* * *
Днём было душновато ― хуже, чем в полном обмундировании внутри «Мисс Гарднер», как в плаценте материнской утробы. Пахло сушёной травой ― в Уискассете точно так же, как в Уиндеме, как в Хомстеде, как в каждом городе каждого штата, наверное. Это малому все запахи в новинку ― может, какие-нибудь напоминали ему о доме. Там, откуда Билли, пахло вишнями-теплом-сыростью наверно ― а Грею о доме напоминал только транзисторный приёмник. Есть квартиры, которые люди называют уютными, ― вроде как в них даже здорово возвращаться и после сеанса сопливой «Свобода даруется свыше», и заёбанным после смены на сталелитейном заводе. В старой халупе Грея от уюта был только сожранный молью плед, под которым никогда не согреться. Вагон Ванвирингена хоть немного спасал от жары, да Грей уже и не понимал нихрена, на улице ль так пекло или очередная побочка, ― приходилось механическим движением стирать со лба пот. Так хреново было небось только тем, кто покуривал травку, выйдя из госпиталя, ― убеждали, как сектанты, что это даже помогало, когда им втирали это ниггеры. Пахло сеном и лёгким запахом перегара ― Ванвиринген вчера опять что-то праздновал, да такие поводы у него каждый день находились, как у отстрелявшегося в пизде Европы солдата ― засадил этой шмаре по самые шары. А когда Европа такой не была? Грей вот бухал без повода ― праздновать нечего, поминать некого, хоть и не сосчитать, скольких из эскадрильи там нафаршировало-разорвало-сгноило. На их места приходили другие ― Грея вот небось тоже кто-то сменил, как дублёр ― актёра. Парня этого могло уже в живых не быть ― а глядишь, он женился на медсестре из чехословацкого госпиталя. ― Проблемы, Роб? Грей повернул голову к Ванвирингену ― тот стоял у карты Мэна с алыми отметками, как стратег над комиксами военной разведки, ― разрисовал её аж на следующий сезон. Хорошо быть тем, кто верит в своё будущее. ― Не понял. ― Проблемы? Ванвиринген повернулся ― с опухшей-одутловатой рожей, будто подсдувшийся воздушный шарик. ― Выглядишь так себе, честно скажу, да? Грей снова вытер пот, пальцы блестели, будто только-только травку побрил и скинул перчатки, ― да и руки тряслись точно так же. Когда касался Билли ещё-хчу дрожь куда-то сбегала ― в живот словно, и нервничал он не хуже малолетки, который схватил D за важный тест. ― Выспался? Да чуть ли не впервые за два года ― без участия дешёвого вискаря, он как психушечный санитар, который вкалывает снотворное. ― С чего б такая забота? ― Ну, ― Ванвиринген грузно шлёпнулся за стол, достал портсигар с тиснёными ромбами, в нём одна сигара, остальные небось схоронил, чтоб не пришлось делиться, ― я же всё-таки ваш начальник, ясно? А вы мне будто дети малые. ― Да оставь уж это-то. Грей и будучи сиротой не захотел бы себе такого папашу. Ванвиринген с усмешкой подпалил сигару, раскуривал, рожу заволокло дымовухой ― лишь бы не смотреть Грею в глаза. Такая манера была у сраных сопляков в лётном, которые стучали сержантам на нарушителей дисциплины. У Грея с ними был разговор короткий ― но, блядь, Ванвирингену двинуть я же всё-таки ваш начальник он не мог, пусть и отыщись причина. ― Тебя не проведёшь, Роб, да? Как тебя звали в армии? Сказывают, в стан фюрера чуть ли не забрался, да? Сплетенки, видать, ходили разные ― знать бы, кто такой фантазёр. ― Скромно хватили. Сразу его и жахнул. Ванвиринген захохотал за дымом ― те, кто не служил, любили повестушки о войне ― один хрен, что