Подари мне меч и шерстяные носки

На сцену выходит Юхен, машет руками и незаметно пытается включить проектор. Во весь белый экран, похожий скорее на тряпку, высвечивается «Обновление 37%», и Юхен тонко воет от досады. Начинает говорить быстро, выдавая информацию вперемешку — очевидно, что не подготовился. — Добро пожаловать в наш, э… чудесный и захватывающий лагерь! Сейчас мы расселимся, наверху, над залом — столовая, все кружки здесь же, ну и вообще, если что, приходите сюда, а про мероприятия скажут, если хотите, можете и сами какую-нибудь самодеятельность устроить, нам всё равно лень обычно, — он вдыхает и продолжает таким же быстрым-быстрым и нервным темпом, — каждый день будут утренние сборы, вы будете жить в комнатах по четыре-пять человек, как получится, знакомьтесь, дружитесь, влюбляйтесь — но уехать из лагеря должно столько же, сколько приехало, никаких лишних детей! Недосдача — тоже паршиво, не убейтесь, окей? — Обновление закручивается медленной улиткой, и вожатый уже не обращает на него внимание, думая, о чём рассказать. Нитка хихикает и закрывает лицо руками, раскачиваясь на стуле. Техник, имени которого я ещё не узнала, срывается с краю ряда и касается клавиатуры резким пианистским взмахом. Экран тут же схлопывается и раскрывается обратно яркой картинкой детей с какими-то палками. Фотография не самая лучшая — лица перекошены в дикой радости свободы, и, наверное, она мало кого смогла бы завлечь в качестве рекламы, но зал гремит восторженными воплями, и мне тоже приходится что-то покричать. Юхен тоже радуется, но теперь уже окончательно запутывается, что говорить, и сообщает финальную фразу, которая его невероятным, кажущимся для каждого личным, отражающимся во взглядах голосом звучит эпиграфом к «Властелину колец»: «И ничего не бойтесь. Что самое страшное, вы поймёте сами. Вскоре и, надеюсь, никогда». Всё снова хлопают. Не могу объяснить, но каждое слово Юхена, глупое, нелогичное, неподходящее для лагеря, отзывается во мне волнами, как наобум брошенный, но долетевший камень. — А теперь будем разгоняться по комнатам, — Юхен хлопает в ладони, вздымая плащ, и упомянутый техник снова со сморщенным раздражением лицом лезет на сцену что-то переключать. Он слышать уже не может Юга и поспешно задвигается в ряды, когда тот тянется его обнять. Юхен взмахивает оставшимися пустыми руками и кричит: «Кто зарегистрировался заранее на определённую комнату — чего вы вообще тут сидите?! Идите жить! Кто нашёл себе трёх соседей сейчас — выходите к сцене. Кто не нашёл — ну, что-нибудь придумаем». Выходит очень большое количество людей, ряды пустеют настолько, что мне становится неуютно и стыдно сидеть одной. Нитка вытаскивает Песца и тыкается во все стороны, ища кого-то третьего. Песец волочится за ней. Я не умею выбирать людей, но и ждать, пока Юхен что-то решит (что?) я не хочу. Я тоже выбираюсь с поля откидных стульев и не знаю, что делать, когда со сцены просят подойти всех одиноких. Я подхожу, но Юхен слишком занят, чтобы делать что-то дальше — он ругается с Ниткой. — А почему мы не можем жить втроём? — орёт она, взмахивая левой рукой, в другой по-прежнему сжимая пальцы Песца. Вопрос повторяется несколько раз с одинаковой интонацией, пока Песец наконец не закрывает подруге рот: «А почему я не могу жить одна?» Юхен садится перед ними на край сцены — что-то из его бижутерии нежно звенит, и сообщает: «Тут снаружи есть собачья будка. Чуть обустроить, и вполне для одного человека сойдёт. А вы и вдвоём влезете.» Нитка открывает рот и скривляет брови, но молчит, неслышно проговаривая слова. После резко меняет эмоцию: «Давай тогда кого-нибудь поинтересней». Я не могу понять, она так легко сходит с темы или постоянно меняет настроение? Песец оглядывается. Говорит она гораздо меньше и выглядит устало, но в этом дуэте она несомненно главная. То, как она держится, общается, выражение её лица — сонно-сосредоточенное, — всё говорит о том, что её слушаются хотя бы пара человек. И боится хотя бы один. — Её, — выбирает Песец художницу с картами, — и её, — и указывает на меня. Я не знаю, что с мной такого, и за что меня заметили (за хорошее ли хотя бы?), и мне страшно. Человек, живший в личном пространстве и в одиночестве, понятия не имеет, как жить с кем-то, с чужими, со сверстниками. Человек, ни разу не меривший Распределяющую шляпу, будет в ужасе, что его выбрали хоть куда-то. Но я боюсь выбирать. Точнее, я боюсь самого факта выбора, и, наверное, эта ситуация даже лучше, чем если бы мне пришлось выбирать, с кем жить. Я подхожу и тихо проговариваю: «Привет?» — Угу, — говорит смуглая Нитка, — и ты думала, мы тебя не выберем? Всё, теперь ты обречена, теперь ты в секте. Завтра будем резать чёрных барашков. — Что насчёт крови девственниц? — Я знаю очень много выдернутого из случайных источников, но в одиночестве блистать знаниями трудно. — Ну, этого у нас