Несчастье

Малыш, причмокивая влажными губками, прижался к груди Сюэ Яна. Синчэнь, снова жалея о том, что не может наблюдать за единением двух самых дорогих людей, тепло улыбнулся представленному. Он проникся тем счастьем, которое могут испытывать отцы, имеющие возможность смотреть на свою семью. Вдруг со стороны Сюэ Яна послышался сдавленный всхлип. Синчэнь, опешив, коснулся его щеки, почувствовав под пальцами влагу. Сюэ Ян без злости оттолкнул его и вытер слёзы дрожащей рукой. Синчэнь, будучи уверенным в том, что эмоции были лишь следствием пережитого испытания, не стал расспрашивать о случившемся, не желая привлекать к этому лишнее внимание. Он осторожно укрыл Сюэ Яна одеялом и сел около него, не желая ни на минуту расставаться с ним и их малышом. Однако, вопреки ожиданиям Синчэня, Сюэ Ян не успокоился и спустя долгие минуты. — А-Ян, тебе больно? — обеспокоенно спросил Синчэнь. Ребёнок продолжал есть, и возможно, причинял Сюэ Яну сильный дискомфорт. — Я в полном порядке, — безразлично ответил Сюэ Ян, будто не плакал несколько мгновений назад. — Отдохни. Устал, наверное, со мной тут возиться. — Не говори так, а-Ян, — сказал Синчэнь, воспользовавшись тем, что Сюэ Ян отвлёкся и перестал сопротивляться его прикосновениям. Он осторожным движением погладил руку любимого и оставил на ней короткий, но чувственный поцелуй. Синчэнь полагал, что текущий момент не был хорош для словесного выражения переживаний, но не мог подавить в себе желание поделиться с Сюэ Яном своим теплом. Теплом, которое ему не нужно было заслуживать. Теплом, которого он был достоин вопреки обстоятельствам, пытавшимся его сломить. — Даочжан, — вдруг прервал его мысли Сюэ Ян, — спасибо тебе. И за то, что остановил меня тогда, и за то, что был рядом всё это время. Голос Сюэ Яна звучал неуверенно и сжато: даочжан понимал, какого труда стоило ему произнести вслух столь непривычные слова, и тем большую ценность они приобретали. Значило ли это, что Сюэ Ян не жалел о появлении ребёнка на свет? Почувствовал ли он, выпустив эмоции на свободу, готовность заботиться о новой жизни и дарить ей свою любовь? Синчэнь надеялся, что их совместный быт окрасится яркими цветами и приобретёт нежность утраченных до этого оттенков. Он верил в Сюэ Яна от начала и до конца. Как только Небо позволило ему узнать жестокого и безжалостного убийцу поближе, все предрассудки разбились о прозрачность его души. Сердце Сюэ Яна, окутанное пеленой непрекращающейся боли и горькой обиды на несправедливое стечение обстоятельств, было чистым, как снежная морось в начале зимы. Синчэнь пообещал себе очистить его от мучительно сжимающихся оков и дать любимому человеку полной грудью вдохнусь прикосновение чистоты, лёгкости и взаимных чувств. Он чувствовал в себе потребность окружить заботой утонувшего в темноте ненависти и злобы ребёнка и вытянуть его из морока. Синчэнь верил в то, что у него получится избавить Сюэ Яна от бремени мучительного прошлого. Он верил в их светлое будущее так, как не верил никогда и ни во что. Даже ценность освобождения мира, сиявшая ему путеводной звездой, сейчас утратила прежнюю яркость, уступив вспышке окутавшей сердце любви. Синчэнь готов был взять ответственность за семью, которой уже посвятил всего себя. Он улыбнулся, представив их совместное будущее, наполненное радостью и гармонией. Сердцем Синчэнь отринул тяжесть, которая не давала им наслаждаться совместными мгновениями. В дальнейшем не будет проще. На их с Сюэ Яном плечах был беспомощный младенец, временно лишённый полноценных чувств со стороны одного из родителей. Синчэню предстоял долгий путь, который позволит ему возродить в любимом огонь погасшего счастья — способности искренне любить и заботиться. Отступать было нельзя. И совсем не хотелось. Спустя длительное время, в течение которого Синчэнь вслушивался в дыхание и движения Сюэ Яна в стороне, чтобы не смущать его излишним вниманием, малыш заснул, оторвавшись от груди. Сразу после этого со стороны Сюэ Яна стал доноситься характерный шорох, заставивший Синчэня в ту же секунду к нему подойти. — А-Ян, — обеспокоенно произнес Синчэнь, — Тебе пока что не нужно вставать. — Нужно, — ответил Сюэ Ян, всё ещё предпринимая попытки встать. Он периодически напряженно вздыхал от боли, заставляя сердце Синчэня встревоженно сжиматься. — Я принесу всё, что скажешь, — сказал Синчэнь, — полежи немного, пожалуйста. — Ты сейчас разбудишь это несчастье своими причитаниями, — произнёс Сюэ Ян, когда ему удалось подняться на ноги. Он слегка покачивался из стороны в сторону, поэтому Синчэнь бережно придержал его за плечи, боясь отпустить. Он корил себя за отсутствие настойчивости — Сюэ Ян на эмоциях мог серьёзно навредить себе из-за его слабости. — А-Ян, ну почему же ты такой упрямый? — прошептал Синчэнь, прислушавшись к совету. Разбудить малыша в такой ситуации ему совершенно не хотелось. Сюэ Ян так давно не называл ребёнка «несчастьем»… Синчэнь не держал на него обиды — болезненные роды напомнили его любимому о прежних чувствах, и это