вишнёвые косточки

      Прежде чем злобно отрубить будильник, Билл поворочался. Во времена, когда он поднимался в школу, звон не казался таким надоедливым.       Он сел в кровати, поёжился, растёр предплечья в мурашках ― как ледяной водой из Кендускига его, ещё стоящего на берегу и заласканного солнцем, обхлестали. Ричи похрапывал ― его небось и взрыв бы не разбудил.       Сквозь дверную щель в вагон подглядывало утро. Билл глянул на ботинки ― было свежо, и, наверное, придётся накинуть. Возле мизинца крупным пузырём вздулась мозоль ― ужас как хотелось проколоть, да Билл оставил эту идею и задвинул ботинки подальше под кровать.       На завтрак он перебился тем, что осталось от ужина, ― наедайся давай до отвалу нечего тут костями греметь чай не кей кайсер, ― умылся и надел ещё не досохшее с вечера шмотьё. Сойдёт ― или не он пёрся по улицам Дерри год назад в мокрых трусах после купания с пацанами на говняной отмели?       госссподи да что ж с тобой делать уильям       Эй, мам, да ничего ― таких пацанов хоть сырым полотенцем каждый день хлещи, да всё одно из них томосойеров дух не-вытравить-не-выкорчевать-не-выбить.       Трава ледяная от росы, дождя благо не было, Билл понял по сухим шатрам, а пахло ― всем, свежестью невиданной, он к ней не привык, заточённый, как принц в башне, в бетоне пятиэтажки на Уитчем-стрит. На вершине купола приветливо помахивал на ветру флажок, под ногами похрустывала трава ― Билл шёл аккуратно, ещё не разучивший прелести железной дороги.       Билл помнил, как точно так же шелестела трава, когда тащил съезжавшего каждые семь шагов ему на задницу Джорджи, у него коленки круглые и обкусанные комарьём да дыхание возле Биллова уха пахло солодовыми «Гигантиками».       Он шмыгнул носом ― да ладно, блин, просто от прохлады.       В вагоне с лошадьми его уже дожидался Том. Билл ещё снаружи услыхал ласковое бормотание-цоканье-мызганье ― словно не шесть утра и не занимался во всей красе рассвет. Поднявшись к лошадям, Билл замялся и сунул руки во влажные холодные карманы. Здесь было не хуже, чем у слонов, ― да и вообще Биллу эти апартаменты показались уютнее засранного вагона Ричи. Стены завешаны хлыстами-недоуздками, мокрые половицы устлало сено, сооружал ловушки паук ― сосед гнедого коня.       ― А-а-а, пришёл-таки. ― Том повернул к Биллу голову, хлопнув лошадь в открытом деннике по шее. ― Свежо, а? ― он кивнул на распахнутые двери вагона. Билл только плечом дёрнул ― хреново, что опять не захватил рубашку. ― Ну проходи, проходи.       У лошадей убираться быстрее, чем у слонов, ― и Билл тешился мыслью, что ещё поднатаскается. Поначалу он испугался ― когда молодой конь встопорщил уши и вытянул к нему шею. Он слыхал, скотина за версту чуяла человечий настрой и умела манипулировать. Вот бы Биллу такую способность ― устрашал бы эквилибристов да Зефа.       Том помог рассыпать по денникам свежую солому и крупу, оказавшись довольно проворным и говорливым мужиком. Билл как-то за пару дней попривык к балабольству ― хвала Ричи, который тараторил быстрее Андре Баруха, ― и в половину мог бы даже не вслушиваться ― а всё ж узнать о цирке       а почему ты спрашиваешь? ты кого-то видел?       хотел побольше — да расспросить не решился.       Том показал, как расчищать копыта крюком ― вот тут вишь у неё заковка а быват ещё болячки на путо мокрецы называются, ― пусть в обязанности Билла это и не входило. Хилл даже дал попробовать, зажав ногу лошади меж бёдер, ― пока Билл старательно вычищал грязь и дерьмо, неуклюже схватив крюк обеими руками. Отец бы давно тяжело завздыхал ― уилл так не делается ты мужик или кто? ― а Том не сказал и слова. Может, поэтому ему понравилось у лошадей ― будто на миг оказался дома, ещё в сороковом, когда солнце заглядывало в окна и в воздухе ещё не воняло тревогой-ужасом-смер       мэм это вы миссис денбро?       Ох и проклинала она свою фамилию войну Рузвельта «Вестерн Юнион».       