вишнёвые косточки

      Отец учил преодолевать страх ― так, чтобы ему не становилось за Билла стыдно, как за сына, который на глазах соседей затемно припирается еле стоящим на ногах.       Следующим утром, после того как убрался у лошадей, Билл стоял возле вагона Грея ― грелся на солнце.       Можно сколько угодно плеваться, но он пришёл работать, а не воротить нос. Пусть Зеф хвастается ― школа дрессуры, в которой он приучил артистов и персонал чувствовать за собой вину, работала превосходно.       Почти как отцовская.       ты перестанешь реветь или ещё стегануть?       Плотно задвинутые двери вагона Грея не пускали внутрь, как шторы родительской спальни утром субботы — солнце. Билл нерешительно постучал ― и даже готовился услышать грохот и хруст песка с той стороны, ― да ответа не последовало.       Он даже растерялся. Не звать ведь его, в конце концов, ― Билл заикнётся от волнения даже на ёбаных четырёх буквах.       Может, Грей вообще где-нибудь сдох ― Билл вспомнил, как мысленно пожелал ему травануться пойлом. Не то чтоб он верил, что мысли материальны, ― прислали же им в сорок четвёртом телеграмму.       Билл плюхнулся в мягкую траву напротив вагона ― что-то слабо кольнуло заднюю сторону бедра. Он расчесал ногу до красных полос и сорвал травинку, раздумывая.       Ломануться искать Грея по всему цирку, что ли? Будет выглядеть, как девчонка, в сорок пятом ищущая на вокзале, заплывшем народом в военной форме, родное лицо.       Не любил Билл всех этих сентиментальностей-нежнятины-романтики       даже не обнимешь меня на прощание уильям?       от них только больнее делалось ― хлыст и тот бил мягче.       Раньше на территории цирка Билл не замечал Грея ― небось ныкался в вагоне, как Джон Кэррадайн, и жрал жрал жрал без остановки. Появился наконец повод морщиться в сторону пойла ― его в цирке хлестали, видать, чаще, чем дрессировщики ― животных.       Билл покумекал, отрывая ногтем большого пальца от травинки по кусочку, как трамвайный билетёр. Нахер ― он бросит куковать возле вагона, если Грей не придёт через       свист! ― Билл вздрогнул, обернувшись. Позади униформисты во главе с Сэмюелем начинали сворачивать купол цирка. Биллу не нравилась вся эта суета ― такая стояла, когда мама тащила их с Джорджи за руки к поезду на стылом вокзале. Тогда пахло наступающим январём, соплями ― Билл то и дело вытирал их из-под носа ― и хрустел на перроне тонкий слой снега ― Джорджи отпечатками ботиночек рисовал то ли цветок, то ли кривую-нелепую фигуру ― это котик пап похож?       Сейчас было тепло ― а Билла зазнобило.       говорила тебе надеть рубашку под свитер уильям       Возможно, Грей тоже затесался среди униформистов ― такая оглобля сгодится таскать цирковое барахло.       Там мог быть и Зеф ― но Билл встал и, сунув руки в карманы штанов, побрёл к чуть просевшему куполу он напоминал тающий февральский сугроб Билл никак не мог со-гре-ться.       Мужики матерились ― Билл не разобрал ни одного нормального слова. Понахватались, наверное, у Сэмюеля ― тот командовал униформистами, как капитан гарнизона, к нижней губе с внутренней стороны липла тлеющая папироса. Он зыркнул на Билла, как охотник ― на пролетевшую пичугу. Не сказал ничего ― но Билл на расстоянии пятнадцати футов почувствовал ― недоволен. Радар этот у него очень хорошо работал ― пилоты бомбардировщика «Суперфортресс» обзавидовались бы.       Двое рабочих потащили кавалетти ― Билл вовремя пригнул голову вовремя подпрыгнул вовремя бухнулся на корточки ― когда мимо понесли массивную стальную балку ― кто-то кинул ядовитое ты чё тут делаешь а соплежуй под ногами не вертись.       Среди коренастых мужиков Грея было легко отыскать по росту ― да всё не получалось. Может, его действительно здесь не было ― так се конкурент для Сэмюеля, они бы друг друга наверняка сожрали.       Грей бы небось даже не подавился.       