❦ ════ •⊰❂⊱• ════ ❦
— Ты остался маленьким и рыжим!.. — пьяный смешок. Дазай неловким движением бросает полупустую бутылку виски на траву рядом с могильным камнем — на нем каллиграфическими иероглифами выведено «Накахара Ч. 19** — 20**». Мутный взгляд скользит по надгробию, но вдруг цепляется за рыжее пятно впереди, и Дазай, шатаясь, пытается встать, — Ч…Чуя! Стой! Как был… был непослушной собакой, так и остался! — заплетающимся языком пробурчал Осаму, неуклюже наваливаясь на надгробие и с помощью него пытаясь встать снова. В ушах неимоверно гудит, голова кружиться, но Дазай упрямо старается идти за пробежавшей мимо рыжей собакой. — Молодой человек, у вас все хорошо? — пожилая женщина наклонила голову набок и прищурилась. Она потрепала подбежавшую собаку по холке. — Сакура вас напугала? Прощу прощения, она очень активная в последнее время. — Сак… Ккура? — шепчет почти не разжимая губ. — Это же Чуя!.. М-мой Чуя! О-он… он жив. Он моя непослушная собака, всегда ей был! Делал… делал все, что я захочу!.. Он делал… Женщина молча наблюдала, пробормотав что-то про мужа, которого пришла навестить, и покинула странного парня. Хозяйка собаки несколько раз оборачивалась, глядя на молодого парня от которого за версту чувствуется отвратный запах алкоголя. Она вспомнила своего сына, который ушел в запой после смерти отца и сейчас лечился в клинике от алкоголизма. Мысленно пожелав парню счастья, она обернулась последний раз, глядя, как тот исчезает за кустами, и поспешила уйти с кладбища. Дазай не слышал ее, на не гнущихся ногах вернулся через заросли к цветущей сакуре, под которой неизменно уже семь лет стоит один надгробный камень, содержащий данные о похороненном тут парне. — Чуя… — Дазай опустился на колени, пачкая светлые брюки землёй и грязью. У камня аккуратно лежал подсохший букет разноцветных камелий: красных, белых, розовых и свежий — жёлтых цинний. День клонился к закату, плотные тучи нависли над Йокогамой, готовые выплеснуться проливным дождем. Серая тень, укрытая ветками раскинувшегося дерева, покачала головой и исчезла под гром надвигающейся грозы.❦ ════ •⊰❂⊱• ════ ❦
— Доброе утро! — Чуя улыбается, сонно жмурясь, и привстает на локтях. Из окна с открытыми шторами льется солнце, теряясь в медных волосах, придавая им невероятно красивый оттенок. Одеяло чуть сползает из-за движения и открывает солнцу крепкие с россыпью веснушек плечи и грудь. — Доброе утро, — Дазай стоит у шкафа, держит футболку, чтобы надеть после душа, но не может отвести взгляд. Чуя смотрит мягко и дарит спокойствие на душе, кажется, он выспался. Улыбается ещё шире, глядя в окно и слушая пение ранних птиц, голубые глаза горят, словно в них плескается сама жизнь. — Я сварил кофе. — Спасибо. Уже уходишь? — Накахара встаёт с кровати, не стесняясь обнаженного тела и морщится, кладя ладонь тыльной стороной на поясницу. — Босс вызывает, — кратко отвечает Дазай, все же надевая футболку через голову. Чуя встаёт напротив окна и опирается локтями на подоконник, наблюдая за кипящей снаружи жизнью. Дазай снова переводит на него взгляд, слегка улыбаясь, и подходит ближе. Накахара выпрямляется и Дазай обнимает своего парня со спины. Кожа Чуи такая холодная… — Ты замёрз? — шепотом спросил Дазай, оставляя лёгкий поцелуй на шее. Чуя ничего не ответил и только развернулся в объятьях и сделал пару шагов назад, расцепляя руки Дазая. Голубые глаза усталые, тусклые, безжизненные пристально посмотрели на Осаму, моментально прогоняя атмосферу счастья и умиротворения. Те самые глаза, что он боялся снова увидеть такими. Комната стала более блеклой, серой и, кажется, что солнце просто выключили, словно ночной фонарик. Чуя марионеткой стоял на месте, смотря остекленевшими кристально голубыми глазами за растерянно остолбеневшим Дазаем. — Чуя? — шепотом, почти одними губами обратился встревоженный Дазай, не решаясь подойти к парню. Но, в следующий миг, Осаму вздрогнул, его глаза резко расширились, когда кожа Чуи начала стремительно