После уборки они сели у выхода ― понаблюдать за природой в восемь утра. Том угостил его сигаретой ― а говорил не дымишь. Билл никогда не курил «Мальборо» ― и старался растянуть-распробовать-вкусить. Пацаны, помнится, распихивали по карманам белые «Лаки Страйк» ― спиздил у папаши он чуть не обосрался от счастья когда япошек грохнули.       ― Вы в-выступаете с ними? ― Билл мотнул головой через плечо, неловко поболтав ногами.       Иногда его заикание передразнивали ― пока у кого-то в сорок третьем не дёрнуло отца на мине в Нормандии.       ― Не я ― дрессировщики. Бывает, что и акробаты. Свои номерочки. Я-то только нянчусь.       Наверное, у Тома не было детей ― а вопросы о семье нынче табу, как чтение Майн Кампф.       ― Они с ними так же не-ежничают?       ― По-разному ж, Билл. Но бить ― никогда не бьют. Ты уж запомни-ка: зверьё обидел ― себя не уважил. Пригодится ― пацанёнок ж ты ещё совсем.       Неправда ― к Биллу иногда обращались       не смей мне хамить юноша       не то чтобы он чувствовал себя от этого взрослым.       Том продолжил задумчиво курить, глядя куда-то вдаль. Начинало пригревать ― юное-умытое-ласковое солнце окатило теплом мокрые грязные стопы, и кольнуло мурашками икры.       ― Эко объярилось. А ветер-то с запада. К дождику. Может, и народец-то не соберётся.       ― Сёдня п-представление?       Том с изумлением уставился на него, ссупил густые брови, почесал по привычке за ухом.       ― Ну гляди, как ж ты прохлопал? Весь день вчера говорильня одна про это была.       ― Ра-аботал, ― пожал плечами Билл, щурясь.       Странно, что Ричи ничего об этом не упомянул. Может, поэтому и читал книжонку ― Билл видал у него на полке «Книгу магии Дая Вернона». Тозиер хоть и трындел, но показался ему умным пацаном ― таких в школе дразнят за толстые очки и плюют на макушки с верхних этажей в лестничный пролёт ― ха бля лови эй!       Солнце окрасило траву с росинками в золотистый, подсветило цирк ― удивительно, как всё преображал свет ― и купол не казался таким мрачным.       ― Ду-умаете, сыну Зе-зефа понравилось бы?       ― Кому?       Биллу не понравился этот недоумевающий-осторожный тон ― таким спрашивали у тебя всё в порядке? Билла этим вопросом заваливали с декабря сорок первого ― перестали в сорок пятом.       Он повернул к Тому голову ― даже не ошибся, что увидит на его рябом лице это взволнованное выражение нормально-себя-чувствуешь-сынок? ― и неуверенно пояснил:       ― Сыну Зефа, он умер от ча-ахотки. Вы не зна-али?       Том вдруг гаркнул ― будто хотел заржать, но сдержался. Может, поэтому у Хилла не было детей ― Билл что-то не припоминал, чтоб народ тешило чужое горе.       ― Нет у него никакого сына. И не было. Ни жены, ни детишек. Так только, выдумал сказочку, ― он усмехнулся, затянувшись, и продолжил ― стоило Биллу рот приоткрыть: ― Вишь, как хорошо работает? И ты туда ж, куда все. Мистер Ванвиринген ворочал одним дельцем в Бруклине. Не мне судить каким. Обанкротился в тридцать девятом. Продал всё, высидел, выждал. В какие-то акцийки вложился, штоль. Аль в облигации? Решил вот ― цирк открыть. Шапито. А сынок мёртвый… так, замануха.       Может, Ричи и не врал нарочно ― таким не шутят. Либо предпочитал верить сколоченной наспех Зефом сказке, либо Билл загремел в такую лисью нору, что придётся уживаться с тварями и цеплять на себя шкуру пиздобола, чтоб не загрызли охотничьи псины.       ― Так-то, сынок, ― вздохнул Том. ― Люди любят истории с плохим концом. Трагедии там всякие. Сейчас-то ― ух, их хоть задом жуй. Но ― молчок. Ладушки?       Билл не глядя затушил сигарету рядом, наклонился ― и бросил окурок под поезд. Их там оказалось дохера ― цирк гостил в Дерри уже полмесяца.       Он выпрямился, уверенно кивнув, едва посмотрел на Тома:       ― Да, м-мистер Хилл.       Ах, люди любили трагедии и были голодны до боли в чужих глазах.       а почему ты спрашиваешь? ты кого-то видел?       Билл знал не понаслышке ― его самого охватило это нездоровое любопытство.

