вишнёвые косточки

      Биллу было бы не так стыдно, если б он расплакался перед Бланкой-Томом-Ричи ― да даже если б на глазах у Зефа и кучи униформистов. Даже перед отцом было не так боязно хныкать       чё ты разнылся блядь как баба       как перед Греем. Наверное, надо было чего-то ожидать ― упрёка-выговора-гнева, да чего, блин, угодно ― чем обычно награждали суровые       и страшнее войны да билли?       мужики.       Грей из их породы ― только выкормил его не душный завод-скотобойня-дубильня, а война. Грей из их породы ― но разрешил Биллу похныкать, уткнувшись ему в грудь и размазав по ней сопли.       Ох, малой, да неужто эта сука становилась для тебя таким уж авторитетом?       Мальчишки искали героев на страницах «Уош Таббс», когда слушали «Американские портреты» по радио или когда рождались в семьях, где отец держал всё в узде ― ни шага в сторону, типа Зака Денбро.       Зак Денбро погиб года два назад на скотобойне ― похлеще той, на которой свиней подвешивали вниз головами. И как-то так получилось, что авторитета для Билла не осталось, ― он вступил в такой конченый возраст, когда разочаровываешься в нарисованных-озвученных-сыгранных кем-то.       Отрицательных сторон у Грея всё одно как-то больше, сколько бы перед сном ни подсчитывал Билл, выглядывая на него из маленького убежища за драным пологом, ― ну не тянул он на этих пресловутых героев, которые и мальчишкам преподадут урок, и девчонок «Сахарным папочкой» угостят.       Билл терпеть не мог, когда от него несло алкоголем       взгрелся?       да кто бы знал, что он так возненавидит эту привычку, если она неотделима от Грея.       От Зака Денбро можно было потерпеть ― к сорок первому он завязал, да и вообще воспринимался Биллом в отрыве от войны ― будто не на неё ушёл в декабре, а куда-нибудь ещё, лишь бы не воспитывать сына-нытика. А Грей ассоциировался у Билла с алкоголем, войной и сучьим характером ― который нашептал ему, видно       да лучше б сдох       ещё и глупости Биллу в лицо ляпать, как пацаны ― ком грязи на Кендускиге.       Он себе места не находил теперь ― выхарканный войной, как комок мокроты после воспаления лёгких ― оно весь организм охватило последствиями. Почему-то он не остался в родном рабочем городке, из Пенсильвании его занесло в Мэн, из армии ― комиссовали, в цирке ― засунули в клоунский костюм на потеху народу да обменивались сплетнями, как дешёвыми журнальчиками о личной жизни кинозвёздочек.       Билл впервые видел такого потерянного человека, хоть и сам не на шутку заплутал.       На Четвёртое июля в цирк повалил народ, голодный до зрелищных номеров, ― Билл только успевал впихивать в руки артистам реквизит и умудрялся присматривать краем глаза за Греем.       Да не нуждался он в няньке, малой, ― тебе б самому перестать плакаться, ты мужик или       а Билл всё равно опекал ― не отвертится, научился, может, предсказывать, как Бланка ― или её бабка, ― увидел во снах-видениях-предзнаменованиях, что Грей в этом нуждался. И суровые мужики, бывало, вели себя, как несмышлёные пацаны ― которых матери убеждали, что чуть не сошли с ума, стоило задержаться хоть на четверть часа к ужину. На День независимости от матери особенно влетало ― похлеще подзатыльников от униформистов, которые уж точно из Билловой башки остатки мозгов хотели вышлепать.       После четвёртого все вроде подуспокоились ― даже Зеф, который весь сраный вечер, круглый, как Красный Джинн из книжек Джорджи, раздавал малышне шарики. Успокоился и Билл.       