Жизнь вошла в колею – да, местами странную, но в основном Лео она нравилась. Он снова много времени проводил с братьями, как детстве. Ну… с некоторыми поправками.
И речь не только о случайно увиденных обнимашках на диване Эйприл – Раф и Донни старались не выставлять яркие проявления своих чувств как пары напоказ, им ведь внове было, что о них знают родные, да и они чувствовали, что кое-что должно оставаться только между ними. И это правильно. Но кое-что всё равно проскакивало.
Например, Лео очень удивило и позабавило зрелище того, как Донни со «щенячьими глазками» просил Рафа сходить с ним за мороженым. И ведь сработало! Рафаэль поворчал (несерьёзно) и пошёл. Очевидно, Дон мог верёвки вить из своей пары… Впрочем, тот с заметным постоянством выводил умника из себя, ставя «любовные метки» или дёргая за хвост в самый неподходящий момент – правда, к облегчению Лео, не тогда, когда они тренировались.
Сперва было неудобно, но старший довольно быстро (сам удивился) привык к этому и почти не обращал внимание – главное, чтобы «в поле» не отвлекались, да и не выставляли они что-то слишком уж явное на всеобщее обозрение. У него же было свое «отвлечение». И весьма приятное. Майки был способен заслонить собой целый свет. Один сопутствующий минус – всё ещё часто Лео доставал голос убеждений, въевшихся в него, которые не желали исчезать.
«Нельзя».
«Ты подвергнешь всех опасности!»
«Это фаворитизм».
«Как ты можешь? Сплинтер велел тебе всё исправить, но не так же!»
«Ты подвёл учителя».
И вот это последнее «Ты подвёл учителя» преследовало его по пятам, омрачая радость от общения с братьями, которое ему оказалось нужно, как вода – заблудившемуся в пустыне.
Он говорил себе, что поступает правильно, потому что нет другого способа объединить команду. Но и на это у «стороны-старых-правил» было что сказать:
«Ты лишь оправдываешь то, что потакаешь своим низменным инстинктам! Всё, что нужно – это дисциплина!»
«И куда эта самая дисциплина нас завела?!» – мысленно огрызался он.
И он отлично понимал – куда. А ещё понимал, что не может (и не хочет!) повернуть назад, только понимание не делало ежедневную борьбу с собой хоть чуточку легче. В особенности не добавляло уверенности и сил незнание мнения Сплинтера. Сэнсэй предоставил Лео свободу действий, но Леонардо совсем не был уверен, что в итоге ему не скажут: «И таким путём ты решил проблему единства?! Ты очень меня разочаровал. Снова».
Но Лео продолжал писать письма, обычно перед сном или рано утром, до разминки и завтрака, и это помогало. В том числе – познавать себя, открывать что-то, что было прочно похоронено и запутано где-то в душе. Писать ему было значительно легче, чем говорить, хоть и не так чтобы очень легко. Всё-таки о многом он молчал уже очень долго, нужно было разобраться, расставить всё по полочкам.
Его согревала мысль, что это всё не зря, ведь он видел прогресс. И не только в тренировках (включая и несколько стычек с мелкими преступниками), но и в личном общении. Лео снова чувствовал себя частью семьи, да и остальные тоже определённо были в лучшем душевном состоянии. А от этого и общая работа улучшалась.
Незаметно пролетел ноябрь и большая часть декабря.
Эйприл и Кейси всё-таки не вернулись на праздники, поздравив мутантов по телефону. Но это была скорее дань обычному праздничному ритуалу, ведь им известно, что семейство ниндзя предпочитало праздновать Новый год – как символ того, что они пережили ещё один год, и с надеждой на грядущие двенадцать месяцев, что Судьба будет добра к ним.
Вечером двадцать пятого декабря Лео решился поднять тему, которой они по молчаливому уговору избегали – возвращение домой Рафа и Дона. Но перед этим было ещё одно важное дело. Он закончил с написанием писем и вложил их в книгу. Сперва он хотел отдать её братьям в Новый год, однако быстро понял, что чтобы войти в следующий год всем вместе, без тайн и недомолвок (в основном), им нужно полностью принять друг друга до этого. А значит, и братья должны успеть узнать о нём то, что он не мог рассказать вслух, и решить, стоит ли он их прощения.
Да, он извинился, но они всё ещё почти ничего не знали о его путешествии и о мотивах многих его поступков. Действительно пора им посмотреть на него с открытыми глазами.
«Быть может, они решат, что им не нужен такой слабак...» – шептал мерзкий тихий голосок самоунижения.
«Это нужно сделать», – твёрдо сказал себе Лео, забрав книгу с собой из логова.
Майки странно косился на его сумку по дороге, но старший сказал лишь, что расскажет и покажет потом.
Они закончили пробежку раньше из-за ощутимого похолодания, поужинали пиццей (чтобы согреть нутро, как сказал Майки) и расслабились перед жужжащим что-то весёлое телевизором.