***

      Перед представлением Билл без дела шатался под куполом. На манеже, устланном тырсой, разогревались акробаты ― прикрикнули, стоило ступить на арену правой ногой, ― ну-ка выйди и зайди с левой примету не слыхал? Везде суетились униформисты ― а Биллу нигде не находилось работы. Один картавый мужик передразнил его заикание, и Билл огрызнулся и приткнулся за форгангом ― здесь, может, никто до него не докопается.       За ним было ярко-красочно-удивительно. Тут и там валялись штрабаты, пестрели расшитые пайетками трико эквилибристов, пятились на Билла жонглёры в цветастых фуфайках, перекидывающие друг другу булавы ― так часто, что зарябило в глазах. Он уловил знакомый прелый запах от лошадей ― и парочку, в гарнировке, как у древнегреческих скакунов, даже признал, как старых знакомых.       Среди дрессировщиков, похожих на спартанцев в сценических костюмах ― латные юбки да шлемы с краснопёрыми обтёсанными гребнями, ― Билл не нашёл       ты кого-то видел?       того человека. Не то чтобы, конечно, намеренно искал ― но думал, его трудно не заметить. Может, он всё-таки акробат ― сошёл бы за товарища тех, суровых-крепких-необщительных. И может быть, тоже шлёпнул бы по шее ― за пренебрежение цирковыми приметами, словно он атеист в маленькой богадельне.       Авось мужик ему и вовсе померещился ― всякое бывает от усталости и голода. Билл такое видел, когда свалился с корью и его лихорадило, ― такие страшные образы, что вспоминать не хотелось.       как ты милый?       Эй, мам, неужели надо заболеть и почти подыхать ― чтоб ты не пожадничала милый?       О, она становилась заботливой, как ёбаная санитарка в госпитале, поила его молоком с мёдом ― вычитала про это и вонючие примочки в «МакКолл» ― и отгоняла от Билловой постели Джорджи.       билли ведь не умрёт правда мам не умрёт?       Ох, нет, малыш, ― твой братец слишком живучий, чтоб сдохнуть от какой-то бациллистой херни. От тоски ― вполне, она прилипчивее.       Представление началось в пять ― навскидку припёрлось человек сто пятьдесят, занявших амфитеатр. Воняло приторным попкорном и яблоками в карамели ― о, Билл помнил этот запах ещё из синематографа отцу в тридцать девятом нравились фильмы про гангстеров Зак Денбро был суровым неулыбчивым мужиком ему жена капала на макушку средневековой пыткой к чему ты его приучаешь он ведь чувствите       выращу из него мужика а не грёбаного нытика       Многих детей Билл видел в Дерри ― наверное, из пацанов в коротких штанишках предки тоже хотели вырастить настоящих мужиков, а они тыкали липкими от сиропа пальцами с криками маммаммам слоны!       Настоящих мужиков из мальчиков, наверное, даже суровая четырёхлетка в Европе не растила ― куда там мамочке с папочкой, куда им тягаться с мясорубкой.       Чтоб не мешаться артистам при выходе на арену ― того гляди лошади собьют, ― Билл взобрался повыше ― сел неподалёку от униформиста, настраивающего софиты. Тот ничего не сказал ― но взглядом в сторону намекнул, что место он выбрал хуёвое. Билл понял ― когда за-гро-хо-тал ― тромбон ― при выходе Зефа на арену.       А этого мудака он вообще не сразу признал ― весь такой важный, в изумрудном костюме с бабочкой, ну просто Ф. Т. Барнум со своей сворой уродцев.       ― Дамы и господа, девочки и мальчики! Я ― Зеф Ванвиринген ― и мои талантливейшие артисты счастливы приветствовать вас в этом цирке, видеть ваши радостные улыбающиеся лица! ― Зефа будто не смутило, что счастливых лиц было не слишком много. ― Так пусть ваши улыбки станут ярче ― але!       Представление открылось парадом артистов в костюмах и с броским гримом ― и Билл наконец немного оживился. Раньше он бывал в нескольких шапито ― только больше его смешило, когда пацаны бросались попкорном в малышню. Её тоже было дохрена ― с пухлыми коленками и мокрыми-красными от карамели ртами, ― Билл моментально вспомнил о       билли я писать хочу       сначала они просят пить потом ноют потом ссать потом опять ноют когда       пять ми-инут потерпи ещё и в-выйдем       а потом орут ХОЧУ ЩАС ― и вот в глазах публики ты самый хуёвый старший брат.       