Несчастье

Смеркалось. Сюэ Ян просидел здесь, вдали от похоронного дома, несколько часов — даже не предполагал, что кто-то пойдёт его искать. Кому нужен брюхатый калека? Чэнмэй ещё раз взглянул на свою левую руку и презрительно выдохнул. Лучше бы у уродца, сидящего внутри, вообще не было рук и ног, чтобы вынуть его из себя было проще. Кто придёт сейчас? Один раз спасли, будь рад и молись на своего заступника, неблагодарный. Большего и не жди, – обратился к себе Чэнмэй. Когда при дуновении ветра по коже побежали мурашки, он обнял себя руками, в ту же минуту желая оказаться в чужих объятиях. Сюэ Ян, погрузившись в свои мысли, был удивлён, когда услышал знакомый голос рядом с собой: — Я нашёл тебя, — Сяо Синчэнь сел рядом, и Чэнмэй в очередной раз засомневался в его слепоте. Признавать это было неприятно, но он бы действительно хотел, чтобы это оказалось всего лишь затянувшейся шуткой. — Похолодало. Тебе лучше вернуться в дом, а-Ян. — Ты как собака, даочжан, — усмехнулся Чэнмэй, — от тебя нигде не скроешься. — Я понимаю, что тебе нужно побыть наедине с собой, но подумал, что ты во всем разобрался за это время, — произнес Синчэнь. В ту же секунду Сюэ Ян ощутил, как на плечи легло что-то тёплое, а в животе все чувства скрутило тугим узлом. Синчэнь обнимал его, так невинно и по-честному, что собственная порочность становилась всё более невыносимой. Себя Чэнмэю просто хотелось выплюнуть. — Пожалуйста, не переживай об этом, — Синчэнь смущенно улыбнулся, будто до сих пор боялся говорить обо всём, что находится ниже пояса. Как ребёнок, добравшийся до эротического сборника, ей-богу. — Он тебе тоже не нужен, — произнёс Чэнмэй, изо всех сил стараясь сдерживать свою импульсивность; срываться на наивного даочжана совсем не хотелось, иначе его детское глупое лицо приобретёт ещё более детское и глупое выражение. — Нужен, — даже слишком твёрдо для себя произнёс Синчэнь. — Очень нужен, а-Ян, ты не представляешь, насколько. — Он не… — правда застряла в горле и никак не хотела выходить наружу. В глубине души Сюэ Ян надеялся задохнуться и погубить с собой события прошлого. — Да, мы не планировали сейчас, но… — Даочжан, мы не планировали совсем, — произнёс Чэнмэй. — Прости, что так вышло, — виновато сказал Синчэнь. С губ Сюэ Яна сорвался нервный смешок. За любое действие теперь будет извиняться, даос проклятый? Носиться с ним, как с хрустальной вазой? Кормить своей мерзкой сухой картошкой? И всё для того, чтобы чувство вины окончательно разъело его изнутри? — Не забивай себе голову, даочжан, — Чэнмэй дружески похлопал его по плечу, пытаясь бороться со свербящей внутри обидой. — Ты можешь просто забить? — Как я могу? Твоего участия в процессе было не больше, чем гробовой доски, на которой ты спишь, — так и хотелось сказать Сюэ Яну. Однако спешить было некуда: впереди его ждало как минимум несколько месяцев смирения.