Как бы ни было больно прерывать столь приятный вечер, Лео знал, что откладывать больше не может.
– Кхм, – кашлянул он, привлекая внимание, и ему это удалось – все напряглись, подсознательно ожидая чего-то… неприятного, вроде «вы провалили задание» или «а теперь мы приступим к настоящими тренировкам». Лео же виновато потупился, заметив дискомфорт братьев, но продолжил: – Мы хорошо продвинулись. Теперь очевидно, что мы можем быть боеспособной командой, и личные отношения не влияют на результативность и качество общей работы. И, что ещё важнее, мы неплохо общаемся, верно?
– Да, всё хорошо, – осторожно вымолвил Дон, переглянувшись с Майки и Рафом. – Я бы сказал, очень хорошо. Полагаю, нам нужно будет продемонстрировать Мастеру Сплинтеру в додзё, что наши боевые навыки не пострадали?
– Да, наверное, – пожал плечами старший, нервничая всё больше. – Но я на самом деле хотел сказать, что очень благодарен вам всем, что позволили мне приобщиться к тому, что я пропустил, – Лео не озвучил: «к вашей жизни без меня, к личным переживаниям и мыслям, упущенным мною фрагментам», но это было достаточно очевидно. – И я подумал, что честно – и необходимо – ответить вам тем же. Вот, я дополнил твою книгу, Донни. Думаю… вам стоит изучить эти дополнения самим. Если что – позвоните.
Леонардо поднялся с места, стараясь ни на кого не смотреть, и пошёл к окну. Его хотел было притормозить Майки, но Дон ему не позволил, схватив за руку и покачав головой.
– Дон, почему ты не дал мне его остановить? – спросил Майки, когда Лео покинул квартиру. – Разве это не должно было быть
общим обсуждением?
– Микеланджело, а ты сам как думаешь, почему? – Донни смотрел на младшего укоризненным взглядом. – Ему не хотелось быть здесь, зная, что мы читаем его мысли. Ему, очевидно, достаточно сложно было высказаться на бумаге, но присутствовать, когда…
– Да, я понял.
Майки повесил голову, уже сообразив, что Донни прав. Конечно, ему бы тоже было неловко! Но… Он посмотрел на сумку, оставленную Лео на журнальном столе, и перевёл нерешительно-вопросительный взгляд на Дона, словно бы спрашивая. Тот кивнул:
– Да, думаю, лучше тебе быть первым. Раф?
– А? – Рафаэль вынырнул из своих мыслей, в которые был погружён, и сразу же поддержал любимого, хоть и пропустил часть разговора: – Да, я с тобой.
Они отошли в другую комнату, хозяйскую спальню, чтобы не мешать Майки. Дон рассудил, что раз уж у младшенького со старшеньким что-то есть, то пусть он первый и разбирается. Ну а Раф… куда Донни – туда и он.
– В чём дело? Я вижу, что тебя что-то беспокоит, – сказал Донни, садясь на небольшой пуфик.
– Он выглядел так, будто мы собираемся его казнить… или казним, как только прочитаем, что он там оставил, – нервно походив немного туда-сюда, сказал Раф. – Серьёзно, что такого Леонардо, идеальный сын Сплинтера, мог скрывать?
– Ну, очевидно, это касается его путешествия, – пожал плечами Дон и, как часто делал, что-то обдумывая, потёр подбородок. – В общем-то я не удивлён такой реакции. И… будто у всех нас не было того, о чём мы не хотели или не могли никому говорить за эти два года.
Раф потупился и отвернулся к стене. Ну да, Дон ещё иногда припоминал ему Ночного Всевидящего, хоть они и разобрались без обид. Но Рафаэль ничего не мог с собой поделать – ему было стыдно за своё тогдашнее поведение. Сейчас он был только благодарен, что Донни не пытался его уколоть – просто констатировал факт.
– Рафи, – мягко окликнул его проницательный черепашка, поняв, о чём тот думает, – я говорил не только о тебе. И о моих прегрешениях ты тоже знаешь. Майки… с ним сложнее, но и за ним кое-что водится.
– Любовь к Лео, – понятливо констатировал Раф.
– И это тоже. А ещё он многое мне не говорил в то время, – Донни нахмурился, вспоминая. – Он старался вести себя как обычно, видимо, считал, что так лучше – создавать видимость, будто всё нормально, что на него совсем не давят обстоятельства. Но я видел, что ему плохо. Я-то думал, он из-за Лео… Но теперь понимаю, что дело было не только в его отсутствии. Жалею, что не копнул глубже. А кстати, я так и не спросил, когда ты узнал, что Майки…
– Втрескался в Леонардо по уши? – подхватил вопрос Раф. И закатил глаза, ухмыльнувшись: – О, трудно было не понять! Когда мы собирались спасать Лео из башни Винтерса, он припёр меня к стенке, пока ты примерял Кейси голову Кавабанга Карла. Знаешь, в первый раз я реально испугался нашего малыша. Он придавил мне шею нунчаками и жутким шёпотом заявил: «Молись, чтобы Лео был в порядке. Если с ним что-то случится по твоей вине, я заставлю тебя заплатить!». Я не спорю, я этого заслуживал… Но было достаточно очевидно, что он переживал за него как-то по особенному.