Ему нравились июльские-уиндемские вечера ― с пропитанным рыжим-алым-розовым, как акварельная бумага, небом, с запахами озёрного и пришедшего погостить из города ветра, навоза-сена-дождя ― идущего издалека разводами на горизонте. В такие вечера приятно торчать с Греем, хоть он и молчал, как онемевший, и челюсти иногда напрягались, будто прикусывал язык. Может, от головной боли ― Билл знал, что его частенько от неё рвало. Руки у него тряслись в контраст манере держаться ― выверенной, как тактика, ни одного лишнего движения-действия-жеста. Билл поначалу всё сравнивал его с хищником ― да нет, Грей не зверь в засаде ― охотник, старающийся ступать так, чтоб под ногой не хрустнула ветка.       Ох, малой, не зря ведь ты сравнивал ― под прицелом себя чувствовал словно, слышал, как он будто исподтишка наблюдал-выслеживал.       Грей смотрел чаще, чем дозволено, ― а Билл позволял, не тявкал, как мог бы раньше, ― чё зеныши таращишь блин?       Да ладно, он ведь почти натурально перед ним красовался, бывало, как девчонка с пин-ап календаря, ― разве что взгляд этот соблазняюще-задорный подделать нихрена не умел, а мог бы ― прятал.       С какими-то делами Билл мог управиться намного быстрее, да нарочно задерживался ― и окно мыл, вытягиваясь, и койку по утрам застилал с ленцой, и с напускной усталостью прислонял ко лбу запястье, будто вот-вот после мытья пола в обморок шлёпнется ― ох, ну что за дама-в-беде.       Не то чтоб не заметить, что Грей пя-ли-лся, сложно ― он и не скрывал. Жутко только то, что Биллу нравилось такое неуместное-неправильное-дикое внимание.       К мальчишкам его раньше никогда не тянуло ― даже если в общей душевой мерились членами до тех пор, пока не разгонял тренер ― вы чё тут устроили за блядки-то а щенки поганые. Билл не проявлял энтузиазма ― даже не прикидывался, ― когда пацаны приставали к девчонке с именем на Б ― вместе с сигаретами клянчили дай письку посмареть ну чё ты ломаешься.       Конопатая-солнечная-стриженая под мальчишку, она тырила у матери помаду «Дороти Грей» алого алого алого оттенка ― и таращилась на Билла, размазывая её по губам. Наверное, дала бы не только посмотреть ― но и потрогать, а он нихера не знал, чё с ней делать. От пацанов слыхал, там мокро и пахнет счищенной рыбьей чешуёй ― не то что у мужиков.       Иногда по утрам Билл собирался дольше ― вынужденный под одеялом за ширмой менять нижнее бельё и, тихонько вылезая, отстирывать с грязного белёсую-клейкую мазню, пока не засохла. У пацанов, с которыми Билл вис на Кендускиге, бывало так же ― да он ж не с одногодкой ночевал. Пусть лучше Грей думает, что он ссытся ночами в трусы от кошмаров, как малыш как сопляк как Джорджи.       Билл вроде как должен был привыкнуть к его приступам ― а не мог. Существовали вещи, с которыми свыкнуться невозможно, как с новостями о бомбёжке территории, населённой гражданскими. Каждый раз Билл дрожал, будто май ― а он додумался на спор окунуться с головой в Кендускиг. Пробирало аж до костей, и воздух казался колючим, как языки сраных эквилибристов.       С седьмого на восьмое июля на Грея было больно смотреть ― он трясся, словно дрожь перекидывалась на тело словно тащил тяжеленный груз словно к горлу приставили штык чужестранки-винтовки ― и деваться некуда. Грей и из этого дерьма выход бы выискал ― Билл не сомневался. А из нынешнего ― вроде куда как менее опасного, не грозились ведь теперь страну в щепки расколотить ― не мог.       