навалом, — вставляет Песец, и Нитка начинает ржать, подвывая, а я скромно улыбаюсь. Юхен разводит остальных по группам, заблудившуюся художницу чуть ли не пинком отправляет к нам, попутно таская за руку очень узкого парня в спадающих очках. Продираясь, они периодически натыкаются на нас, и парень успевает позвать всех, кого может, играть в Мафию, но не уточняет время, потому что Юхен всё же находит ему место. Затем нас выгоняют на улицу, по тем же ступеням, успевшим уже высохнуть (сколько же времени прошло?) и расфасовывают между Разноцветными косичками-Искрой, Длинноволосым-Лером и не выясненным ещё Закутанным и лохматым. Нас растаскивают и водят, по несколько раз показывая беседки и пруд. Нитка изъявляет желание искупаться. Мы болтаем. Ржём. Делимся абсолютно неважными моментами из жизни. Затем к нашей небольшой компании присоединяется художница. Выглядит она подавленно, и если я была удивлена, что ко мне относятся положительно, то она, кажется, в шоке от того, что на неё реагируют хоть как-то. Я спрашиваю у неё про любимую книгу — мелочь, ненужная, но первой пришедшая в голову. — Я не помню, честно говоря, названия, но могу сказать сюжет, — начинает она, полуоборачиваясь ко мне. — Главная героиня — девушка, ну, в начале она ещё девочка, с рыжими волосами. Сначала она никто, её обижают в классе… Книга ужасна. Я понимаю это сразу же, а потом начинаю сомневаться — возможно, ужасно только её описание. Поэтому девушка и рисует — потому что звучат образы гораздо скучнее. Мне хочется уйти, но, вспоминая, что сама это предложила, я остаюсь идти с ней по чужим песчаным следам в конце извивающейся змейки людей. Художница начинает говорить тише, и тогда я беру её за руку. Голос крепчает. Я прохожусь взглядом по идущим впереди и останавливаюсь на Песце. Песец движется не быстро, но сильно, уверенно, будто подпитываемая природными силами. О чём-то — слишком далеко, чтобы услышать — беседуя с вожатым, вскидывает голову, подбрасывая короткую стрижку волос непонятного цвета. Ведёт за собой отряд, хотя идёт не первой. Я отворачиваюсь, когда понимаю, что тоже пытаюсь так идти. — Да, кстати, как тебя зовут? — снова сосредотачиваюсь на ней. Песец просила не говорить имя. Открываю рот, думая только о том, как глупо это прозвучит… — А, ты же новенькая. А я Сола, — и… ладно. Это дикая идея — знакомиться однобоко, но если их это устраивает, почему бы и нет. Надеюсь, когда (если) меня позовут, я это пойму. Сола продолжает говорить о книгах, переходит на фанфик по самой любимой, и я начинаю понимать, что попала… А потом она возится в рюкзаке и достаёт рисунки к этому фанфику. Я смотрю на них мельком, отмечая необыкновенную заботу и старательность — используются ручки с блёстками, скотчи и стикеры, и история расцветает. Нет, Сола не начинает говорить лучше, но проиллюстрирован каждый сюжетный поворот, и я понимаю героев и представляю их как что-то существующее, даже знакомое. Фанфик недописанно обрывается, как раз когда мы подходим к корпусами и, после долгого создания толпы и отдавливания как будто лично мне ног, расходимся по этажам. Нам достаётся довольно далёкая от лестницы комната на втором этаже, и мы злимся, каждая по-своему. Мне, например, просто неохота подниматься, а что не устраивает девочек, я не знаю. — Чур, моя у окна в углу! — сразу забирает себе кровать Нитка, а мы даже не успеваем осмотреться. — А, стоп. И ты выбирай, — и тычет в меня. — А-ам… — я правда не знаю, чем отличаются эти кровати, и как можно быстрее пытаюсь обшарить каждую взглядом — вдруг где-то торчат пружины? — Мне всё равно, наверное? — Будешь тут, ладно? — предлагает Песец кровать напротив двери, и я киваю. — И… Уй-ёу, я же самая сильная тут, меняемся, — и перетаскивает ко мне свои вещи — цветастый рюкзак и такой же яркий чемодан, бросая моё на другую кровать, стоящую в углу, да ещё и отгороженную тумбочками. Мне уже надоедают эти перестановки (и для чего они, собственно? Неужели местонахождение — такой ценный ресурс?), и, возможно, в другое время я бы возмутилась, но сейчас мне хочется улечься хоть где-то. Сола обустраивает то, что осталось — кровать чуть дальше от двери по сравнению с Песцом. У неё вообще довольно странное положение — недостаточно опытная, чтобы к ней прислушивались, но уже не новенькая, чтобы всё объяснять и показывать. Я обещаю себе зарекомендоваться за первую же неделю и создать хоть какую-то репутацию. Пока я раскладываю вещи, Песец подходит к Нитке, берёт за тонкие смуглые запястья, кажущиеся почти в два раза тоньше её, тоже не таких уж больших, рук. Я представляю, что они сейчас поцелуются, но девушки просто сидят, молча и неподвижно, почти полминуты. Потом Песец смеётся, поднимая руки. — Ну-ну… Удачи, что уж? Это будет весело, — говорит она, а Нитка кивает, тоже улыбается, вскакивает с кровати и уходит, Песец подходит ко мне, а я вообще не понимаю происходящего.