Клеймо на сердце

      Ван Ибо отдаётся музыке без остатка. Каждый звук он чувствует, будто тот лупит по нервам. Дёрганные движения смазываются мягкими и плавными, текучими. Но немедленно сменяются новой порцией резких и быстрых. Он хочет измотать себя, довести до полного изнеможения.       Да, каждый съёмочный день — это как игра на выживание. Он устаёт до предела, так, что доползая до кровати, проваливается в сон моментально. Таблетки, алкоголь, медитация? Ибо всегда удивляется, когда слышит о бессоннице.       Натруженные за день мышцы разминаются не быстро, тело гудит, как струны гуциня, из некрасивого дребезжащего звука переходя в мелодичный звон. Ещё один поворот, раскрытие, взмах руки, прогиб. Резко, жёстко, хлёстко. Ноги двигаются так быстро, что, кажется, неотвратимо запутаются.       Он один в тренировочном зале. Уже поздно, все разошлись. А он остался немного потанцевать, сбросить стресс, разгрузить голову. Выбросить хоть на время оттуда проклятого Сяо Чжаня. Но тот прочно там прописался. Ван Ибо как наяву видит его сияющую улыбку, тёмные глаза, в которых смущение напополам с чем-то ещё, острым, ярким, искрящим. Ибо не может понять, что это, но так любит вызывать это чувство. Оно странным образом греет душу и будоражит сердце.       Сейчас он использует танец, как способ сбросить напряжение. Может, хоть сегодняшним вечером не будет просматривать фото и видео Сяо Чжаня, вспоминать его деликатные черты лица, совершенный изгиб губ.       У него такое изящное тело, что это будит в Ибо животную ярость, нетерпимую страстность. Хочется сжать его узкие плечи, тонкую талию, перехватить длинные ловкие пальцы…. Если он когда-нибудь доберётся до него, то слетит с катушек в два счёта, будет грубым и дерзким. Просто перегорит. Сойдёт с ума, едва коснувшись губами.       Да, надо сбросить напряжение сейчас, дотанцеваться до того, чтобы не осталось сил дрочить одному в холодной постели, на дорогих простынях… Зная, что завтра подъём в пять утра и новый адский день. И единственное, что дарит тепло и передышку — это Чжань-гэ. Его хмурая складка на лбу, румянец смущения на шутки, которые становятся всё пошлее. Ибо ничего не может с собой поделать. В мыслях Сяо Чжань уже его, и ему незачем стесняться.       Может, он и сам хотел бы вести себя с ним поделикатнее, не так дерзко, не пугать напористостью, но Сяо Чжань провоцирует сам, когда не знает, куда деться, скрывает взгляд за длинными ресницами.       Ибо повторяет движения из нового танца. Он ещё не довёл хореографию до ума, поэтому мешает со старыми фигурами, со всеми подряд, какие вспомнит. Фристайл — это его конёк. Он уже почти не слышит музыку, вырывающуюся из динамика телефона. Она отдаляется, заглушённая его частым дыханием и звуками прыжков.       Ему жарко, безумно жарко, как могло быть только в объятьях Сяо Чжаня. Ибо чувствует, как по спине и груди течёт пот, как намокли волосы, но лишь ускоряется.       Довести себя… до чего?       Похоже, до оргазма. Образ Сяо Чжаня не изгоняется, и возбуждение накатывает всё ощутимее, всё сокрушительнее. Ибо припадает к полу, скользит, крутится, легко поднимается, проводит руками по груди, трогает пах. Да, танцевать уже мешает.       Вот бы Сяо Чжань его сейчас увидел. Интересно, он бы восхитился? Загорелся бы в его глазах огонь? Завёлся бы он так, что захотел скользнуть рукой в трусы и сжать себя, твёрдого и возбуждённого?       Ван Ибо завершает связку глубоким перекатом и припадает на колено.       Кровь в ушах шумит, сердце разбивает воздух на сбитые такты, дыхание вырывается едва ли не со свистом. Хриплое, бешеное, и такое горячее, как собственное сумасшедшее чувство. Встать нет сил, Ибо валится на пол, раскидывается, как звезда, и тут слышит:       — Блестяще, Бо-ди! Вот это представление! Ты там живой?       Несмотря на непрошибаемую усталость, Ибо вскидывается. На входе стоит Сяо Чжань. Уже переодетый, в расстёгнутой на пару пуговиц рубашке, обтягивающих брюках и пиджаке. Не хватает только очков и кейса, и можно сразу в офис, за стол переговоров. Под пальцы — стопку акций, под щёку — телефонную трубку.       Нет, в бездну трубку. Щека Сяо Чжаня — это место для ладони Ибо.       — Чжань-гэ подсматривал? Не думал, что ты такой!       Дыхание ещё не восстановилось, поэтому Ибо дышит рвано. Но чем дольше он смотрит на Сяо Чжаня, тем сильнее чувствует неотвратимость. Какие на хрен танцы, один вид этих дрянных пуговиц, перегораживающих ему доступ к желанному телу, ускоряет пульс.       — Какой ещё «такой»? — вспыхивает тот. — Просто услышал музыку и заглянул. Извини, если смутил…       Смутил, конечно. У самого уже уши алые и губы искусанные. И руки в карманах держит неспроста. Неужели Ибо был прав? Во всём прав?       Он вскакивает, забыв про усталость. Вряд ли контролирует или осознаёт себя, когда подлетает к Сяо Чжаню и упирает ладони в стену по бокам от его головы. Придвигается ближе и с восторгом ловит во взгляде испуг напополам с… да, о духи, это желание.       Такое отчаянное и сильное, что сдержать его, как веткой перегораживать реку, как кормить огонь хворостом. Глупо и опрометчиво.       — То-то я так хорошо танцевал, будто кто в меня энергию вливал. А это ты смотрел. Я вообще всё делаю лучше, когда ты смотришь…       Ван Ибо наслаждается тем, как загорается взгляд Сяо Чжаня. Да, он правильно считал подтекст, и ради него опустился бы на колени прямо сейчас, чтобы…       Вместо этого он засовывает палец в рот, смачивает его слюной и проводит под нижней губой Сяо Чжаня.       — У тебя тут что-то… — говорит он и чувствует дрожь.       У Сяо Чжаня глаза чуть не вылезают из орбит, так широко он их распахивает. В них, огромных и блестящих, плещется вожделение. Искрящееся и уничтожающее.       И Ван Ибо не отказывает себе в удовольствии поиздеваться ещё. Только вот над кем: над ним или собой?       — А, это родинка. Прости, показалось.       — Нас могут увидеть, — вдруг говорит Сяо Чжань, глухо и так сексуально, что Ибо вздрагивает. Наверное, он хотел сказать что-то другое, но выпалил это. — И не так понять, — пытается он выправить ситуацию, но уже поздно. Он уже спалился по самое «не балуйся».       — Главное, чтобы ты всё понял правильно, Чжань-гэ, — отвечает Ибо, взглядом раскрывая ему космос и свои объятья.       — Ты невыносимый засранец, — Сяо Чжань уходит из его рук резко и оглушительно — распахивает дверь и чуть ли не бегом срывается в коридор.       — Твой невыносимый засранец, — поправляет Ибо.