Великолепный век

      Ее привели в какой-то большой дом, но не через главной вход, а в узкую боковую калитку, передали старой женщине, одетой во все черное. Та выслушала перевозчика, кивнула, что-то сунула ему в руку. Калитка захлопнулась, и старуха за руку повела Миру в дом. -Ты русская? Как зовут?       Голос у старухи скрипуч и неприятен. Мира промолчала: было страшно и отвечать не хотелось. Терзала мысль, что тут родные могут ее и не найти, никто не знает, где она. -Будешь Ирина.-Старуха уже стянула с Миры наброшенный на голову платок и внимательно разглядывала ее лицо. -Я Мира. -Раньше надо было отвечать. Разденься. -Что? -Сними с себя все.       Раздеваться не заставляли нигде, Мира отрицательно покачала головой. Старуха что-то гортанно выкрикнула, в комнату вошли две рослые рабыни, ловко сорвали с девушки всю одежду и встали, держа за руки, как когда-то слуги Мустафы. -Чиста? С мужчиной была? -Нет!-Мира невольно отшатнулась от цепких пальцев старой ведьмы, трогавших грудь. -Если лжешь, будешь наказана.       Старуха сделала жест, и рабыни подтащили девушку к кровати, поставили раком. Карга обследовала у Миры что-то внутри, слазила пальцами в заднее отверстие. Девушка в ужасе крутилась, пытаясь избавиться от рук старухи, та фыркнула: -Не вертись! Я должна убедиться, что ты девственна и здорова.       Видно, осмотр в чем-то ее убедил, потому что старуха отдала несколько распоряжений рабыням уже довольным тоном.       Миру повели мыться. Эх, в баньку бы, но после стольких дней невольной грязи она была рада и такому.       Сначала ее просто обливали теплой водой и натирали чем-то жестким, потом проделали это же с большим количество мыльной пены. Смыли все и разложили на ложе, раскинув руки в стороны. Одна из сопровождавших уселась на ноги, вторая крепко держала руки.       Внутри все свело от ужаса: что они собираются делать?! Но дальше за дело принялись две другие рабыни, поизящней. Они смазали подмышки какой-то смолой и принялись эту смолу скатывать, тем самым безжалостно вырывая волоски. Было больно, очень больно, несмотря на то что кожу смазывали чем-то прохладным.       За подмышками последовали ноги; хорошо, что Миры волосатостью не отличалась, ножки были чистыми. Но затем...она поняла, что боли-то и не видела! Так же безжалостно были вырваны, выкатаны, удалены все остальные волоски и внизу живота тоже.       Потом ее еще раз вымыли, снова покрыли мыльной пеной и сделали массаж. Крепкие руки рабыни, разминавшей плечи, спину, ноги, действовали умело, испытанная боль отступала в потоке наслаждения. Очищенное от грязи тело словно пело.       Потом ее смазали какими-то маслами, одели в наряд, похожий на тот, в каком она пришла, и отвели в небольшую комнату,жестами объяснили, что жить будет здесь. В комнате уже была девушка, при появлении рабынь с новенькой она сначала в испуге отшатнулась, но потом осмелела и уже смотрела с улыбкой. Когда они с Мирой остались вдвоем, девушка поинтересовалась: -Ты русская, Ирина? -Да, а ты? -Я Дана. Это будет твое место,-она указала на угол комнаты, где стоял свернутый матрас-А это мое.       Ее место ничем не отличалось. Маленькое оконце на самом верху, что-то вроде большого сундука низенький топчан-настил, чтобы сидеть. Заметив тоскливый взгляд Миры, Дана попыталась ее утешить: -Здесь хорошо, очень хорошо.       Она говорила по-русский с сильным акцентом, немного коверкая слова, но понять можно. -Я буду учить тебя турецкому языку. Остальному научат другие. Постарайся учиться скорей. -А чему остальному? -Нас готовят для гаремов. Мы должны уметь услаждать мужчин не только плотью, но и беседой.       Мире очень хотелось расспросить Дану и о школе, и, главное, о том, можно ли отсюда выбраться, но она не успела: позвали обедать.       Все-таки до обеда они успели немного поговорить в крошечном садике, где разгуливали еще с десяток девушек. -Как ты попала сюда? -Степняки налетели на город, дома пожгли, людей побили, нас полон захватили. Потом привезли до моря и сюда на корабле. А ты? -Меня свои продали. -Тебя продали родственники?