– Оу. – Дон был явно впечатлён. – Да, Майки практически никогда не выходит из себя, тем более аж до угроз.
– Я уверен, что нас бы ждала дуэль не на жизнь, а на смерть, если бы он узнал о том, что я едва не сделал, – мрачно обронил Раф.
Дон встал и обнял Рафаэля, успокаивая таким образом не только его, но и себя: «Всё хорошо, они оба живы. Непоправимого не произошло. Спокойно, Донни».
– Не сделал. И никогда не сделаешь ни с одним из нас. Тебе стоит больше в себя верить, Рафи.
– Я не хочу больше никогда так злиться, – тихо признался, прикрыв глаза, Раф.
Умник хотел было что-то сказать насчёт того, что Лео тоже был хорош, так что были основания у бунтаря, но его прервал грохот из зала. Они влетели в гостиную-столовую и увидели, как Майки залпом выпивает стакан сока. Лимонного.
Дон рванулся к нему:
– Ты что творишь?!
Майки закашлялся, но от рук Донни отстранился, качая головой:
– Всё… кха-кха… нормально. Кхе...
– Зачем ты вообще его выпил? Возьми воды, вот, – он не глядя взял стакан, протянутый Рафом, и подсунул младшему под нос.
– Я хотел чем-то залить горечь душевную, – театрально высказался Майки, но испортил впечатление новым приступом кашля. После продолжил уже нормально, только слегка хрипловато: – Кто же знал, что у вас тут натуральный лимонный сок, а не лимонад или там… спрайт, хотя бы.
Ответственным за это был Дон – он хотел приготовить полезный напиток с мёдом. Но сейчас его больше волновало то, с чего Майки даже не заподозрил неладное и выпил сразу целый стакан. Очевидно, что-то его отвлекло.
«И что так грохнуло? – он обвёл взглядом комнату и зацепился за книгу, валяющуюся на журнальном столике. – Её кинул, что ли?»
– Майки?
– Я в порядке, Донни. Я только… Нет, я не в порядке. Я должен быть с Лео, а не здесь! – Майки стукнул кулаком по столешнице, стараясь на Дона не смотреть, но тот успел заметить влагу на маске.
– Тогда иди к нему, – тихо сказал Дон и с нажимом повторил, видя, что Майк готов возразить: – Иди. Ты ему нужен, даже если он скажет обратное.
– Спасибо, Донни, – голубоглазый порывисто обнял умника, оторвавшись, лишь чтобы притянуть и Рафа в спонтанные групповые обнимашки. – И Раф? Тебе очень повезло с таким понимающим парнем.
– Я знаю, – Рафаэль с притворным недовольством отцепил младшего от Дона и подтолкнул в сторону окна. – Давай-давай, иди к своему ненаглядному. Майки?
– А?
–
Ему с тобой повезло. Напомни нашему заблудшему об этом.
Микеланджело с серьёзным видом кивнул и, уже вылезая из окна, внезапно остановился, чтобы сказать:
– Там в книге… ну, запаситесь чем-нибудь успокаивающим. Но постарайтесь не бежать в логово для выяснения отношений хотя бы сегодня!
Ребята переглянулись, заинтригованные такими предостережениями. Её больше они впечатлились (и немного даже испугались), увидев, что Лео сполна нагнал их по объёму, написав несколько писем. На отдельных конвертах стояли цифры, видимо, порядок для чтения.
Самым пухлым был конверт с первым номером.
«Дорогие братья, я не говорил и не хотел признаваться даже себе, как трудно было отправляться в паломничество. Учитель подготовил меня – но вы все знаете, как он любит выражаться загадочно.
Я должен был пройти Пятеричный путь самопознания. Он складывался из медитаций и изучения концепций смелости, сострадания, самоотверженности, смирения и сообщества.
Сплинтер сказал: «В конце ты должен понять, что значит «Пятеричный путь приведёт тебя к одному»».
Отправляясь, я думал, что это не будет так уж сложно. Если сэнсэй выбрал меня, он действительно считал меня готовым. Но… Я больше волновался о вас, о том, что оставляю вас одних, и нет, Раф, я не думаю, что вам нужна нянька. Или уже не думаю. Как я говорил, сейчас я пытаюсь переосмыслить свои действия.
Итак, мне предстояло большое путешествие. Мы никогда не расставались так надолго, и мне было не по себе от мысли, что если поднимет голову какой-нибудь враг, меня рядом не будет. Я продолжал себе говорить, что у Донни всё схвачено, он справится. И в итоге я, кажется, поверил в это, как в нерушимую истину.
