Несчастье

Рассказывая Цзычэню о произошедшем во время их недолгой разлуки, Синчэнь по-настоящему увлёкся. Он в красках описал все испытания, с которыми им с Сюэ Яном пришлось столкнуться, и был счастлив замечать заинтересованность друга. — Даочжан Синчэнь! Даочжан Сун! — услышав голос а-Цин, Синчэнь на секунду замешкался. Он не представлял, как стоило взаимодействовать с девочкой после её поступка. На фоне упрямого и несдержанного Сюэ Яна она казалась Синчэню настолько хрупкой, что он боялся навредить ей даже случайным словом. Риск разбить сердце совсем юному человеку был для него чем-то по-настоящему пугающим. Он привычно поприветствовал а-Цин, но почувствовал неуверенность в своих действиях. Если бы он проявил к ней бОльшую теплоту, это могло повлечь за собой непонимание, но и холодность оказалась бы болезненной. — Даочжан Сун, прости, — извинилась она, останавливаясь неподалёку от Цзычэня. — Я просто очень испугалась, а тебе, наверное, пришлось меня искать. — Всё в порядке, а-Цин, — успокоил её Цзычэнь, — только не делай так в следующий раз: я никогда не оставлю тебя в беде, если обещал быть рядом. А я обещаю. — Я повела себя так грубо и некрасиво, — прошептала а-Цин, — даочжану Синчэню снова пришлось решать всё за меня. — А-Цин, — сказал Цзычэнь, — Синчэню не в тягость тебе помогать. Он сам мне говорил. — Правда.? — девочка растерялась и будто не смогла сразу поверить сказанному. — Он говорил обо мне? Синчэнь почувствовал неловкость, сковавшую тело. Ему казалось, что к щекам прилила кровь, выдавая его смущение. Пусть а-Цин не могла видеть этого, но Синчэнь в то же мгновение попытался собраться с мыслями. Цзычэнь не врал: он действительно рассказывал о том, что считает а-Цин едва ли не младшей сестрой и радуется, когда может оказать ей посильную помощь, но после случившегося часами ранее слова Сун Ланя звучали слишком двусмысленно. — Да я не понимаю, с чего вы все так разорались?! — Синчэнь как никогда был благодарен Сюэ Яну, который разбавил повисшее между ними напряжение. — Эта гадина сейчас опять проснётся и начнёт орать. — И я рад встрече, Чэнмэй, — обратился к нему Цзычэнь. — Рад, что ты чувствуешь себя хорошо. В голосе Сун Ланя Синчэнь слышал сдержанную неприязнь. На душе стало тепло от осознания того, что друг всеми силами старается наладить отношения с его любимым человеком. Вот только сам Сюэ Ян, кажется, не был настроен на мирный диалог: он никогда не считал нужным скрывать свои истинные чувства, и они редко были позитивными и несущими добро и свет. Однако Синчэня успокаивала мысль о том, что именно Сюэ Ян хотел поскорее узнать о судьбе Сун Ланя и а-Цин. Ему оставалось лишь надеяться на благоразумие любимого и списывать его поведение на усталость и тяжёлые роды. — Пойдёмте в дом, — прошептал Синчэнь, стараясь не нарушить покой малыша. Его примеру последовали остальные, зашедшие внутрь едва слышимыми шагами. — Позволишь Цзычэню взглянуть на малыша? — обратился к Сюэ Яну Синчэнь. — Да пусть смотрит, если ему уродцы нравятся, — неожиданно для всех согласился Сюэ Ян. — Только вот трогать его не надо, а то по новой орать начнёт. Сун Лань, всё ещё удивлённый милости со стороны давнего врага, подошёл к кровати, где лежал спящий малыш. Он смотрел на него, не проронив ни слова, а затем присоединился к Синчэню, отправившемуся готовить ужин. А-Цин с Сюэ Яном снова спорили о чем-то в комнате — при звуке их голосов лицо Синчэня трогала улыбка. — Синчэнь, — обратился к нему Цзычэнь. Он говорил почти