* * *
Не такой уж нелюдимый этот подкидыш, тёрся ведь рядом с Хиллом и Тозиером. Может, ему, конечно, нравились лошади да фокусы, но Грею казалось, что Билл не в восторге ни от чего. Не застал он наверно те деньки, когда малой восхищённо озирался, словно впервые пришедший в синематограф после перерыва в четыре года ветеран. Приелось, видно, вот и решил побираться по чужому шмотью. Не покрывало ж вздумалось поправлять, в самом-то деле? В субботу народу в цирке дохера ― малолеток приводили поглазеть на слепящие костюмчики, трюки послушных слоников да ризенвелле акробатиков. Мам смари! с каждой скамьи, пап купи яблоко! при входе, где карамелью пёрло больше всего, стоит захотеть одному ― ринется жрать целая толпа, ― военный принцип для тех, кто привык щёлкать еблом в чипках. Пацан вновь должен был его гримировать, правда, получалось ни шатко ни валко. Полоротый, чё ж с него взять. Грей помнил себя в его возрасте ― было чем похвастать перед мальчишками, типа смари, как могу. А малому чем? Смазливое личико да голубые, как у девчонок, заёбывающих солдат на фронте письмами, глазёнки. Но Билл правда хотел постараться ― у него есть то, чего не было у Грея в его возрасте, ёбаное упрямство. Хоть и руки дрожали сильнее, чем в первый день. Ну красивые, конечно, грех не заметить, их ни один стёсанный черенок вил-лопаты-граблей не испоганит, пальцы ― ломкие, как ветви молодого деревца, кожа ― почти мембранная на внутренних сторонах запястий, и вены видать ― как осыпавшаяся хвоя. ― Завтра меня побреешь. Билл вздрогнул, смачивая тампон очищающей байдой. Не то зассал, не то спирт кольнул ранку на пальце. И движения такие деревянные, блядь, дай боже Грею терпения. ― А сам? ― Калечусь. А вот раньше-то была опасная бритва, и прям по-настоящему обтёсывал о кожаный ремень, как когда-то настарчил один товарищ по соседству. Пользуйся Грей ею сейчас ― царапин стало бы втрое больше. Говаривали, ими вроде убиться недолго, да Грей знал ― слухи после глупых киношек распускаются полевыми цветами поутру. Жалко, что пиздёж. ― Мо-мож, за шкирман заливать мен-ньше надо? Очистив кожу, Билл взялся намазывать вазелин. Не морщился уже, но появилось на лице что-то ещё. Глядел с опаской, как пацаны, которые навредят, а потом ждут заслуженных зуботычин, хоть и огрызаются. ― С чего ты взял, что я заливаю? ― Я пе-пе-ерегара не чухаю, штоль? Ох и проницательный, вычислил, как какой-нибудь военврач ― гангрену по одному пятнышку на пальце. Да не обольщайся, малыш, не всё-то тебе ведомо. В таком возрасте ни тайн бытия, ни ужасов мясорубок не знаешь ― а по ночам сосёшь пальцы. Малой подался к Грею, размазывая вазелин по лбу и щекам. Пахло от него сеном, а не потом, хоть и блестели ключицы белизной в дневном свете, острые, как заточенный нож-бабочка. ― Тебе надо было в вытрезвителе гнездиться. В цирке все квасят ― тут по-другому никак. Это не в яслях опоротышам жопы подтирать. ― Том не к-квасит. Иногда, заикаясь, как Порки Пиг, Билл закусывал нижнюю губу и тут же отпускал, чтоб, видно, смахнуть слюну. Сегодня делал это раза в два чаще. ― При тебе. Он замолк ― ха, вот и всё, ребята. Билл взял было банку с белой основой, да никак не мог открыть. Ручонки-то худющие, куда ему в цирке горбатиться? Грей отобрал, глядя на него в отражение, ― малой отшатнулся, мальчишечий инстинкт, дёрнуть отсюда нахер хотел, вот тебе и смелость, вот тебе и упорство. Упрямство и упорство разные вещи, всё равно что неженку-новобранца сравнивать с матёрым капитаном. Билл этого ещё не понимал. ― Бери машистую мазилку, банку я подержу. Ляпай погуще. ― Не в-вы-вырони. Ах ты ж заботливый щенок. Грей прикинулся, что покачнулась рука, хоп ― пацан отпрянул и задницей врезался грохот грохот звон в ёбаное трюмо оно покачнулось ох опять это в голове э-хом. Шум заразный, любил почему-то селиться в Греевой голове, облюбил давно апартаментики, может, потому что там пу-сто. ― Сикушник. Он посмотрел на Билла ― тот уже готов был смандить побыстрее. Ох, ну наконец-то поджал-губы-затаил-дыхание-хватанул-кисть ― выдохнул носом. Терпи, терпи, малец, ― а иначе ж как воспитывать? Не ремнём ведь хлестать ― жалко. Не задницу пацана, конечно, ― бляшку да материал, кожа ж всё-таки. Малой поразмыслил, не ляпнуть ли чего в ответ, да решил, видать, ― нахер, лучше делом заняться. Получалось, прямо сказать, так се ― рваными-колючими-твёрдыми движениями кисти он