Зеф, что дети, что засранные алкаши да бабы из блядюшников. Одному Билли они не нравились ― чист, наверное, слишком. ― И что за войска, а? ― ВС США. ― Нужно умудриться секретничать целый год, Боб. ― Как и всю жизнь наёбывать народ. ― Талант. Мы с тобой исключительные личности, да? Ты жахнул самую гнусную тварь в истории, а я ― весь народ. Те, кто там не был, охочи до громких слов. ― Зачем вызвал? ― А то ты не знаешь. Ванвиринген сморщился, будто они обсуждали самые тухлые номера в самой тухлой балаганной программе. Такая рожа в последнее время была частенько ― хотелось вроде как свежего дуновения, коль уж балаганы нынче загибались ― нагретое местечко импресарио отнимали дикторы да шоумены. ― Сначала двинул Эрлу, а потом не вышел на свой номер, да? ― Не так уж крепко и двинул. ― Да ну? Бедняга кровь полчаса останавливал. ― Маловато. Ванвиринген вздохнул, будто собирался с мыслями и хотел чего серьёзное сказать ― да не решался, для этого нужно иметь стальные яйца, которые и при самой глубокой болтанке не плавятся, а у Зефа их вообще не было. Грей плохо помнил, сильно ли ёбнул Эрлу, может быть, надо было сразу ломать нос выблядку поклониться голова с плеч не свалится в армейских стычках он часто напарывался на таких вот смельчаков, которые думали то ли на место поставить, то ли показать своё. ― За что ж ты его, Роб? Не припомню, чтобы у вас были конфликты. ― За дело. Пахло дымом сигары и сеном, странная смесь запахов роскоши и нищеты, не любил Грей контрасты, так же как от него в приступы несло потом, а от малого тянуло мылом. Контрасты разводили их по двум сторонам баррикад ― воюйте, мол, глядите, какие непохожие. ― Другие артисты говорят, ты сам начал, да? Вроде как пристал к Эрлу, а потом… ― Я не должен отчитываться. ― А я твой начальник, ясно? Ванвиринген пытался манипулировать своими марионетками, с Греем у него нихера такое не пройдёт, он поднатаскался сопротивляться ― спасибо боли спасибо бесконечному БАХ БАХ БАХ спасибо Билли. ― Это ничё не меняет. ― Я выкину тебя нахрен из цирка, Боб. Ты здесь на птичьих правах. Пригрел тебя, контузия всё ж таки, да? Думаешь, вот это так и останется в цирке семьи Ванвиринген? Уж прости, дружок, расстрою. И думается мне, больше ты никуда пристроиться не сможешь, да? ― с нажимом спросил Ванвиринген и обхватил сигару губами плотнее. ― Отчего ж? Я рукастый ― где-то, да возьмут. Ванвиринген посопел, стиснув зубами сигару так, что осыпался пепел ― прямо на его толстую руку. Зажгло небось, а он прикинуться старался, будто сдюжит, ― лишь бы не обосраться перед Греем. ― А пацан? ― спросил он, не сводя с вспотевшей хари Ванвирингена пристального взора. ― А что пацан? Пусть горбатится, пристрою. У него договор. Чёрт… ― Рукой он всё-таки потряс ― сморщился, будто того гляди всхлипнет ай мамочка бо-бо. ― Когда ж истекает? ― В августе. Чтоб его, надолго-то он не согласился. Малой его смышлёный ― не то что Грей. Он встал, направившись к двери, всё ещё было душно, всё ещё был влажный лоб, Ванвиринген значения не придал, а перед Билли надобно привести себя в порядок, малой проницательный, малой заботливый, малой тут же заверещит ты весь го-орячий и м-мокрый у тя жар роб? Жар, жар, наконец-то сердце растопило. ― Так как тебя звали в армии? Грей обернулся у выхода этот камикадзе сраный такие штуки выделывает на своём летающем гробу просто ёбнешься и посмотрел на румяную харю Ванвирингена. ― Грей. ― Вот так просто, да? ― Это армия, а не тюрьма. Он вышел, прищурившись от солнца, ― привычка ещё с лётного училища.* * *