шёпотом, несколько растерянно и удивлённо. –Я слышал, что этот ребёнок…не родной для тебя. Если я говорю что-то неприятное, дай мне знать. — Всё в порядке, Цзычэнь, — отмахнулся Синчэнь: его душу болезненно кололо мыслью о прошлом, но он всеми силами старался отвлечься от тягостного ощущения. Если решение остаться со своей семьёй до конца было принято, отступать и сомневаться было нельзя. — Он не родной только по крови, но это всё ещё мой любимый сын. — А ты… — Цзычэнь задумался, точно подбирая правильные слова, — уверен, что внутри него течёт не твоя кровь? — О чём ты? — слова друга пробежали дрожью по пальцам Синчэня, и он едва не порезался, потеряв бдительность. — Ребёнок очень на тебя похож, — с теплотой сказал Цзычэнь. Синчэнь никогда не мог подумать, что его друг будет с такой нежностью отзываться о ребёнке Чэнмэя. — Он даже спит так же. — А-Яну нет смысла врать мне, — Синчэнь вздохнул, почувствовав печаль, осевшую на сердце. Несмотря на то, что ребёнок в любом случае был ему дорог, в глубине души он надеялся на своё с ним родство. — Вряд ли это возможно. Но это не очень и важно. Только не говори ничего ему. Сюэ Яну наверняка будет неприятно вновь слышать о своём прошлом. Постепенно он отпускал его, позволяя сердцу наполниться новыми переживаниями, более светлыми и чистыми. — Я не буду вмешиваться в это, прости, — извинился Цзычэнь и приступил к помощи в готовке. Он осторожно забрал у Синчэня нож, прикоснувшись к его кисти теплотой пальцев. Случайный жест показался таким близким и родным. По спине Синчэня побежали мурашки, и он шумно сглотнул, отгоняя навязчивые мысли. — Я не знаю, с кем Чэнмэй водится и как проводит досуг, — намекнул Цзычэнь, — однако всегда считал и буду считать, что ты достоин большего, чем его безразличия и грубости. — Цзычэнь… — растерянно сказал Синчэнь, будучи не в силах подобрать слова. — Он исправится. У него почти получается. — Я больше не могу находиться с этим ненормальным в одной комнате! — в кухню непривычно уверенно буквально влетела а-Цин, которую от столкновения со столом, по-видимому, спасла рука Цзычэня. — Он ни с кем ужиться не может! Даочжан Синчэнь, как ты терпишь эту язву? Ему даже ребёнок не помеха. Он невыносим! — А-Цин, спокойнее, — сказал Синчэнь. — Что произошло? — Он опять несёт какую-то чушь и обижает маленького. И меня назвал малолетней неумехой. Выслушав её, Синчэнь вздохнул: Сюэ Яну предстояло многому научиться, но он готов был ждать столько, сколько потребуется. Закончив с нарезкой, Синчэнь, попросив Цзычэня и а-Цин доделать ужин, вернулся к Сюэ Яну и осторожно, стараясь не разбудить уснувшего малыша, сел рядом. Он мог ожидать всего: грубости, требования уйти и не показываться на глаза, но не рассчитывал почувствовать на плечах родные руки. Сюэ Ян, тяжело вздохнув, придвинулся ближе и продолжил разминать напряженные мышцы Синчэня. — Когда ты в последний раз спал, м, даочжан? Или ты на ходу спишь во благо наименьших затрат? — шёпотом спросил Сюэ Ян, в следующую секунду коснувшийся сухими губами шеи Синчэня. — Тебе нужно отдохнуть, иначе превратишься в марионетку. Ещё один поцелуй, затем следующий, спускающийся ниже и становящийся всё более настойчивым. — А-Ян, я… — Ты, даочжан, — прошептал Сюэ Ян, почти невесомо касаясь мочки уха Синчэня. — Ты и я. Неужто хочешь стыдить меня за это? Или, может, — ни секунды не сомневаясь, он опустил руку ниже, слегка надавливая на приподнявшиеся одежды, — за это? — А-Ян, нельзя…– с усилием держа себя в руках, сказал