И то, что мой последний разговор с одним из братьев был очередной болезненной ссорой – только добавило груза на моей душе. Я не упрекаю, Раф. Оглядываясь сейчас на себя-тогдашнего и даже на того, каким был совсем недавно, я понимаю твое нежелание меня слушать. Я был слишком властным и слишком… да, слишком упёртым в том, что касалось реализации моих планов. И возможно, немного параноидально относился к разделению во время выходов.
Простите, что сумбурно, хотел писать по порядку, но, как видите, постоянно сбиваюсь.
Мой обратный отсчёт путешествия начался со «смелости». Кораблём я добрался до Исландии. Мне и сейчас кажется, что под панцирем холодит лёд. Холодно и ветрено – такие у меня были первые впечатления. А ещё я столкнулся с одним из проявлений человеческой жестокости и жажды наживы. Эти люди охотились на финвалов. Браконьерствовали. Что ж, надеюсь, моё вмешательство на некоторое время отбило у них охоту заниматься этим. Меня согревает мысль о том, что я спас тогда ту самку с детёнышем, и они благополучно уплыли.
Не понимаю это стремление людей уничтожать таких прекрасных созданий природы. Где же их сострадание?
Впрочем, о чём говорить, если они и к своим относятся не лучше…
Говоря о сострадании, я не могу не упомянуть то грузовое судно из Марокко, на которое я пробрался в порту Лиссабона. Захожу я в трюм – а там дети. Безбилетники вроде меня, подумал я. Но оказалось, их продали в рабство. Просто… как так?! Я разозлился – действительно разозлился – и не столько на саму команду этого корабля, сколько на людей в целом. Они допускают торговлю людьми… детьми. Но если бы я вышел на всеобщее обозрение – меня бы сочли чудовищем. И я или мои братья сидели бы в клетке. Я не могу этого постичь.
Той ночью на нескольких пособников такого ужасного бизнеса стало меньше. Я не говорил учителю Сплинтеру (вряд ли бы он одобрил), но я не жалею о том, что обагрил мечи кровью тогда. Но те дети не собирались возвращаться домой – они хотели просить статуса беженца. Надеюсь, их жизни сложатся лучше, чем могли бы. То происшествие оставило меня с мерзким ощущением грязного налёта на коже. На душе. И это не из-за крови.
Они называли меня богом-черепахой Энугу, но меньше всего я чувствовал себя достойным такого звания. Я хотел бы быть таким, добросердечным, самоотверженным, но… я знаю, что не такой. Этот случай – капля в море. Я не жалел, что помог, но не мог посвятить жизнь спасению всех подряд. Мой долг в другом. Мне пришлось напоминать себе об этом, продолжая паломничество.
Когда ты, Донни упоминал, как волновался о том, что меня могли где-то ранить, а тебя не оказалось бы рядом… что ж, стыдно признаваться, но самый значимый из таких моментов (ну, без мелких травм в путешествии не обойтись, но они не были проблемой, клянусь!) произошёл, когда я преодолевал горный хребет Хангайн-Нуруу в Монголии.
И снова люди – охотники или браконьеры, уж не знаю – поставили на первое место жажду наживы, ради которой пленили… существо. Он был человекообразный, покрытый светлой шерстью. Йети, думаю.
Я предложил им себя в обмен на свободу того йети. И конечно, им нужны были мы оба… но я выпустил пленника, сам, однако, оказался в плену...»
До этого Раф только зубами скрипел да сжимал кулаки, но тут не выдержал, даже близость Дона не спасла.
– Да его ж мутагенную маму! – Рафаэль вскочил с места и со всей дури ударил кулаком по ближайшей твёрдой поверхности – обеденному столу. – Он идиот! И лицемер! О, Панцирь, я так зол!
– Раф? – Донателло приподнялся, отложив письмо с книгой.
– Прости, Дон, но я сейчас очень жалею, что не могу как следует вмазать по его бесстыжему лицу! Все эти его лицемерные лекции… «безопасность семьи», «ответственность»… конечно, из отпуска вернулся – и можно отчитывать, какой я такой-сякой! А у самого-то рыльце в пушку! Я… Панцирь, как он мог вообще?! Как язык его дурной повернулся осуждать меня за Всевидящего? И как… И где его хвалёные мозги были, что раз за разом нарывался, будучи там один, без связи?
Дон напряжённо следил за речью Рафа, хмурился, но под конец его лоб разгладился: он понял, что любимый таким вот способом выражает беспокойство и запоздалый страх за их временами слишком уж самоотверженного лидера. Да и сам умник пребывал в подобном состоянии. Как раз тот случай, когда своя правота приносит боль. Раньше он, конечно, догадывался, что Лео там не только медитировал, но такое вот его поведение серьёзно пугало и злило умника.
«Неужели не было другого способа, что нужно было показать себя людям?! Леонардо, где же твоя осторожность? Так, Дон, успокойся, это всё уже было, Лео вернулся цел и невредим… Хм, возможно, тогда с ним сыграла злую шутку самоуверенность. Он считал себя достаточно умелым, почти непобедимым в бою, какие-то охотники не должны были стать проблемой, видимо, так он думал. Да, Раф прав, я бы тоже очень хотел намылить кое-кому его лидерскую шею за опрометчивость».