Акробаты на манеже выделывали такие кульбиты и курбеты, что Билл успел охренеть и утомиться дважды ― соль номера заключалась в построении человеческой башни и обрыве с верхнего, и в конце концов ему надоело за этим наблюдать. А вот лошади ― другое дело, и аплодировали дрессировщикам, костюмы которых отливали искусственной позолотой в свете софитов, куда громче.       Особенно его поразили эквилибристы ― пусть и были теми ещё сволочами. За их полётом под куполом Билл смотрел с открытым ртом ― и сообразил это, только когда пересохло в горле и пришлось болезненно сглотнуть.       Малышне больше всех явно приглянулись слоны, выступавшие с расписанными этническими мотивами мячами и кубами. Зеф объявил их номер с особой ласковостью в голосе ― назвал трогательными гигантами и ничуть не ошибся. Билл бы купился ― если б не увидел, что слоновьи застарелые мозоли скрыты под яркими ногавками. В цирке, видать, была своя система наёбывать людей ― мало чем отличалась от политики Рузвельта да Трумэна. Пацаны шутили, что один отсасывал другому, ― Билл до поры до времени не понимал, в чём суть, пока над ним не поржали ― у тя чё член в рот ни разу ещё не брали? а как же       Беверли? Беатрис? Бетти?       Билл помнил её рыжие волосы ― и что имя начиналось на Б.       Пока он вспоминал ― верно, Бев-Бевви-Беверли, ― на арену вышел мужчина в замызганно-сером костюме клоуна и в цветастых ботинках ― комически огромных. Дылда, выше Билла башки на две.       ты кого-то видел?       Билл признал этого человека только по росту и телосложению ― лицо скрывал грим на белой основе, большие глаза подведены чернотой, будто тени под веками пиратов. Ну или синяки ― вряд ли только кто осмелится их поставить такой орясине. Билл бы вот даже не совался ― видно, сам чёрт кольнул ему язык, что выплюнулось это в-вилами ни разу не ва-валохали?       Кое-что контрастировало с профессией клоуна, с так пусть ваши улыбки станут ярче!, со слоновьим рёвом трубы и бах-бах-баххх по стальным тарелкам. Люди не смеялись над его абсурдной буффонадой, в которой он пародировал разносчика газет ― и совал их, со смешными призывами купить облигации, то в первые ряды, то униформисту-ассистенту.       Люди перешёптывались-скалились-морщились ― некоторые из них, и Билл не понимал, что их отвращало больше ― номер-воспоминания-грим-цирк-клоун-за       пахло потом и лошадиным дерьмом даже на верхнем ряду. А ещё было душно ― Билл нетерпеливо поёрзал, когда штаны прилипли к заднице.       В конце концов, они зычно заржали ― почти перекрыли грохот грохот грохот БАМ БАМ БАМ аплодисменты шум смех радость яркие-широкие-влажные улыбки с липкими грязными ртами. Они не видели его глаз ― нихрена не различили за слоем грима.       Билл только из вежливости досидел до конца номера Ричи ― тот в своих гротескных очках показывал карточные фокусы и параллельно раскидывался шутками. В свете софитов белым бликовали лица мужиков и женщин, вспотевшие дети ёрзали ― прямо как Билл. Наверное, дёргали предков за рукава, канючили ― мам хочу писать.       Он не выдержал ― и спустился за форганг, сгорбившись, чтоб башкой не задеть. Там было прохладнее ― и мрачновато. Хотелось на воздух и отлить. В ухе запищало, Билл потыкал в него мизинцем ― не помогло.       Артисты скучились в стороне ― рыжего парика среди них Билл не приметил. Везёт ему ― свалил отдыхать. Он бы тоже не отказался ― чувствовал себя уставшим-голодным-затасканным.       Биллу было не смешно ― он видел его взгляд и даже спустя сутки чувствовал себя так, будто уставился в пустые колодцы они засасывают пацанов вроде Билла в них не проникает свет туда провалишься ― и уже не кричишь.       Сев на тумбу и подперев голову руками, он слышал, как Зеф созвал артистов на заключительный парад ― и прощался со зрителями.       Клоуна среди циркачей не было.       Сколько проторчал за форгангом ― Билл не знал, но задумался, видать, накрепко ― мысли будто цементом склеились, не разомкнуть. Постепенно становилось тише тише тише ― грохот Билл слышал, только когда расходились люди. Где-то хохотали малолетки ― и заплакал капризный пиздюк, напомнив о нытике Джорджи, у которого была привычка дёргать за штанину, ― биллиии ну пайдёёём слышь?       