В темноте его лицо поблёскивало от пота ― Биллу эти нездоровые блики не нравились совсем, не то что в те моменты, когда он надсаживался в куполе и таскал барахло. Не нравился и взгляд ― в нём что-то одичавшее-пустое-глубокое, как яма-карьер-озеро, Билл боялся провалиться, оступившись.       да тут неглубоко денбро ныряй       Тут глубоко-опасно-холодно ― во всём вагоне, или Биллу, вставшему перед Греем, начинало так казаться, озноб озноб озноб вдоль позвоночника как поезд как железная дорога как       говорила тебе надеть рубашку под свитер уильям       Или свитер на рубашку?       ― Ро-об?       Он не отвечал ― и пялился перед собой, словно Билла вообще не видел словно Билла темнота проглотила словно Грею в глаза своих снадобий плеснула ― ослепила.       ― По-пос-смари на м-меня. Псмри-н-мня-слшишь?       Грей вымученно закрыл глаза и свёл к переносью брови ― будто болело что-то, а показывать ― ну нет уж, он мужик или кто. Билл знал эту эмоцию ― когда ныкался от пацанов, чтоб не ржали, ― а вечером тихонько хныкал над ушибом. Интересно ― плакал ли когда Грей, жалел ли свои ушибы.       О, малой, его жизнь так отмудохала, что следы по сей день рассасывались.       На его груди темнело пятно пота ― пропиталась майка. Билл подал таблетки да бултыхнул в кружку воды из чайника ― рутина, какой не пожелаешь ни одному пацану, пусть уж лучше мамашкам-папашкам, у кого живы, помогают по хозяйству, чем так.       Грей сунул таблетки в рот ― и Билл прижал к его губам кружку, наклонил, придержал мокрую голову. Он сглотнул ― то ли инстинкт, то ли маленько соображал ― где-что-когда-с-кем. Грей вроде здесь, а вроде канувший хер знает куда ― будто душу его увели в Аидово царство, будто Биллу теперь, как Орфею, пора его выводить.       Только не оборачивайся, малой.       Поставив кружку на тумбочку, Билл присел перед ним на корточки ― рукой опёрся о крупное колено.       ― Роб, те бо-ольно?       Грей силился не закрыть лицо ладонями ― одна дёрнулась, потянулась к нему ― а он только два пальца прислонил к виску ― потёр ― вдавил ― долбанул.       ― Скжи, чё бо-олит?       Он потряс Грея за колено ― от ладони осталась влага.       ― Встнь.       ― М?       ― Встань.       Билл поднялся и замер. Хотел покусать губы ― отгрызть от них кусочек кожи ― съесть ― слизнуть кровь. Фишка Джорджи осталась под подушкой.       Широкие плечи Грея подрагивали ― как у человека, который рыдал. А он не пустил ни слезинки.       ― Где-то гудит.       ― Снаружи ти-ихо.       Грей вдохнул ― выдохнул со знакомым фууух. Сесть рядом ― или накрыть его ― Билл почему-то не решался. На улице даже сверчки помалкивали.       ― Не стихает.       Билл прислушался.       ― Я н-ничё не с-слышу.       Может, он оглох. Может, Грей сходил с ума. Может, Билл вместе с ним.       Грей устало вытер большим пальцем пот с бровей ― и что-то внутри Билла тревожно кольнуло, мурашки разогнало, ноги студило ― или это пол?       здесь легко простыть       А ещё ― разволноваться, как в декабре сорок первого. Помнишь, чем дело кончилось, малой?       Грей упёр локти в колени и, склонив голову, обхватил её ― пальцы запутались во влажных волосах, сжали, блеснул пот на шее, как у замученной шенкелями лошади. Билл ощущал, как колотилось сердце, и не знал, как исцелить Роба. Заговоров бабки Бланки он не ведал, но протараторил бы все без заикания, не зная древних языков. Он наклонился к Грею, прижался лбом к его пальцам, пахло ― дымом свежим потом кожным салом от корней волос ― как пахнет от больного человека.       ― Чм-те-пмочь-Роб?       