* * *
На представление вечером он не пришёл ― вот ещё, пялиться на Грея и на реакцию жмущихся к родакам сопляков. Билл и сам не знал, их или себя жалел больше ― ему-то прижаться не к кому. В вагоне Ричи он взялся разгребать срач ― кисло воняло немытой посудой и объедками, закоптилась керосинка. Билл редко встречал мальчишек, которые славились бы аккуратностью, ― поэтому не приводил в гости пацанов. ах ты ёбаная золушка-то а Когда живёшь в одной комнате с пиздюком, приходится учиться наводить порядок, чтоб не влетело обоим, ― подавай брату хороший пример уильям что за бардак ты тут развёл. До сорок третьего это была единственная ругань в её лексиконе. А потом посыпалось сочное блядь, шипящее мрази, пшёлнхер вприкуску. Убравшись, Билл взобрался на свою кровать и принялся яростно тереть щёткой стекло керосинки ― сажа не поддавалась, Грей грим небось смахивал с рожи примерно так же. Руки изговняло маслом, воняло копотью и раствором от вымытого пола, Билл морщился ― надеялся, что не от презрения к Грею. Ясно, почему никому неохота о нём балакать, ― вряд ли у Грея много друзей в цирке. Характер ― так се, видок ― тот ещё, речь ― хоть ополаскивайся после беседы. Об этом Зеф его не предупредил ― хитро, ох как хитро всё провернул, а Билл теперь торчал в вагоне ― с синяком, злой и будто оплёванный. Когда двери вагона с грохотом сдвинулись, Билл едва не выронил керосинку ― так уверенно мог вламываться Зеф или Ричи. Повезло ― прихромал заёбанный после выступления Тозиер, закинувший на плечо пиджак, ― рукава рубахи закатаны. Он поправил очки и хмуро глянул на Билла ― моргнул, правда, когда встретился с его взором в упор. ― Ты чё делаешь, Большой Билл? После вчерашнего Ричи стал осмотрительнее ― когда словил бля ты о-оцтанешь или не? на ночь глядя из-под одеяла за допросы. Ричи поначитался дешёвых детективов ― и теперь прикидывался одним из братьев Харди. Странно, что он не первый разглядел в Билле с-сикушника. ― За-закоптилась, ― на выдохе пояснил Билл. Ричи не шевельнулся, так и стоя в охристом свете запасной маленькой керосинки. ― Как в-выступление? ― Да неплохо, знаешь, только немного устал, крики, шум, музыка, все орут, хлопают, короче, полный бедлам. Ричи сел напротив — кровать скрипнула, прогнувшись. Говорил он почти в тон пружинам ― голосом звезды, затырканной муравьями-папарацци. Билл хотел было спросить, не застал ли он выступление Грея менжа напала что заикаешься? да не стал. Не очень-то интересно нечего тут делать сиротинке навидался этих кривляний, хватит до старости. Если доживёт. Он исподлобья поглядел на Ричи ― тот осматривался, будто первый раз в вагоне: ― Ты убрался, гляжу, молодец, спасибо, серьёзно, у меня руки не доходили всё это разгрести, но дойдут до готовки. У Билла-то вот особого аппетита не было даже после суеты с уборкой. Ричи помолчал, но минуты две спустя вскочил и принялся греметь чистой посудой. Опять ведь, мудила, засрёт. ― Не ототрёшь, такая грязюка, даже не старайся, мне её отдал-то кладовщик уже такой. Билл разочарованно перестал тереть керосинку щёткой и вздохнул. Поглядел в мокрую спину Ричи возле плитки и взялся помогать ему с ужином ― хоть на что-то сгодится. В этот раз они перебились яичницей с овощами да чаем ― Биллу, вообще-то, было всё равно, что жрать, с голодухи он обычно и не разбирал. А сейчас желтки показались ему пересоленными, в одном темнел зародыш, он поковырял его вилкой. это мог бы быть