***
Юнги смотрит на Чимина с какой-то дикой неловкостью, одновременно с этим перебирая бумаги руками, уделяя им намного меньше внимания, чем нужно. Чимин впихивает огромный эклер в рот полностью, даже не морщась и не задыхаясь. Юнги в неверии моргает раз за разом, не потому что это его сексуальная фантазия и у него резко нечто встало в штанах, а потому что огромный кусок еды поместился в маленький рот. Как вообще это получилось? Он маг? Пак пережевывает и проглатывает, а после запивает все это очень горячим чаем. Из чашки все еще идет пар, Юнги, не сдержавшись, открывает рот в удивлении, он бы себе все кишки спалил, выпей хоть глоток. Чимин аккуратно вытирает лицо и руки влажной салфеткой, сразу же выкидывая ее в урну, пока Мин пытается прийти в себя. Пак, как ни в чем не бывало, продолжает заниматься своими делами, рисует какие-то странные графики на пустых листах, подчеркивает цифры, вычеркивает ненужные слова. Удивительный человек, по скромному мнению Юнги, с каждым днем привлекающий его все больше и больше. И что странно, вопросы про сексуальную ориентацию не тревожат, хотя, казалось бы, даже мысль о влюбленности в альфу дикость. Юнги же всегда относился ко всему с долей похуизма, воспринимая все новое, как опыт, кроме вещей, связанных с музыкой, к ней было персональное отношение. Чимин же вел себя спокойно, никаких жеманных замашек, излишней гордости или достающей до неба самооценки. Он был отличным начальником и хорошим собеседником, только его чрезмерная доброта мешалась вечно под ногами. То он отпустит в пятнадцатый раз за месяц молодого бету в середине рабочего дня, то закроет глаза на откровенно дурацкие недочеты в документах, то пожалеет новичка (откровенно бездарного и, самое главное, ленивого). А после сидит до ночи в кабинете, работает за себя еще и за других. На нем откровенно «ездили», еще и ножки свесили, будто так и надо. Юнги такое терпеть был не намерен, потому что ему было жалко такого красавчика, как Чимин, и самого себя, ведь часто приходилось задерживаться на рабочем месте. Может, секретарь он не ахти, зато запугивать всяких бездельников увольнением и снижением заработной платы умел отлично. Пусть только снова попросят уйти пораньше и навешают лапши про «у меня умерла кошка, хомяк, родственник, прорвало трубу и, вообще, у них диарея, головная боль и болезненная течка». Он им эти слова сам в задницу засунет, чтобы течка или гон не беспокоили всяких наглых бет, у которых вообще не предусматривались такие физиологические особенности. Юнги поднимает глаза, задумавшись, как ему мягко объяснить сотрудникам, что такое поведение— дерьмовое, и натыкается на взгляд Чимина. Тот смотрит прямо, не моргая, улыбается очаровательно, а в уголке его рта виднеются остатки крема после эклера. Не успевает даже сходить на обед, у Мина сердце кровью обливается, когда он видит еще и синячки под глазами. — У вас крем в уголке рта. Чимин облизал свои пухлые, мокрые и соблазнительные губы, а после нежно провел большим пальцем по нижней, которая проседала, как мягкое тесто под натиском. Вот теперь Юнги действительно стало жарковато, запах Пака стал чуть более терпким, ореховым, сладкий банан практически пропал, это кружило голову и действовало опьяняюще. У Юнги начала болеть голова, он не знал, изменился ли его аромат, но скорее всего— да, судя по расширенным зрачкам Чимина. — Я думал, вы опять скажете что-то ужасно смущающее, — разрядил обстановку Чимин, опустив голову и улыбаясь, — вроде: помочь слизать крем с ваших губ? Юнги засмеялся, откинувшись спиной на стул, поглядывая на Пака с долей легкого флера влюбленности. В какие-то моменты Чимин действительно сверкал, как драгоценный камень на солнце, и Юнги был очарован этим сиянием. Прямо как сейчас. Пока он боялся действовать, флирт не был его преимуществом, скорее, наоборот. — Черт, в следующий раз так и скажу, — Юнги подвинул к себе пустую чашку, чтобы