сказки дорогой цзе-цзе

Вэй Ин не сражается, он /танцует/. Его заворачивающие движения плавные, почти что смертельные от одного неосторожного взгляда на них. Цзян Чэн... сомневается. Это ли сын бродячей заклинательницы и слуги? Он-то? Усянь принц, настоящий и неприкосновенный, с красивыми серыми глазами и упрямым характером, как у осла. Он преграды не обходит, не преодолевает, а сносит с разбегу. Вей Ин словно журавль, расправляющий крылья, чтобы ветер поднял его и закружил как в урагане. И ветер, словно его старый друг, срывал для него лепестки вишни, пускал рябь на воде, трепал нежные перья. Во все это как-то смутно верится, так же как и в легенды о высшем Божестве, вероятно, придуманные сумасшедшим. Цзян Чэн поглаживает чёрные волосы уснувшего на коленях брата. Красивый. Невозможный. Тренировка закончилась совсем недавно, не прошло и часа. Одежда пыльная, грязная, потерявшая свой благородный оттенок. Суйбянь валяется рядом, как мусор. Он цокает и притягивает его к себе, ставит рядом с деревом. Дурак, опять оружие где попало бросает, матушка точно будет ругается, если узнает. Черты лица Вэй Ина мягкие, запоминающиеся и родные-родные, которые узнаёшь даже под несколькими слоями песка и глины, искусной женской косметикой и так далее. Звенит колокол. Обед скоро, Цзян Чен начинает будить брата, толкать, спихивать с колен и щекотать. Усянь захлёбывается смехом и выступившими слезами, держит живот и сжимается в двое, чтобы Ваньинь перестал. Они, раскрасневшиеся от громкого смеха, грязные и чумазые, бегут с столовую. Цзян Чэн отворачивается всего на минуту, а Вэй Ин уже показывает фокусы одновременно с четырьмя палочками для еды. Очаровательный. А сейчас юноша его пару раз в шутку ударит и выхватит первые попавшиеся палочки (конечно же, не его).