цы-цыплёнок джорджи О, Билл тоже сссука ― нравилось ведь доводить пиздюка до слёз. Ели они в тишине ― но Ричи вдруг спросил: ― Ты Грея так разрисовал? ― Как? Тозиер неловко пожал плечами, покривив рот: ― Ну знаешь, он и так жутковат, а сегодня был особенно страхолюдный, здорово ты, видать, на нём отыгрался. А надо было ― Билл сразу-то и не сообразил, впопыхах побросав всё, кинулся прочь ― ну и как его после этого считать смельчаком, всё равно что лезть на вишню и на первой же ветке кинуть не пацаны я не могу чё-то. ― Я от не-его ушёл по-очти сразу, ― резче, чем хотелось, ответил он. Не Ричи ведь его впихнул на подработку. Ох, да хрен бы с Греем-его-словами-манерами ― надо было остаться. Завтра Зеф с него три шкуры спустит ― Билл в такие моменты завидовал толстокожим слонам. ― Серьёзно? Ушёл? Почему? Голодный Ричи даже про еду забыл ― вылупился на Билла за очками, глаза, как у их математички, которая любила тыкать указкой меж лопаток а ну решай денбро. ― Что он сделал? Это он поставил? ― Ричи со злобой хмурился, кивнув на синяк Билла, умудрился разглядеть в полумраке. Вчера Билл почти сразу лёг, а сегодня утром свалил ещё до того, как Тозиер перестал давать храпака. ― Нет. Спа-асибо за ужин. Даже дожрать, падла, не дал. Билл убрал свою тарелку и кружку с недопитым чаем и сколом. Плохая примета, говорят, ― в жизни сулит дерьма наглотаться. ― Что он сделал, Билл? С таким нажимом его звала мама ― когда возвращалась со школьного собрания. ― Ничё, ― отрезал Билл, обернувшись и посмотрев Ричи в глаза. Яростно моя тарелку под холодной водой, он знал ― на этом их встречи с Греем не закончатся и ты ссышь и правда этого боялся. салабон5. о конфликтах
6 марта 2021 г. в 17:12
Следующим утром Билл убирался у лошадей в одиночестве ― мусолил мусолил мусолил в голове вчерашнее и никак не мог взять в толк, как работать с Греем.
Первая встреча не задалась, знакомство ― тоже, да с таким мужиком вдобавок надо ухо держать востро ― мало ли что ударит в башку. Он сродни преступнику, который прикидывается клиентом филиала «Американ Экспресс», а потом орёт ― ни с места сссуки руки вверх!
Билл, очевидно, пересмотрел киношек. Или перечитал глупых-выдуманных-фантастических рассказов в «Удивительных историях». Или перестарался в каких-то дурацких командных играх, вкладыши с которыми пацаны бережно вырезали из «Открытых дорог для мальчиков».
Грей вряд ли преступник ― но и простым гражданским его не назвать. Держался твёрдо-прямо-стойко ― несмотря на то что день подходил к концу. Хотя, может, это только Билл начинал корячиться на ночь глядя так, что Ричи, не сдерживаясь, хохотал эй разогнись трифон турнесоль!
Такие, как он, курят и сплёвывают, покатав желчь от щеки к щеке, а вместо того чтобы позвать ― присвистывают, как хорошенькой девчонке, и прищёлкивают пальцами. Такие, как он, опасные по сути, и нормальные женщины ― как мама, например, ― с ними не связываются.
А Биллу пришлось.
К двенадцати он пришёл к вагону Грея ― и поначалу потоптался возле. Сигарету из пачки Тома всё-таки на нервяках выкурил, не добравшись до фильтра, ― хотя обычно выжимал до последнего. Ох и жахнула бы его мама ― ну ты и транжира уильям.
Интересно, мог ли Грей ему долбануть? Хватит и одного шлепка покрепче ― с такими-то ручищами.
Зефу видать, достаточно маленько закинуть за воротник, чтобы пойти вразнос, ― и удивительно ли в таком случае то, что он просрал когда-то дело и обанкротился.