заварить новую порцию, — может еще один эклер, господин Пак? — Перестаньте называть меня господин, мы же не в средневековье, — пробурчал Чимин, подпирая двумя руками голову, как цветочек. — Как насчет цветочек? Милашка? Бэбик? Чимин замахал головой в стороны, улыбаясь и ожидая новых идей. Юнги был очень обаятельным и умным человеком, пусть и подкидывал дровишек в огонь под названием «смущающие фразы», делал он это неосознанно и не со зла. Он ни разу не вспомнил об инциденте в кабинете, всегда помогал, чем мог и исправно выполнял свои обязанности. Постоянно носил ему подушки, чтобы было удобно, укутывал в теплые вещи, не поучал его, хотя Чимин видел, как Юнги развернул новенького, когда тот пытался улизнуть от работы. Чимин и сам прекрасно знал, что ведет себя совершенно не разумно, как начальник, но продолжал поступать опрометчиво. Если кратко, Чимин влюблялся и это, возможно, первый раз в жизни, когда эти чувства его не пугали. — Дэдди? Юнги подмигнул, обернувшись на миг, а после снова направился к чайнику. Чимин пуще прежнего засмеялся, пока Мин всыпал чай и сахар в чашку, чувствуя тепло в грудной клетке от этого звука. Может не так уже плохо, что его обокрали и наступил творческий кризис?***
Юнги взбешен, оно и ясно, ведь увидеть омегу, что обокрала вас, виснущей на объекте вашей симпатии, явно не предполагает эмоции вселенской радости. Скорее, способствует желанию убивать. Жестоко, тихо и без свидетелей. Можно и наоборот, главное— увидеть хладный труп где-то под ногами. Омега поправляет свои крашенные волосы, заправляет прядку за ухо и елейным (блевотным) голосом рассказывает какие-то небылицы. Ах, пресвятая Дева Мария снизошла на землю, только, явно, прямиком не из рая. Юнги сжимает в руках бокал с вином, да с такой силой, что у него на руках выступают синие вены, а люди от греха подальше отходят. Во втором кармане он держит телефон, где за блокировкой прячется уже введенный номер полиции и кое-как останавливает себя от желания позвонить. Нельзя ему и это морально убивает его. Бесит, раздражает и сосет где-то под ложечкой, но поделать с этим ничего нельзя. Оказалось, что омега— «подружка» главного поставщика для компании и от этого мужчины под семьдесят зависит многое. Вечер званый в компании бизнесменов самого разного вида и привлекательности, с миллионами на счетах и так изначально казался плохой идеей, а теперь стал еще хуже. На грани ужаса и жуткой злости. Юнги не знает, что сделал бы Чимин в такой ситуации и к кому проявил великодушие, но сообщать об этом не собирался. Отошел в тень, возле стены с фортепиано, пил десятый бокал с алкоголем и пытался остудить свой пыл. Возможно его больше раздражало, что омега висла на Чимине, чем сам факт того, что он видел воровку в полном здравии и с улыбкой во все тридцать два. Одно радовало, Пак не велся от слова совсем, то и дело отходя в сторону и убирая чужие клешни со своего тела. Юнги бы и сам справился с миссией потрогать своего начальника, без всяких омег, а еще он, кажется, опьянел. И это максимально разумный поступок для взрослого мужчины, который сейчас должен был окучивать поставщиков, а не мечтать про постель и давя рвотные позывы. Он еще и намешал черти какие алкогольные напитки, как будто пил в первый раз и не отличал шампанское от вина. Чимин бросал на него обеспокоенные взгляды, но, к счастью, не подходил. Альфа выглядел солидно в синем вельветовом костюме и белоснежной рубахе, на нем были туфли на каблуке, из-за чего Юнги казался ниже. Он красиво говорил, стоял и даже дышал, излучая энергию сильного альфы. Вызывал стойкое ощущение восхищения его личностью, особенно у Мина. Кое-как передвигая ногами и пытаясь соблюдать культурный вид, он находит туалет и валится как мешок с картошкой на пол. Отбивает себе колени, грудную клетку и лицо, поспешно пытаясь встать, чтобы не позорить, в первую очередь, Чимина. Он заползает в кабинку, и