мстил за обзывалку. Да ладно, Грей ж под-шу-чи-вал. А ну как если б пацан оказался в армии? Не вынес бы первого дня ― сердечко-то, видно, ранимое-хрупкое-нежное. Основу он наложил неровно ― Грей видел, подавшись к зеркалу. Даже у него, криворукого, вышло бы лучше. Ладно, так и быть ― не практиковался малой толком, на первый раз можно и простить. ― Теперь бери чёрный карандаш ― вощёный ― и красную краску. Поаккуратнее давай, заморыш, ― её хер смажешь, если проебёшься. ― Грей заметил, как Билл снова вздрогнул, в зеркале и завернул банку с белой основой. ― Что, малыш, ушки нежненькие? Билл в отражении насупился, словно он и стоящий рядом с Греем двое разных мальчишек. Один упрямый, другой упорный, и никогда им не воссоединиться. Оно и лучше ― двоих сразу Грей бы не вынес. Тяжеловато с малолетками ― в голове у них хер знает что, как у контуженых солдат. Пацан наклонился, взяв карандаш и принявшись неумело подводить Грею глаза. Когда их закрываешь, запахи ярче, Грей помнил спирта-мази-гари-духов-мас а от Билли ― косметикой и тёплым свежим дыханием. Кто-то угостил его апельсином. ― Ты чё не завтракал? Грей открыл глаза, посмотрев на него в зеркало. Майка облегала сгорбленную спину, будто тащил тяжесть и она тянула к земле, вдоль ― ровная полоса позвонков, как глиссада. ― Не х-хотел. ― Ты тощий, как пацан из Дахау. Наверное, слишком пренебрежительно для нежненьких ушек пацана. Грей давно привык в цирке к малолеткам, которые явно недобирали вес, сколько б маменьки их ни пичкали жареным тестом и яблоками в карамели. А Билли пожалел, правда, в груди тревожно щемануло. Развалится ведь от такой работёнки, как бракованный истребитель после третьего вылета. ― Тогда ты ― э-эсэсов-вец? В затылке вдруг дудуду-ду-ду так мелко-ощутимо-злобно ему не привыкать конечно но иногда глаза всё нормально роб? просто блядь застилало сука кто-то там бурчал про красную пелену будто менструха у тёлки знаешь а у него за-ве-са и ― очертания ― предметов ― чётче. это один из симптомов у всех разное течение но вы должны контролировать контролировать контролировать ― себя, не ёбаного щегла даже, которому всёёё с рук сойдёт, ― пусть дальше тешится этой тупой идеей, они это любят, всё равно что играться с армейцами и отгрызать им ноги вот будет ампутация у него он инвалид войны ха-ха. Смешно тебе, сучонок? Сейчас, блядь, дохохочешься. ― Ещё раз бацнешь эту хуйню ― вылетишь отсюда на хер. Ясно, штиблет? Грей посмотрел ― прямо в глаза, голубые, блядь, тупой заледенелый цвет, у малолеток холодные сердца и остывшие души. Он отнял карандаш у пацана ― и швырнул куда-то на трюмо там грохнуло-звякнуло-бахнулось хер знает что Билл моргнул инстинкт такой тупой руководствовался бы ими давно бы съебался. А он будто в пол врос. Грей-то думал, это его из вагона даже ломом не выкорчевать. ― Прибери тут и проваливай. Тупой щегол засуетился и просто хотел распихать всё по углам, прикусывая губы, ― то ли плач сдерживал, то ли смех, то ли едкие словечки, которые жгут похлеще «престона». Что-то мелькнуло у него на лице ― будто предался тревожной мысли, что ли, и всё никак не мог её отпустить. Да хер бы с ним ― пусть думает чё хочет, пока Трумэн и его пиявочки и это не запретили. Может, Грея крыл там у себя в головёнке как хотел ― а может, продумывал план побега. Маленький дезертир, такие, как Билл, в армии корябают на стенах O H I O и мчатся бог весть куда, оставляют это дерьмо, как Зорро ― свой знак, знайте, мол, не я первый ― не я последний. Он сбежал минуты две спустя ― когда пристроил немытые кисти в гранёный стакан. Пока Грей надевал замызганно-серый костюм с алыми, как смоченная кровью марля, помпонами ― грохххнуло ― в ушах ― щёлкнуло следом. Навернулся стакан, рассыпались кисти, как тела в братской могиле. Он уже обещал себе взгреть этого щегла? То ли это вообще был Эдди. Не-а ― Эдди почти не получал от Грея за промашки, даже койку вон застилал так, что ни одной ребристой складочки не оставалось. Билл и не потрудился ― видны пузырящиеся, как кишки у покойников, бугры на поверхности покрывала. Гладко гладко гладко застилали койки в госпиталях ― обычно тогда, когда их хозяева уже не возвращались. А Билли пообещал ― что придёт. Странная вещь ― с Эдди даже на расстоянии шести футов ощущалось вселенское одиночество. Вот Грей ― вот его вагон ― вот его койка ― вот и больше нихера. Щегол был уже небось далеко, да Грей чувствовал ― не один.* * *