***

Теперь утро начиналось для Чэнмэя раньше обычного: голодом сводило желудок — вставать и готовить что-нибудь более-менее съедобное приходилось без промедления. Такой сценарий был для Чэнмэя любимым. Если же первой до него добиралась тошнота, то с несколькими часами дня можно было смело прощаться. Сейчас он мирно сидел у тлеющего костра, держа в руках нанизанную на палку морковь. Что делать с произведением кулинарного искусства, он не знал, так как есть запекшееся оранжевое нечто перехотелось ещё на этапе покупки. Денег на другую еду не нашлось: от доступного лука блевать хотелось так же сильно, как от картошки. На улице едва светлело. Темнота, окружающая желтеющие в костре угольки, успокаивала и дарила желанный покой. Хотя бы раз в сутки можно было забыться и позволить себе расслабиться: не нужно было играть в хорошего будущего папу перед постоянно следящим за ним даочжаном. Мысль о том, что внутри поселилось нечто, неприятными мурашками бежала по коже. Быстрее расти, несчастье. Быстрее растешь — быстрее весь этот кошмар закончится. Сюэ Ян в красках представил, как ловко ЦзянЦзай вспорет ему живот, как пройдётся острым лезвием вдоль матки, отрежет сначала ручки, потом ножки этому непрошенному, безобразрому существу, мечущемуся в предсмертной агонии. Потом уже сам Чэнмэй вытащит его из себя целиком и, быть может, закопает где-нибудь недалеко от похоронного дома. Табличкой не наградит — много чести. Внутри что-то неприятно съежилось. Чэнмэй не знал, как назвать внезапно охватившее его чувство. Хотел ли этот ребёнок умерщвления? Хотел ли его кто-то из прошлых жертв? Тогда почему именно сейчас было так паршиво? — А-Ян, ты здесь? — когда он услышал окликнувший его голос, вдруг распрямил спину и нервно сглотнул. Будто Сяо Синчэнь и вправду мог увидеть его сейчас. — Я потерял тебя. — Здесь, здесь, — отозвался Чэнмэй, всё же откусывая размягшую морковь. — Будешь есть? — Ты мог попросить меня, — произнёс Синчэнь. — Ты выспался? — Абсолютно, — Сюэ Ян помог даочжану сесть рядом. Каково жить, когда вокруг всегда темно? Каково жить, когда темно внутри тебя? — У нас появилось немного денег, — продолжил Синчэнь, а Чэнмэя всего передернуло от этой фразы: когда речь заходила о деньгах, разговор обещал быть долгим и малоприятным. — Сегодня схожу на рынок и куплю тебе чего-нибудь более питательного. — Мяса, — тут же ответил Сюэ Ян и сглотнул собравшуюся слюну, — давай купим мяса? Сяо Синчэнь кивнул и взял протянутую ему морковь. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он, пробуя блюдо на вкус. Сюэ Ян заинтересованно смотрел на его лицо, пытаясь угадать на нём эмоции: испытывал ли даочжан отвращение? А если испытывал, то к самому Чэнмэю? Или к этой гадкой моркови, будь она неладна? — Ты спрашиваешь слишком часто, — отметил Сюэ Ян, — если мне будет плохо, ты точно это заметишь. — Я беспокоюсь за твоё здоровье, а-Ян, — сказал Синчэнь. — Справедливо, — усмехнулся Чэнмэй, откладывая в сторону пустую палку, — не каждый день носишь в себе жрущую тебя субстанцию. — А-Ян, не говори так, — растерянно и даже несколько обиженно произнёс Синчэнь, — он же всё чувствует. Как же Чэнмэй надеялся, что он действительно всё чувствует. Чувствует, насколько сильно ненавидят это разбухающее с каждой минутой существо, насколько сильно его не желают и насколько надеются, что подобие пытки «счастливым родительством» закончится как можно скорее. — Может, мне перед ним извиниться надо? — съязвил Сюэ Ян, выдавая свои истинные чувства. Внутри него кипела настоящая ревность. Почему даочжан уделял ублюдку столько времени и внимания? Почему стал носиться с ним, будто с немощным, как только узнал о зарождении этого? Почему это создание, которое появилось вопреки его воле, вопреки здравому смыслу, заслуживало такого отношения? — Просто не отзывайся так о нём, – ответил Сяо Синчэнь. – Пожалуйста. И Сюэ Яну было нечего возразить.

***

Время тянулось предательски долго. Ненавистный плод никак не хотел расти: живот оставался плоским и не показывал признаков жизни от находящегося внутри нечта. Сюэ Ян день за днём рассматривал свое тело, пытаясь уловить хоть какие-то изменения. В его голове сразу всплывали восторженные слова готовящихся к родительству девушек и омег о шевелениях, толчках и прочих радостях беременности. Чэнмэй был даже рад тому, что никаких движений от ребёнка не ощущалось: чувствовать, как в тебе шевелится какая-то дрянь, понимать, что этот паразит растёт и совершенствуется за счёт твоих же ресурсов, было бы слишком отвратительно. Однако ощутить что-то такое, какой-то толчок к решительным действиям, всё равно хотелось. Сюэ Ян боялся признаться себе в этом, но просто так, без какого-то либо предупреждения и повода, резать существо, мирно спящее внутри, было жалко. Никого до этого не было: ни семейных, ни любящих и любимых, ни боящихся гибели, а этого, пустого, ничего не значащего, никому не нужного паразита, было. Всё это с лёгкостью можно было списать на нежелание причинять боль себе и ковыряться в своих же кишках, но почему-то представлять содрогающееся в предсмертной агонии тельце было значительно тяжелее, чем собственные внутренности. Ещё и даоджан рядом носился, будто курица-наседка: всё расспрашивал о самочувствии, будто за несколько дней желание блевать должно было улетучиться, а гадость, растущая внутри, рассосаться при божественном вмешательстве. Принимать от него заботу было настолько неприятно, что Синчэня хотелось ударить чем-нибудь тяжёлым, лишь бы он хотя бы на минуту унялся и перестал добивать своей навязчивой помощью. В каких книгах пишут о том, как успокоить мечущегося туда-сюда слепого мужика, не позволяющего вполне здоровому и зрячему не-жениху даже дров для костра нарубить. Тебе, а-Ян, нельзя, – говорил. – Тебе нужно отдыхать и не истязать тело нагрузками. А тебе, даочжан, можно, – думал Сюэ Ян. –Остаться не только без глаз, но и без пальцев, и всё, заметь, по собственной глупости. Глупости, к которой Чэнмэй, прямо или косвенно, приложил руку. Вспоминать о прошлом было так же неприятно, как и о том, что он, между прочим, беременный. И действительно нуждается в заботе. Кто обрюхатил, тот пусть и заботится, – небрежно подумал Сюэ Ян, приложив руку к животу. – А всё-таки, был бы ты даочжана, я бы тебя так не ненавидел. Если только совсем чуть-чуть.