* * *
Билл стоял у аптеки подавленный-злой-растерянный, как ребёнок, которого неслабо пихнули прямо в слякоть после дождя задницей. Обратно в цирк не хотелось совсем ― чтобы вновь столкнуться с Греем, смотреть Грею в глаза, говорить с Греем, любить Грея ― оказалось, так сильно, что сердце сжималось. Побродить по Уискассету? Грей его отыщет ― везде небось, куда бы Билл ни вздумал впихнуться. Наверное, вот так просто всё и работало ― Билл нашёл Грея, Грей нашёл его. А говорили ― потерянный совсем. Он хотел сглотнуть горечь во рту снова ― не получилось, Билл глубоко вдохнул и сжал пакет с препаратами. Хотел их где-то швырнуть ― так их, сволочей, ра-сто-птать ещё ногами до белёсой пыли, ― да не осмелился, неоткуда брать лишние деньги, чтоб отдавать Грею, а обо всём рассказать ― страшно. Слёзы не шли ― наверное, он всё до последней капельки выплакал. Удивительная вещь, в цирке все хохотали до слёз ― Билл доводил себя до них и без смеха. Оказалось, сильнее обстоятельств можно ненавидеть какие-то тупые таблетки, которыми он сам пичкал Грея ночами за-апей, я п-по которые сам ему подсовывал впихивал почти в рот заливал водой подставлял кру Билл просто хотел быть полезным ― как отцу, который после хорошенькой попойки просил стакан ледяной воды и рявкал пошевеливайся давай. Вот что воспитал в нём Зак Денбро ― ёбаную услужливость, а кумекать Билл так и не выучился. Он прошёл несколько футов и остановился, громко-влажно всхлипнув. Хотел привалиться к кирпичной стене какого-то дома-бара-магазина, но потащился дальше, когда услышал мальчик тебе плохо? Впору бы анестезию колоть ― но Билл ничего не ответил и упрямо попёрся через улицы Уискассета к цирку. давно твой отец принимает подобные лекарства? Года два. А чё? Вот что им вталкивали в глотки в благодарность за жертвенность и всё это никому ненужное солдатское говно, которого у Грея до-хе-ра. мой братец загнулся от этого А Грей и твой папаша загнётся помяни моё слово тоже вдруг умрёт? Билл накопил во рту кислую слюну сглотнул ком распирал глотку щипало в носу будто нашатыря вдохнул ему так хотелось зареветь Билл клялся что больше не будет плакать да ладно он всего-то малой маленький малыш. Откуда силёнки-то черпать. До цирка он доковылял кое-как ― неподалёку слышался зычный ржач и радостные голоса униформистов, они навеселе с вчерашнего ― Зеф раскошелился на зарплату. Как поднялся в их с Греем вагон ― не помнил. Может, его окликнули по пути. Не Грей ― его Билл сразу бы услыхал. В вагоне было пусто ― он, видно, всё ещё работал под куполом. Почему-то о том, не навернулся ли, Билл не тревожился ― высота ему любовница, снисходительно отпускала на землю. Были ж вот вещички пострашнее её, пострашнее войны даже ― эта сука хоть быстро расправлялась. Билл и рад, что один, ― он словно дважды гибель отца переживал и мать опять разворачивала в коридоре телеграмму от «Вестерн Юнион». Но сейчас будто больнее ― хотя Грей жив-рядом-здесь. Ты правда верил, что будет не больно, малой? Билл кинул таблетки и монеты из кармана на его тумбочку, сел на гладко заправленную кровать, от задницы по ней поползли складки. Внутреннюю дрожь на волю он наконец-то выпустил ― как оголодавшую по прогулкам назойливую псину. Колотило его чуть ли не вместе с койкой. Надо было сваливать, пока не явился Грей, не показывать ему своё лицо-глаза-настроение, Билл чувства скрывать нихрена не умел, будь то страх-злость-радость-лю забавно, что всё это он испытывал ― к Грею. Билл ненавидел эту суку ― когда он бухал-отпихивал-замыкался в себе да рычал билл не лезь под шкуру а ― и обожал ― когда Грей был рядом по утрам и пахло от него суровым мужиком и дымом и называл его малой-маленький-малы он всхлипнул и уткнулся в сгиб локтя. Сопли намочили рубашку ― спустя неделю синяк на левом плече только рассосался, на бёдрах ― созрели, как черника. А может, Грей и не знал, что глотал какую-то дрянь. Так ведь бывает, правда? ― Уже воротился, малой? Билл вздрогнул и хотел было посмотреть на Грея, зашедшего в вагон, ― а кивнул и ниже опустил голову, как на воскресной службе. Когда терпишь, боль обязательно проходит. Его трясло, но Билл напрягся, лишь бы не показать, пусть Грей ляпнет чего в своём духе типа быстро ты песку что ль под хвост набилось ― и свалит. Но Грей не торопился. Он пошёл к нему, наверно к тумбочке, под ботинками