А ещё он не выговаривал р ― когда выпали передние молочные зубы.       х-хватит кавтавить кволик       Билл очухался со словами подскочившего к нему Ричи ― в блестящем костюме-тройке, прикид неплохой, если не считать, что спизжен с чужого плеча ― наплечники топорщились квадратами.       ― Ну как тебе я, Большой Билл, видел же мой номер, да, видел?       ― Да. Не-ехило.       Билл растерянно посмотрел на Ричи ― тот вроде остался доволен и важно поправил очки, как джентльмен ― монокль. Ричи делал это изящно ― двумя пальцами. Сначала прикалывало, потом дошло ― чтоб стёкла потными руками не заляпать.       ― Ещё бы, конечно нехило, но знаешь, надо бы кое-что подправить, подкрутить, короче, хочу научиться распиливать человека, не пугайся, это номер такой и…       Билл вежливо покивал ― вряд ли Ричи осилит, терпения научиться не хватит. Зеф к тому же обожал детей ― а спиногрызов, Билл знал, такие фокусы только отпугивали. Но Тозиеру он ничего не сказал ― нынче у человека отбирать мечту последнее дело.       Ричи готов был балаболить и дальше ― да пришлось дёрнуть к кликнувшему Билла Зефу. У униформистов его имя теперь плотно ассоциировалось с ругательствами ― типа билл блядь! ― и когда Зеф ограничился а ну-ка сюда эй денбро, он не сразу сообразил, что звали его.       Однако Тозиер его дождался ― и полтора часа спустя из цирка они вышли вместе. Топали к третьему с головы вагону и молчали ― с Ричи вдруг стало удивительно тихо. Устал небось ― Билл не знал, сколько сил требовалось на иллюзии. Он после работы в цирке валился с ног, униформисты, судя по запаху перегара, нажирались ― а Ричи читал читал читал.       от книжек умным как нэнси дрю станешь большой билл       ― С-слышь, Рич, а чё Бо-большой Билл?       ― Ну ты ведь не маленький, ― хохотнул Тозиер, сунув руки в карманы. Билл только плечами пожал ― у него с самим собой это прозвище не вязалось, хоть пацаны и посвистывали с завистью на чуть больше пяти с половиной футов мистер денбро неплохо для вашего возраста. ― Ты хочешь казаться большим, взрослым, так что почему бы в тебе это не укрепить, верить в то, что ты уже большой, не самая худшая религия.       ты уже большой уильям       Билл задумчиво посмотрел вдаль ― сумерки окрасили небо в рубиновый подсветили розоватым шатры всё равно что воспалённые после долгого нытья в подушку склеры.       м-мам ты опять пла-акала ночью?       ― Ты разве не хочешь побыть ребёнком?       Билл, не глядя на него, помотал головой. Нынче детям вдалбливали в головёнки ― детство кончилось, щенки. Ах ты опять на сеанс «Джек-Ваббит и бобовый стебель» захотел? А может, «Тутси Ролл» сожрать?       уильям ты уже взрослый мальчик       Когда матери боятся отцеплять от себя чадо, они всегда так говорят.       ― Да поздно не-ебось.       Ричи понимающе кивнул, пояснив:       ― Война началась, когда мне было двенадцать, мама не хотела, чтобы я бросал в школу, но пришлось в сорок втором, когда погиб отец.       Тозиер замолк на мгновение ― выжидал сочувствующего взгляда-слов-прикосновения. Билл пялился перед собой, поджав губы, и впихнул руки в карманы.       ― Так что да, вот так быстро и вырастаешь, наверное, или вроде того, но вот мы с тобой здесь, ― Ричи так резко сменил тон голоса и разговора, что Билл моргнул, ― в чёртовом, блин, шапито, Билл! И ― всё впереди, пусть и зарплату маленько задерживают.       Билл сдавленно улыбнулся ― Том напиздел, значит. Правда, он уже не знал, можно ли доверять Ричи.       Он метался в темноте, как запертая в сарае псина ― потому что, тупая сука, по ночам слишком громко лаяла, ― и не видел никакого будущего ― а уж тем более счастливого.       Эй, мама ведь настраивала мыслить позитивно и приговаривала, как молитву или заклинание, ― всё будет хорошо всё у нас ещё образуется всё нала       удивительно, как одна телеграмма так быстро её сломала.       Ночью Билл ещё долго ворочался под затихающий в ухе писк ― и всё думал думал думал.       Вот бы иметь хоть каплю веры Ричи в будущее ― когда у Билла такое туманное настоящее.