Лучше уж, нажравшись, сделаться совсем неразговорчивым ― как Ричи, чтоб у других людей не болело ни сердце, ни руки.
Войлок облаков над Дерри обещал скорый дождь ― как только июнь соткёт из них тучи. Двери вагона Грея опять были распахнуты ― вроде гостеприимно, но Билл не поддался. Он дважды нерешительно стукнул ― и нервно облизнул губы пора сваливать пора сваливать пора свал
поздняк ― под подошвами ботинок хрустнул песок ― угрожающе, как под цокающими когтями опасных здоровенных псин. Грей показался в дверях ― Билл даже испугался его видочка, но заворожённого взгляда всё равно не отвёл, избегая только прямого в глаза.
Грей был разбитым. Не как фаянсовая кружка, которую грохнул однажды Джорджи, ― а как исполинская машина, которая после аварии больше не сдвинется. Под глазами ― тёмные круги, будто он болен или всю ночь не спал, уставшее лицо, поблёскивал кожным салом лоб ― или потом. Грей хмурился, будто разламывалась башка.
― Вползай, шпингалет.
У него вибрации в голосе такие, словно он долго ни с кем не говорил. А ещё так бывает с похмелюги ― когда от жажды дерёт глотку уилл принеси воды и побыстрее.
Его вагон тонул в перламутровом дневном свете пах сигаретами-зубным-порошком-перегаром ― неужели Грей действительно пил. Обычно у алкоголиков неряшливо ― а кровать была гладко застелена покрывалом ― ни морщинки, как на личике Вероники Лейк, пусть в воздухе и летала пыль. Рядом с умывальником простое трюмо ― будто сколоченное вручную. На полу ― радиоприёмник и керосинка ― маслянисто подмигивала из тени, как вшивая гадалка.
― Зазяб?
Грей прошёл мимо ― пахнуло перегаром.
― О-осматриваюсь.
― Тут те не Вашингтон-Сквер-парк. Шуруй давай.
А лучше бы Билл оказался там.
Грей неприветлив и вагон должен закрывать плотно, чтоб сюда даже дневной свет ― обманчивый зазывала ― не заглядывал.
Билл пошёл за ним к столу ― коленки не сгибались, словно пёр что-то тяжёлое. Отец хотел, чтобы он храбрился, ― посмотрел бы Билл на него в таких-то обстоятельствах.
Правда, Зак Денбро был суровым мужиком ― и наверняка видал более ужасные вещи. К сорок третьему его письма стали приходить с косоватым-кривым-вразнобой почерком. Зак Денбро славился на заводе каллиграфическим ― как у бабы в бухгалтерии.
С потолка к трюмо на блестящей леске пикировала модель самолётика, с виду от «Динки Тойс» ― уж Билл-то в этом мальчишечьем барахле разбирался. Раскрашена явно вручную ― жёлто-зелёные шашки на носу совсем неровные, Джорджи и тот бы, прикусив язык, постарался луч
шурх! ― Грей резко выдвинул стул и сел. Билл вздрогнул ― и отвёл взгляд от самолётика. Думать о том, что взрослый мужик вешал игрушечки у себя в вагоне, времени не осталось ― но у Грея в голове явно нехилая пробоина.
― Я-а не знаю как.
Билл, конечно, видал клоунов в других шапито ― и фото Отто Гриблинга на страницах газет и журналов, ― но легче от этого не делалось. Грей из тех мужиков, которые требуют быстро-всего-сразу, ― куда там просить его научить и показать как.
Он терпеливо вдохнул ― недобрый
подойди сюда уилл
знак.
― Я догадался. Очистить харю, вазелин, сверху ― всё это дерьмо.
Грей ненавидел свою работу ― или Билла. Кого-то из них точно больше.
Билл растерянно моргнул ― зеркала-триптих отражали их обоих, створки пыльные, не как у мамы в спальне. Флакончики-баночки-тюбики соседствовали с кистями ― будто арсенал Уильяма Таттла. Билл звания гримёра не заслуживал ― а Грей со своей рожей тем более не тянул на звезду.
