виноватый тон. Ян вскидывается и обращает на него обвиняющий взгляд. Опять он ничего не знал. Но Илья продолжает: – Дело в том, что я уже согласился.