Билл зашёл под купол цирка ― тырсу убрали, воняло опилками-сеном-глиной, наверху ничего не напоминало о номерах виртуозных эквилибристов. Если б его сюда припахали ― наверняка заставили бы лезть под купол, как пацаны ― на вишню ― давай денбро стальные у тя яйца-то или нет?       Не-а ― Билл бы туда нихера не полез, пусть лучше сразу его об пол жахнут.       На барьере вокруг арены сидел Алан ― видать, решил передохнуть. Билл знал, что его карманы всегда полны семечек для здешних крапивников, да он не лузгал ― Билл выучил уже все плохие цирковые приметы.       ― Уже у-уезжа-жаем? ― спросил он, подойдя к Алану.       Тот оглядел Билла и вздохнул:       ― Ты мешаешься.       ― Знаю. А Грея т-тут нет?       Если б Билл знал, что спросит об этом с надеждой старой сумасшедшей вдовы, ― промолчал бы. Алан поскрёб за ухом грязным ногтем и указал на форганг. От него кисло пахло потом.       ― Там. Поищи.       Там так там. Переспрашивать его отучил отец.       За форгангом, обдавшим Билла пылью, было пусто ― основной реквизит вынесли. Не прикоснулись только к рамкам для номеров Бланки ― верили, что она их заговорила. Билл, признаться, тоже обходил их стороной ― да и был в цирке неписаный закон покрепче Трумэновских ― не хватать чужой реквизит без разрешения. Руки, конечно, не рубили ― но подзатыльники Билл считать уже устал.       Грея он заметил у сдёрнутой завесы, ведущей на улицу, ― Билл называл это место задницей купола. В кармане штанов топорщился квадрат ― пачка сигарет. Он курил, обведённый платиновым-заоблачным-тускловатым светом.       Внимание таких мужиков, как Грей, хрен знает чем надо привлекать ― на бабские духи они не велись, на мурлыканье в ухо ― тем более, визги ― передразнивали.       Зак Денбро был суровым мужиком ― и ему нравилось, как пахло от мамы вечером, ― теплотой-лёгким-потом-мылом-от-рук.       А Билл просто кашлянул ― и Грей повернул к нему голову ― резко, как пойманный на воровстве. Может, он тоже любил пиздить сигареты.       ― Ну чё, шпана?       Он выпустил струю дыма ― Биллу показалось, угрожающе, раз пялился в упор.       Он неохотно приблизился ― но рук из карманов не вытащил. Пусть думает, что у Билла перочинный ножик заныкан, попытка хребтину сломать ― и полоснёт до крови.       ― Зеф не ра-разреш-шает здесь смолить.       Вообще-то, Билл рассчитывал извиниться ― да всегда было тяжело. Это сопляк умел канючить ― ну прааастиии! ― хоть и бесил Билла, как братец-кролик Элмер из короткометражки «Моя зелёная федора».       Грей в лице даже не переменился ― и взгляд опять как застывший. Не сочеталось это дерьмо в голове у Билла с образом человека, который повесил в вагон над трюмо игрушечный самолётик.       ― Чё, жахнул тебя разок?       Билл кивнул и прищурился от дневного света ― снаружи, когда глядишь на него из тьмы, всегда болят глаза-душа-сердце ― и уверен, что не выбраться.       А Грей стоял на границе.       ― Эт-моя-рбота, ― быстро сказал Билл, отведя глаза. ― Я про вче-вчерашнее.       Грей молчал ― выжидающе, словно отец ― это блядь всё что ты можешь высрать?       Да Билл не решался добавить что-то ещё ― знал, что неудачно ляпнет, типа ― ты орясина ваще общаться не умеешь?       В жизни бы говорить с такой уверенностью.       ― Я видел, что ты дымишь, ― вдруг задумчиво сказал Грей.       Нужно быть строптивой сукой ― чтоб игнорировать малолетку. Билла к извинениям всегда приучали ― да как-то хреново прошли эти уроки, экзамен он так и не сдал.       Не очень-то хотелось, чтоб за ним наблюдали исподтишка, ― как злодей нуарных фильмов, в котором обязательно гибнет фарфоровая красотка типа Вики Линн.       ― Ды-ымлю ― и чё? ― с вызовом кинул Билл, попробовав посмотреть ему в глаза, ― вышло только на нижнюю часть лица. У Грея чудной вздёрнутый нос с точёным кончиком.       Он лениво впихнул в карман ладонь ― и у Билла опять тревожно защекотало драные коленки вот сейчас он достанет лезвие и покончит с ним прям тут не пристало соплякам выёбываться ― было в Грее что-то опасное-смертоносное он сгодится как машина для убийств ему скажут стреляй ― он уточнит вон в того?       