должно было в скором времени вновь спрятаться в глубине подсознания. — Я не калека, чтобы валяться здесь неподвижно, — ответил Сюэ Ян, увернувшись от поддерживающей его руки. Синчэнь, решив не испытывать судьбу, послушно отстранился, но шёл рядом, вслушиваясь в каждый шаг Сюэ Яна. Вдруг Сюэ Ян остановился и, переведя дух, продолжил: — Я не собираюсь всё своё время посвящать этому чудовищу, — совершенно холодно и резко сказал он, — не буду из-за него жалеть себя и превращаться в безвольное растение. Только ради тебя я сделаю так, чтобы он не сдох раньше времени, разложившись в собственных испражнениях, ссохшись от голода или от закупорившихся кишков, которые я могу набить ему едва съедобной травой. Однако, — Сюэ Ян, по-видимому, дрожа, напряженно продолжил, точно наслаждаясь тем, о чём говорил, — я буду надеяться, что с ним случится какая-нибудь неизлечимая хворь. Что он случайно задохнётся, пока будет спать, захлебнётся своими мерзкими слюнями или окажется пожран голодными духами. Если бы не ты, проклятый праведник-даочжан, я бы сделал всё, чтобы это существо никогда не видело мир и никогда не смотрело на меня своими отвратительными глазами. Сюэ Ян говорил, а в горле у Синчэня встал ком. Ему было невыносимо больно слышать слова, произносимые любимым. Обида терзала его душу, но сочувствие касалось не только невинного малыша, не заслужившего столь сильной ненависти, но, в большей мере, самого Сюэ Яна, пережившего настоящий кошмар. Сюэ Яна, поглощенного своей ненавистью, тонущего в ней почти без возможности выбраться. Сюэ Яна, сердце которого было разъедено страшной болью, не оставляющей места ничему светлому. Как же он хотел избавить их двоих от этого наваждения... Но был слишком слаб, чтобы сделать это быстро и решительно. Он, без сомнений, проигрывал Сюэ Яну в силе духа и уверенности, поэтому лишь потихоньку подступался к проблеме, пока она делала огромные шаги, сметая всё на своём пути. Вся решительность Синчэня, которую он долго собирал, чтобы явить свету, не составляла и третьей части мощи отчаяния Сюэ Яна. Сюэ Ян, тяжело дыша от переполняющих эмоций, вышел на улицу, утягивая за собой Синчэня. Он, едва собрав силы, толкнул его вперёд и уже громче продолжал: — Я не хочу, чтобы эта дрянь смотрела на меня глазами, которыми смотрел его отец! — Сюэ Ян перешёл на крик, смешивающийся со слезами. Синчэнь никогда не думал, что Сюэ Ян, привыкший держать внутри свою боль, сможет плакать настолько часто. Мучившие его чувства просились наружу, и им нужно было пролиться, чтобы подарить душе спокойствие. Синчэнь позволял ему говорить и внимательно слушал каждое слово. Пусть его сердце полнилось болью, он понимал: без поддержки Сюэ Яну будет гораздо сложнее справиться с собой. Это то самое малое, которое он мог ему предложить в складывающейся ситуации. — Я не хочу, чтобы он жрал меня и пользовался моим телом! Я всей душой ненавижу его! Только ради тебя, даочжан, — кричал Сюэ Ян, не имея возможности сдержать свой гнев. — Только ради тебя… — он вдруг перешёл на едва различимый шёпот. — Всё это только ради тебя. Ты ни в чём не виноват и никогда не был, даочжан, — продолжал он, перескакивая от мысли к мысли. Ладони Синчэня вспотели, а сердце клокотало в груди. — Даже он ни в чём не виноват. Я ведь принял его, Сяо Синчэнь, — услышав своё имя, Синчэнь напрягся, — потому что ты принял. Если ты принял чужого, нагулянного и греховно полученного от твоего проклятого Неба, то как мог я не принять своего? Своего, живого, который что-то там себе слышал и чувствовал? Чувствовал, как его отвратительный… — там, где Сюэ Ян, вероятно, хотел сказать «папа», он ненадолго прервался, чтобы отдышаться. Несмотря на пережитое, он говорил внятно, поэтому Синчэнь, пусть и беспокоился за его состояние, всё же не предпринимал решительных действий, полагая, что возможность высказаться будет для Сюэ Яна наивысшим благом. — …чувствовал, как сильно я его ненавижу, как хочу побыстрее избавиться от него. А потом я принял, даочжан, — Сюэ Ян подошёл ближе и уткнулся лбом Синчэню в грудь. Слыша его ускоренное сердцебиение, он продолжил, — я принимал то, как отвратительно чувствовал себя, как не мог справиться с простейшими вещами. Я перестал быть собой и пытался принять это только для тебя. Ты принял, и я не мог противиться этому. Мне начало казаться, что ты что-то почувствовал, я начал верить в то, что он твой, что несчастью дарован шанс перестать быть несчастьем. Он же реагировал на тебя, будто был тебе родным. И я реагировал, потому что надеялся, что это мы создали что-то, что позволит мне забыть о прошлом. Но сейчас, когда я смотрю на это омерзительно сморщенное лицо, я не вижу в нём ровно ни-че-го от тебя. Он лишён возможности стать таким, как ты. Он всегда будет смотреть на меня глазами того урода, даочжан. Он никогда не станет твоим. Я никогда не смогу увидеть твои глаза снова. Сюэ Ян, резко оборвав свою речь, замолчал, обнажая повисшую вокруг тишину. В застилающем землю тумане отразилась его, Синчэня, безнадёжность.