Синчэнь. — Тебе нужен покой и… — Ты и я, даочжан, — выдохнул Сюэ Ян. — Почему ты снова говоришь лишь обо мне? — Потому что я л-люблю тебя, — едва не теряясь в неловкости, произнёс Синчэнь. Ловкие пальцы Сюэ Яна каждым движением заставляли Синчэня бороться со своим естеством. Он хотел в этот же момент прекратить происходящее бесстыдство, но в чувствовал зарождающееся внутри желание. Синчэнь не хотел поддаваться на провокации, в первую очередь, думая о состоянии Сюэ Яна, которому не следовало вести себя столь несдержанно. Однако, когда тот, будто вовсе забыв о тяжёлых родах и усталости, вдруг оказался перед ним на коленях, Синчэнь замер, не в силах возразить. С губ срывались лишь смущенные вздохи и хрупкие попытки вразумить Сюэ Яна. — Тебе не стоит переживать за меня, даочжан, — издевательски медленно сказал Сюэ Ян, — не так уж и сильно я кричал, чтобы жаловаться на больное горло. А вот тебе, — стоило ему зайти чуть дальше, как Синчэнь едва не потерял остатки самоконтроля, — точно необходима разрядка. — А-Ян, пожалуйста… — Пожалуйста что? — переспросил Сюэ Ян. Его горячее дыхание обжигало чувствительную кожу, влажную от прикосновений творящего такое бесстыдство языка. — «Пожалуйста, прекрати» или «пожалуйста, продолжай, а-Ян, я люблю тебя больше жизни и готов полностью принять всю твою любовь»? — Перестань, прошу, — Синчэнь сжал ханьфу во влажных пальцах, всё ещё тщетно пытаясь совладать с собой. Ему сейчас же нужно было прекратить, проявить настойчивость и остановить происходящее. Его праведность, его светлые намерения и чувства… Всё разбивалось о жаркую страсть любимого человека, здесь и сейчас стоящего перед ним на коленях. Здесь, а не в фантазиях о спасении мира светом и чистотой. Сейчас, а не в туманном будущем, которое может не наступить. Любимый и — он верил — любящий человек желал его, желал дарить ему свою ласку и принимать его полностью, не деля на праведное и неправедное. Сюэ Ян не выбирал одну из частей, закрывая глаза на другую и отрекаясь от неё, как от чуждого и противного. Будучи тенью, он мирился с его, Синчэня, светом и желал от него взаимности. Здесь и сейчас. Он жаждал смешать темные и светлые краски, собирая их в полутона и создавая картину, красотой и изяществом сравнимую с величием рассветной дымки. Синчэнь вдруг понял, почему его так тянуло к Сюэ Яну. Он видел в нём целостность, которой тот обладал, и ту, которую хотел открыть в других. Поэтому Сюэ Ян большую часть времени не считал себя злодеем, он включал в себя всё, но требовал умелой огранки. Всё происходило здесь и сейчас. И именно здесь и сейчас Синчэнь мог дать ему это. Не так, как чувствовал сам, но так, как было понятно Сюэ Яну, появившему инициативу. Он больше не мог оставаться в коконе своих предрассудков. Не тогда, когда на кону стояло их общее счастье. — Перестать? Вот так просто взять и остановиться? — Сюэ Ян замер, будто проверяя его на прочность. — Нет, то есть… — Синчэнь сглотнул, пытаясь подобрать правильные слова. Он всё ещё верил в то, что в мире, открывшемся перед ним сейчас, было место правильному и неправильному. — Просто не говори…такое. — Хочешь, чтобы я замолчал? — сказал Сюэ Ян, потираясь щекой о его бедро. — Хочу, чтобы ты замолчал, и просто закончил то, что начал, — не ожидав такого от самого себя, Синчэнь положил дрожащую руку на затылок Сюэ Яна. – Бесстыдник...мой, – едва слышно добавил он. В ответ до него донёсся удивленный вздох. Вздох, сохранивший в себе всё, чего Синчэню могло не хватать.