Клеймо на сердце

      — Помнишь ту сцену в пещере, когда Вэй Ин домогался Лань Чжаня? А Чжань-гэ хотел бы раздеть меня на самом деле? — вдруг спрашивает Ван Ибо.       Он произносит это в несвойственной себе манере, словно что-то умное и серьёзное. Ага, конечно. Сяо Чжань хмурится и не огрызается только из-за этого внезапно задумчивого выражения его лица.       — Нет, с чего бы мне хотеть? — пожимает он плечами почти равнодушно.       И хвалит себя за это. Он хорошо держится, контролирует эмоции. Нечего этого мелкому показушнику знать, как его ожгло, когда, оттягивая ворот мантии, он коснулся груди Ибо. Как по пальцам помчался импульс, молнией врезаясь в пах. Он каким-то чудом остановил тогда реакцию…       — А почему тогда Чжань-гэ возбудился? — с невинным видом произносит этот несносный мальчишка, и Сяо Чжань вздрагивает.       Какой на хрен самоконтроль, всё летит в бездну, когда он смотрит в нахальные тёмные глаза, как невинно прикрытые бледной складкой век.       — Что за ерунду ты мелешь? — Сяо Чжань краснеет бурно, от ушей до пятен на шее.       Скрыть это невозможно. Как невозможно скрыть вожделение к Ибо. Этот демон-искуситель просто невероятно красивый и коварный. И вместе с тем чистый и непорочный. И как человек с таким милым лицом может произносить грязные вещи наподобие…       — У тебя встал. Я видел, когда ты задрал нижнюю мантию, — сыто и довольно ухмыляется Ибо. — Без одежды, наверное, красивее.       Он говорит так решительно, что Сяо Чжань теряется. Но только поначалу. Ведь это уже не шутки. Его накрывает такой оглушительной волной возмущения, что он с пылающим лицом набрасывается на Ван Ибо:       — Брось мне эти разговоры! Я тебе что, мальчик на час?       — Почему на час? Навсегда… — совершенно не пугаясь его гнева, произносит Ибо и смотрит прямо в душу. Так открыто и расковано, что Сяо Чжань уже не уверен, он полыхал от гнева или желания.       Ведь и он не раз засматривался на фигуру Ибо, на его широкие плечи, большие ладони и сильные пальцы, представлял его натренированное поджарое тело без «обёртки», без слоев одежды. Он хотел бы исследовать каждый цунь, погладить, зацеловать, облизать. Тело у него, наверное, крышесносное. И, наверное, потрясающий член. О, духи!       — Чушь! — ворчит Сяо Чжань, заодно и на собственные мысли.       — Но гэгэ такой горячий. Как я могу оставить его без внимания… Он так обворожительно смущается, что я… — Ван Ибо вдруг резко поднимается, но не успевает сделать и шага, как помещение заполняют люди. Вторгаются без спроса, без разрешения.       Ибо недовольно кривит губы и отворачивается. Сяо Чжань тоже не знает, рад он или опечален, что разговор прервали. До чего они тут доболтались бы? С каких пор они говорят о таком откровенном? Когда их шутки перестали быть обычным трёпом?       Сяо Чжань садится, отдаваясь в руки гримёров и парикмахеров, и понимает, что их с Ибо общение никогда не было пустым трёпом. Они всегда общались «со смыслом». С подтекстом, если угодно.       Ван Ибо обожали все на съёмочной площадке. Все абсолютно. От директора картины до простого уборщика. Заразительно смеялись над его шутками, спрашивали совета, да и просто тянулись, как к источнику тепла и света. Поначалу он совсем не походил на «душу компании», вёл себя вежливо и сдержанно, но, освоившись, быстро влюбил в себя всех.       Сяо Чжаню он понравился сразу, с первой минуты. Красивый, толковый, талантливый и тактичный. Он тоже потянулся к нему, удивляясь, чем мальчишка на шесть лет младше привлёк его. Ибо был способным, старательным во всём, за что брался. Чем он только не занимался по жизни, список был огромен: танцы, мотоциклы, скейтборд, музыка, общественная деятельность. Сяо Чжань восхищался им. Его подкупало подобное упорство, когда ради мечты сворачивали горы. Он знал, что Ибо не просто далась та планка, которую он держал сейчас.       Сяо Чжаню, как интроверту, казалось, у них много общего. Но Ван Ибо, в момент их знакомства, никогда не сказал бы ничего такого пошлого, отчего уши заалели, тело пошло пятнами стыдливости, а в животе стало щекотно.       — У гэгэ красивые скулы. На них надо сделать акцент, — Ибо подаёт голос из своего угла, и Сяо Чжань замечает, что пока он отдавался мыслям, за ним неотрывно следили.       И перехватывая этот взгляд, понимает, что смерть как хотел бы отдаться вовсе не мыслям, а этому невозможному мальчишке целиком.       — Отстань, — бурчит он.       — Да я ещё не начал приставать. Хочешь, покажу, как это делается? Тебе понравится.       Сяо Чжань не сомневается. Понравится всё, что сделает этот безобразник.       Такие разговоры уже вошли в привычку. Никто из каста не обращает внимания, лишь пара девушек сдержанно улыбаются Сяо Чжаню. Наверное, сочувствуют, что ему приходится терпеть подколы избалованного нарцисса, восхищаются тем, как мужественно Сяо Чжань их сносит.       Гася поднимающуюся дрожь, тот бросает:       — Пошёл прочь!       — Гэгэ всегда такой вежливый и заботливый, — едкая усмешка раскалывает пухлые губы, а кончик языка высовывается, чтобы оставить мокрый скользкий след.       Сяо Чжаня бросает в холодный пот. Ибо делает то, что хотел бы он сам: облизать его сладкие губы, погнаться за острым кончиком шаловливого языка, загнать в угол и больно укусить, а потом, в качестве милости обхватить губами и сосать, пока не заставит Ван Ибо хрипло простонать.       У Сяо Чжаня такой голодный взгляд, что Ибо, конечно же, замечает и довольно ухмыляется. А потом снова проходит языком по верхней губе. То ли прося уединённой, запрещённой ласки, то ли обещая её. Дрянной мальчишка! Плохой, очень плохой!       Не глаза, а бездонный омут. Шагнёшь — пропадёшь. Не выплывешь. Но Сяо Чжань не хочет спасаться. Ещё можно остановиться, или он уже летит?       Когда этот наглец посылает ему «поцелуйчик», Сяо Чжань понимает, что воздух уже давно закручивает его в крутом пике.