скрипел мокрый песок ― Биллу опять выметать. ― Думал, ещё пошарахаешься в городе. Слыхал, там кондитерская. ― За-акрыли её. ― Вон что. А мороженое-то брал? ― С-сдача на тумбочке. Грей помолчал. А потом: ― Малой, всё нормально? Билл уже не помнил, когда последний раз было нормально. Грей подошёл ближе, обхватил его плечи своими здоровыми ладонями, наверно грязные, от них пахнуло соляркой-смазкой для цирковых сооружений. Может, Грей наклонился, чтоб заглянуть ему в лицо, но Билл не поднял голову, съёжился от давления на плечи и сомкнул коленки. О, малой, перестань, от суровых мужиков это в твоих интересах ничего не защищает ― и они добиваются своего. ― Билл, посмотри на меня. Билл. Грей не уговаривал ― голос стальной, зазвенит будто, как все эти подвесные механизмы во время трюков эквилибристов. Но Билл всё равно не посмотрел ― не выдержал бы и заревел прям сразу. ― Билли-Билл. Ладони Грея опустились на Билловы бёдра, он сам ― сел на корточки, зашуршали только штаны, натянувшись на коленях. Иногда так делал отец. ― Билли, ну чё стряслось? Кто-то на тебя накричал? Билл покачал головой. ― Кто-то сделал тебе больно? Билл промолчал. ― Кто-то тебя обидел, Билли? ― Ты. Прозвучало хрипло, вырвалось само. Видит бог, Билл не хотел ― но из-за Грея у него болело всё тело-душа-сердце. ― Чё за та-аблетки? М? Теперь, блин, его очередь допрашивать, боль просочилась в злобу, ох, такой опасный концентрат ― такая херня рвёт громче, чем весь ядерный запас. Её было так много, блядь, Биллу всю попросту не унести. ― Анальгетики и нейролептики. ― «Б-бензедрин» и «Амитал», бля? Ты з-знашь, из чего они? Роб? Билл наконец посмотрел на него ― лицо спокойное, высокий лоб маленько блестел от пота, волосы зачёсаны пальцами назад ― этими самыми, которыми он Билла за бёдра держал, большим вроде потирал-поглаживал ― дошло только сейчас. ― Знаю, малой. ― Тгда-ккого-хера-блн? ― Билл сглотнул, рот опять наполнялся знакомой кислотой ну нет нет нет он ведь ― Их нужно принимать, чтобы… ― Ч-чтоб чё? За-агнуться нахер? ― Много ль ты понимаешь, егоза. Билл отпихнул его за плечи ― показалось, быстро, а на деле, конечно, долго с этой орясиной боролся ― и шикнул: ― Д-пшёл-ты. И сбежал из вагона. Он спрятался у слонов ― по-другому это даже не назвать, ― словно в тот самый сухой грот на Кендускиге от опасной грозы залез. Отчего-то непогода бывала куда чаще сухостоя. Зачем ныкался, Билл и сам не понимал ― Грей наверняка ведь не будет его искать, гордая сука, дождётся, только когда Билл сам подойдёт, а он не подойдёт ни в коем случае ― не-а, пока Грей не бросит эту отра плохо только, что без него ― невозможно, правда, малой? Правда, блин, ― Биллу уже и не представлялось, что будет с ним, случись что с Греем. Он знал, что надолго его нельзя оставлять ― контуженый всё ж таки, хрен знал, чего ему стукнет в башку, ― а всё равно сидел здесь, зарывшись в согревающее задницу сено, и со всхлипами дышал резковатым запахом тёплого слоновьего дерьма ― привык уже, не морщился. Это проще, чем привыкнуть ко всякому говну в жизни. Билл опять заревел, уткнувшись мокрым носом в коленки, ― да сильно. Думал, что плакать больше нечем, ― а видно, на Грея хоть одна слезинка всегда отыщется. много ль ты понимаешь егоза Много, блядь, ― уж куда больше Грея, зависимого от конченых таблеток. Пожалеть бы его ― не выбирал всё-таки такую судьбу, ― а Билл злился-тревожился-боялся. Помнишь, чему учил папаша, малой? Не совать свой нос в чужие, блин, дела ― а ты целиком вмещался в эти закрытые сундуки с чужими тайнами, будто ныкался во время игры в «прятки» от пацанов, и ладошками закрывал глаза ― эй, я в домике. Хреново то, что в жизни всё работало не так. А вдруг Грей ― умрёт, ― и тогда у Билла больше никого не останется. Будешь шарахаться с пустыми-заплаканными-рыбьими глазами, как все эти вдовы, малой, ― как твоя мать. мэм это вы миссис денбро? Он судорожно вспоминал линии на Греевой ладони, жмурясь и покачиваясь, ― не спасло, хотел дёрнуть к Бланке за утешениями-объятиями-поддержкой-не-расстраивайся-el-chico-вы-же-вместе ― но передумал, никто не должен видеть его таким зарёванным. Даже Грей хнычь сколько влезет а отец бы его за это отхерачил. ты мужик или кто? Билл зажал ладонями уши стиснул зубы жмурился будто голос Зака Денбро скрежетал извне веткой по окну во мраке он видел плачущих мужиков после войны п о ш ё л т ы н а х е р пошёл ты на хер пошёл-ты-на-хер пошёлтынахер.* * *