– Да уж, – вслух сказал он, – самое обидное, нам-то он выговаривает за малейшую оплошность.
– Вот и я о чём!
– Думаю, у него сорвались тормоза из-за того, что он был один, – добавил Дон, продолжив свои размышления вслух. – Он не отвечал ни за кого, кроме себя, не думал, что нужно кого-то прикрыть, но забыл (или не посчитал нужным помнить), что и его никто не прикроет. А помимо этого, ему не перед кем было стараться выглядеть осмотрительным.
– Да! Панцирь, Донни, – Раф повернулся к умнику, уловив подтекст. – Я же…
– Знаю-знаю! Я не о том. Вы похожи больше, чем ты ожидал, а?
– Хах. Да. Очень странное чувство. Хочется и поколотить его, и обнять, и… я не знаю, чего больше. Может, даже одновременно – придушить в братских объятиях за то, что он всё это держал при себе. И знаешь, Майки был прав: с таким настроем лучше не показываться в логове. Продолжим?
– Да, сейчас только сделаю нам перекус. Что-то мне кажется, сегодня нам будет не до сна…
«...Мне на помощь пришла община тех существ, в благодарность за спасение одного из них. Они оказались вполне разумными, я был с ними, пока не поправился от последствий близкого общения с кулаками и ногами тех охотников. Они даже помогли вернуть почти всё моё снаряжение, кроме плаща. Показательно, во всяком случае для меня – я видел их доброту ко мне и сплочённость в их небольшой общине.
Дальше мой путь лежал в Японию, к Фудзи.
Я не мог не попытаться попасть туда, откуда началась история нашего клана. Учитель незадолго до моей поездки упоминал о сэнсэе Хамато Йоши – Мудрейшем, который был одним из членов Трибунала Ниндзя. Я решил, что моё паломничество не может обойтись без учения у него. Или хотя бы какой-то особой мудрости насчёт правильности моего пути. Мне это было нужно, после Монголии – особенно. Но всё вышло далеко не так, как я думал.
Я пришёл туда с надеждой на то, что меня возьмут на обучение, как нашего отца, как до него – его Мастера. Стоял, преклонив колени перед Мудрейшим и его товарищами, рассказал о себе и ждал ответа на свою просьбу. Я был честен, как мне казалось. Это ведь правда (на тот момент я так считал): я действительно изучил больше вас, ребята. Это не было хвастовством, но Мудрейший счёл это таковым и решил испытать меня в бою.
Я… что ж, оказалось, я не готов. До этой встречи я думал, что Мастера ниндзюцу – суровы, но справедливы, и не позволяют себе оскорблять учеников… потенциальных учеников просто так. (по бумаге видно, что Лео хотел зачеркнуть последнюю фразу, но остановил себя, оставив лишь короткую чёрточку от ручки)
Нет, не в этом дело. Лёжа там, с моими верными клинками, воткнутыми в землю рядом со мной, я чувствовал себя именно что «маленьким ниндзя-ребёнком». Действительно, как я мог научиться помогать вам, если не способен помочь себе?..»
Раф почувствовал, как хватка Дона на его ладони усилилась, и оторвал взгляд от письма. Очевидно, написанное Лео произвело на них обоих сильное впечатление, но Рафаэль не мог не заметить учащённое дыхание Донни и то, что он немного побледнел. Сузившиеся глаза выдавали напряжённую работу мысли. Как и то, что эти размышления его совсем не радовали.
– Лео не слишком распространяется даже на бумаге о том происшествии, – без понуканий начал Дон. – Он скуп на эмоции, но сам понимаешь, насколько это всё выбило его из колеи.
Рафаэль быстро подхватил нить размышлений – сам же не так давно разглагольствовал о том, что старший не любит (и плохо умеет) принимать поражения. Он хорошо мог представить, насколько хреново (по-другому не скажешь) было их Бесстрашному лидеру.
– Зная его, он опустился в пучину отчаянья после такого, – выдал Раф, поймав удивлённый взгляд Донни. – Что? Спорить можно, так и было! Наверняка думал, что провалился, что неудачник… ну и далее по списку. Так из-за какого-то старикашки он не вернулся вовремя, выходит?!
– Раф! – возмущённо вскинулся Дон.
– Да что «Раф»?! В этом весь Леонардо, вечно полагается на слова «старших авторитетов». Ему сказали, что он, видите ли, недостоин – он и хвост поджал.
– Смирение, – странным голосом произнёс Донни, нахмурившись.
– Ты о чём?
– Смирение, – повторил умник. – Часть Пятеричного пути. Думаю, Сплинтер знал, что Лео попробует пойти туда в ученики, и что у него не выйдет – он тоже знал.