Билл всё равно упрямо дышал ― как из-под глади Кендускига вынырнул, пока потопить в шутку пытались пацаны, ― приговаривал глухое тш-ш тш-ш, поглаживал по волосам бормотал утешительные глупости всё п-пройдёт тшш тише верил ― подействует, вот сейчас Грей глянет внимательно-в-упор.       ― Ро-роб…       ― Мне лучше.       ― Мн-тк-хлдно.       Билл всё тепло ему нараздавал, понимал теперь, когда мать замерзала рядом с ним, пока болел, ― задышал чаще, будто чтоб пламя внутри раскочегарить, пусть Грей всего его обирает, если спасётся.       Билл вздрогнул ― когда он выпрямился и взял его ладони в свои ― тёплые.       ― Иди к себе, малой.       ― Не-хчу.       Грей никогда не держал его за руки.       ― Бахайся давай, не колобродь. Прости, что взбудоражил.       Странное чувство ― будто в горячую воду ладони окунул, придя с морозной улицы, и жар шёл ― в живот.       ― Я лягу с то-тобой, можно?       ― Билл.       ― По-о-ожа… ― Он сглотнул. ― Мне хо-холодно.       Когда Билл замерзал, мать кликала лягушонком. Грей не стал ― но, видать, хотел, судя по тому, как недовольно кивнул на подушку.       Они легли. Билл всё таращился на Грея, лёжа с краю, и зябко жал под одеялом коленки чуть ли не к груди ― будто покойника коснулся, едва потёр их друг о друга. Мало кому нравится валяться       эй денбро сунь ей в кишки палец       с лягушками.       От простыни Грея несло дымом, возле уголка подушки темнел кратер дырки, показывая шерстяное одеяло, ― прожёг, видно. Грей пах усталостью ― тело никак не могло отболеть после судорог ― и потом, настоящим таким, мужиковым, резковатым.       ― Ра-расскажи.       ― Ты греться сунулся или под шкуру лезть?       ― Я уже со-согрелся.       О, малой, ну какой же ты пиздобол.       Грей отвернул голову к стене, до сих пор надрывно-тяжеловато дыша. Снаружи всё ещё ничего не гудело. Билл больше всего боялся услыхать козодоя ― до усрачки, если честно, ― и помнил слова Бланки про линии на Греевых ладонях.       но может это ничего и не значит       Может, и нет.       Не утешайся, малой, ― известно ведь, к чему ведут оборванные чёр-то-чки, ― поезда сходят с рельс, суровые мужики гибнут из-за хуёвой тактики, мальчишки вроде тебя падают с деревьев.       Билл решительно положил ладонь на Греево плечо, приподнявшись на локте.       ― Не от-отвора-ачивайся от меня, Роб.       ― Всё-то тя не устраивает, а, егоза. Ты как жена журливая.       ― Знаю, ― глухо шепнул Билл и упёрся подбородком в Греево плечо. ― Станет ле-легче. Я сбагрил как-то бе-ейсбо-больные карточки за пержню. А о-отцу в письме сбаял, что про-осрал. Сознался тока маме. О-отец… Он так и не узнал. Это он с-собирал. Но я сказал маме ― и стало ле-егче.       Намного ли, малой?       Грей молчал ― теперь глядя куда-то в потолок, как умирающий в госпитале. Его рука лежала поверх одеяла ― болезненно прихрамывали часы на запястье. Опустив глаза, Билл потёр на плотном стекле циферблата трещинку ― тонкую, как нить.       ― Мне они нра-авятся. Чё с ними?       ― Гробанулись.       ― А откуда?       Терпеливо ждать надобно, с Греем ни одна другая тактика не работала.       ― С высоты.       ― Они были на те-ебе?       Грей лениво перевёл взор на Билла, не моргнул ― и руку с часами не сдвинул, чтоб сама собой пропала тема для разговора. Билл опять поглядел на трещину и провёл вдоль ногтем.       ― Да.       Он резко поднял взгляд ― Грей вздохнул так, словно хотел бы сказать так и знал что не надо было начинать, а не осилил ― может, ему всё ещё было хреново.       