Но Грей лишь вытащил мятую пачку сигарет, со щелчком откинул крышку большим пальцем ― и предложил Биллу:       ― Раскурим трубку мира, Одинокий рейнджер.       Грей курил «Кэмел» — Билл такие ещё не пробовал и, конечно, соблазнился. Ладно, что уж там, малолеткам простительны капризы.       Он боязливо вытянул сигарету ― и усмехнулся:       ― Ты не по-охож на Тонто.       ― Не урони, кемосабе, ― бросил Грей ― вместе с коробком спичек Биллу в руки. Поймал ― не опозорился.       И они закурили.

* * *

      Цирковой поезд наконец отправился в другой город ― Биллу настрого запретили расспрашивать Зефа куда. Импресарио шапито не любили вопросы о гастролях в следующих городах ― а Зеф, хренов интриган, держал у себя карту Мэна и почти провоцировал спросить.       Но Билл сдерживался ― не до того.       В Дерри он оставлял слишком многое ― воспоминания, проевшие мозги да сердце похлеще ржавчины ― заброшенные Энфилдские винтовки P17, миру мир. Вроде как должен был радоваться смене обстановки ― да грусть перебарывала, словно Билл тягался с Юджином Сэндоу на арене на потеху всему народу, а тот подначивал ну давай ну слабак сопливый.       Уж лучше бы у него было физическое ранение, чем воспоминания, ― боль от него хоть можно заглотать анальгетиками.       Отец, наверное, убил бы Билла за это желание. Зак Денбро был суровым мужиком и, случалось, в письмах рассказывал о мнимых храбрецах, которые при первом скрежете военной мясорубки дристали и поворачивали назад.       Зак Денбро был суровым мужиком ― и высаживался на пляж Омаха в Нормандии.       Билл помнил военные репортажи о «Дне Д» в газетах ― и ссался со сводок о количестве погибших они то увеличивались то уменьшались пиздели конечно любили стирать-подрисовывать циферки в статистике лишь бы Рузвельт всех успокоил голосом добренького дядюшки который обещает починить воздушного змея.       С Томом поговорить не удалось ― тот вернулся утром среды с парой красивых арабских лошадей. Билл успел только поздороваться да спросить, как прошла поездка, ― а потом Ричи погнал его в третий с головы вагон.       Хилл спросил было ну а ты-то как? ― и Билл удержался, чтоб не вывалить всё. Хреново, вообще-то, ― пусть и с Греем помирился. Правда, Билл с натяжкой назвал бы это мировым соглашением ― чай, не Ялтинская конференция.       Пока курили ― он молчал, поглядывая на Билла. Может, ждал, когда начнёт болтать он, а может ― всё пытался прикинуть, когда у него закончится сигарета и они разбредутся.       А потом Грей дал ещё одну. У Билла не было привычки смолить двумя подряд ― зубы ломило, ― и пришлось заныкать в кармане штанов ― сгодится. На этом они разошлись ― словно не было этого совместного перекура.       Стук стук стук колёс поезда ― Билла усыпляло, но он, лёжа в кровати, всё равно упрямо вертел фишку из «Монополии». Где-то вдалеке громыхало июнь созывал тучи потом жахнет молния потом опять гром Ричи с одинаковым временным промежутком перелистывал страницы книги ― видать, затянула.       Билл и раньше ездил на поездах ― с мамой и Джорджи. Утомляло ― вот и всё, что он помнил об этих поездках, и когда растекался по спинке сиденья варёной лепёхой, мама шипела уильям сядь нормально ты меня позоришь. Перепадало и сопляку ― тот прижимался носом и ладошками к окну мама а папа тоже на таком уехал?       Эй, мам, сынок теперь вкалывал в цирке за сраненькую мелочь ― позорил ведь тебя небось?       В сорок втором она похудела на пару фунтов и у неё осунулось лицо до впалых щёк. А к январю сорок четвёртого начала курить ― и Билл попрекал её дж-джорджи значт нельзя мо-мороженое а те ку-урить можно?       Ехал он в полудрёме ― такой тяжёлой, что границу яви можно было, казалось, прощупать, ― и в голове маминым голосом, как заевший патефон, трубило ты меня позоришь ты меня позоришь ты меня позоришь.