От четверга до четверга в балагане с ним сторожничали, как с цепной необученной псиной, ― не пялился на него только милый Билли-Билл, который до сих пор боялся его ночных приступов до усрачки и шептал тшш тшш псмари-н-мня. И Грей смотрел ― а больше и не на кого. Малой развлекался со своей йо-йо ― верёвка-то уж почти стёрлась ― и встречал-рассветы-провожал-закаты, торча в дверях вагона рядышком с Греем. В воскресенье он успел обжечься о керосинку ― пришлось обрабатывать ему, глупенькому, палец ― Грей о себе-то с трудом мог ещё недавно позаботиться, а тут вдруг поди-ка и не кусай губы сдюжишь сдюжишь егоза да поцелуи в водянистый волдырь. Ласковые прозвища Билли вообще имели очень нежные ― как он сам, сколько б ни храбрился, ― корни, малой-маленький-малыш, на последнее он так забавно-отрывисто спрашивал м? ― как ж тут не кликнуть ещё разочек. Спали они вместе ― в конце концов, малой перестал расстилать свою койку, она стылая и разглаженная, как после отдавшего концы солдата в госпитале. Грей так заправлял свою, пока Билли не взялся наводить свои порядки и не развёл, как шустрых цыплят по весне, складки да вмятины. Хрен с ним ― Грей уже перестал порыкивать застилай давай лучше не ленись. Может, потому что подлизываться на ночь глядя он умел со своим не об-обнимешь меня? И Грей ― обнимал, упустить-потерять его боялся, чтобы снова остаться одному, чтобы вдруг ― без оголтелости малого. Он и подумать не мог, что можно осиротеть дважды. У Билли в голове ― чёрт знает что, он вытаскался брить ветерана с трясущимися руками, утешать контуженого, по-человечески разговаривать с больным. Билли наверно лелеял какие-то сладкие-глупые надежды, которыми никогда не делился, но они были ― в ещё наивном взгляде плескались, когда он смотрел в-упор-в-зрачки. Грей прежде не видал таких умных глаз у пацанов вроде него, и всё-то малой понимал ― да вот только мириться с этим даже не думал. А вот этой хвалёной да-я-горы-свернучести отбавляй у любого из их племени. Он даже в бритье с тем же рвением усердствовал вечером ― взобрался на трюмо, уперев голые ноги Грею в колени, и хмурился. Пришлось мягко придерживать его за стопы ― холодные, как у лягушонка, в контраст тёплым тонким пальцам. Мальчишкам вроде Билли обещают будущее музыкантов-художников-скульпторов ― а потом вышвыривают их на войну, где любое умение сгодится. Малой сосредоточенно поджал губы, когда сбривал полосу от шеи до скулы ― выдыхал носом и сжимал пальцы ног, мол, фууух, не облажался. ― Не перестарайся, егоза. А вот Грей ― да, налажал, ещё когда впустил Билли в вагон, а не взбрыкнул с хватит с меня спиногрызов. Краем глаза он заметил улыбку малого, свет керосинки падал на него справа, щека нежная, в бритье пока не нуждавшаяся. Ничё, маленько погодя Грей и этому дерьму его обучит, и бабочку ему даст ― поностальгировать вроде как. Пока ручонки Билли удержат только тех, чьи крылышки пыльцой обсыпаны. Он сам им под стать ― не закалённый чужими прикосновениями, не заласканный, не избалованный, коленки в коротких штанишках беззастенчиво раздвинуты, на поверхности левого острый блик. Надо б себя корить за интерес к малому ― ненормальный, известно-как-называющийся, ― а Грей пялился. Билли провёл ещё одну полоску, ополоснул станок в миске на столе с мутной водой и снова потянулся к Грею. ― Лю-ублю