Билл не желал слушать солдатские байки ― большинство из них были пиздежом, чтоб впечатлить девчонок, типа да я самому стимсону руку жал до сих пор не мою гляди опа. Но Грей суровый мужик ― суровые мужики не пиздят в угоду девчонкам-детям-родителям.       ― Одиннадцатого сентября сорок четвёртого. Миссия шестьсот двадцать три. Вылет на Рудные горы, херачили завод «Брабаг» в Шварцхайде. Там дистиллировали авиационное топливо, смазку, парафин и всякую такую херню. Надобно это для снабжения авиации в основном. Такие миссии с сорок четвёртого стали чуть не регулярными на пару с ВВС бриташек. А я был в эскадрилье пятьдесят пятой истребительной группы.       ― С фо-ото?       ― С фото.       ― Ты ря-адовой пилот?       ― Капитан.       ― О-о… А д-дальше?       ― Да чё дальше-то? Была мряка с молоком, погода дерьмовая, туман, короче. Хлестало, камни с неба, дождь, в общем, ― там-то, наверху, он ледяной, хлёсткий. Да и не в нём дело, хотя из группы кто-то блудить начал. На такой случай обычно имеется тактика в запасе либо перегруппировка наземных целей. Но это было исключение. Вылетели мы с аэродрома бритишей Хорхэм у Чехословакии навстречу боксёрам B-17 из «Кровавой сотни».       ― Знаю такие, о-огромные.       ― Да, крупные, малой. Должны были прикрывать их задницы. Ни одна эскадрилья бомбардировщиков не летает без прикрытия. Разве что пропагандейки скидывающие. Прикрытие, сам понимаешь, наша группа. Истребителей всегда пускают в расход. Вроде как думаешь, ты на хорошем счету, уважаемая персонка и всё такое прочее. Никаких лавров тебе не достанется, малой, — радуйся, что воротился на аэродром. Мокрый, вонючий, грязный — да насрать. Эти братцы, жопы которых мы должны были защуривать, стартанули с Торп Эбботс.       ― За-ащурили?       ― Они набросали крикунов, конечно, будь здоров. Один такой бомбардировщик, «Леди Босс», потом бахнулся, хвост дюзнул школу для девочек… Завод гепнулся.       ― А ты, Роб?       Он замолчал ― ругал себя-Билла-погоду в тот день небось. Билл даже прикидывать не хотел, что произошло, ― всё равно что на сеансе детективного триллерочка предсказывать финал, испортив себе удовольствие: следователь находит убийцу ― убийца попадает в тюрьму ― вот такая простая логика.       На войне, наверное, так же ― не заметил вражеский самолёт       не знаю уж как его жизнь шлепанула       вражеский самолёт херачит как бессмертный.       Грей устало поднял руку, обхватив Биллово лицо ― ласково, не наставительно, когда не надо ожидать гляди вон как прально надо-то штиблет. Ладонь уже была сухой ― и тёплой. Билл обнял было его запястье ― чуть кольнули кожу волоски, ― да пришлось прикрыть глаза ― Грей провёл у правого пальцем, пригладил бровь ― и стало как-то слишком тепло ― в пояснице, текло по низу живота это он нарочно это он хотел       чего.       Билл стыдливо уткнулся в основание его ладони ― и всё равно не сдавался:       ― Ну скжи, ну.       ― Знаешь, какие истребители у джерри, малой?       Билл с мычанием качнул головой, неловко подняв взор, ― хуже нет, блин, когда жар чувствовали чужие пальцы, а не глаза видели румянец.       ― Под стать им же ― лишь бы ты сдох, когда шмалять начнут.       ― В тя?       ― Да во всех из группы. Они знали о миссии. Припорхали на «Мессершмиттах» и «Фокке-Вульфах» из Вельцовы.       Грей переложил руку на Биллово плечо ― и тепло помаленьку отступало, как целый униженный гарнизон с поля боя.       Он, казалось, начал понимать.       