Несчастье

— Садись, — Сюэ Ян помог Синчэню удобно сесть и опустился рядом. Он протянул руку к бледно подсвеченным лунным сиянием пальцам даочжана, но осёкся. Драматизировать было нельзя: всё рисковало сорваться раньше, чем успело начаться. На кого он будет похож со своей слезливой историей, касаниями цветущей девы и неуместной нежностью? Посмешище да и только. Разговор следовало сделать как можно более сухим и бесчувственным — Синчэню будет проще понять и принять. Нужно было сказать всего пару слов, пару, возможно, витиеватых предложений, способных уместить в себе всё, что накопилось на душе. Глубокий вдох. — Я про Несчастье поговорить хотел, — сказал Сюэ Ян. Голос его звучал тихо и неуверенно. Как бы долго он ни собирался с силами, выходило всё равно что-то слабое и вымученное. Продолжать. Только продолжать, что бы ни произошло. — Я всегда готов поговорить с тобой, — ответил Синчэнь, сдержанно улыбнувшись. Ну вот. Дышащее жизнью солнце ты, Сяо Синчэнь. Всегда и ко всему готов. «Даочжан, — подумал Сюэ Ян, — что будешь думать, когда я начну?» Слова в голове, до этого собирающиеся в что-то похожее на смысл, сейчас смешались и замерли, выскакивая наружу едва связными группами. — Ты же знаешь, что он не твой сын, да? — издалека начал Сюэ Ян. — Знаешь. И не знаешь, кто его настоящий отец, так? — Так, — стоило Сюэ Яну заговорить об этом, как Синчэнь перестал выглядеть столь весёлым. — Но, может, не будем об этом? Конечно, не будем, готовое на всё Солнце. Что с тобой таким делать? На секунду внутри Сюэ Яна мелькнуло сомнение. Он глубоко выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Нужно было, нужно. Мысленно он погладил себя по голове, так, как хотел бы, чтобы это сделал кто-то иной. Тогда, когда было ещё не поздно. Ну же, умница Сюэ Чэнмэй, у тебя всё получится. Просто скажи ему, ты же такой смелый герой. Позорно тронуть и не добить. Продолжай. — Будем, — каждое слово давалось ему тяжело, — будем, потому что я не хочу, чтобы между нами было это мерзкое молчание. Я устал чувствовать себя виноватым за то, в чём не виноват. — А-Ян, это же не имеет никакого значения, — продолжал Синчэнь, — это было твоё решение, я принимаю его и тебя, ни в чём не обвиняя. Это в прошлом. А оно вот как получается. Уже и принимает и понимает. И говорить ничего не пришлось. Однако покоя не давало совсем иное: что для себя даочжан решил и почему считал себя правым? — Моё решение? — Сюэ Ян посмеялся, чувствуя, как внутри закипает глубоко спрятанная боль. — В прошлом? Тогда почему я до сих пор в кошмарах вижу события того дня? Почему я до сих пор не могу жить нормально или хотя бы не питать к маленькому ублюдку всепожирающую ненависть? Ты не знаешь, кто отец этого Несчастья, но и я тоже, — Сюэ Ян едва мог дышать от переполняющих его чувств. Он ненадолго замолчал, пытаясь вернуть способность мыслить ясно, а затем значительно тише продолжил, — и я тоже не знаю. Бедный неженка даочжан не хочет слышать. Я тоже не хочу слышать эти голоса. Они… — Прости, — сказал даочжан и нерешительно обнял Сюэ Яна за плечи, не почувствовав сопротивления. — Я обещал выслушать тебя, но чуть снова всё не испортил. Говори, пожалуйста. Мне дорого то, что я могу быть рядом. Пусть пока я не очень понимаю, что ты хочешь сказать, но я разделю твою боль. — Они, — продолжал Сюэ Ян, будто не слыша того, что говорил Синчэнь. — Их было пять или семь, я не помню. Я так мало помню, но при этом помню так много. Я хочу забыть всё. Я не хочу раз за разом испытывать это, когда смотрю на своего родного сына. — А-Ян, — Синчэнь крепче прижал его к себе, позволяя продолжить. — Они насиловали меня так долго, — Сюэ Ян перешёл на едва слышный шёпот. Бессовестный убийца, не знающий морали и чести, закрыл руками лицо, не в силах выносить мучающий его стыд. — И так больно, даочжан. Очень больно, правда. Я надеялся, что мои внутренности выпадут или разорвутся раньше, чем это закончится. Я хотел перестать чувствовать это. Я не хотел этого. Я правда не хотел. Это было хуже, чем потерять девственность на шёлке противных Ланьлинских простыней. И в десять раз больнее. В этот раз мне даже не было смешно. Это вовсе не было весело. Я не хотел, я бы никогда не стал, потому что правда полюбил тебя. Впервые полюбил так, как любят нормальные люди, как любят праведники и те, кого называют благочестивыми. Я не хотел пачкать тебя, я бы ни за что не сделал такого, я бы никогда, даочжан, слышишь? — Сюэ Ян, положив руки Синчэню на плечи, слегка его встряхнул, будто приводить в чувства надо было даочжана, а не самого себя. — Я бы никогда не притронулся к этой грязи, я бы никогда, честно. Я не делал этого, я вообще ничего не делал, я не хотел, — не останавливался Сюэ Ян. Его речь стала судорожной и рваной. Он повторял одни и те же фразы, будто вовсе себя не слыша. — Я знаю, — Синчэнь обнимал его, целовал такого грязного и падшего, омерзительного, подлого и сломанного. Он