тя. Брить. Ну не егоза ли, а. В глазах у него блеснуло что-то бойкое-лукавое ― хранил ещё дух того беспечного пацана, который с уроков сбегал с другими и хохотал по-томосойеровски, а так и не скажешь, Билли я то-ока на вид сла-абый очень сильный ― крепче любого солдата, дававшего отпор сраным япошкам. Грей огладил его щиколотки ― руками обхватить можно, повёл к икрам ― волоски совсем редкие, но встопорщились, генетика насмешливая сука, любую девчонку наебала с длиной ног-ресниц-пальцев ― отдала всё Билли, да забирай, малыш, тебе ещё конченого мужика привораживать. Он знал, где волосков точно не было. Обхватив бёдра Билли, Грей дёрнул его к краю трюмо, грохот, что-то свалилось на пол, трюмо слабо качнулось, расплескалась по краю вода из миски, Билли отрывисто ахнул, упёршись в зеркало лопатками и сильнее ― в его колени. ― Я-а не за-закончил. У Билли вроде как в крови манера протестовать ― иначе б до сих пор дрыхал в своей коечке за драной ширмочкой. Грей только к нему наклонился и жёстко подхватил под задние стороны бёдер, заставляя согнуть ноги. Билли, потеряв опору ― вместе с остатками совести, ― вцепился свободной рукой в край столешницы, Грей поцеловал его коленку ― прохладная, согреть хотелось. Он сдвинул ладонью штаны по бедру вверх, открылась кожа, в этом месте гладкая, на вкус наверняка ― тоже, её будет приятно лизнуть, Грей попробовал ― солоновато-сладкая, язык чуть кольнуло, Билли издал тихое-протестующее ммм. С каких, блин, пор ему интереснее брить Грея, чем с ним тискаться. Малой напрягся от влажного прикосновения ― и расслабился, может, потому что он слишком слишком слишком крепко жал мышцы его бёдер. Дёрнулся ― от лёгкого укуса во внутреннюю сторону бедра, с грохотом навернулась миска, пахло мыльной-водой-пеной-для-бритья. ― Фу, и-измазал. Ещё и поморщился наигранно ― у Билли талант кокетничать, ещё одну девчонку обделил. Грей потёрся о внутреннюю сторону бедра, кожа теперь с белой пеной, будто малафьёй обрызгало. Он втёр её ― теперь малой будет пахнуть, как Грей, напоминать ему ― об этом прикосновении, чужие запахи отпугивают чужих жутких мужиков, есть в этом что-то от инстинктов, есть в этом что-то от жи-во-тных, есть в этом что-то от чужая территория лезть не буду. Он поцеловал другое бедро, Билли прятал нежную кожу под штанами, которые так легко завернуть к паху, бесстыдные, не защищали ни-хе-ра ― от взгляда Грея. Он мягко покусывал кожу ― слабо розовела в полумраке, ― Билли сомкнул губы, доверчиво прикрыл глаза, держался кое-как на столешнице и мусолил скользкими-мыльными пальцами станок. Грей целовал бедро у кромки штанов ― сдвинул ещё ниже и коснулся горячего участка вблизи паха. Кожа здесь ― пахла сладковато, потом и естественным запахом его тела, Билли ещё в том возрасте, когда оно не источает зловония, если пот застаивается. Грей помнил эту вонь из армии. Малой коротко вдохнул ртом, призвал посмотреть на него наконец, разложенного-красивого-залитого золотом света керосинки, ― не то приятно, не то страшно и хотелось притормозить. ― Билли. Он, будто разбуженный, отрывисто спросил а? и сглотнул, повернув голову вбок, ― страшно, видать, вниз пялиться. Грей уткнулся в живот над поясом его штанов, где майка маленько задралась, в полоску тёплой-незагорелой кожи. ― Такой ты хороший мальчик, а. Даже слишком ― в такие награды не верилось, будто принял их вместо доблестно помершего солдата. Грей задрал майку выше носом, вжался