знаешь какие истребители у джерри малой?       Да откуда.       Сопляк играл года три назад в замученных армейцев да поднимал над головёнкой модельку британского истребителя «Хоукер Харрикейн» сталкивал их с брррр-мжухх! вытирал слюну с губ рукавом.       ― И… чё?       Билл не хотел знать, если честно, ― сраные солдатские байки.       ― Один такой мессер херакнул в «Мисс Гарднер» над Шмидебергом. Встали палки, накрылась гидравлика. Знаешь, чё это такое, Билли?       Его холодило изнутри словно замораживало словно опять на полу стоял голыми ногами словно мать на ночь глядя проветривала детскую словно декабрь сорок первого поезд уилл не подведи ты же       он прильнул ближе к Грею ― его очередь тепло разбазаривать.       ― Ты у-упал с вы-вы…       Билл прикусил нижнюю губу, чтоб не зареветь. Вот так вот просто война покупала за бесценок солдатские судьбы ― сраный аукцион.       ― Как ты, блин, вы-выка-арабкался-то?       ― Каждому лётчику полагается следовать специальной инструкции в аварийной ситуации. В пилотской кабине есть такая штука — ручная помпа поршневого типа. У «Мисс Гарднер» она крепко заклинила. Да мне повезло наверно. Высота не критичная. Я к тому моменту на штопор зашёл.       ― А это как? — совсем тихо спросил Билл — спугнуть боялся.       ― Манёвр такой. Снижение по спирали с вращением и потерей скорости.       ― Вон чё… Кто-то на-аверху тя любит. А д-дальше, Роб?       ― Дальше госпиталь на границе с Чехословакией. Очухался дней через пять уже там, лихотило ― весь пол заблевал, башка кругом. Через неделю, штоль, врач бацнул ― БПТ.       ― Это ещё чё т-такое?       ― Боевая психическая травма. Контузия, короче.       Повезло наверно?       ― Ты поэтому вска-акиваешь ночами?       ― Нет. Но таблетки от этого.       ― Тада от-отчего?       ― Иногда мне это снится.       ― Иногда?       ― Что я валюсь по новой, тяну на лампочках, системе пиздец, и грохот об землю. Такой БАХ. И полный рот земли.       ― Скока ты но-нормально не спал?       ― Много, малой.       ― А со м-мной? Ты уснёшь?       Грей честно покачал головой.       Вот видишь, малой, ― а ты-то всё вскрыть это рвался, ни к чему раскапывать останки, над ними только плакать.       Грей с неба сорвался, как звезда ― при падении которой желание загадывают. Биллово не исполнилось ― а сколько таких звёзд повалилось с неба за пятилетку.       ― Ты дрожишь.       Билл моргнул.       ― Прсто-змёрз.       ― Сбрехал, что согрелся.       Сбрехал конечно ― пацанам вроде Билла свойственно, суровым мужикам вроде Грея замечать это ― тоже. Он пожал плечами, потирая пальцем циферблат его часов ― уж давно третий показывали.       ― Обнмешь-мня?       Щёки опять начало пожигать.       ― Хер с тобой, егоза.       Билл пристроился головой ему на плечо ― зажмурился почти от смущения, когда Грей закинул на его плечи руку ― тяжёлая, а сбрасывать совсем не хотелось. Надрывно тикали часы ― у кого из них, интересно, механизмы крепче.       ― Я-рд-чт-ты-здсь.       Было странно ― вот так лежать с мужиком вроде Грея. Он помолчал ― и в конце концов сказал со снисходительным вздохом:       ― Спи давай, Билли.       Билл согревался, слушал его ровное дыхание над макушкой и ход крадущейся секундной стрелки на часах ― знал, что глаз не сомкнёт.

* * *