* * *

      В четверг поезд с усталым всхрапом больного остановился в Уиндеме ― городишке неподалёку от Дерри. Билл проснулся от шума снаружи ― орали униформисты гремело цирковое барахло вывалили к поднимающимся шатрам для репетиций артисты ― короче, если б не это, он проспал бы куда дольше.       Ричи куда-то пропал ― Билл догадался, что дёрнул к Зефу согласовывать программу. На мятой кровати обложкой вверх лежала открытая книга о приключениях мистера и миссис Норт.       Билл никогда не был на озере ― купался только в тёплом Кендускиге с пацанами, где они стращали мнимыми утопленниками и хватали под водой за скользкие ноги. А здесь неподалёку было Себейго ― и ветер порывистый-шаловливый-молодой, и воздух отдавал незнакомой свежей прохладой.       Зак Денбро клялся после войны свозить их на озеро ― как только всё закончится мы с вами поедем хоть куда веришь уилл?       Билл верил ― пока в сорок четвёртом отец не ответил ни на одно письмо и пока не принесли телеграмму.       мэм это вы миссис денбро?       Это она миссис Денбро.       мне очень жаль       А кому нет?       меня чуть не убили уже за эти телеграммы       Знал бы он их содержание.       К Тому Билл всё-таки попал ― было интересно посмотреть на новых лошадей. Да и что уж там, с Хиллом хотелось поделиться новостями ― глядишь, чего посоветует. От Ричи дельного слова не дождёшься ― знай себе бормотал может тебе отказаться от       Билл понимал ― не выход, да и Зеф обещал       плачу втрое больше       озолотить почти.       Когда Билл пришёл в вагон к лошадям, Том был немного сонным ― видно, лихо его потрепали за новых цирковых питомцев, ― но приветливо улыбнулся. Пахло конским навозом, потом и грязной одеждой Тома. А ещё он не успел побриться ― и то и дело чесал отросшую седую щетину.       ― Брыкливенькие, а, ― он кивнул на двух белых лошадей в деннике, стоя рядом с Биллом. ― Азили, вишь. Красавчики, как принцы. Полуторники. Мистер Ванвиринген за них целое состояние вывалил.       ― П-приручите?       Лошади были с норовом да кусались ― Билл к ним руки пока не тянул. Правда, друг с другом ласково мызгались, словно братья, и он тоскливо повздыхал.       ― А то ж. Бочатся ещё, правда. Ты только гляди, Билл, не суйся к ним пока. Лягнут будь здоров. Стройные-стройные ― а копытца-то что станки печатные.       Том отошёл ― и Билл следом. Лошади подуспокоились, но тревожно выпрямили уши.       Хилл открыл денник Хамфри ― саврасого коня. С ним Билл водил дружбу ещё с первого увиденного им выступления и подставил ладонь под бархатный нос ― Хамфри война стороной не обошла, и он был подслеповат.       ― Ну а твои как делишки?       Билл неторопливо взялся расчёсывать щёткой гриву Хамфри, выметая сор да колтуны, ― приноровился за полмесяца, теперь-то, оказывается, и не оттащишь.       Он всё ещё желал вывалить Тому всё, что случилось за время его кукования в Портленде, ― но сцедил:       ― Так се.       ― Слыхал, слыхал. Бастер шепнул.       Лучше б, блин, Том помалкивал ― и не давал Биллу повода рассказывать, словно пропуск на школьную поездку к маяку острова Бернт.       