– Но это же…
– Да уж. Жестоко. Итак, Лео должен был смириться со своими недостатками и тем, что ещё не настолько высоком уровне, как думал.
Ненадолго квартира погрузилась в тишину. Оба мутанта были погружены в мысли о прошлом и о настоящем, пока Раф не сказал негромко:
– Тогда, когда Сплинтер сказал, что Леонардо единственный, кто готов пойти дальше в обучении… я разозлился и немного позавидовал. Совершенный папочкин сынок снова первый везде и во всём. И мне казалось, все эти разговоры о равенстве, о команде – они ничего не стоили. Лео готов был уморить меня за пятиминутную отлучку, но его лишь поощряли. И я… ну да, я завидовал, потому что отец всегда уделял ему больше внимания – и из-за этого Лео продвинулся вперёд, оторвался от нас. Но больше всего меня бесило то, что он снова это начал – «Куда ты?», да «Если бы ты был таким подлизой, как я...». Нет, я не хотел быть таким, как он. Я знал, что не могу, и это ужасно раздражало. А теперь, выходит, его пожалеть надо было?
– Очередной мозг выносящий урок учителя Сплинтера, – вздохнул Дон. – Но я не верю, что Лео понадобилось столько времени, чтобы разобраться с этим. Это ведь был пункт четвёртый. Так-с, продолжаем?
«Коста-Рика, тропический лес, где я должен был познать концепцию «сообщества». Я уже ни в чём не был уверен на тот момент, тем более, прощальные слова Мудрейшего только больше запутывали меня.
Что это значит: «Никто не встречает Пятеричный путь один, путь начинается и заканчивается другими»?
А кроме этого, я думал, что каждый этап будет идти мне на пользу, но никаких перемен я в себе не замечал, только сомнения в себе и в своих умениях. Более того, с последним этапом у меня возникли трудности. Сообщество… Группа людей с общими интересами. Бандиты, грабящие деревни якобы в плату за защиту и уничтожающие леса. Или же мирные жители, трясущиеся от страха, позволяющие обирать себя и друг друга, мужчины, неспособные защитить своих женщин. Они только и могли, что утешать друг друга после. Так наблюдая за кем мне нужно было учиться?
Люди – те и не только – вызывали во мне возмущение. Я помогал нуждающимся, потому что больше было некому, но… особого уважения они во мне не вызывали. Мы живём в прекрасном мире, а люди в большинстве своём думают о том, как больше выжать из него, о деньгах, о причинении зла другим людям, животным, самой природе.
Я не понимал, о чём этот урок. Я вообще не понимал, чего достиг. И достиг ли.
И самое страшное – речь даже не о знаниях и умениях, полученных (или нет) в путешествии. Я говорю про мой уровень подготовки в целом. Страшная мысль, на самом деле. Мастер ошибся, считая, что я готов? Или я просто провалился по всем статьям? Всё больше я склонялся к последнему.
Назначенное время моего паломничества подходило к концу, но если я не справился, то как я мог вернуться домой? Никак. Не с позором.
Какому сэнсэю нужен такой ученик, который не оправдал возложенных ожиданий? Какой команде нужен лидер-неудачник?
Я решил, что постараюсь исправиться, что мне нужно ещё время – и я найду ответ, стану лучше, как хотел отец.
Перечитав написанное, я понял, что практически ничего не написал о том, как скучал по вам. Да, скучал. Каждый день разлуки был подобен медленной пытке. Сначала. Я так стремился спастись от тоски по дому, что отвлекал себя выполнением задания до тех пор, пока, в итоге, моё обучение не приглушило мысли о вас, загнало в глубину. Но они оставались со мной всегда тенью слов и ощущением взглядов. Взглядов, говоривших: «Есть план?», «Командуй!», «Ты знаешь, что делаешь?»… Потребовались значительные усилия, чтобы игнорировать это. И нет, иначе я не мог. Эта тренировка – моя, личная, я не должен был отвлекаться, сосредоточившись на себе.
Я признаюсь честно: я раздражался, что у меня ничего не получалось, я начал винить в этом мысли о вас. Отвлечение от основной задачи. В какой-то момент, не помню, когда, я начал говорить себе, что я не нужен дома, что вы отлично справитесь без меня. Я же всегда только мешал вам! В голову лезли такие мысли… Вспоминалась всякая ерунда, чему я вроде особого значения не придавал раньше, а вот тогда казалось, – как прозрение навалилось – что все мои усилия никогда не имели для вас и отца значения и не оправдывали себя.
Все эти «Зачем тренировка так рано?», «Пошли лучше баскетбол посмотрим!», «Тебе не надоело одно и то же повторять?», «Отстань, зануда!». Как-то так мне чудилось, что от моего отсутствия никто не пострадает, скорее вы будете рады ещё немного побыть без «зануды».
С другой стороны, жителям маленьких деревень очень нужна была моя помощь.
И вот что вышло: мне мучительно вас не хватало, хотя я не хотел себе признаваться в подобной слабости, однако и возвратиться, сдавшись, я не мог.