      Уснуть он всё-таки умудрился ― как бы ни казалось, что не сможет. Билл недели две назад и не подумал бы, что, прижавшись к Грею, сможет хотя бы задремать.       Зак Денбро никогда не баловал его отеческой лаской ― считал, что пацанам вредно, как конфеты для детских зубов. Билл вырос со здоровыми зубами и не избалованный ― не то родительская заслуга, не то промашка.       выращу из него мужика а не грёбаного нытика       Когда Билл разлепил глаза от писка будильника у своей койки, Грея не было. Свалил, видно, ещё раньше ― ополоснуться или простирнуть майку. Билл лежал на животе, накрытый одеялом по плечи, ― позаботился-таки о нём, здесь легко простыть потому что.       В вагоне было пасмурно-серо, как кадры киношки в синематографе, что-то постукивало по крыше ― Билл догадался, что накрапывал дождь. Утро было на редкость холодным ― может, потому что Грей в вагоне не торчал, ― и из кровати вылезать совсем не хотелось.       Притвориться бы, что прихворал, зарыться кротом под одеяло, пусть мать отчитывает это потому что ты не слушаешься уильям, пусть оставит его дома и пригрозит насильно вливать настои.       Ты, малой, забыл, видно, ― в школу-то уже не ходил, а работа ждать не будет.       И микстуры-отвары-настои подсовывать под нос тоже некому.       Билл вроде как должен был зауважать Грея ещё больше ― после всего дерьма, которое с ним произошло, ― а мешало его пристрастие к пьянке, словно Билл его опекун и устал от всплесков сраной «благодарности» от своего подопечного.       Грей небось думал, что Билл всё равно что в синематограф сходил на сеанс       думаешь это как с кинишка утопать и билетик выметнуть?       пока слушал его байки. Да нехера такую жизнь со сценарием военной драмы вроде «Остров Уэйк» сравнивать ― хоть Билла и впечатлил Роберт Престон.       Романтизировали ― так, что ли, это называлось? А у отвоевавших солдат совсем другое житьё-бытьё ― не до улыбок девчонок, не до того, чтобы лезть им под юбки, не до того, чтобы скалиться в ответ неразумным детям. У суровых мужиков, отпущенных войной доживать свои деньки, во взглядах мрак-тоска-злоба ― и нет живой искорки, словно потушили дуновением, как свечки на именинном торте.       Хэппи бёздэй, дорогой, ― теперь одиннадцатое сентября второй день рождения.       Может, и пил-то Грей       много ль ты понимаешь шпингалет       из-за этого?       О, малой, да перестань оправдывать пьянчуг ― помнится, у Зака Денбро причины на это не было.       У Зака Денбро не было контузии-кошмаров-воспоминаний ― а Грей вынужден тащить на хребтине эту ношу, не сдюжит ведь, и такие-то крепкие плечи рано или поздно сломаются.       Днём маленько распогодилось ― а Грея Билл не видел с самого утра. Отделаться от мысли ― вдруг чё-то случилось? ― не мог, куда там после такой ночки. Он хотел было кинуться искать его, пока не встретился с Ричи.       ― Да ушлёпал он с униформистами в город за каким-то цирковым барахлом, не переживай так, Большой Билл, на тебе лица прям нет, случилось чё?       Билл по привычке утёр кончик носа ― да нет, лицо вроде бы на месте.       Они приткнулись во влажноватой траве у вагона Ричи ― Билл уж позабыл, какой срач стоял внутри, и вспоминать не хотел ― пусть Тозиер и предложил заглянуть. От сигарет Билл тоже отказался ― попривык к Греевым «Кэмел».       Ричи тараторил тараторил тараторил ― так, что Билл уже перестал улавливать суть, обронив хвостик той ниточки, с которой начал беседу Тозиер.       А вот Грею хотелось задать тысяча и один вопрос.       ― Ты какой-то не такой.       ― Да?       ― Ага, задумчивый больно, как Зеф, когда программу составляет, это из-за Грея?       Да вся нынешняя херня в жизни Билла ― из-за Грея. Сидел бы он сейчас здесь измыкавшийся, если б он не свалил хер знает куда?       ― Нет, ― пробурчал Билл, подтянув к груди коленки и обхватив их. ― Ты ра-аспилил человека?       ― Зеф велел тренироваться на мешках с сеном или песком поначалу, но у меня есть прогресс, хочешь посмотреть?       ― Потом.       Билл догадывался ― у Ричи нихрена не получалось, ― а подбодрить его сейчас не мог. Ему самому бы хоть чьей-нибудь поддержки.       А не расскажешь ведь никому ― о Грее-падении-контузии ― и Билловых чувст       много ль ты понимаешь шпингалет       много ― считать заебёшься.       ― Хочу у-увидеть итог, ― добавил он, слабо улыбнувшись Ричи.       ― Так не пойдёт, Большой Билл, надо видеть процесс, подмечать детали, иначе достижение результата тебе покажется слишком простым.       Ричи вроде не обиделся ― а Билл, уткнувшись подбородком в коленки, чувствовал себя так, будто отчитывали за непослушание.       ― Как тебе живётся с таким соседом?       ― Всяко.       ― Злой небось?       Билл с отрицательным хмыком покачал головой ― тёрся подбородком о ссадины на коленках. Так и знал, что до этого дело дойдёт, ― это потому что сплетни нацепили на Грея костюм урода, ярлык монстра, измарали до неузнаваемости лицо.       Ветер усиливался ― Билл поёжился и вжал голову в плечи, наверно на озере Себейго сейчас холоднее, наверно вода рябью, наверно казарки пугливые.       ― Тока не говори, что он, блин, ласковый, а то не усну.       хер с тобой егоза       ― Иногда.       Ты забылся, малой.       ― Да ну тя, Большой Билл.       Радуйся ― кто ж тебе поверит.       И пусть ― Билл его вчерашнее прикосновение в-памяти-на-сердце-на-теле сберёг ― и спрятал нос меж коленок, жмурясь от ломоты в хрящиках.       ― Рч-мжн-спрсть?       ― А? Не говори вприкуску.       ― Можно спро-осить?       ― Попробуй.       Билл глубоко вдохнул ― судорожно выдохнул. Щёки жгло ― как ветром зацелованные.       Это потому, малой, что своей мамочке       почему бы тебе и твоим друзьям не поиграть в скрэббл с джорджи м?       ты довериться не мог.       мам ск-скрэббл для сопляков       ― У тя уже бы-ыло, ну… т-ты знашь.       ― Чё?       ― Ты-трхлся?       ― А, это… ― Не то чтоб Ричи удивился. Билл прислонился щекой к коленкам, повернув к нему лицо, ― Тозиер выглядел так, словно перед ним для партии в покер раздали карты с нагими девицами. ― Д-да, засадил тут недавно одной.       ― Пи-издишь.       Пацаны любили приукрашивать ― и свои подвиги, и таланты девчонок, ― она вчера взяла в рот все мои двенадцать дюймов блин во даёт а.       ― Ладно, ― вздохнул Ричи, подперев голову рукой, ― а чё спросил-то?       На Билла он даже не смотрел ― тоскливо пялился перед собой и надувал губы, словно слюну перед плевком собирал. Билл надеялся ― не ему в лицо за то, что развеял иллюзию.       ― У меня бы-ывает ино-огда… ну… щекотно в жи-живо… ― Он не договорил ― спрятался в коленках.       ― Ты просто растёшь и… ― Ричи вдруг умолк, насторожившись пичугой, и сказал: ― Там твой вернулся.       Билл вскинул голову ― глянул сначала на Ричи, потом влево, куда Тозиер кивнул подбородком, ― Грей стоял возле своего вагона, сунув руки в карманы штанов. Фить! ― зычное Биллу ― и юнко на каёмках цирковых шатров взвились в небо, будто ветром подхваченные будто и Билл с ними будто его ветер в спину подгонял.       Он сорвался на бег ― не удержался.       Билл мог бы возразить Ричи он не м-мой, как Бланке, ― но не стал ― твой-твой от судьбы не спрячешься el chico.       Будешь пробовать, малой?