Несчастье

Ещё немного поговорив с а-Цин и убедившись в её спокойствии, Сюэ Ян взял Несчастье на руки и отнёс в комнату с твёрдым намерением побыстрее усыпить сына к возвращению даочжана. Конечно, было бы бессовестно реализовывать свои грязные мысли при ребёнке, но Сюэ Ян не без гордости считал себя главным бесстыдником. Они вполне могли сделать всё тихо, да и что это глупое дитя могло смыслить во взрослых делах? По расчётам Сюэ Яна Синчэнь с минуты на минуту должен был появиться дома. Сердце колотилось в предвкушении. Нужно было побыстрее закончить задуманное, чтобы всё прошло наилучшим образом. — Несчастье, — обратился Сюэ Ян к сыну, — спать. В ответ он услышал заливистый смех. «Очень смешно, — подумал Сюэ Ян. — Умираю со смеху». Живот свело новым спазмом, и ситуация стала ещё более мрачной. Спать Несчастье, очевидно, не собиралось. Но и Сюэ Ян сдаться без боя не мог. При нужде он, конечно, мог вытолкать Синчэня во двор и осуществить задуманное, но почему он должен жертвовать своим комфортом ради этого наглеца? — Я не буду петь тебе колыбельные, — объяснил Сюэ Ян, садясь на кровать рядом с сыном, — они все сейчас будут про смерть или про даочжана. Когда Сюэ Ян снова вспомнил Синчэня, в его голове не осталось ни одной приличной мысли. Хотелось как можно скорее уложить сына спать и едва не бежать на рынок, чтобы оказаться в объятиях даочжана. Однако Сюэ Ян не был уверен в том, что Синчэнь хотел этого так же сильно, как и он сам. На своё тело Сюэ Ян не мог взглянуть без разочарованного вздоха. На самом деле, в нём почти ничего не изменилось: мышцы оставались выраженными и крепкими, кожа — подтянутой и свежей, однако что-то внутри надломилось и не давало Сюэ Яну воспринимать себя, как прежде. Каким стал его запах? Сказывалось ли на его внешности вскармливание сына? Мог ли он привлечь Синчэня так, как привлекал его раньше, когда долгие ночи они проводили в объятиях друг друга? Сердце, до этого трепещущее в ожидании, вдруг отозвалось тянущей болью. Больше всего Сюэ Яну хотелось верить, что все его мысли так и останутся несбывшимися страхами, а позже — растворятся в полюбившейся ласке. Несчастье едва вновь не упало с кровати. Сюэ Ян, успев быстро среагировать, поймал его в полёте и тяжело выдохнул. — Куда тебя несёт-то? Не зли. Несчастье залепетало и упрямо поползло в сторону. В следующую секунду Сюэ Ян понял, в чём было дело. Сун Лань и Синчэнь появились на пороге с полной корзиной продуктов в руках. Сун Лань несколько брезгливо огляделся, будто пытаясь найти изъяны в доме, оставленном под руководство Сюэ Яну. «А не дождёшься», — подумал Сюэ Ян и стал терпеливо ждать, пока Синчэнь почувствует что-нибудь своим чутким обонянием, придёт к нему в комнату и подарит желанную ласку. Живот свело спазмом, от которого Сюэ Ян едва не вскрикнул. Тело всё больше становилось его врагом. Он надеялся, что даочжан сделает это как можно быстрее, но тот, будто не обращая на него никакого внимания, пошёл в сторону кухни вместе с Сун Ланем и, по-видимому, принялся разбирать покупки. Сюэ Ян слышал, как они зашли проведать а-Цин, как обсудили ситуацию с духами и предстоящую ночную охоту, но ни словом не обмолвились о нём. Сюэ Ян вдруг почувствовал себя призраком. Даже не злым духом, не обратить внимание на которого было нельзя из соображений безопасности, а самым неприметным и жалким обрывком души и воспоминаний. Неужели Синчэнь ничего не чувствовал? Он же всегда ощущал его запах так хорошо, что мог знать даже о настроении, так в чём обстояло дело сейчас, когда это было наиболее важно? Или он чувствовал и именно поэтому старался избегать Сюэ Яна, не желая приближаться к нему? Он всё-таки стал противен даочжану? Или тот понял, что ошибся, и вновь сошёлся с Сун Ланем? Но почему не сказал? Разве мог праведный даочжан скрывать такие новости от человека, которому когда-то обещал подарить счастье? Голова Сюэ Яна норовила вот-вот разорваться от переполнивших её мыслей. Всё вокруг заглохло, превратившись в скользкий и горький серый комок. Сюэ Яну оставалось находиться в неведении и ждать. Никогда он не был настолько бессилен перед ситуацией. Шаги Синчэня то отдалялись, то приближались, но никогда не раздавались