Он потянулся к трём флаконам с неизвестным содержимым и взял один на пробу ― всё ещё помнил, что Грей мог сломать ему хребтину.
― Для снятия, ― рыкнул он, даже не взглянув на Билла.
Зато он увидел этот взор в отражении ― пустой-исподлобья-звериный-преследующий. У Грея были зелёные глаза.
Билл посмотрел на тёмный флакон и только сейчас прочитал название ― «Жидкое очищающее молочко». Не зря мама называла его глупыш-тупица-бестолочь ― в зависимости от Биллова возраста.
Он дрогнувшей рукой, едва не выронив, взял другой ― угадал, видимо, раз Грей молчал. Билл смочил ватный тампон, показалось ― мало, завоняло отдушкой-или-чем-там-пахнут-все-эти-косметические-средства.
Когда он глянул на лицо Грея ― руки затряслись. Брился он сегодня утром ― или вчера на ночь глядя, кожа раздражена будто загоревшая на солнце царапины-ранки-ссадины умело обработаны. Отец делал это кольдкремом ― наверно все взрослые мужики им пользовались.
― Хватка, конечно, у Ванвирингена, ― оценивающе сказал Грей.
Билл стоял к зеркалу левым боком ― и чувствовал, как он смотрел, под стать своему тону, лучше бы ― опять по-звериному.
― Ага. Не т-только деловая.
Он на пробу провёл мокрую полосу вдоль скулы ― сопротивления не встретил. Может, было не так уж больно ― а может, Грей терпел. Суровые мужики вроде него могут перетерпеть-перенести-пережить всё. Наверное, мог бы служить в пехоте или на флоте ― там такие всегда нужны, отстреливали только так, как куропаток на охоте.
После чистки его кожа матово поблёскивала в полутени ― и лицо Грея даже показалось Биллу краси
вымести бы это нахер из головы ― как сено вперемешку со слоновьим дерьмом из вагона.
Билл открыл банку с вазелином в полгаллона ― и понюхал, поднеся к носу. Ничего ― или он немного простыл в прохладные ночи в цирке. Но запах алкоголя чувствовал остро.
― А на к-кой он?
― Смарывать проще.
Грею виднее.
Он старался наносить вазелин тонким слоем ― нихера не получалось. Не слишком-то приятно было к нему прикасаться ― кожа горячая, как в лихорадке, как бывало у Джорджи, когда он мычал и закатывал глазёнки, будто при смерти, ― переигрывал, засранец мелкий. Билл пытался не показывать, что испытывал смешанные чувства, ― да осторожные-выверяющие-прощупывающие движения его выдавали.
― П-предста-авление же в пять, ― напомнил он, лишь бы отвлечься.
― Приловчиться тебе надо. Думаешь, мне в охотку с полодырым щеглом тетешкаться?
Билл долго думал, прежде чем ответить, ― на языке, как конфетка «Молочные шишки», ворочалось только сукасукасукасукасу
― А мне ― тя в-вазюкать? ― шлёпнул он ― вместе с вазелином на Греев лоб. И пусть не жалуется, что мало.
Должно было стать легче, оттого что наконец сознался в неприязни к работе вшивого гримёра, ― а почему-то в груди потяжелело.
Билл не смотрел Грею в глаза, размазывал вазелин ― резко-уверенно-озлобленно. Он чувствовал, Грей взглядом жёг через зеркало это ведь опасно разве ж он не знал о фокусах с травинками-цветами-пыльцой под стеклом на солнце ― они сгорали.
И Билл вспыхнет ― от злобы или стыда только в первую очередь.
― Не устраивает ― пшёл, ― сказал Грей не то с безразличием, не то с просочившейся в тон насмешкой ― не гневно, во всяком случае.
И на том спасибо ― Билл больше не хотел видеть суровых мужиков
иди сюда щщщенок это в твоих интересах
в гневе.