бледнеть, а потом сереть. Страх за любимого человека окутывает с ног до головы еще плотнее, когда из уголка губ Чуи начала течь кровь. Накахара не двигается с места, стоит, корпус немного наклонен вперёд, словно сломанная фарфоровая кукла. Дазай вздрагивает, когда парень наклоняется сильнее, откашливая тошнотворную белую пену, смешавшуюся с кровью и ставшую розоватой. Осаму подбегает к нему, дрожащими руками поддерживая Чую, пока тот разражается новым приступом сильного кашля. Руки в смешанной жиже из крови и слюны, и это только усиливает панику Дазая. Ему на лицо попадают капли крови. — Из-за тебя я покончил с собой. Я хочу, чтобы ты страдал. Слышишь? Я хочу, чтобы ты продолжал жить своей никчемной жизнью и страдал! — Чуя резко заливается ядовитым смехом. Смотрит зло, высокомерно, будто на грязь под ногами. Скалится, показывая окровавленные зубы. — Чуя, я… — Что ты? Ты не хотел? Ты рушишь все к чему прикасаешься. Ты разрушил мою жизнь. Я ненавижу тебя! Я ненав… Злобный голос теряется, и Дазай подрывается на кровати, хватаясь за простыни до скрипа ниток. Тело прошибает дрожь, он утирает ладонью лицо, смахивая выступившие слезы. Слова из сна прокручиваются в голове, словно в сломанном магнитофоне. Дазай встаёт с кровати и судорожно ищет на столе конверт. Смахивает оттуда весь хлам и достает его, пожелтевший от времени, с красноватым пятном на половину бумаги из-за пролитого в тот день вина. Читает снова и снова. И снова. Прокручивая, в голове каждый символ. Вгрызается в слова, смотрит на каждую чёрточку иероглифа. Слезы вновь непроизвольно стекают по щекам и, падая, впитываются в бумагу, создавая новые разводы. — Прости меня, — еле слышным шепотом говорит Осаму, опираясь спиной о стену у стола. — Прости меня. Прости. Чу-уя, — растягивает родное имя и хрипит, прерывисто дышит и зарывается в отросшие жёсткие каштановые волосы, оттягивает с силой, медленно сползает на пол. — Зачем ты это сделал? Зачем, Чуя? Глупый слизняк! — обжигающе горячие слезы стекают по подбородку и шее, пока Дазай запрокидывает голову, опираясь ей о стену и смотрит в потолок. — Прошу, прости меня. Пожалуйста, Чуя. Успокаивается Осаму долго. Голова гудит, глаза опухли и болят. Он сидит на полу, опираясь спиной о стену и положив руки на согнутые в коленях ноги, все ещё крепко сжимая мятую грязную бумагу с его почерком. К сожалению, запах уже давно выветрился, часть чернил размазалась, но это не мешает Дазаю хранить его как последнее сокровище на земле. Взгляд цепляется за край фоторамки, стоящей на расстоянии вытянутой руки на столе. Дазай тянется и тихо воет, смотря на искрящиеся жизнью глаза, розовые губы, легкий румянец на щеках, бледную, аристократическую кожу. Его дурацкая шляпа ему чертовски шла.«Он умер из-за меня.»
❦ ════ •⊰❂⊱• ════ ❦
Дазай не знает, зачем он пришел в это место, но оно как никакое другое хранит воспоминания о первом дне их знакомства. Утес у Сурибачи, где когда-то Чую предали Овцы и это полностью изменило его жизнь…Их жизнь…
Сейчас, сидя на краю, стоит лишь податься вперёд и все будет кончено. Вся боль исчезнет и исчезнет он сам. Но что-то внутри не даёт осквернить это место, оно было ему дорого, как часть прошлого.Как воспоминание о нем…
Дазай никогда столько не плакал, как за последнее несколько лет. Это настолько выматывающе, а события болезненны, что кажется, сердце кровоточит и разрывается на куски.Его сердце умерло с ним…
Тело дрожит от пронизывающего ветра, внизу волны ударяются об утес, рассыпаясь сапфирами, как глаза Чуи…Самые дорогие голубые сапфиры…
Дазай пытается выбросить мысли вон, но они настойчиво бьются в закрытую дверь. Просидев на пронизывающем ветру ещё две четверти часа, Осаму медленно встаёт и оборачивается, собираясь вернуться в город, но замирает. У начала рощи стоит тень. Ветер треплет полы длинного черного плаща, тень придерживает шляпу на голове, а длинные волосы, гораздо длиннее, чем помнит Дазай, развеваются на ветру огненными всплохами. Неужели?..