-обомлела Мира. -Родители. -Как родители могли продать в рабство собственную дочь?! Это просто не укладывалось в голове. -У тебя была мачеха? Или отец не родной?       Такое бывает, и в Рогатине тоже было, мачеха поедом съела Марютку, а у Сигачей, наоборот, отчим приставал к Василе до тех пор, пока девка не повесилась, поняв, что беременна. Марютка утопилась, не желая выходить замуж за старого рябого грека-ростовщика, масляно разглядывавшего ее всякий раз, как проходил мимо. Подругам она жаловалась, что грек подол задрать пытался и тискал почти на виду у мачехи, а та лишь посмеивалась. -Нет, мать родная и отец тоже. Просто к нам пришел торговец невольниками, сказал, что для гарема красавиц ищет, большие деньги предложил, но чтоб договор подписали. У нас семья бедная, этих денег двум братьям на калым за невест хватило и долги отдать. К тому же меня не отдать нельзя, он с охраной приехал. -Нет, все равно-продать свою дочь... -Тише ты! По мусульманскому праву, никто не должен продавать мусульманок в рабство. -А как же все они?-Мира кивнула на прогуливающихся по дворику девушек. -Они здесь по доброй воле. -По своей?! Врешь! Дана не поняла произнесенного по-русски слова. -Что? -Я не верю, чтобы они были здесь по своей воле. Неужели никому не хочется домой? Вот тебе хочется? -Нет. -Как это? -Дома меня ждет жидкая похлебка раз в день, рваные чувяки, старая одежда и работа от рассвета до ночи. Много детей и муж, который будет бить. -А...здесь? -А здесь сама увидишь.       Их позвали за столы. Весело щебеча, девушки направились каждая на свое место за низенькие столики, больше похожие на поставленные на треноги подносы. Столы были уставлены яствами, вокруг мягкие подушки на коврах, в одном углу журчал маленький фонтан, в другом играли какую-то мелодию рабыни. Мира уже знала, что здесь не бывает мужчин, только женщины-рабыни. -Это Ирина, она будет жить со мной!-объявила Дана, пристраивая Миру за столиком. -Я Белгин, а она Кюгю.       Мира поняла только имена, как и объяснение Дана. Ее еще о чем-то спрашивали, но отвечала Дана.       Еды было много, она вкусно пахла и оказалась такой же на пробу. Но есть не хотелось. Мира осторожно оглядывалась. Сидевшие за тремя столиками девушки ели, выбирая куски получше, но никаких споров не возникало, потому что за всем пристально наблюдала та самая старая карга, что заглядывала Мире куда не следует.       Девушка тихонько спросила у Дана: -А это кто? -Памук-хатун, она за нами следит и нас многому учит. Она столько всего знает, что твой хафиз! -Это кто? -Я же тебе сказала: Памук-хатун. -Да нет, этот хафиз твой.       Дана тихонько рассмеялась: -Хафиз не мой. Это человек, который знает наизусть Коран и умеет столько всего рассказывать!.. -А Коран-это что?       Дана сделала страшные глаза: -Коран-Священная Книга мусульман.       Старуха подошла к девушкам, кивком показала Дана на Миру: -Ты с ней не на ее языке говори, а хотя бы на кааба тюркче, чтоб понимать скорей научилась. Не век же с ней возиться.       Мира почти не поняла, о чем речь, но схватила суть: старуха требовала говорить по-своему, чтобы новенькую поскорей обучить. Вроде и протестовать не с чего, но девушку задело то, что старая карга разговаривала с Дана так, словно самой Миры не было рядом. Она вспомнила словно "быстро" по-турецки и фыркнула: -Я быстро учусь!       Старуха присмотрелась к новенькой внимательней: кажется, кроме огромных глазищ и торчащих в разные стороны грудей, у нее есть и кое-что в голове. Это хорошо, глупая красавица не редкость, куда трудней найти такую, чтоб и говорить умела. Надо попросить тех, кто девушек обучает, обратить особое внимание на эту Ирину. А то, что строптива, так это не беда, легкая строптивость женщины добавляет удовольствия мужчине, а серьезно противиться, если не глупа, не станет, как только поймет, что иного выхода, кроме как научиться доставлять радость хозяину, у нее нет.