― Нет уж, до-оделаю.
Свою работу Билл выполнит ― а там хоть не рассветай. Зеф не ставил условия подружиться с Греем и не доплачивал за это.
Он отвернулся от смазанного-блестящего лица Грея, принявшись рыться на столе, ― осматривал восковые-карандаши-банки-пудреницы-тюбики. Прямо как у мамы в спальне ― в те времена, когда она ещё пользовалась косметикой и пахла, как пчелиный прополис, ― помадой от Элены Рубинштейн.
― Ты чё в цирке забыл, салажонок? Наглазелся мультиков или комиксов про Робина поначитался?
Билл поджал было губы, но расслабился ― Грей видел его в зеркале. Билл вот на себя смотреть не хотел, авось ещё пожалеет этого тощего салажонка в отражении будто это не он будто он на киносеансе «С тех пор как вы ушли» будто надо плакать о судьбе незнакомого беспризорника.
― А ты ― с такой о-образиной? В ша-ахтёры не взяли?
Сейчас правая рука тоже покроется дымным цветом синяка ― и Билл ещё легко отделается.
Он видел, как в цирке за непослушание наказывали бочащихся лошадей ― шлёп-хрясь-треск! хлыстом по копытам.
Интересно, жеребят тоже стегали?
Но Грей выглядел таким же невозмутимым, хоть насмешливого настроя и как ни бывало.
― Со мной такое не пропрёт. Можешь не надсаживаться.
― Ч-чё?
Билл повернул к нему голову, но в глаза всё ещё не смотрел. Говорят, косоватые только у колдунов.
― Менжа напала, что заикаешься?
Наверное, на лицах малолеток проще всего разглядеть страх ― яркий, как картинки в комиксах. Билл не хотел отвечать ― облизнул губы и сомкнул их, ― да вырвалось:
― Это вро-врождённое. Тя боятся только с-сикушники всякие. И дети в ци-ирке. Я видел.
Билла никогда не считали трусом пацаны ― хотя бы потому, что он не боялся купаться в Кендускиге и переплывать на другой берег, где воняло дерьмом и илом.
Лучше бы Билл ворочался, вылезая, в этом талом-тёплом месиве ― а не стоял около Грея. Пугал даже не его настрой или отсутствие эмоций ― хрен-то знал, что он испытывал на самом деле, ― а то, что он не показывал, задевали ли его чужие слова.
Какой-то сломанный индикатор восприятия ― ни усмешки, ни сведённых бровей, ни бычьи раздувающихся ноздрей.
― И ты ссышь. Салабон.
Определение Грей настолько выделил интонацией, что он наконец посмотрел в его глаза ― распахнутые, а вдруг горгоновы или василисковы, потому что Билл ― застыл.
― Нечего тут делать сиротинке. И так наплодилось, как блошни.
Грей протягивал ему сплюснутую белую банку ― взял с самого видного места. Её-то Билл и искал. У него дрожала рука, а банка казалась совсем лёгкой.
Билл взял её ― и злобно швырнул на стол с металлическим звеньк!, тявкнув:
― Малюй се ха-харю сам. Пьянь.
Чтоб его в следующий раз так шарахнуло пойло, что не допёр бы до вагона.
Билл ушёл ― гнал чувство вины и желание развернуться, как ветер ― облака.
и ты ссышь
Ещё ни одной суке не удавалось разглядеть, трусил ли Билл, ― а Грей, ну надо же, смог. Билл старался спихнуть на то, что так падал свет, да застыдился.
Мужиков вроде Грея обходят стороной и не оглядываются вслед. Не хамят им в лицо ― и слушают всю эту дрянь
салабон
с опущенными, как на исповеди, глазами и точно так же, как от пастора, ― принимают от них и похвалу, и ругательства. А Билл, ишь ты, вздумал дерзить-брыкаться-лягаться.
Дождётся ― и он соберёт из слов такой тугой хлыст, что на сердечке останется рубец.