Билл очнулся от мягкого прикосновения к плечу ― родного ― и мягкого голоса ― ещё роднее. Оказалось, звали его: ― Билли? Просыпайся, малой. Солома врезалась в щёку, как вражеские штыки, Билл хотел было неловко убрать, но дёрнул головой и кое-как разлепил глаза ― резануло от вечернего света, разодрались от сухой корки ресницы, хотелось пить. Грей сидел рядом на корточках ― и не убирал ладонь с его плеча. Снилось? Билл сел ― наверное, слишком резко, потому что ломануло темечко. А может, от плача. Он чувствовал ― веки опухшие, будто под них песка натолкали, ― стал сковыривать корку с ресниц ногтями, подумаешь, замызганными. ― Весь зарёванный, ну. Грей не упрекал, не цокнул недовольно языком, Билл ― ещё сонный, конечно из-за этого ― позволил обхватить большими ладонями лицо и вытирать. Нет, не снилось ― очень уж тёплые-явственные-родные прикосновения. ― И г-глаза красные? ― И нос, и щёки, и рот весь ободрал. Билл невольно облизнул почти сухим языком шероховатую нижнюю губу ― словно в лихорадке всю ночь провалялся ― и опустил глаза. У Грея крепкие запястья, руки ― в венах, того гляди полопаются, и длинная свежая царапина вдоль локтя. ― Кк-ты-мня-ншёл? ― Сердцем, Билли. — И з-здесь? — И здесь. Побродил по цирку. Все вагоны, каждый сундук облазил, под лавками в балагане шарился. ― Там у-узко. Те не про-олезть. ― Я попробовал, малой. Билл снова посмотрел на его царапину и моргнул. Он пожевал нижнюю губу, резцами нащупав корки. На Грея даже не глядел ― и веки нихрена не поднимались, и прикосновения приятные, и опять заревёт. Режущий голос отца в голове затих. ― Прсти-чт-убжал. И на-нагру… Простишь, Роб? Пожа… жлуста? Билл гулко сглотнул глаза кололо-резало-щипало будто не спал всю ночь будто прислушивался к тишине будто пытался понять не ревела ли мать будто ему бы сказали сэр это вы мистер денбро? Смерть не найдёт повод для телеграммы, где указывалось бы на обороте Греево имя и обстоятельства гибели. Гуляй отсюда, сука, ― достаточно мужиков похватала. Он судорожно вдохнул, глухо шмыгнув соплями, и Грей сел прямо на грязный пол, прижав Билла к себе и утешающе зашептав в висок: ― Ну тише, тише-тишетшшш. И Билл затихал-дрожал-жался ― к нему. ― Конечно, малой. И ты прости. Надо было сказать тебе раньше. У Билла из-за него сердце болело ― так, что в груди пекло, ― но он закивал. Щеке стало горячо-мокро ― сил рыдать уже не осталось, Билл плакал тихонечко, как девчонка. ― Та-таблетки… Ты до-олжен их?.. ― Должен. От них легче. Билл замолк ― голос Грея вроде посуровел, а объятия нисколько не охладели. ― Роб-двай-у-уйдём? ― Замёрз? ― Нет, из ци-ирка. Вместе. Билл хотел на него посмотреть ― но уставился только на сильную шею. У самого в глотке встрял ком ― словно стылую школьную кашу никак не мог проглотить. ― Да на что тебе это всё, малой? Ничего толком обо мне не знаешь. Он прислонился к макушке Билла подбородком ― как всегда, когда хотел успокоить. Вроде даже руки маленько баюкали ― словно Биллу снова десять словно он простыл словно бился в лихорадке и никак отойти не мог. Чувствовал он себя сейчас таким же разбитым. Набирайся силёнок, малой, ― тебе ещё со смертью за него воевать. ― Да разве ж ещё чё-то н-нужно? Мы за-заберём Джорджи. И у нас бу-удет дом. Большой, правда же? Грей молчал ― он воевать уже устал. ― П-правда, Роб? ― Правда, малой. Но всё ещё хотел ― ничем из него солдатское упорство не выкурить. ― И с че-ердаком, а там пыль и ба-барахла навалом. А барахло можно на ёлку в Ро-ождество навешать. Скажи же? Тока о-ополоснуть, кнеш, сначала… И ря-адом озеро. Ты сказал, в-вишням надо много воды. Мы их по-осадим на заднем дворе. Будем ухаживать — так, что у-урожай потом девать некуда. А ещё… В спа-альне солнце всегда по у-утрам будет вста-авать раньше, чем во всём до-оме. Да? ― Если ты захочешь. ― А вишни будут кислые-к-кислые. ― Будут, Билли. Такие кислые, что жрать невозможно. — То-ока не обижай меня. И не о-оставляй. — Не оставлю, малой. Даже через тысячи лет. Тысячи — это много. Хватит с лихвой. Билл прижался крепче пил эти мысли даже жажда будто прошла ― и туман рассеивался, пока он слушал его ровный голос ощущал поцелуи в макушку вдыхал запах ― и был в безопасности. У Билла ― от любви к Грею ― сердце болело.