Ванвиринген, видать, особливо постарался с рекламой ― к пяти под купол навалило столько народу, что Грей даже считать поленился. Человек двести или двести пятьдесят навскидку ― одной курилки им бы не хватило. Он слыхал, эсэсовцы всех гнали в камеру под предлогом принятия общего душа примерно так же, чтоб пустить «циклон Б». И Грею было здесь удушливо-тесно-жарко, то ли сраный костюм так облепил тело, то ли надышало скопление смеющегося народу под бам бам БАМ, блядь, из тромбона-барабана-тарелок выжимали последнее, как из пулемётов истребителей. А ещё воняло. Сначала тырсой на манеже, после ― по́том, а за форгангом, где не встретила ожидаемая прохлада, ― лошадиным говном. Носились униформисты и пихали артистам реквизит, еле успевали, у эквилибристов хватало наглости подгонять, у лошадей не хватало терпения одна взвилась свечой била передними копытами воздух и башка раскалывалась, будто тупая животина его покрепче лягнула, артистам приносили реквизит, а Грей не мог без своих та-бле-ток, как нынче продвинулась, блядь, фармакология, глотнул пилюльку и лёг баиньки. Билла за форгангом не было, не то чтобы Грей намеренно его выискивал, но пацан со своими быстрыми мальчишескими ногами пригодился бы. Грей тяжело сел на скамью да стянул с башки рыжий парик, выдохнув, а воздух такой душный-спёртый-тяжёлый, от кого-то несло потом, от него или от других артистов и лошадей поодаль у акробатов блестели голые ноги у лошадей лоснились шеи воздух давил на грудь на плечи на голову брабаг цель семь на четыре Грей попробовал выпрямиться в ухе пиииииии такое долгое так бывает когда начинает сдавать рация-организм-психика. на четыре с половиной На завершающий парад не выходить не впервой может быть на него смотрел кто-то из артистов а разве он что-то сказал? Губы влажные от слюны или пота или краски ― солёные. Униформист неподалёку, по фигуре показалось, что Мэттью, складывал шесты да обручи. Грей подозвал ― и он настороженно подошёл. ― Мтнись-к-Зефу-скжи-не-сдюжу. Сезам, откройся, блядь, Мэттью поджал губы и кивнул, может, это был даже не Мэттью, у них у всех смазанные лица как на фотографии в спешке как на горящих плёнках в синематографе как спустя дней пять после где-то гудело. А война-то закончилась? Давно, говорят, а вот Грей до сих пор отстреливался. Он выполз из задницы цирка, в лицо долбанул прохладный воздух, пахло травами-сладкой-ватой-попкорном-варёной-кукурузой так тошнотворно-приторно все дети любят сладкую вату интересно нравилась ли ― Биллу. Или, блядь, пацан слишком взрослый, чтобы любить такие глупости? Вдалеке грохот грохот грохот завыыыл тромбон ― то ли волком, то ли слоном, то ли металлом, когда он ШАРАХ об землю ― и натурально ревёт. Плачут только дети-жертвы-самолёты. Шелестела трава под ботинками ― рыхлая-жжёная, как по соломе пёрся до вагона спереди слева выше шестисот один боксёр было темно из окна тёк рыжеватый свет заката как мёд как ржавчина как три джерри на сто сзади слева вагон охристый цвет дерьма и смерти и у одного левое яйцо тяжелее кто бы мог подумать что постеры-афиши-плакаты такие зловещие в свете-цвете изгаженного золота. Грей подошёл к тумбочке у кровати присел дверцу открыл а в голове так выло выло выло да разве ж могло так громко а вдруг это ― снаружи, а вдруг война ― в разгаре? Чёрт, блядь, вагон так себе укрытие. Два пузырька не на своих местах Грей ставил ближе к углу а тут почти у дверцы все эти хлорпромазины-амиталы-и-прочее-дерьмо-это-один-из-симптомов-у-всех-разное-течение. Они все так говорят, а ещё велят не принимайте один за другим, вот бы им ― на Греево место, вот бы им ― таблетки глотать чуть что. грей тут слоечка ни хера не видать чё делаем А нахера что-то ― делать? Война окончена ― снаружи. Боль пройдёт тревога схлынет тяжесть отпустит гудение стихнет ― иногда Грей путал сочетание подлежащих со сказуемыми, как первоклассник-второгодник, когда бывало совсем уж херово. Видно, в этот раз обошлось. Он сел, вытер губы, таблетки горчили в глотке ― а во рту, как назло, пересохло. Побочка подъедет без предупреждения, Грей примерно знал время ― как расписание утреннего троллейбуса, когда едешь на работу. На Билловой койке топорщились складки, ох, блядь, подвела его нерасторопность. Мало кому нравилось, когда рылись в чужих вещах. Если уж выблядка не научили родители ― пройдёт сраный экспресс-курс у Грея.