Я потерял счёт дням к тому времени, как явилась Эйприл, привлечённая местными легендами. Она разворошила мне душу, напоминая о доме, о вас, вынесла на свет всё, что я пытался скрыть и забыть. И она же подсказала решение моей загвоздки с «сообществом».
Помню, она сказала: «Возможно, тебе нужно думать об этом в более личном ключе».
Я понял, что Пятеричный путь действительно должен был привести меня к одному – к семье, обратно домой.
И всё же сомневался, когда вернулся. Должен признаться – я солгал Сплинтеру.
Я не «углубился в себя, позабыв обо всех», а не смог найти в себе ответ раньше и без подсказки. Я так и не признался ему о всех случаях, когда меня что-то отвлекало, и о Монголии, и о Мудрейшем. И самое главное – о том, что по возвращении я не знал, что делаю, решив притвориться знающим, и тогда со временем всё встанет на места. Но думаю, он знает».
На этом письмо заканчивалось, оставив Рафа и Дона в некотором шоке.
– Я, конечно, предполагал, что у него проблемы, – медленно сказал Донни, откинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза, – но не думал, что такие.
– Почему было не поговорить нормально? – вторил ему Раф. Сейчас он уже не пылал гневом. Да и вообще, буря улеглась, оставив недоумение и… да, пожалуй, вину.
Это они не могли разобраться со всеми этими недомолвками раньше, полагая, что всё в порядке – хотя ничего «в порядке» уже давно не было. Это они оставили старшего отвечать за разрешение проблем самому, как, впрочем, оставляли с тех пор, как он был назван лидером. Ну… казалось ведь (да что там, они были уверены!), что Лео всегда знает, что делает, и что уж кто-кто, а он точно не нуждается в поддержке более, чем обычно – то есть, не только послушание и всяческое вспомоществование в реализации планов.
Что ж, ребят действительно иногда заносило, они срывали тренировки или подшучивали над серьёзностью старшего, но никак не ожидали, что он может принимать всё это так близко к сердцу, чтобы, припомнив в путешествии, не хотеть вернуться домой.
– Ну ладно, с этим разобрались, – сказал Раф не очень-то радостно. – Но кое-чего я не понимаю…
Донни взял другой конверт и продемонстрировал Рафу: там стояла не только цифра «два», но и их имена. Вместе.
– Думаю, вот здесь пояснение.
Как выяснилось, Лео решил разделить описание своего путешествия и объяснение поведения после того, как узнал про отношения Донни и Рафа.
«Рафаэль, Донателло, я знаю, что уже извинился перед вами, но я хочу сделать это ещё раз, потому что чувствую – одного извинения мало. И я должен вам объяснения.
На самом деле я всё ещё разбираюсь в себе, но попытаюсь выразить то, что чувствовал и думал.
В первую очередь – я не ненавидел вас и не испытывал к вам отвращение. Ни на секунду. То, что я наговорил, было ужасно, но я не имел в виду ничего из этого.
Думаю, дело в том, что я завидовал. Ужасно стыдно признаваться, но это так. Я не ревновал вас, не подумайте. Мне было больно оттого, что вам позволено – всегда было позволено – больше, чем мне. Я давно смирился с этим и понимал, что кому-то необходимо брать на себя ответственность. Дело в том, что я могу смириться с ограничением личного времени, с вечными тревогами и попытками не разочаровать сэнсэя и всех вас, но это – отношения, любовь… Вероятная невозможность этого для меня в совокупности с ощущением рушащейся команды и невозможностью собрать её (очередным моим провалом) меня и вывела из себя.
Впервые за годы я не думал, что говорю.
Следующим моим шагом (всё ещё на «волне» эмоций) была попытка переубедить Донни, воззвать, как мне казалось, к голосу разума. Признаю, это было глупо. Я не пытался понять – и не хотел, если честно. Всё, о чём я мог думать – что в очередной раз провалился, но теперь это означало конец для нашей семьи и команды. У меня было такое ощущение, словно нить, связывающая нас, рвётся, я пытаюсь её удержать, но она выскальзывает из рук. Я злился, что вы этого не видите и не понимаете.
И я… прошу заранее простить мне то, о чём я напишу дальше. Я думал об этом тогда, но не сейчас. Теперь я понимаю, что это были ужасно неправильные и несправедливые мысли.
Я считал, что вы рискуете всем ради пустой прихоти. Что то, что между вами – только уступка физическим потребностям и инстинктам. Я не считал, что оно стоит крушения всего.
Теперь я вижу, что был неправ. То, что между вами – настоящее чувство. За него стоит бороться.
Я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы и отец это понял.
И вот ещё что: я сердечно благодарен вам за то, что помогли мне».
– Я не знаю, должен ли я злиться, что у него были такие мысли о нас, или радоваться, что именно «были», – выдал Раф.
