Трое

Когда Мэри на два дня раньше срока возвращалась в Даунтон на кэбе, она чувствовала себя настоящей деловой женщиной, вечной занятой, живущей в дороге, не теряющей ни единой минуты. Она толком не задумывалась, почему не протелефонировала домой и не попросила прислать за ней машину. Возможно, потому что тогда за ней мог приехать Генри или Том, а встречаться ни с тем, ни с другим в вокзальной суете не хотелось. Кроме того, оба столько сил отдавали своему магазину, что лишать их отдыха было грешно. А ведь еще они взваливают на себя дополнительные проблемы вроде крикетного матча — исключительно добровольно. О матче заговорил Том, заметив, что с Генри у них будет достаточно игроков. Отец, хоть сам и не мог играть, все равно радостно оживился. А Генри дернулся было, но, перехватив взгляд Тома, моментально затих. Позже оказалось, что дополнительные объяснения Мэри уже не нужны: он каким-то образом прочитал в том перехваченном взгляде почти все. Эти двое уже научились понимать друг друга без слов. Мэри давно наблюдала за ними, за их слаженными движениями, когда они вечерами передвигались по гостиной, словно танцоры в неведомом танце, одновременно переходя с форте на аллегро и синхронно поворачивая головы. Стоило им оказаться в одной комнате, они даже дышать начинали в одном ритме. Созвучие пульса жизни, которое Мэри почувствовала в них практически в первый вечер. Было в этом что-то волнующее, чуть ли не непристойное — и завораживающее, как неотвратимо приближающаяся при падении твердь. Солнечное сплетение щемит от краткого мига полета и ощущения полной свободы, что может подарить лишь воздух под ногами, — пусть ты и понимаешь, что за это придется расплатиться болью при неизбежном возвращении обратно на землю. Когда Мэри приехала домой, был уже поздний вечер и все давно разошлись по своим комнатам. Она заглянула в детскую — у младшего сына даже во сне было умильно-серьезное выражение лица — а потом пошла к себе. Генри почему-то не было, и она решила заглянуть к Тому. Мэри гнала от себя эти мысли, и все же не могла решить, по кому за время двухнедельного отсутствия соскучилась сильнее — по мужу или по зятю. С Генри их связывала страсть и общность характеров, когда видишь в другом, как в зеркале, собственное отражение, подретушированное, будто на старой фотографии, лишенное тех черт, которые не желаешь замечать на своем лице. Да еще те нити, что протягивает сама совместная жизнь, крепнущие с каждым днем и обещающие стать стальными — если только их не порвут раньше времени ураганы и бури. С Томом же ее связывали общие воспоминания, пережитые вместе важные вехи, схожая боль потери — и те же общие черты стремлений и порывов. Это сходство Мэри заметила не сразу, а может, просто не сразу признала — со свойственным ей упрямством, не менее деятельным и сокрушительным, чем упорство Тома или Генри. По галерее гуляли сквозняки — весна в этом году никак не желала становиться теплой. Едва Мэри подошла к двери в комнату Тома, как та приоткрылась сама собой из-за этих сквозняков — словно ее, входя, захлопнули слишком сильно, и панель отлетела от косяка раньше, чем успел щелкнуть замок. Гувернантка всегда говорила, что входить к кому-то в комнату без стука неприемлемо, и Мэри, впервые в жизни нарушившая это правило, отчетливо поняла, почему. Хотя войти она как раз и не успела — лишь заглянула внутрь и застыла на пороге. Темноту рассеивал только лившийся в окно свет полной луны. На кровати расположились два переплетенных обнаженных тела. И в первый момент Мэри испытала чувство какого-то дикого удовлетворения от того, что угадала: не то чтобы она представляла это, но, видимо, той части сознания, что никогда не выходит на поверхность, всегда казалось, что если это будет, то будет выглядеть именно так. — Мог бы пару дней и потерпеть, — шепотом заметил Том. Он гладил предплечья Генри, время от времени сильно сжимая пальцы, но тон его голоса звучал так, словно они сидели вечером в гостиной. Обычно. Привычно. Как всегда. — Ты не в том положении, чтобы делать такие замечания, — хмыкнул Генри и тут же сдавленно вскрикнул от невидимой взгляду Мэри ласки. — Грешен, — согласился Том. — Но вам, английским лордам, такое, говорят, привычно, а я — простой ирландский парень. — Законопослушный? — улыбнулся Генри, просовывая правую руку куда-то между их сплетенными телами. — Не-е-ет, — простонал Том. — Не… ох… не претендую. Он немного переместился, принимая более удобное положение, и Мэри стало видно, как Генри водит рукой по его члену, медленно скользит вверх, гладит большим пальцем головку, а потом резко опускает вниз — и повторяет все снова. — Мэри так часто намекает, что мы с тобой слишком много времени проводим вместе. А послушный муж — залог успешного брака. — Ревнует? — выдохнул Том. Он, похоже, уже приноровился к непривычным ощущениям и тоже сжал пальцы на чужом члене — менее уверенно, но сильно и твердо. Генри именно так и нравилось. — Скорее, ее это забавляет, — задумчиво откликнулся Генри, как будто даже в этот момент пытался разгадать то неуловимое смутное чувство жены, что стояло за теми беседами. Они лежали в постели и говорили о ней — без малейшей вины в голосе, словно и впрямь сидели в гостиной. Это должно было оскорблять — да вся эта ситуация должна была оскорблять, — но жаркая волна, зародившаяся внизу живота и стремительно разлетающаяся по телу, была вызвана отнюдь не гневом. — Английские лорды и леди, и их традиции. — В конце фразы у Тома сбилось дыхание, и с губ сорвался очередной стон. — Может, она фантазирует об этом. Мэри полна сюрпризов. Жаркая волна омыла каждый нерв в теле — и водопадом рухнула вниз, в пах. В висках застучала кровь, и между ног стало влажно. Том и Генри говорили о ней, как будто она была с ними. Незримой тенью, неизменным спутником — вместе. Всегда вместе. Мэри пошатнулась. Она не была уверена, в какую сторону качнется ее тело, и немного пришла в себя только в галерее. Из-за приоткрытой двери едва различимо доносились приглушенные стоны, казавшиеся громкими, как удары церковного колокола. Низ живота и пах горели, внутри ныло, а голова кружилась все сильнее с каждым ударом сердца. Мэри жестко прижала пальцы к пульсирующей точке — прямо сквозь тонкий шелк платья и белья — и несколько раз отчаянно двинула бедрами, выгибаясь так сильно, что почти сползла по стене вниз. В следующий раз — если он будет, этот следующий раз, но он будет — она качнется в другую сторону от двери. Но совсем не для того, чтобы устроить скандал.