в живот, судорожно вдыхая запах, правда старался не шумно, правда сдерживался, Билли вздрогнул от щекотки ― чувствительный, блядь, такой. Дрогнувшие пальцы легли на Греевы волосы ― будто хотели отстранить или направить, но боязливо зарылись. Грей прихватил губами-зубами низ его живота на границе со штанами ― ну нихрена не удержался, ― и Билли всё-таки вцепился в его волосы на гортанном выдохе. И это он умел талантливо ― так, что пальцы покалывало. Малой отнял руки от его головы и осторожно принялся садиться, Грей позволил, выпрямившись, глядел на него Билли прятал глаза упёр ноги в его бёдра плечи вздымались дыхание сби-то-е ― такое, какое нужно для таких блядских дел. Грей обхватил его лицо ладонью ― он податливый-горячий-не-дичился ― да по-прежнему непокорный, хлеще новенького истребителя, который хвастался «алкледом» на оперении. Он ощупал шею малого, большим пальцем обвёл подбородок и скулу уткнулся ему в грудь от майки пахло соломой и Билли ― ну как тут его не-обхватить-не-прижать-не-сдвинуть к самому краю ― так, что малой крепче упёрся в его ноги стопами и прерывисто вздохнул. ― Ро-роб… У него ладони ― дрогнули, легли ― на плечи, палец ― затеребил лямку майки. ― Ну? Билли покачал головой, у него привычка звать, когда становилось не-вмо-го-ту ― видно, живот сильно ныл, Грею ли не знать, всё ж таки оба мужики. Малой по глупости пополз пальцами ног к паху, сдвинул стопу, накрыл ею член под штанами, незащищённое-грязное прикосновение Грею слишком насрать на это а Билли слишком призывно сомкнул губы. ― Здо-оро… в-вый. Зато честно. Билли надавил чуть сильнее, изучал-ощупывал, раскорячил коленки ну как тут не пялиться когда перед глазами такая изнеженная-жадная красота. ― Боишься? Билли беспечно помотал головой ― не пиздел, правда не боялся ни-хе-ра. А следовало бы. Он даже не догадывался, что у Грея в башке, он и сам не догадывался, там всё перерыто-перекопано, как братская могила. ― Дай. ― Он мягко убрал его ногу с члена, Билли сладко замычал ммм-нуу, но затих, когда его взяли под коленки. ― Зацелую бёдра. Так сладко пахнешь здесь, так хорошо хнычешь. Маленький. Билли готов похныкивать ― только от обращения, податливый, будто бери сколько хошь, а всё равно никогда не на-сы-ти-ться, Грей голодный-жадный, как нехват в чипке, да теперь никто не отнимет, не надо рычать по-собачьи. Малой вкусный ― весь наверняка, хотелось распробовать, а Грей знал, что надолго его ― их ― не хватит, вот уже Билли заахххал, стоило только прижаться ртом к кромке завёрнутой штанины, а потом грубовато зацеловывать-вдыхать запах Билли и пены для бритья прикусывать пусть на нём распустятся сквозными ранениями мелкие синячки пусть знают ― чей. ― Мой хороший. И подставлялся так доверчиво, шире раздвигал бёдра, не показалось, даже не хотелось прикидывать, какой он внизу, внутри и без этого пульсировало давно, да хотя бы вот из-за этих беспорядочных выдохов они начались с твоо-ой-мгха и заканчивались на роб-рообххн Билли даже дрожал. ― Ска-жи. ― Ну? ― По-позов-ви. ― Как? ― Как-тока-ты-звёшь. ― Малыш? Ох как глубоко вдохнул и весь напрягся, будто стиснутый, бёдра от поцелуев поблёскивали чужой слюной, Греевой, сохла быстро, впи-ты-ва-лась, малой втянул живот, стоило в него уткнуться, повести ниже, вдох вдох вдох ― поцелуй поцелуй поцелуй ― над блядски ― съехавшим ― поясом. ― Щекотно разве? ― П-прия… Хх-ха? И он расслабился-растёкся-выдыхал надрывно ― весь ― Греев.