Он это сказал скорее для того, чтобы хоть что-то сказать, так же, как и Дон ему ответил, поддерживая:
– Второе. Зацикливание на прошлом перекроет нам дорогу в будущее. Я этого не хочу, а ты?
***
«Я всё сделал правильно. Они должны знать, – убеждал себя Лео, лёжа в постели. Ему пришлось выдержать раунд противостояния со Сплинтером на тему «Ты знаешь, что делаешь?» и сейчас было плохо. Как почти всегда после подобных разговоров, на него давило ощущение, что в каждом слове Сплинтера был скрытый подтекст и осуждение его, Лео, действий. – В конце концов, я не осуждал их… надеюсь, это было достаточно очевидно. А моя писанина… Что, если она окончательно всё разрушит?»
Он и сделал-то это, понимая, что если пустить на самотёк, чтобы они медленно снова узнавали друг друга (и он понимал, что ему будет очень трудно открыться даже немного в таком случае) – это может занять слишком много времени. И кто знает, насколько хватит терпения Рафа… или Сплинтера. Так что Лео пошёл коротким путём, сбросив на головы братьев «бомбу».
И теперь вот остаётся только гадать, что там происходит.
Ему всё-таки удалось заснуть, хотя казалось, что он проворочается всю ночь. Правда, спал недолго – Майки заполз к нему в кровать посреди ночи, осторожно придвинувшись к карапаксу вплотную.
– Майки? Что такое? – Лео попытался повернуться к нему лицом, но младший не позволил, уткнувшись носом в основание шеи и сказав тихо куда-то туда:
– Я тебя люблю.
– Эм… – Лео замер, не зная, что сказать. У него вообще язык отнялся.
– Тебе не нужно ничего говорить. Просто… разреши мне здесь остаться.
– О…
– А если не позволишь – я всё равно останусь, – всё так же негромко, но с ощутимыми железными нотками продолжил Майки. – Ты от меня теперь не отделаешься никогда.
Вот на это он точно мог ответить:
– Я и не хочу.
Утром Лео проснулся от ощущения потери тепла – это Майки осторожно встал с постели и вышел за дверь. Старший не стал его останавливать, хоть и было странно больно, что они не встретят утро вместе, в обнимку.
«Кажется, моё письмо его не оттолкнуло...»
***
Идя во временные апартаменты братьев, Майки вспоминал с трепетом это самое письмо, изъятое им из книги – ну а что, адресовано-то лично ему! И братьям он его не собирался показывать, отчасти из-за этого (чтобы спрятать новообретённое сокровище у себя в тайнике) и пробравшись домой.
Он простил Лео – да, чего уж, наворотил старший дел, но не со зла, да и раскаивался теперь.
Но из-за этого письма, из-за этих самых желанных слов Майки готов был летать. Или совершить какой-то глупый подвиг.
Строки отпечатались в его памяти. Лео писал о том, что начал испытывать к младшему некие чувства ещё задолго до отбытия в путешествие, что боялся их и сомневался в своей адекватности и приемлемо ли такое, но смог разобраться. И...
«Я люблю тебя, Микеланджело».
Ради этого точно стоило свернуть горы… или (что тоже непросто) убедить средних братьев не раздувать конфликт, если таковой намечается.
Правда, выяснилось, что братья тоже конфликта не хотят. Они просто в растерянности. Донни сидел за столом с кружкой кофе, а Раф, едва поздоровавшись, ушёл в душ.
– Ты не остался дома, – поприветствовал Майки умник. Вид его говорил о том, что если он и спал – то чуть-чуть. Под тёмными глазами пролегли тени.
Майки пожал плечами.
– Нам ведь нужно решить, что делать. Разве нет?
– Верно, – Донни кивнул, не глядя на младшего брата, и спросил словно бы через силу: – Как Лео?
– Ну как? Когда я уходил – спал. Надеюсь, я смог помочь хоть немного утихомирить его тревоги. Но вряд ли этого хватит надолго, так что…
– Так что переходим прямо к делу, – с этими словами в гостиную-столовую вошёл Рафаэль, судя по чуть влажной повязке, решивший ограничиться умыванием. Он остановился за стулом Донни, положив левую руку тому на плечо. – Времени у нас не так, чтоб много, это ясно. Сам с собой наш Бесстрашный ещё надумает очередную ерунду, не разгребём. От себя могу сказать: обиды обидами, но если будем дуться друг на друга – действительно разбежимся. Я этого не хочу.
– Аналогично, – вздохнул Донни. – Чего уж, все хороши, набедокурили. Пора, как Лео говорил, брать ответственность, не всё ж ему за нас перед Сплинтером отвечать.
Микеланджело воспрянул духом – всё оказалось совсем не так страшно, как он думал, братья тоже готовы всё исправлять и на Лео, кажется, не так уж и сердятся. Правда, сию минуту они бежать в логово не спешили.
– Вечером, – довольно жёстко оборвал все возражения Дон. – За день его там сэнсэй не съест, а нам нужно… настроиться.