целовал его руки, целовал лицо и смахивал незаметно проступившие слёзы, обещал любить, несмотря ни на что, и убеждал, что произошедшее, впрочем, ничего и не изменило во внутреннем стержне, что стал ему родственной душой. — Ты бы никогда не пошёл на измену, потому что верен себе. Ты честный, а-Ян, я люблю твою честность и искренность. Говори, пожалуйста. Я тебя слушаю и слышу. Я чувствую твою боль и очень хочу разделить её с тобой. — Я всегда видел их, когда смотрел на ребёнка, — сказал Сюэ Ян, — и никогда не видел тебя. Мне так паршиво от этого, даочжан. Если бы твой, если бы от тебя, я бы никогда…он бы и слова грубого от меня не услышал, правда, — голос Сюэ Яна заметно дрожал, — я бы от него ни на шаг, честно. Я бы любого за него убил, за каждую слезинку готов был бы стереть с лица земли целые кланы. Я бы подарил ему такое детство, которого никогда не было у меня. Если бы он был наш, если бы я мог не ненавидеть его так сильно, не теряться в этой ненависти, даочжан. Если бы я мог не видеть их и видеть тебя. Твои прежние глаза, которых я сам, — Сюэ Ян сделал глубокий вдох и едва не зашёлся кашлем, — о Небо, которых я сам тебя лишил. Ты потерял из-за меня всё. Ты больше никогда не сможешь видеть. Ты никогда не увидишь своих детей, если когда-нибудь опомнишься и уйдёшь от меня. Я бы отдал тебе свои глаза, они никогда не стали бы такими же невероятными, я всё равно отдал бы, но ты же не возьмёшь. Ты терпишь меня, ты такой…я не могу быть с тобой, я тебя порчу, я тебя позорю, я не могу больше притворяться бесстыдником, которому всё равно. У меня репутация безумца и убийцы, а ты всё равно рядом. Тебе всё равно на обстоятельства, ты даже цели свои отставил в сторону и бросил мне под ноги. Ты рядом, что бы я ни творил, какой бы тварью не проявлялся. Я веду себя с тобой так, как не имею права. Я даже дышать рядом с тобой не могу. Я так ненавидел тебя за это, за то, что я у такого, как ты, только в ногах валяться могу, не надеясь даже на то, что на меня хотя бы наступят, а ты гладишь по голове и целуешь так нежно, что у меня сердце стучит как бешеное. Ты один, кто смог меня полюбить, что бы я ни сказал, ты рядом и прижимаешь меня к себе, что мне ничего не страшно и никто не важен. Я так ужасно с тобой обошёлся, я так ранил тебя. И продолжаю вести себя так. Я трусливо пытался сохранить свою жизнь, почти лизал сапоги паршивца Мэн Яо, проклятого шлюшьего сына, в попытках заслужить признания и похвалы, а тебе причинял лишь боль. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы никогда не прикоснулся к нему после тебя. Никогда не смог бы никого больше касаться. Никого и никогда. Он не был достоин этого, но я позволял ему всё. Я позволял этому почти бессильному* сумасшедшему, но ранил тебя и делом, и словом. Это так… Мне так тошно от недосказанности, но противно от того, что ты слышишь об этой грязи. Ты даже слушать такое не должен, тебе бы весну и пение птиц, плеск ручья и шум листвы, а не рассказы опустившегося меня. Прости, даочжан, я всё ещё не могу заткнуться. Я правда не могу, даочжан. Я столько хочу сказать. Ты всё ещё слушаешь, о Небо, ты всё ещё рядом и слушаешь, — почти неслышно выдохнул Сюэ Ян и зашёлся тихим напряжённым смехом, — ты всё ещё тут… — Ты такой драгоценный, а-Ян, — Синчэнь продолжал гладить и целовать, его прикосновения бежали мурашками по коже и искрами перед глазами. — Продолжай, пожалуйста, мне важно это слышать. Мне важно знать о тебе всё. Я всё так же сильно тебя люблю. Во мне ничего не меняется по отношению к тебе, я лишь больше проникаюсь твоей судьбой и восхищаюсь твоей смелостью и силой. Я не пачкаюсь о твои речи, но ты сам становишься чище. Не из-за того, что произошедшее тебя очернило, но потому, что груз боли отравлял твою душу. Я буду рядом. Я всегда буду рядом. Верь мне, пожалуйста. — Я больше ничего не добавлю, — устало сказал Сюэ Ян. — Я не хотел говорить, но ты заслужил знать. Ты должен принять решение, зная все детали моего прошлого. Оно само подошло к этой точке, — не прекращал Сюэ Ян. — Я мог молчать, но всё разом свалилось на мои плечи. В один миг я ощутил груз всего, что со мной когда-либо произошло. Прости уж. Теперь как мне на тебя смотреть-то после всего? — Я всё понимаю и рад, что могу быть рядом, — объяснил Синчэнь. — Всё в порядке, честно. Изо всех сил Синчэнь старался делать вид, что ничего не произошло. Однако ему точно понадобится несколько дней на то, чтобы всё осознать и принять. — Даже после всего ты всё равно выберешь меня? — вдруг спросил Сюэ Ян с искренним интересом. Ему, кажется, действительно стало легче дышать. — Всегда. Для меня даже выбор не будет стоять. Ты и… Несчастье, вы оба моё сокровище. — Ты впервые назвал его так, — заметил Сюэ Ян. — Да, кажется, — отстраненно согласился Синчэнь, — оно случайно вышло. Сюэ Ян вдруг улыбнулся, почувствовав, как внутри распускаются белые бутоны, больше не опутанные паутиной.