рядом, не окутывали чувством безопасности и спокойствия. Подавляемая сущность омеги, нуждающаяся в защите и заботе, готова была выть от боли, переполняющей грудь. Он чувствовал, как его тщательно выстроенное счастье, его уют и надежда, ускользают меж пальцев, пеплом рассыпаясь под ногами. Несчастье, точно считав настроение Сюэ Яна, заполз к нему на колени и потянулся руками к лицу. Сюэ Яну сына стало жаль, поэтому он не стал привычно его ругать, но с особой нежностью, поднявшейся из потаённых участков души, погладил его по голове, позволив неожиданным чувствам выйти наружу. — Ну что ты? — спросил он, глядя на сына. Он по-прежнему старался не смотреть ребёнку в глаза, но в остальных чертах стал всё больше узнавать себя. — Даочжана своего ждёшь? Придёт к тебе скоро. Даже если ко мне не придёт, то к тебе точно придёт. Любит тебя. Я не люблю, а он любит. Хороший у нас даочжан, да? Сын молчал, но слушал внимательно: затих на несколько минут и следил за движениями губ Сюэ Яна. Ему, кажется, было действительно интересно просто наблюдать за тем, что говорил отец. Пусть Несчастье не понимал смысла сказанного, но слушал с большим интересом, чем порой слушают те, кто может вникнуть в каждое слово. — Несчастье, — обратился к сыну Сюэ Ян, — ты умный что ли получился? В меня пошёл? Несчастье улыбнулся, услышав своё «имя». По коже Сюэ Яна побежали мурашки. Он вдруг замер и с ужасом посмотрел на сына, который действительно реагировал на «Несчастье», брошенное в его адрес. Он считал оскорбление своим именем. Он считал себя Несчастьем и, даже не понимая значения слов, с самого детства привыкал к тому, что он — причина чужих страданий. А самое главное, причина страданий своего отца, человека, которого он считал и будет считать самым близким. Сюэ Ян смотрел на сына и узнавал в нём себя. Не в чертах лица, характере или поступках, а в самой сути их существования. Больше всего Сюэ Ян боялся сделать своего сына похожим на себя, боялся увидеть его брошенным на окраине жизни, оставленным милостью Неба и родной семьёй. Однако сейчас Сюэ Ян смог взглянуть правде в глаза: он сам, своими руками, неловко брошенными словами и ненавистью, делал маленького человека, полностью зависящего от него, отбросом жестокого мира. В его руках находилось нечто большее, чем ненависть и обида. Ему была доверена новая жизнь, чистый лист, на котором можно было вырисовывать любые узоры. Однако он, воспользовавшись доверием беззащитного существа, ещё ничего не знающего о жизни, пачкал этот лист тушью, полагаясь на собственную мелочность и мстительность. Кому он собирался отомстить? На кого изливал ненависть через невинное дитя, тянущееся к нему своей чистой душой? На нелюдей, решивших надругаться над ним? Доходила ли его злость до них? Страдали ли они, превратившие его жизнь в ад всего за несколько часов? Почему мучения испытывал лишь малыш, не повинный в собственном рождении? Сюэ Ян сам решил оставить ребёнка, сам не смог убить его ни до, ни после рождения. Весь путь, который прошёл этот малыш, был выбран кем-то другим. Сюэ Ян смотрел на сына и чувствовал…жалость? Желание защитить? Любовь? Сюэ Яну вдруг так захотелось обнять прижавшегося к нему сына, чтобы показать, что чувства могут быть не только мрачными, что человек, при рождении наречённый Несчастьем, способен быть ценным и важным. — Сынок, — позвал Сюэ Ян. В голосе его не было и тени пренебрежения, — ты только не злись, ладно? Мы оба не виноваты. Мы оба поняли, что жизнь, в прочем, гадость, и люди в ней гадость. Но мы друг у друга есть, такие вот гадкие. И пока мы друг у друга есть, всё будет хорошо. И пусть кто-то попробует нас сломить, да? Язык вырву и к позвоночнику пришью. А потом и тебя научу. И даочжану не скажем ничего. Если захочет уйти к своему праведнику, то пускай и идёт, мы никого не держим. Мы и сами справимся. Научу тебя держать меч, а там и всё остальное подтянется. Ты только не обижайся, хорошо? Я ж как лучше хочу. Если бы я умел быть не паршивым отцом и человеком, я бы был. Но уже не могу, а у тебя-то шанс есть. Много шансов. Ты поэтому расти и пользуйся. А я помогу. Сюэ Ян заботливо поцеловал сына в макушку, чуть позже заметив, что его Счастье крепко заснуло.