садится задницей на пол, считая мушки и вертолеты перед глазами. Поведение дебила, сам себе выносит вердикт Юнги и разворачивается лицом к унитазу, чтобы смешать свои остатки чести с рвотой. Через полчаса ему становится лучше, и даже черная пелена перед глазами изредка становится цветной. Он материт себя всеми известными матами и на всех ему известных языках. В состоянии нестояния уровень пофигизма резко падает и наружу является он: подросток Юнги с диагнозом депрессия. Но Мин, несмотря ни на что, берет себя в руки, встает на ноги с целью поскорее уйти отсюда и забыть этот день, как страшный сон. Его шатает, как будто он стоит на ходулях, во рту вкус помойки, глубоко в сердце тревога и стыд смешиваются в единое целое. «Бах». Дверца туалета открывается — перед глазами взволнованное лицо Чимина — дверца возвращается назад, захлопываясь. — Ты меня не видел, — хрипит Мин, подпирая правой рукой свое же тело, левой же нервно потирая нос двумя пальцами. — Извини, за это время я не успею ослепнуть, хён, — что-то или кто-то за дверью шурудит, но на пьяную голову Юнги сложно было сосредоточиться даже на словах Чимина, — выходи и вытирай свои слюни на подбородке, пока я сам это не сделал. Юнги слышит как в соседних кабинках шумят другие люди и решается выйти, только чтобы не опозорить Чимина окончательно. Картина того, как юный начальник говорит с закрытой дверью туалета и так больше похоже на сцену из дорам. Сразу после этого должны шутить про дерьмо или несварение, Юнги никогда не понимал эту сторону корейского юмора. Чимин отводит Юнги к раковине, помогает умыться, бережно обтирает салфетками. Мин едва сдерживает новый рвотный позыв из-за своего вида в зеркале, но Пак не дает ему этого сделать и помогает идти. Накидывает его руку на свое плечо, прижимает поближе к талии и тащит к выходу. — И что, даже вопросов никаких не задашь, по типу: почему напился, как идиот? Они выходят через черный вход со стороны кухни, основная масса людей находилась в холле и их видели лишь повара. Не считая альф, что застали его великолепное падание вниз головой под кодовым названием прыжок солдатика — руки, ноги вместе, считаем плитку на полу собственными зубами. — А что, есть смысл? — Чимин сажает Юнги на переднее сидение и пристегивает. В машине пахнет кожей и альфьими феромонами Чимина и Юнги. Банан и орех вместе с запахом свежескошенный травы и хлеба создают очень странный симбиоз, но не неприятный, просто необычный. Чимин устало падает на водительское сидение, закрывает дверь и кидает свой портфель с документами назад. Юнги решает на заданный вопрос не отвечать, все равно языком шевелить сложновато. — Как сделка? — получается очень шепеляво, но Чимин понимает, оборачиваясь на устрашающе бело-сероватого Юнги с большими кругами под глазами. После того, как слой тонального средства они общими усилиями смыли, все стало еще более заметным. Чимин боялся задавать вопросы, не знал, имеет ли на это право. — Да так, какая-то омега все хотела на мне повиснуть, но получалось у нее плохо и минутой позже твоего исчезновения, обнаружился ее то ли парень, то ли папик, увидел всю картину и уволок ее. Сказал еще, что приносит свои извинения и свяжется со мной. Юнги пропустил весь цирк из-за пьянки, какое разочарование. У него нет сил больше говорить, поэтому он ложится головой на стекло и закрывает глаза. Перед глазами миллионы букв, которые прежде образовывались в строчки песен, теперь же просто загоняют его в еще большее отчаяние. Еще и этот идеальный Чимин, который ему начал сильно нравиться. «— Напился и все тараканы вылезли наружу, вот на кой черт так надо было делать, а, Мин Юнги?» — Юнги-хён. Мин поворачивает голову к собеседнику, прогоняя сон и прищуривается. — А? — Сходите со мной на свидание? — Вообще-то, я первый должен был предложить, — бурчит Мин, утвердительно махая головой. Чимин смеется, вызывая у Юнги теплую и нежную улыбку.