Наверное, Хилл знал, что Грей побухивал, ― никак не отреагировал на предположение Билла об этом, только неопределённо промычал. Знал, наверное, что и груб, и все словечки произносит с таким невозмутимым видочком       и ты ссышь       что вмазать промеж глазёнок охота. Знал, наверное, что Грей казался пугающим, ― да Билл об этом стыдливо умолчал. Не соврал же ведь, что не испугался, ― а просто скрыл. В мальчишеском мирке со своей религией-устройством-логикой это разные вещи.       Зак Денбро считал их одинаковыми.       В Грее было что-то от мужиков, на которых мама просила не пялиться ― и которым соседки в детстве шипением обещали ты плохо кончишь сынок.       А Билл всё равно пялился ― такие мальчишки-юноши-мужики его влекли больше других. С ними есть о чём поговорить ― и они всегда придумают, чем заняться, да ещё и научат таким крепким словечкам, что округа обосрётся.       Он помнил вкус Греевых сигарет ― непривычно крепкий-сыроватый-душный, будто он попадал с ними под дождь. Грей из тех мужиков, которые не носят зонтов ― и даже ладонь козырьком к бровям не приставляют.       Но Тому Билл об этом не сказал ― и повестушка его закончилась на и у-ушёл от этой с-суки.       К тому времени они закончили ухаживать за Тейлором ― бойким двухлетком, которому отчего-то нравилось хватать Билла губами за чёлку и влажно-шумно фыркать ― выпрашивал угощение за покорность под щёткой.       Том повздыхал ― и замолчал, поскрёбывая щетину. Декабрём сорок первого так же задумчиво выглядел отец ― у него была манера пресекать все вопросы сурово-уклончивым не знаю уилл.       Зак Денбро знал обо всём, что его ожидало, ― как и Том сейчас, который по-прежнему молчал.       Он достал из кармана пачку сигарет ― и протянул её Биллу, подтолкнув одну со дна.       ― На-ка. ― Свою он достал из-за уха и кивнул на квадрат Уиндемского пейзажа. ― Сядем вон.       Они закурили, усевшись в дверном проёме. Сигарету Грея Билл решил прикарманить ― те, которыми редко удаётся посмолить, берегут для особого случая, как дорогое платье или оксфорды.       Раздражённые рабочие шумели вовсю ― притаскивали оборудование из вагонов, чтобы поутру соорудить купол. Как пики взбитых сливок на пудинге, красовались на Уиндемском солнце сероватые шатры для репетиций. Должно было смеркаться ― голые ноги Билла, которыми он побалтывал, лишь бы кончиков травинок коснуться, красило в рыжеватый словно горели словно внутри него сила нерастраченная как у Флэша.       Нет, Билл не такой ― он просто сопляк. Зассал перед Греем да поплакал в подушку чуть ли не сразу после знакомства с ним ― Кларк Кент им бы не гордился.       Отец ― тем более.       У Зака Денбро будто вообще не было поводов гордиться Биллом.       ― Грей мужик манданутый, ― наконец заговорил Том ― глядя куда угодно, только не на Билла. ― К нему подбираться надо.       ― Это я уже с-скумекал.       ― Нет, не скумекал, ― он покачал головой, будто забыв про сигарету, тлеющую в грязных пальцах. ― Не знаю уж, как его жизнь шлепанула. Да видать, серьёзненько. От хорошенькой судьбы сюда не сбегают.       ― И он с-сбежал? ― недоверчиво хмыкнул Билл, затянувшись ― крепко, до жжения в гортани. А от Греевой ёбаной «Кэмел» вообще бы сблевал.       ― Он ― нет. Пришёл. Год аль полтора назад. ― Том снова будто задумался ― Биллу не нравился этот сухой-негромкий-таинственный тон. Таким рассказывали страшилки пацаны ― из реальной жизни, в которой их теперь хватало, ― о том, как иммигранты в подворотнях насиловали девчонок. Хилл вдруг крякнул, когда пепел сигареты осыпался ему на колено, ― и стряхнул его ладонью. ― Дюжий он, видал же? Мистеру Ванвирингену такие нужны. Пусть и ходит как бирюк.       ― Хамло.       ― Хамло, ― подтвердил он тем же непонятным голосом. Не то задумался, не то вообще не уловил, что там ляпнул Билл.       На ум ничего не шло ― как после просмотра хорошего фильма, когда не знаешь, что хвалить в первую очередь. Слишком слишком слишком долго Билл ждал Тома, чтобы выспросить у него о Грее всё, ― до-хе-ра вопросов мог задать, а ни один не мог сформулировать. Грей не был антагонистом ― чтобы вышёптывать у Хилла ответы на какую-нибудь дрянь типа а он мог бы кого-то убить? ― но и на героя не тянул, на которого глядишь с восхищением и шепчешь ещё тише а вдруг у него сердце золотое?       Не-а ― в цирке сказывали, что у Грея его вообще не было, ― и ржали. Нихрена не понимали, какими впечатлительными бывали мальчишки.       ― У него вид б-болезненный, ― неуверенно заметил Билл ― только потом поняв, что говорил тем же тоном, что и Том, будто Грей Чарли-без-лица. Хилл, оказалось, глядел на него ― и Билл обвёл своё лицо пальцем, пояснив: ― Ну… Он в-вроде как бу-удто не спит, мешки под гла-азами.       ― Не знаю уж.       ― Или не про-осыхает.       ― Не слыхал.       ― Думаю, он чем-то бо-болен, знаете?       ― Нет.       ― Но в о-общем-то, я сначала не ви-видал его в цирке, думал, его лонысь с-совсем взяли.       Ох и пиздел же ему Том ― Билл чувствовал. Грей здесь всё равно что Рузвельт с кучей домыслов вокруг своей персоны ― а ему оставалось, как журналюге, только пёсьи вокруг да около ходить-вынюхивать-высматривать.       ― Ты с ним сторожливее, Билл. Человек ж как скотина, вон как эти принцы. Приручивать его иногда надобно.       А Грей не дикий ― одичавший, и такие к себе уже не подпускают, сколько ни суй под нос лакомство.       ― Щ-ща, чё удумали ― по-по-одделываться под эту орясину, ― буркнул Билл, затушив окурок о сдвинутую дверь. Хилл свой так и бросил под поезд ― не сделал ни затяжки.       ― А ты на его видок не гляди. Один бог ведает, чё в его головёнке.       Билл протянул язвительное ммм ― как всегда, когда мама бралась его учить. До той поры, пока не грозила вот сейчас отец услышит.       Он слышал ― и приходил уже с блестящим пряжкой ремнём.       один бог ведает чё в его головёнке       Зато что в глазах ― Билл точно знал. Грей смотрел тяжело-вдавливающе-пристально ― как человек, которому удалось заглянуть в глаза чему-то ужасному ― и теперь он нёс это знание, неспособный от него отделаться.       Будь это знание хоть трижды глобальным ― Билл таким владеть не хотел и не выменял бы на все мальчишеские сокровища.       ― Глянем ещ-щё.       Билл соскочил и махнул Тому на прощание. Проводило его только ржание ― небось Тейлор возмущался, что так и не получил угощения. Траву взъерошил ветер, как волосы ребёнка, и пахло наступающей ночной прохладой.       Может, Грей и не ужаснее войны ― но сам небось повидал чего похуже.